Инструкция по взаимопомощи для сильнейших

Перед глазами расстилалась густая непроглядная темнота, мысли заволокло колючей ватой. Сугуру потерял способность говорить, двигаться и думать, превратившись в одно сплошное чувство: ненависть, страх, отвращение, ужас. Если бы он мог создать проклятие своими эмоциями или в проклятие сейчас переродиться, этот дух уничтожил бы весь мир, так бы он был силён. Он должен… Должен поднять руку. Просто поднять руку и пропустить через всю деревню свою ярость, как электрический разряд. Одним ударом молнии выжечь скверну. Эти ничтожества, эти животные заслуживали мучительной смерти, и он мог их убить, ничего при этом не почувствовав, кроме удовлетворения, кроме спокойствия. Ему потребуется не больше часа времени. Обычные жалкие люди — он даже руки не запачкает и не собьёт дыхание. Как это было бы хорошо. Он бы пришёл к… миру. К миру в себе и к миру с собой. В реальность его вырвал голос Сатору, точнее крик. Вероятно, за спиной Сугуру происходил какой-то диалог всё это время. — Если ещё одно слово услышу из твоего поганого рта, ублюдок, оторву тебе твою гнилую башку! И в центре вашей поганой дыры на кол поставлю, чтобы вы все, твари, видели, как с вами надо обходиться за то, что вы творите! Вслед за этим мигнула вспышка синего, раздался звук удара об стену, за ним последовала вспышка красного и снова звук удара. «Убей их», — билось в голове. — «Убей их всех, а я помогу, если нужно, руки твои от крови вымою, ладони поцелую, слова тебе не скажу, защищу от любого осуждения, только не останавливайся». Не двигаясь, застывший словно статуя, Сугуру захлёбывался в беззвучной ярости и в беззвучной же мольбе, пока не услышал сквозь шум в ушах детский плач. Девочки забились в угол клетки и с ужасом смотрели на Сатору, как будто он не защищал их, а собирался сотворить нечто худшее, чем то, что они уже вытерпели. И это отрезвило так, словно Сугуру швырнуло из-под обжигающего душа в ледяной бассейн, отделив главное от неглавного. — Сатору… — позвал он. — Сатору! Остановись! — А? Сатору перевёл на него взгляд. Очки треснули, кусок стекла отломился — Сугуру видел часть слепого от гнева глаза. Сатору потерял контроль над эмоциями, но, к счастью, пока не потерял контроль над силой. Иначе… Иначе им всем пришлось бы несладко. — Дети испугались, оставь этот кусок говна. Нахмурившись, Сатору подошёл ближе к клетке, и девочки отреагировали на это ещё более громким, заливистым плачем. Одна из них попыталась закрыть сестру своим хилым тельцем. Сугуру почувствовал приступ тошноты. Человек, который их сюда сопроводил, валялся на полу скулящим кулем, но он был совершенно точно жив и смотрел на них с животным, осязаемым ужасом. — Убирайтесь, — бросил ему Сугуру. — И не смейте сюда возвращаться, пока мы не ушли. Жалкое существо уползло, бормоча себе под нос проклятия, а они остались с двумя детьми, которые их боялись и которых срочно нужно было заставить им довериться. Вопрос жизни и смерти. Совершенно не помогая делу, Сатору дёрнул на себя решётку и вырвал замок. Девочки запищали, закрыв глаза. — Мы не причиним вам зла, — сказал Сатору, присаживаясь на корточки. — Не бойтесь нас, пожалуйста, — добавил Сугуру. — Мы хотим помочь. Мы из школы, в которой учатся такие же ребята, как вы… Меня зовут Сугуру, а мой друг — Сатору. Мы сейчас на последнем курсе этой школы и скоро будем выпускаться. Сугуру не стал озвучивать, что такими темпами они никуда не выпустятся. На девочек его речь не произвела никакого впечатления — они всхлипывали и жались в угол. Теперь, без преграды в виде решетки, их страх, казалось, только умножился. — А вас как зовут? — попробовал Сатору. Не получив ответа, он встал и тихо сказал Сугуру: — Мы не можем тут долго оставаться. — Не можем, — согласился Сугуру. — Но и силой заставить их пойти с нами тоже не получится. Теперь уже Сугуру опустился на корточки и сказал: — Давайте мы отвезём вас к нашей подруге — она врач. Может, с другой девочкой вам будет приятнее разговаривать? Обещаю, мы вас не тронем. — Ещё мы вас обязательно покормим, — встрял Сатору. — Сугуру так готовит, пальчики оближите. А хотите мы вам кучу новых платьев купим? — Сатору, какие платья? — разозлился Сугуру. — Ну прости, — тихо ответил Сатору. — Я не знаю, как уговаривать маленьких девочек, чтобы они пошли за мной. Как-то это не то, о чём я задумывался прежде. Тем временем дети зашептались между собой, говоря каким-то детским шифром, набором тарабарщины вместо осознанных слов. Такие штуки придумывают, когда боятся, что взрослые их поймут. Когда боятся всех взрослых. — Покажи, — требовательно сказала та девочка, которая закрывала собой сестру. — Что показать? — спросил Сугуру. — Фокус. Сугуру понял, что так девочки называли свои способности. Он сначала сфокусировал проклятую энергию в ладони, сделав из неё язычок пламени, а потом, когда дети заинтересовались, выпустил одно из своих проклятий — рогатую и клыкастую кошку с красными глазами. Он действовал на инстинктах, не достаточно хорошо обдумав своё решение. Ребёнок ведь мог бы и испугаться, но вторая девочка, более робкая, вдруг поднялась с пола и завороженно прошептала: — Кошечка. Можно? — Конечно. Она осторожно коснулась чёрной шёрстки. Проклятие ничего не сделало бы ребёнку без команды Сугуру, но кошка вдруг стала ластиться под прикосновениями, а потом и вовсе брякнулась на спину, выставляя живот. Как будто проклятая энергия, заключённая в духе, под лаской начинала меняться, очищаться. Сугуру почувствовал себя… странно. — Он! — тем временем приказала её сестра. — Пусть тоже. Хотя они уже видели, на что способен Сатору, Сугуру не стал сопротивляться и запустил в него подсвечником со стены. Тусклый свет дрогнул. Девочки охнули, но подсвечник, естественно, отскочил от Сатору и завис в воздухе, вспыхивая пламенем. Снова раздался шёпот на непонятном языке, и наконец было принято решение: — Эта ваша школа. Там наказывают? — Нет, ты что, — ответил Сатору. — В нашей школе никого не наказывают. Хотя иногда стоило бы, возможно. И по-настоящему, а не как это происходило на самом деле. Они с Сатору как-то мели двор всю зиму обычными мётлами за то, что не уследили и по неосторожности спалили один из старых Токийских парков. Нет, наказания в Техникуме другие — тебя лишают юности. Но это не за проступок, это за сам факт рождения с проклятой энергией. Сугуру вдруг осознал, что они собирались везти девочек туда, где их ждала аналогичная судьба. Во сколько лет их отправят на первое задание? Во сколько лет они снова увидят смерть? Но куда, если не в Техникум? Сейчас они собирались взять на себя огромную ответственность, и были обязаны сделать всё, чтобы у этих детей было будущее. Лучшее будущее из возможных в этом уродливом мире. Или даже из невозможных. — Нужно придумать план дальнейших действий, — сказал Сугуру. — Мы должны уехать как можно быстрее, — ответил Сатору. — Иначе кто-то совершит глупость — или эти ублюдки, или мы сами. — Вызывай такси. Пусть приезжает к соседней деревне. — Никто не поедет. — Сделай так, чтобы поехали. — Понял, ты прав. Но как мы туда доберёмся? Не пешком же дойдём. На проклятии твоём как-то небезопасно, тут далеко. — Мы возьмём машину. — Какую ещё машину? У тебя есть права? — Мы угоним машину, Сатору. И нет, у меня нет прав. Но я готов решить вопрос, если у кого-то возникнут с этим проблемы. Сатору удивлённо на него посмотрел, но ничего не сказал. Не то чтобы Сугуру раньше особо часто нарушал закон, но и не слишком ревностно его соблюдал. Однако угон автомобиля — это, безусловно, что-то новенькое. Пока Сатору звонил своим людям, выбирая, где в деревне получше связь, Сугуру отправился на поиски машины. Выбор был не слишком хороший. Не особо заботясь о престиже и дизайнерских решениях, он сел за руль первого попавшегося автомата, который выглядел так, как будто проедет сто пятьдесят километров, не развалившись. Водил он не слишком хорошо, поэтому машину с механической коробкой передач взять не решился. Во всех машинах, что они осмотрели, внутри находились ключи. Деревенским жителям даже в голову не приходило, что кто-то из соседей мог покуситься на их имущество. А чужаков здесь и не бывало. Впрочем, они сами навлекли на себя беду. Девочки залезли на заднее сидение, не расцепляя рук, и не дали Сатору себя пристегнуть. Сугуру молил всех богов, чтобы на Сёко они отреагировали лучше. Старенькая «Хонда» неуверенно тронулась, взметнув камешки, но Сугуру быстро вспомнил, как давить на педали и крутить руль. В конце концов, не сложнее, чем управлять проклятиями. Тем более дорога была пустая. Пейзажи, по дороге в деревню казавшиеся чем-то волшебным, теперь не вызывали никакого воодушевления. Обычное японское захолустье, на которое лениво опускался вечер. В салоне было душно и пахло пылью, бардачок жалобно скрипел на каждой кочке. Сатору быстро начал ёрзать и вздыхать, порылся в рюкзаке и нашёл там два шоколадных батончика. Из его рук дети брать еду не стали, но когда он аккуратно кинул батончики на заднее сидение, сразу же схватили и стали жадно жевать. Через первые полчаса пути Сугуру понял, что всё это время сжимал челюсть, а от того, как крепко он держал руль, заломило пальцы. Он попеременно размял руки и попытался выровнять дыхание. Провёл влажными ладонями по ткани брюк, потёр глаза, в которые как будто мелкой щебёнки с дороги насыпали. А ведь день так беззаботно начинался. Они легко справились с проклятием и предвкушали отличный вечер с сытной едой, прогулкой на природе и занимательным исследованием тел друг друга после. Всё пошло не по плану в тот момент, когда они устранили проклятие и сообщили об этом людям, которые их вызывали. Жители деревни не хотели их отпускать и принялись назойливо убеждать, что от корня проблемы так и не избавились. Сатору отмахнулся и хотел послать их, но Сугуру решил выслушать. То, что он услышал, вызвало в нём отвращение столь сильное… Постоянно глотая самые худшие проявления человечности, он думал, что уже не способен испытывать такое отвращение к чему-то, что творят люди. Однако. — Вы такие же, как мы, да? — спросила более бойкая девочка, вырывая Сугуру из его мыслей. — Да, всё верно, — ответил он. — А вас тоже обижали, когда вы были маленькие? Сугуру не знал, как сказать этим крошкам, что Сатору — принц шаманского мира, избалованный по самое не могу, а он сам, в общем-то, тоже не подвергался каким-то страшным унижения. Особенно в сравнении с тем, что пришлось пережить самим девочкам. — Меня пытались убить наёмники с тех пор, как мне исполнилось три года, — внезапно сказал Сатору очень важным голосом, повернувшись, чтобы посмотреть на заднее сидение. — Ого! — воскликнула задавшая вопрос девочка. — Круто! — Нанако! — осадила её сестра. — Ничего не круто! Не то чтобы Сугуру совсем не знал этого факта биографии Сатору, но никогда не слышал серьёзной версии и поэтому не слишком много времени об этом размышлял. Представлял толпу телохранителей и нянек, которые устраняли малейшую опасность, даже не тревожа маленького господина. — У вас страшные глаза, — сказала Нанако. Видимо, она начинала расслабляться, раз столько болтала. Отличный знак. Краем глаза, не отвлекаясь от дороги, Сугуру увидел, как Сатору совсем снял свои побитые жизнью очки и стрельнул взглядом в девочек. Они пискнули, но уже не напуганно, а скорее удивлённо и немного радостно. — Эти страшные глаза убили всех наёмников до одного! А если вас кто-то попытается снова обидеть, убьют и их тоже. — Кру-уто! — повторила Нанако. И, похоже, её сестра была готова с ней согласиться. Какое-то время они ехали в молчании. Глядя на дорогу, Сугуру напряжённо думал. Он вспоминал слова Цукумо о том, что убийство всех нешаманов избавит мир от проклятий. Люди в той деревне своей душевной грязью создали проклятие, а после — обвинили в этом невинных детей. Разве не заключалось в этом всё о человеческом обществе, о том, насколько оно прогнило. У него не было плана, только видение, которое вспыхнуло перед глазами у клетки: как он одной вспышкой выжигает всю деревню. Почти физическим усилием он заставлял себя не свернуть с дороги к соседней деревне и к такси, которое довезло бы их до Техникума. В какой-то момент желание послать всё к дьяволу стало непреодолимым, Сугуру замедлил ход, примеряясь к повороту. Он как-то объяснит Сатору, уговорит, он сможет. Он видел эти глаза тогда — Сатору чувствовал то же самое, ту же слепую ярость. Но в тот момент Сатору вдруг снова засуетился, похлопал себя по бокам, достал какую-то маленькую штуку и положил её Сугуру в карман. — Что это? — спросил Сугуру, возвращая машине прежнюю скорость. — Твоя пуговица. Ты потерял её в деревне. — Серьёзно? Как ты это заметил вообще? — Ну как-как? Всё так же. На ней было очень много проклятой энергии. Наверное, ты теребил её, пока нервничал. Это будничное проявление заботы на время вывело Сугуру из транса, заставило вспомнить, кто он такой есть. Хотелось сделать что-то в ответ прямо здесь и сейчас. Показать Сатору, как он нужен и важен, что вместе они со всем справятся. — Спасибо. Можешь забрать себе, кстати. — Потом отдашь, — отмахнулся Сатору, принимая очередную странную позу. — Когда посчитаешь нужным. Теперь Сугуру вдвойне усиленно сжимал зубы и заставлял себя ехать прямо, потому что пуговица в кармане жгла и не давала забыть, ради чего он это делает. Они что-нибудь придумают. Вместе.

***

Сёко нечасто чему-то искренне удивлялась, такой уж у неё характер. К тому же годы общения с Сатору и Сугуру приучили её к неожиданностями разного формата. Однако сейчас даже она была в шоке. — Вы что, серьёзно украли двух детей? — громким шёпотом прокричала она, как только девочки зашли в медицинский кабинет и расселись на кушетке. — Я бы не назвал это кражей, — ответил Сатору. — Сёко, не задавай вопросов пока, — перебил его Сугуру. — Мы всё потом расскажем, просто посмотри, в каком девочки состоянии. — Да как я могу не задавать вопросы?! Вдруг у вас поехала крыша, и вы реально украли чьих-то детей! — То, что мы украли детей, это факт, но просто поверь, что крыша у нас на месте. Неужели ты думаешь, мы бы привезли их сюда, если бы решились на что-то безумное? Сёко кинула на них последний мрачный взгляд и ушла в кабинет, закрыв за собой дверь. Сугуру почувствовал себя не очень, потому что, казалось, что крыша у него как раз-таки вполне съехала, и он находился в секунде от того, чтобы решиться на что-то безумное. Но подруге об этом знать было необязательно. Как только дверь закрылась, Сатору обнял его до боли в рёбрах, словно сдерживался долгие часы из последних сил, словно упал бы замертво, если бы не обнял. — Я хотел убить их, — сказал Сатору глухо и поверженно. — Всех до единого. Каждого в этой деревне. Почему-то это страшное признание сделало груз на шее Сугуру в сто раз легче, перерубило веревку, затягивающуся на горле. Как будто одного знания, что ты не один чувствуешь то, что чувствуешь, не один стоишь в шаге от безумия, достаточно для того, чтобы не исцелиться, но хотя бы встать на путь к исцелению. — Я тоже, Сатору. Я тоже. — И ведь я реально мог их убить. Мне бы даже не было стыдно или страшно. Что бы тогда было? «Тогда мы были бы свободны», — с чернющей тоской подумал Сугуру. Но теперь ситуацию не переиграть, они привезли девочек в Техникум. Сатору воспринял его молчание по-своему и отстранился, спрашивая: — Я не… Ты же не боишься меня? Боги, какая глупость! Неужели ещё могли остаться хоть какие-то сомнения хоть в чём-то? Сугуру снова привлёк Сатору к себе, намериваясь не отпускать до тех пор, пока их силой не расцепят. — Нет, Сатору, что ты такое говоришь? Ничто и никогда не заставило бы меня тебя бояться. — Спасибо, что остановил меня… Не дал окончательно стать монстром. Уверен, старые пердуны в Совете только этого и ждут. Не хотелось бы доставлять им такое удовольствие. Вот как Сатору смотрел на ситуацию? Он видел себя монстром, который не сдержал свой порыв. Убийство не казалось ему восстановлением справедливости? Впрочем, и девочки испугались его вспышки гнева. Неужели одному Сугуру накопленная чернота совсем застилала разум? Неужели он один видел в этом выход? Или уже не видел? Сатору говорил о Старейшинах, но что они могли противопоставить двум Сильнейшим? Кто мог бы им указывать, если бы они действительно решились?.. — О чём ты думаешь? — спросил Сатору, запуская руку под чужой пиджак, касаясь напряжённой спины через рубашку. — О том, что рад, что был не один там, — соврал Сугуру (или не совсем соврал). — И ты был не один. Будь он там действительно один, то сейчас не стоял бы здесь. К лучшему или к худшему. Будь Сатору там один, он бы потерял контроль и себя заодно. Они продолжили стоять, обнявшись, и просто слушали дыхание друг друга, как единственные выжившие после стихийного бедствия. Наконец вышла Сёко и сразу же полезла за сигаретой. — Ну что? Ну как? — затараторил Сатору, отстраняясь. — С ними всё будет в порядке? — Ничего… — Она запнулась, щёлкая зажигалкой. — Совсем ужасного я не обнаружила. Девочки недоедали, и у них есть по паре синяков и ссадин. Пара недель, и будут здоровее нас с вами. — Эти обезьяны боялись причинить им вред, — произнёс Сугуру, снова впадая в то состояние, которое его настигло в деревне. — Трусливые скоты испугались, что дети ответят им тем же. — Нам нужно поговорить, — серьёзно сказал Сатору. — Не здесь. — Где? — В каком-нибудь совершенно не предназначенном для этого месте подальше от Техникума. И, Сёко, последи за детьми. Держи оборону, не пускай к ним никого, пока мы всё не решим. — Вы оба будете обязаны мне по гроб жизни, — сказала Сёко, выпуская облако дыма. Сугуру не стал напоминать ей, что в их случае это обычно не так уж и долго. — Причём не своей, а моей, — добавила она, словно прочитала мысли. Представив, как Сёко, матерясь и выкуривая пачку за пачкой, вытаскивает их с того света, чтобы вернуть должок, Сугуру горько усмехнулся.