Сборник "Что касается Гавриила"

      Ангелам не снятся сны, потому что они просто не спят. Нет нужды так бесполезно тратить время, которое можно пустить на работу. Работы всегда было много, а с некоторых пор (Михаил предпочитает не уточнять в мыслях: с каких именно) стало ещё больше. Вечное напоминание, и в тоже время возможность забыться настолько, чтобы не думать о причинах.       — Сделаешь? — Гавриил смотрит почти мимо неё, уже думая о чём-то другом, абсолютно уверенный, что она, конечно же, сделает, и это больше всего похоже не на самоуверенность, а на трогательное доверие, вопреки опыту.       Михаил кивает, в спину уже уходящему Гавриилу: сделаю.       Это становится правилом, ритуалом, идеей и способом жить заново в резко изменившемся мире. Михаил привычно забирает со стола Гавриила или Уриэль стопку со скопившимися отчётами, или планами, или черновиками и приказами, и коротко бросает:       — Я сделаю, — и уходит до того, как её поблагодарят, потому что в ней говорит не доброта, а не желание вспоминать и задумываться о том, почему каждый и них теперь работает за двоих, а иногда и за троих.       С точки зрения Михаил те, кто ушли сами и бросили их одних не многим лучше тех, кто… Она не додумывает, где-то там лежит именно то, о чём она так старательно не думает.       — Жизнь становится веселее, да? — смеётся Гавриил, обречённо упираясь кулаками в стол, когда становится понятно, что Она больше не говорит с ангелами. — Не правда ли?       Михаил молчит и чувствует, как внутри маленькие стеклянные шарики сталкиваются друг с другом с тихим звоном. Ей кажется, что они скоро разобьются на мелкие осколки и это будет больно, но тогда она всё-таки сможет ответить Гавриилу, что нет…       Михаил искренне надеется, что, когда всё то, что она капсулировала тысячи лет внутри вырвется, перемалывая ей внутренности, из своей скорлупы, когда ей станет так больно, что она не сможет молчать, она не начнёт, конечно же, не начнёт, так же весело смеяться.       Но до того, как это происходит, Гавриил успокаивается, привычным, обыденным жестом перекладывает несколько папок на столе и, найдя нужную, протягивает её Михаил:       — Сделаешь? А то я теперь не успею, наверное…       — Конечно, — она чувствует, как потревоженное стекло внутри успокаивается, как внутри снова привычно устраивается отстранённое равнодушие, с которым она так хорошо освоилась за последние века.       Михаил рада, что для неё ничего не изменилось. Она больше не хочет никаких изменений, пусть всё застынет так, как есть, пусть всё остаётся неизменным. Её абсолютно не пугает мысль о том, что тогда ничего не станет лучше.       Не станет, конечно. Но ведь иначе и быть не может.       Поэтому пусть всё остаётся, как есть.