Душа

Хрупкая девушка неустанно надавливает на мою поясницу, фиксируя атласные ленты по силуэту позвоночника. Корсет облипает столь сильно, что ещё немного и грудь обнажится. Форсированно выдыхаю, стараясь унять объем, возвышающийся, подобно тесту на хмеле. — Кажется, я задохнусь до выхода фильма в прокат… — впопыхах произношу я, пока костюмер выводит финальный ленточный штрих. — Ну-ка, покажись! Встает впереди моего тела и указательным пальчиком отображает разворот. Повинуюсь и с миловидной улыбочкой совершаю оборот вокруг своей оси. Юбка на бедрах сидит несколько свободна и одаривает меня приятным диссонансам, что хотя бы нижние конечности не находятся в тисках. Золотая середина в актерской ипостаси. — Ну чудесно же! Село как влитое, но учти пару лишних сантиметров в объемах он вытерпит, но если больше, то убьешь кого-то булавками во время смены. — Ага, как дикобраз, — вторю ее иронии и неспешно поворачиваюсь к крупному зеркальному полотну. Розовое велюровое платье с серебристыми ставками атласа действительно сидит на мне, как влитое. Темно-русые локоны оттеняют прохладный цвет кожи, напоминающий блеск благородного металла, и чудесно сыгрываются с воссозданным образом принцессы. Примерно такой же я и играла в детстве. Пластиковой и бездушной. — О да, колкости у тебя не отнимать, ёжик. Реплика из уст девушки побуждает свести брови на переносице и с недоумением обернуться. — Что? — Извини, Ась, но вся среда в курсе, как ты отшила режиссера… — блондинка усаживается на стул и спешно стягивает браслет из булавок. — А вторник? — колко вмешиваюсь в монолог, желая прервать беседы о неприятном. — Ох, не доведет до добра твоя язвительность… — А покорность и повиновение доведет? — интересуюсь я, непроизвольно находя опору кистям на талии. Пока мужчины не станут воспринимать истинный отказ, как отказ, они так и будут получать статьи за совращение. И никак иначе. — Просто ты вся такая воздушная, молодая, летящая, естественно мужчины будут к тебе тянуться. Так может не стоит обрывать их столь грубо, не боишься, что твоя карьера закончится на десяти фильмах… — не унимается Галя, и я окатываю ее ледяной водой из голубой радужки своих глаз. — Не волнуйся, Галчонок, найдется мужчина ещё более властный, который и прикроет мою чудесно летящую легкость! Ирония скатывается с моих уст, смешиваясь со звуковой ухмылкой. И работ у меня примерно столько, сколько пальцев на одной из кистей. И беспокойство гибнет в тот же момент, как включается мозг. Режиссеры хотят получать актера, способного воплощать кого-то и перевоплощаться в то же мгновение, и если какой-то именитый режиссер (тяжело называемый профессионалом и мужчиной), позволит себе лишиться таланта в кадре, руководствуясь эрекцией, то этот человек лишится как минимум возбуждения, ударом в пах. А как максимум, и главной героини. — Ты правда окатила его водой? — смешливо задаёт вопрос костюмерша, пока я старательно усаживаюсь в кресло. — Как же… Отрицательно покачиваю головой и выдыхаю чуть сильнее, чем позволяет мне сукно на моём теле. Вшитые спицы впиваются в ребра, и я нервно подскакиваю. — Коньяком, — откровенно заявляю и неосознанно принимаю крупную бутылку с золотистой крышечкой. — Ух ты! Ну, ты, конечно, смелая, окатывать мужика его же приоритетным увлечениями! Дверь в вагончик распахивается и на пороге оказывается главный герой. Кудри немного развиваются на сквозняке, а подушечки пальцев набирают что-то на экране смартфона. Странно, что мы не встретились ранее на совместной читке сценария. Еще страннее его чудесные домашние штанишки глубокого синего цвета с вырисованными созвездиями. Смело. И вполне себе органично с рубашкой Трубадура. Ну, и шлепанцы неонового цвета определенно добавляют некий шарм и лаконичность образу городского сумасшедшего. — Тихон, давай снимай! Я тебе завтра все подделаю и в выходные уже будешь сверкать в кадре! — Галя напыщенно подскакивает с места, и я ощущаю, как неумышленно приподнимаются уголки моих губ. Падкая на предложение и молчание мужчин? — Да всё отлично, не заморачивайся. Лёха оценил, сказал, что в кадре будет смотреться лучше этот вариант, нежели ты подогнешь подол… — ободряюще произносит мужчина и несколько медлительно оборачивает голову на розовое пятно, ярко светящееся в углу вагончика. — Оу, не заметил тебя. Такое яркое… Сероватые глаза одаривают мой образ оценивающим взглядом, и я уверена, будь у него несколько табличек с кричащими отметками, то он обязательно бы их выставил. — Декольте, — завершаю его предложение, побуждая отпрясть от образа принцессы. — Ася. Протягиваю ладонь и не скрываю широкой улыбки. — Тихон, — совершает несколько увесистых шагов и отвечает на рукопожатие. — Декольте и правда классное, но я хотел сказать что-то про облик в целом. Усмехается, и вокруг его глаз прорисовываются очаровательные мелкие морщинки. — И правда красивое платье, да, Тиш? По моему наброску, между прочим, — впопыхах вклинивается костюмерша. — Про декольте будет достаточно, — отвечаю вновь прибывшему, игнорируя вклинивание девушки в диалог. Фантазия упрямо вырисовывает наш облик со стороны, и фонтанчик щекотки неустанно взлетает под аккомпанемент работы желудка. Примерно, как двое клоунов в одежде с детского утренника и упрямо твердящих, что не знакомы с кинолентой друг друга ранее. И хотя лицезрения работ с участием не столь много, но всё же заочно знакомы. А в современным мире это уже всё. Значит знаете, помните, слышали или даже видели. — Нужный сказал, что у тебя фильмография увесистей, чем у многих на площадке… — упоминание режиссера побуждает отпрясть от мыслей, что у меня фильмов столько же, сколько и худощавых пальцев на одной руке. — Да у неё и десяток не наберется! — вмешивается Галя, и я ощущаю, как вскипает во мне эмоция недовольства. И в это мгновение всегда выключается разум и главенствует желание поработить столь увесистый интерес очернить мои достижения, посредством липового унижения. — Да не, не может быть, — недоумевает Тихон и задумчиво усмехается. — Я лично видел список твой послужной… Мельком правда, но там… — Девятнадцать. Съемки в «Бременских» будут юбилейными, — спокойно отвечаю я и томительно перевожу взгляд на обезумевшую даму, грезящую вниманием мужчин. — Не переживай, Галчонок, эпизодические я не считала. — Весело у вас… — шепчет новый знакомый, явно стараясь сдержать поток яростного смеха. — Я пойду, меня по рации вызывали… — бубнит Галя и пулей вылетает из вагончика. Плюхаюсь на мягкую обивку кресла и спицы вновь врезаются в нежную кожу живота. С губ скатывается нервный писк, ладони сжимаются, а глаза сильно-сильно зажмуриваются. Как в детстве, впрочем, как и учили. — Тебе пять? — улыбается партнер по площадке и усаживается в кресло напротив. — Ничего против не имею, просто у меня племянник делает также, когда настигает что-то страшное или неизведанное. — И больное… — закусываю губу и потираю талию сквозь бархатистую ткань. — Круто дышать? — Не задумывался, но… — отображает глубокий вдох, а после форсированно выдыхает. — Знаешь, всё-таки круто. Определенно, круто! Собеседник смеется, и я одариваю его ответной ухмылкой. Кажется, за семь лет карьеры в актерстве это один из немногих разов, когда физическое недовольство от костюма порабощает его внешнюю красоту. — Ощущение, что я тебя где-то видел, — локтем находит опору в столешнице для грима и прикладывает указательный палец к губам. — Кстати, фильм с Юркой Борисовым и тобой—один из моих любимых в современном кинематографе. И к слову, после моего упоминания, он упрямо заявил, что я — счастливчик, и съемки с тобой пройдут в истинном удовольствии. Цитирует и отображает вспышки салюта из пальцев. И выглядит так забавно, что завораживает. Этакая детская непосредственность. — Блять, я совершенно точно встречал тебя в этой реальности. Но где же, Ась? — вновь окутывается обрывками воспоминаний и вздыхает. — Возможно я тебе напоминаю соседку из Зеленогорска, — припоминаю огромный перечень восклицаний его бабушки, старательно нахваливающей своего внука, и не скрываю широкой улыбки. — Твоя бабуля отличный маркетинг создала на твоем имени. Изумляется, и я замечаю, как округляются серо-голубые глаза напротив. — Вот же! Не узнал бы тебя ни при каких обстоятельствах. Боже, да в тебе действительно сохранились те подростковые черты! Ты так резко перестала ездить, всё бабушку в столицу созывала… — припоминает Тихон, когда на межбровье прорисовывается складочка. Действительно, по достижению шестнадцати я перестала навещать город, наполненный летними воспоминаниями, ароматной выпечкой родственницы и её теплыми ладонями, приживающимися к моему телу в моменты неспокойствия и нервозности. И каждый раз это помогало. — Родители развелись, я в театралку поступила, а там и не до поездок было… — шепчу. Я должна быть собой. Но это так сложно, особенно когда это противоречит той честности и правдивости, которую я и могла бы сказать, но и язык не повернется. — Ну, посодействую образу городского сумасшедшего и твердолобо заявлю, что нравилась в прошлое десятилетие испытывал яростную симпатию к тебе, но тогда это вообще неадекватностью казалось. Я—амбал, а ты—пятнадцатилетняя девчонка, собирающая малину в саду, а после надевающая их на пальцы. — Боже, если бы я только знала, что за мной следят! — И съедала всегда в какой-то определённой последовательности… — улыбаюсь на воспоминание Тихона, интуитивно оказываясь в том времени. Там было тепло душе. — Я загадывала, что произойдет в этот день особенное и значимое. Каждая ягода—предположение. Если сок на пальце не остается, то желание сбудется. — Как у Газпрома? — отшучивается. Искренний смех будоражит атомы нашей атмосферы, и я чуть сильнее выгибаю спину, дабы избежать неприятных покалываний. Возможно, Галчонок (злойчонок) специально всучила в ткань булавки, чтобы довести меня до болевого каления? — Сбывалось? Пожимаю плечами. — Ба несколько раз заводила разговор о твоей семье, но то связь обрывалась, то тема сменялась. Она умерла три года назад. — Сочувствую, — вновь закусываю эпителий нижней губы, стараясь не перенять негативные ощущения на себя. Ведь если подобное случится в моей семье, то я останусь без помощника, который всегда поддержит, укроет заботой и не осудит. Человека, который в любую непогоду окажет помощь Вере и сделает её чуточку, но спокойнее и здоровее. Я всегда в работе, а бабуля рядом и обязательно ей поможет. — А твоя как? Вроде тётя Нина переехала в Москву… — Да, она уже шесть лет живет со мной по соседству. — Вау, значит твоя бабушка взялась за покорение Москвы после Калининградского театра, — предполагает Тихон, и я неуверенно дергаю головой. Неудачно заколотые булавки с новой силой врезаются в межреберные промежутки, и я подскакиваю. — Было приятно поболтать, но я обязана засунуть эти булавки в кукловода! — улыбчиво заявляю я, направляясь к двери. — Сделай из неё куклу Вуду и заставь исполнять приказы, — шепчет Тиша, изображая суровый взгляд. Складываю руки под грудью и игриво осматриваю пространство на наличие сокрытых камер и мелких жучков для записи. Прикладываю указательный палец к губам и побуждаю собеседника не произносить более подобные предложения. — Здесь могут быть уши! — Осла, Петуха, Кота и Собаки? — прищуривается и с искренней серьезностью выдает Тихон. Смеюсь. — И Трубадура с принцессой! — вновь прикладываю палец к пухлым губам, стараясь унять щекотку внизу живота. Кажется, ближайшие полтора месяца съемочного процесса пройдут в ностальгии и веселье. И никак иначе.

***