Душа

— Или может обратимся к врачу? — вторит реплике Сережа, и я неустанно отображаю недовольство. — Ни-че-го я не хо-чу! Игривая улыбка вне кадра неустанно щекочет мимические мышцы изнутри. Прикладываю ребро ладони к лицу и вздымаю густые ресницы ввысь. Усталость от прошедшей сцены оседает на кожу толстым слоем пыли пятичасовой смены. И вот передо мной царь-батюшка, который своим весельем и переносом именитых песен в реальность, смахивает с меня пыль и не позволяет упасть в уныние от мыслей, что впереди съемка еще из одной сцен. — Отлично сыгрались, Ась, — обнимает меня за плечи, и я благодарно улыбаюсь. — Точнее спелись! — Спасибо вам, папенька, что позволили мне испортить несколько дублей своим фальшивым вокалом! И хоть пение входило в список дисциплин в театральном, и даже было удачно покорено, всё же волнение озадачило меня в самый ответственный момент. Да, курьез, но опыт. — Я всё готов вам простить, деточка, за ваши обнаженные ножки в этой сцене… — иронизирует Бурунов, и яркий смех скатывается с наших губ. — Благодарю вас! — весело отображаю реверанс и неспешно направляюсь к вагончику. Главный герой вальяжно восседает в переносном кресле, томно затягивает ментоловую сигарету, а после выпускает увесистые клубки дыма. Объемные волосы на его голове покачиваются из стороны в стороны, кудрявая прядь взлетает, а затем падает на загорелый лоб. Правая нога закинута на вторую, а глаза немного прищурены. Кажется, что этот человек находится в кадре, даже находясь вне его. — Ась, а я вспомнил… — неожиданно произносит Тихон, когда я подбираюсь к ступенькам переносной гримерки. — Что? — Ты на день рождении Олежки была, так ведь? — вновь затягивается. Милый мальчик двух лет воссоздается пред моими глазами, и я с искренней любовью припоминаю крайний раз, когда его ладошки прижимались к моему бедру, а детский голосок лепетал что-то про то, что не отпустит и никому не отдаст. — Была. Я его крестная, а духовным покровителям (вроде как) необходимо одаривать детей своей заботой и вниманием. — Звучит как речь отличной крестной! — улыбается Тиша, и я вновь замечаю, как красивы черты его лица. — Как первая съемочная неделя? Привстает со стула и аккуратно вынимает что-то из-под спинки. Раскрывает идентичную переносную мебель и учтиво протягивает мне ладонь. — Прошу вас, принцесса! И только сейчас я замечаю, что тлеющая сигарета потушена и отброшена в самодельную пепельницу. Мимолетное ощущение удовольствие от происходящего приятно гложет сердечную мышцу. Кажется, это и можно назвать мужским поступком. Интересно, такое влияние оказывает мой средневековый наряд? — Мерси! — кладу кисть в крупную мужскую ладонь, и мелкие разряды пронизывают кожу, словно сплетаясь с его эпителием. — Значит, целую недель ты вспоминал… Усмехаюсь, удобно устраиваясь на стуле. — Ага, вспоминал, как ты с пацанами на речку гоняла, а они потом стирали монеткой кожу на руке, споря за то, кто понесет твои вещи. — Боже, каковы же суровые реалии десятых годов! — смешливо отвечаю я и небрежно перекидываю ногу через вторую. — О да! Это ещё ты нулевые не застала, там бы район на район подняла! — Неожиданно… — отображаю изумление. — Ага, лазуритиками моргнула своими и бац на пальце кольцо! — Ох, опоздала?.. Показательно выставляет правую ладонь вперед, где должна светиться драгоценность на безымянном, но вместо него пустой участок кожи с ровным загаром. Грустно усмехаюсь, припоминая как ещё несколько лет назад моргала часто-часто, усиленно-усиленно, но кольцо не наделось, а затерялось в закромах ожидания. — Замужем? — с интонацией кота задаёт вопрос Тиша, подбородком утыкаюсь в собственный кулак. — Не-а. — Была? — не унимается старый-новый знакомый. — «Вы находите мое поведение неприличным, — казалось, говорило ее лицо, — все равно: я знаю, вы мной любуетесь». Улыбаюсь, припоминая любимое произведение Тургенева. Кажется, что моё имя мгновенно воссоздало кокон из «тезки-романа», который я буквально обязана перечитывать раз за разом. — Любуюсь? — шепчу под нос немного прищурив глаза. — Ага. И он прав, я действительно нахожу любование в его образе. Интересно красивые люди чертовски привлекательны. Каждый невинный взгляд нацелен на еле уловимую деталь, сокрытую под топкой реалий. Возможно, особенность заключена в вьющейся шевелюре или же мелкими расщелинами между зубами? Идеальность тонет в неидеальности. И это завораживает. — Я, конечно, понимаю, что я какой-то хер с горы и не имею права тебя допрашивать, но ты мне сделай скидочку, как соседу из прошлого… — подмигивает, и я смеюсь. — А дело в том, что у меня только прошлое и осталось. И если бы не обстоятельства, в которых я существую, я бы уехала работать фрилансером на какую-нибудь Шри-Ланку. Ну, или на крайний случай, эскорт. — улыбаюсь. — Всё сложно? — откидывает голову и я неуверенно киваю. — Текст про то, что всё впереди заливать не буду, херня бесполезная. Но то, что между нами десять лет, а твоя фильмография на ровне с моей говорит о многом. Всегда нужно находиться там, где ценят. — То есть думаешь, что в эскорте не оценят? — смешливо интересуюсь я, желая перевести тему в более бурлящее весельем русло. — Не, несомненно войдешь в топ европейских внешностей. Тебя «Максим» сколько раз на обложку звал? — произносит встречный вопрос, когда мои глаза округляются. — Откуда?.. — Это очевидно, черт возьми. То, что я — кретин и не вспомнил тебя раньше, совсем не унимает факта, что ты на слуху у всей тусовки. Сниматься обнаженной в кинематографе? Без проблем. Грудь, живот, бока, ноги, лобок — всё это анатомия женского тела. Я не занимаюсь сексом в кадре, я воссоздаю его образ. Словно мелком вырисовываются набросок, чтобы люди поняли, что бывает по-разному: некрасиво, грязно, неприятно, быстро, больно. И единственный раз я позволила себе обнажиться, зная, что итог будет невероятным. И хоть пока я нахожусь в ожидании его лицезрения, всё еще уверена, что там моё тело получилось эстетически чудесным. — Трижды, — припоминаю количество обложек глянца и вытираю указательными пальцами ю скомканный грим под глазами. — Убого сниматься в этом, не находишь? Фактически ты становишься объектом для мастурбации и самоудовлетворения… — Хочешь сказать, что мужики на твои фотки в купальнике не дрочат? Сколько у тебя подписчиков? Около ляма, так? Вот представь, что каждый второй-это тот, который следит за твоими постами и работает рукой даже на твои фоточки в парандже. Увы, нельзя включить фильтр на мудаков. — Да, но только в этих реалиях я могу лишь об этом догадываться, а в съемке для порно-журнала я сама врубаю фильтр на неудовлетворенных мужчин. — Блять, я и запамятовал, что красивые женщины могут быть ещё и чертовски умными… — усмехается. Румянец пробегает по моим щекам, и я неуверенно всматриваюсь в голубую радужку собеседника. Недельное молчание и отсутствие совместных смен сделали своё дело, и я обрела некий внутренний дзен от мысли, что это человек был когда-то моим знакомым, а значит я имею права довериться ему чуть больше, чем большинству на съемочной площадке. — Принцесса, какая вы красивая… — мурчит Ира с выработанными акцентом британки, и я не скрываю широкой улыбки. — Не хотите на выходных составить компанию по вкушению местных колоритных… — Мужчин?! — вмешивается Тиша. Яркий смех слетает с наших губ, и я прикладываю ребро ладони к глазам. — Не слушайте этого уголовника, принцесса! Я про сочный, аппетитный, манящий… Шашлык! — Ура! Радостно хлопаю в ладоши и вздымаю руки ввысь. Кажется, это то, что было необходимо. Жаркая погода в Дагестане побудила мой организм напрочь отказаться от еды и развить чувство предвзятости. Вкусовые сосочки взяли отпуск и избавили меня от приятных покалываний в виде соли и сахара. И вот минус два сантиметра в талии и бедрах, и корсет уже не так сильно давит. — Боже, это лучше, чем мужчины… — игриво заявляю я, улавливая изумленный взгляд Тихона. — Че это тебе за мужики попадались? — Хочу мяса! — вторит озвучке из социальных сетей Горбачева, и мы вновь разражаемся смехом. — Есть еще вариант с горы прыгнуть, но это по секрету. Если Нужный услышит, нам пиздец. — Тс… Прикладываю указательный палец в пухлым и немного обветренным губам. Собеседники-соучастники вторят моему действию, и я вновь ощущаю, как возрастает волна смеха, оседающий внизу диафрагмы. — Пойду на грим, а то почуют что-то неладное! — Ага, а твой дружбан-собакен с отличным нюхом и массой сдаст нас с потрохами… — Не говори так о Петухе! — вклиниваюсь в высказывание Тиши. Слуховые рецепторы быстро содрогаются, пока коллеги стараются унять всплеск веселья. Не знаю, что изменится за этот период, но сию минуту я испытываю истинное удовлетворение от съёмок и нахождения в этом проекте. — Презент фор ю от май харт. Тиша заботливо вытягивает небольшую шоколадку с цельным фундуком, и я с благодарностью принимаю столь милый жест. И, возможно, стоит заявить, что моя любимая сласть—горький с мускатными орешками, но это будет столь неверно и жестоко, что напрочь отобьет желание у мужчины исполнять что-то подобное в следующий раз. Нельзя лишать себя возможностей увеличить концентрацию глюкозы в крови! — Спасибо, но pero por favor la próxima vez lo haremos sin tu inglés…* — сменяю речь на испанскую, вновь срывая эмоцию искреннего восторга с лица собеседника. И это приятно. — Нифига себе, так ты и правда принцесса… — Не думаю, принцесски выбирают французский, а не испанский с диалектами, — пожимаю плечами и разламываю шоколадку на кусочки. — Откуда такие познания? И, возможно, я была бы собой, если бы честно и откровенно заявила, что знание сие чудесного языка досталось мне, как через блютус, сексуальных отношений с именитыми реставратором и художником из одноименной страны. Но я предам себя, если позволю вновь упомянуть его имя и всё то, что он сотворил с моим разумом. — Друзья коренные испанцы, пришлось немного подучить для понимания… — грустно улыбаюсь и протягиваю поломанный шоколад Тише. — Угощайся тем, чем ты меня угостил! — Спасибо, — подхватывает кусочек сласти и тщательно пережевывает. — Почему Дианка с Ваньком тогда не представили нас друг другу? — Я забегала на десять минут. И цель была ростом в метр и беззубой улыбкой. И вновь припоминание крестника греет сердечную мышцу. — Почему не осталась на праздник? Съемки? — любопытничает Жизневский. — Веру не с кем было оставить… — фраза произносится прежде, чем я её обдумываю. Прежде, чем мне хватает смелости и возможности умолкнуть и свести всё на занятость в съёмках. Прежде, чем я позволю себе усомниться в верности мыслей и желании без объяснений, но всё же вымолвить в эту фразу. И в это мгновение я понимаю, что он осознает нелепость испытуемых мной эмоций. Сболтнула лишнего и не знаю, как избавиться от силуэта этой фразы. Стыд. — Представь, что мы «Люди в черном» и вот сейчас я щелкну пальцами и наше окончание диалога растворится в вечности… — иронизирует Тиша и действительно отображает звуковое действие немного сбитыми костяшками. — Ты напоминаешь мне Ваню… Улыбаюсь. Это мой друг. Честный, заботливый, внимательный, надежный и чертовски принимающий меня. Со своими излишне культивирующимися загонами, несколько нестабильной психикой и желанием каждую секунду испытывать ненависть к себе и собственным поступкам. И если это я не способна обуздать, то семья Янковских, определённо, может. — Ты изначально с ним была знакома? Отрицательно покачиваю головой. — С Филиппом, — припоминаю старшего наставника и с наслаждением всматриваюсь в сплывающие образы в сознании. — Семь… А нет, восемь лет назад он преподнес мне лучший мастер-класс в жизни. Тогда я поняла, что даже отыгрывая образы героев, я должна быть собой. Не они дополняют меня, а я украшаю их своими особенностями. — Это похоже на него. Сподвигнуть человека на актерские свершения! Кажется, в их семье это передается по наследству. Улыбчиво пожимаю плечами и неспешно кладу дольку шоколада в рот. Сладость немного тает и растекается по рецепторам и ощущается столь приятно, что я даже на мгновение теряюсь в ощущениях гликемического бума. — А после мы с Ваней познакомились на какой-то премии молодых актеров, где я и вовсе была во второстепенной роли. И кажется, с того момента начался наш безумный трип по эмоциям… Взгляд Тиши пропитан искренней заинтересованностью, и я улавливаю мелкие нотки того самого ощущения «нужности». — Любимый цвет, Ась? — Розовый, — резво отвечаю я. — Цвет всегда должен с чем-то ассоциироваться. И для меня розовый—это любовь. Первая. Пока мозг не забит блевотой в виде «должен, обязана». Когда нет рамок, есть только холст. — Полное имя? Анастасия? Таисия? Агнесса? — усмехаясь интересуется Тихон, и я звонко ударю ладонью по его бедру. — Ах ты блин! Молчу! Капитулирует Тиша, и я смеюсь. Это забавно. Понимать, что еще десятилетие назад моё имя взывало экспрессивный интерес, и окружающие с недовольством смаковали три буквы в своем рту. Кажется, что они пропитывались их ядом и нелюбимым звучанием. И только спустя время я поняла, что это не обращение плохое и чуждое, а люди злые и не способные относиться уважительно к выбору. Ведь если когда-то маленькую меня мама решила назвать Ася, то это было лучшее решение из всей возможной бесконечности обращений. — Тебе бы другое не подошло… — задумчиво выпаливает Тиша, и я задумываюсь о том, что именно в это мгновение, мои мысли были прочтены под натиском его энергии. — «С своими курчавыми блестящими волосами, открытой шеей и розовыми щеками он сам был свеж, как утро.» Моё цитирование пропитано искренностью, перемешанной с широкой улыбкой. Кажется, Тургенев совершенно точно обратил нас в свои прототипы. И не важно, что произведение было создано задолго до нашего рождения. Оно же про нас, а значит мы в нем — герои. — Сколько раз ты перечитывала повесть? — Бесконечное множество. Любимая книга отца. — Кажется, теперь и моя… — шепчет под нос Тиша, и я выдыхаю. Как здорово. Теперь и его.

***