Душа

Ароматные флюиды специй рынка приятно щекочут рецепторы носа. Яркий смех слетает с моих губ, когда местный житель неустанно гласит о вкусности шашлыка и схожести сочности пищи со мной. Благодарно перенимаю тарелку с парящим мясом и показательно вдыхаю аромат. — Ох, Гера, если вы окажетесь не правдивы в ваших легендах о вкусности сие блюда, то я паду прямо с этой горы сегодня вечером! — Поверьте, Гера, мы не спасем ее. Она — девушка впечатлительная. — вторит моей наигранной серьезности Ира, и я еле заметно киваю. — Она права… — шепчу. — Девчата, вы серьезно? Новый знакомый кавказкой внешности изумляется, а его густые темные брови приспускаются вниз. Кажется, шокирование людей вне нашей профессии способно порабощать адекватные умы с реализмом эмоций. — Не парься, мужик, ну разобьется и что? Из-за твоих кулинарных способностей ещё ни одна не прыгала со скалы? — отображает нелепую серьезность Тиша, пока я неустанно стараюсь сдержать смех, щекочущий мышцы живота. — Ох, брат, тогда ты ещё много потерял. Из-за меня одна вот три дня блевала, когда я решил омлет сварганить. Думал, что сразу возле унитаза и вскроется… — Вы сейчас серьезно?.. — Надеюсь не из собственных яиц? — иронизирует Горбачева, и мы не выдерживаем. — Боже! Яркие смешинки выбираются наружу синхронно, словно мы участники олимпиады в командном зачете. Повар и хозяин сие шашлычной откидывает на нас ладонь и удаляется в подсобное помещение. Кажется, у него даже получилось отобразить обидчивость. — Давайте жрать, ребятки! — восклицает Горбачева, и мы тянем руки к поджаренным кускам мяса. — Боже, ну это просто… — Экстаз, не меньше… — с удовольствием откусываю смачную часть и тщательно пережевываю. — Боже, как вкусно. — Кстати, насчет прыжка, мне пересъем поставили вечером, поэтому щас я нажрусь и в кадр… — вздыхает Ира. Отображаю грустный смайлик, ощущая лишение своей напарницы в сие безумной программы. — Это кидалово, кошка! — недовольно урчу. — Ну, если позволите, принцесса, то я с вами прыгну, — в своей манере произносит Тихон, и я вновь улавливаю приятные вибрации от его хрипотцы. — Если, конечно, я смогу заменить импортную кошку! — А вы какой породы? Российский самец? — поигрываю бровями. Искренняя улыбка вновь озаряет моё лицо, и я поправляю плетенную шляпку, украшающую мою голову от палящего солнца. — Не сомневайся, уголовник, ты никогда не сможешь заменить чистокровную, красивую британку! — заученной манерой отвечает Ира, пока я уплетаю второй кусок баранины. — Не влюбись в принцессу, Трубадур, а то станешь поистине дураком! — Это предостережение? — прищуривает светлые глаза Тиша. — Скорее опасение. Я понимаю, её красота затмила тебе разум, но поверь, за ней скрываются увесистые полки с потайными ящиками! — несколько злобно произносит Горбачева, когда мои глаза немного округляются. — Дорогие мои напарники по путешествию на музыкальный фестиваль! Принцессе нужна свобода, а не отношения. Напоминаю! — вздымаю ладони ввысь в качестве отображения своей честности и лыблюсь. — А как же твои отно… — Кхм. Пихаю женщину правой ногой, буквально обрывая недосказанную мысль на полуслове. То, что возможно произнесется, точно будет использовано против моих восстановившихся нервных клеток. И да, хоть понимание, что это невозможно, и оседает на мозговых извилинах, но вера в это никогда не оставляет мою сущность в покое. Ведь невозможное возможно? Так гласил музыкальный классик современности. — Сболтнула херню, не подумала, не осознала… — бубнит Ира, вытирая рот салфеткой. — Кажется, я упарюсь в маске, пока будем снимать сцены в барханах… Минус пять килограмм под палящим солнцем! — Этого ещё не случилось, а значит не стоит раньше времени мечтать. Вот сейчас поешь шашлык, каждая клеточка запасется излишней влагой и, возможно, твой вес наоборот немного увеличится из-за отеков… — спокойно разъясняю я, и собеседники изумляются. — А че сделать, чтобы не показаться примитивно тупым? — задаёт вопрос Жизневский, и я игриво пожимаю плечами. — Не быть им! Всё просто! — усмехаюсь. — Ну, этот баттл он проиграл! — язвит Горбачева, когда мы вновь разражаемся смехом. Небольшая чашечка с зеленый чаем манит травянистым запахом, и я неспешно подношу к губам немного остывший напиток. Приятная жидкость растекается по глотке, и я осознаю, что последние пару недель совсем забыла о своей реальности и существую лишь нынешними реалиями съемочного процесса. Звонки в столицу стали редкими, почти единичными, сообщения не такими увесистыми, а мысли о бабуле не столь тяжелыми. Кажется, что когда я не вижу того, что именно там происходит, я начинаю задумываться, что этого в моей жизни попросту нет. И от этого страшно. — Ты была прекрасней, когда улыбалась, — искренне заявляет Тиша, пока мы бродим по узким улочкам базара. — Что тебя грузит, принцесса? — Интересное сочетание современной лексики с остатками пережитых сказок, — спокойно отвечаю я, останавливаясь возле стенда с огромным количеством бус и браслетов и натуральных камней. — Красивые… — А, добрый горожанин, можно вас! — восклицает Жизневский, приглашая владельца палатки. — Мы возьмем всё, что выберет девушка. — И что же выберет девушка? — интересуется торговец. Брови на моей переносице немного искажаются, и я задумчиво осматриваю его на наличие адекватности. — А если я захочу весь стеллаж? — провоцирую, стараясь рассмотреть потайные эмоции. — Тогда, конечно, мы все возьмём, но заплатишь ты, — стебется Тиша, когда наши кисти невесомо соприкасаются. — Шучу. Я просто займу у тебя деньги. Игриво ударяю его по предплечью, осматривая украшения. Два браслета из комбинации розовых и бирюзовых камней приковывает к себе внимание, и я делаю выбор в пользу столь необычных смешениях красочной палитры. — Эти, — с милым ехидством произношу я и демонстрирую выбранные украшения хозяину лавки. — Отличный выбор, красавица. С детской непосредственностью натягиваю браслет на запястье, спокойно протискиваясь сквозь железное крепление. Определенно, конечности стали чуть тоще. — Приходите ещё, брат. И следи, а то украдут! — Спасибо, брат, удачи! — благодарит Тихон и протягивает купюры торговцу. — Идём! — вскрикиваю. Весело выбегаю на улицу и игриво хватаюсь за ладонь мужчины, аккуратно обволакивая украшение вокруг его руки покрытой золотистой растительностью. И даже эта мелочь выглядит столь очаровательно, что позволяет убедиться в его облике — солнечного человека. — Скрепила наши узы? — флиртует Тиша. Киваю. — Наши дружественные узы, — подмигиваю, стараясь осознать схожесть испытуемых эмоций с истинной симпатией. — Прошу, не усложняй! — Вы с Ваней всегда дружбу дружили? — задаёт вопрос Жизневский. — Нууу… Усмехаюсь, стараясь припомнить первые нелепые попытки Янковского подарить мне пару букетиков полевых цветов. И мой неописуемо наигранный восторг в сторону человека, который тягает мне мертвую растительность. Это было так чудесно мило, словно двое деревяшек бьются друг об друга, желая заполучить костер огромных размеров. — Ну, он, конечно, упрямо пытался доказать себе и мне, что между нами возможно что-то поистине стоящее, но сдался спустя несколько недель, — улыбаюсь, вновь сталкиваясь с воспоминанием нелепого поцелуя, от которого даже сейчас неуютно и хочется вытереть язык. — Если хочешь откровенностей, то получай. Мы пару раз ударились зубами, он неуклюже разбил мне губу, а после мы накурились сигарет его отца и признали, что это бесполезно и наша человеческая влюбленность никогда не окрылится. — И даже сейчас в нем есть отголоски сие безумства. Интересно, с Дианкой он также зубами бился? — иронизирует Тиша, прикуривая сигарету. — Ага, а ты как думал, по-другому у них Олежка бы и не появился, — вторю его эмоциональности. — Бился об закрытую челюсть Пожарской, желая заполучить её себе в жены. — Звучит неплохо… Губы Тиши выпускают крупное облако дыма, и я сталкиваюсь с осознанием, что только в это мгновение неприятный аромат не провоцирует неприязни. И от его тела табак издается иными флюидами. Такими, словно это фирменный парфюм, предназначенный для молодых мужчин, способных заполучить любовь любой женщины. — Круто, что люди сходятся, как пазл… — несколько по-философски произносит коллега по проекту, и я не имею права не согласиться. — Ага, только иногда необходимо выточить пазы, дабы всё идеально срослось… — нелепая грусть проскальзывает в моем голосе, и Тиша чуть замедляется, считывая мою реакцию. — Душераздирающей истории не будет! — капитулирую. — А слезливой? — игриво интересуется Тиша. И в это мгновение я осознаю, что мозг отрицает возможность отказать ему в своей откровенности. Душа требует, чтобы я вывалила всё и была честной. И про дыру в грудной клетке, и про рубцы глубокие, и про то покоренное желание пихать голову в песок при любой устрашающей ситуации. — С шестнадцати до двадцати одного я посещала психиатра, — на выдохе выпаливаю я, стараясь игнорировать изумленный взгляд мужчины рядом. — Честно говоря, я и сейчас периодически вынуждено заявляюсь на сессии, справляясь с отголосками прошлого. Это не про подростковые проблемы, а про антидепрессанты, транквилизаторы и тотальное желание выжить. По-другому избавиться бы не получилось. — Что послужило причиной? — осторожничает Тиша, и я вздыхаю. Страшно произносить то, что проработано, ещё страшнее давиться тем, что доставляет дискомфорт. В любой момент кажется, что это может воскреснуть и вернуться вихрем новой непередаваемой боли. И хоть мне вскоре двадцать шесть, но я до сих пор опасаюсь получить пощечину от жизни с новой порцией дерьма. — Меня изнасиловали, — почти бесшумно произношу я, стараясь распробовать произнесенное на вкус. Горькое и досадное. Не иначе. — Чего?.. — боль пронизывает складки на лице Тихона, и я убеждаюсь в верности моей открытости. — Твою мать, Ася, мне так чертовски жаль. — Не ты это сделал, тебе незачем испытывать жалость… — пожимаю плечами. — Не я, но какой-то чертов урод с членом между ног, которого нужно кастрировать. А раз и я носитель сие органа, то могу считаться человеком, который обязан всю жизнь извиняться и приклоняться перед тем, что ты пережила. Да, жалость — это хуево, но не тогда, когда она искренняя, всепрощающая и пиздец какая трогательная. И я соглашаюсь. Вновь я испытываю полное внутреннее согласие с человеком, с которым вступила в диалог лишь последние пару недель. С человеком, который никогда не имел значимости в моей жизни, но позволяет усомниться в верности отсутствия этого статуса. Ведь он действительно про понимание. — Спасибо, Тиш… Заботливо перехватывает мою ладонь с браслетом и оставляет невесомый мягкий поцелуй на тыльной стороне. И это успокаивающе и чертовски мило. — Поэтому ты перестала в Зеленогорск ездить? Киваю. Более полугода тотальное игнорирование вопросов бабушки о моем исчезновении из социальной жизни и закрытости. Прежде частые фотографии и сообщения сменились молчанием и отсутствием какой-либо коммуникации. — Мама боялась признаться в том аду, что я существовала. Ей казалось, что бабушка слишком слаба и не выдержит… — Звучит эгоистично. Спустя семь месяцев моего лечения, бабушка привстала перед нами в дверном проеме, а после видела меня. В крупной толстовке и брюках, закрывающих каждый кусочек тела. Мои глаза были аллергично красные из-за новых препаратов, а на ногах виднелись мелкие ожоги, поставленные мной же в туалете театрального, который я посещала с переменным успехом, лишь бы укрыться от ненавистных глаз родителей, находящихся на грани развода. — Но именно бабушка тебя и вытащила? — задаёт наводящий вопрос мужчина, и я вырываюсь из тягучей бездны мыслей. — Ага, нашла мне нового психиатра, стала следить за приемом таблеток и каждый день повторяла, что я не виновата, а я считала… — глупо лыблюсь, стараясь припомнить конкретное число. — Девяносто шесть. Именно столько раз она сообщила о моей невиновности за день. Это было максимальное число. — Его посадили? Немного отходит в сторону, выбрасывая в мусорку догоревший окурок. — Нет, маменька отмазала. — Что за хуйня? Ты знаешь, кто он? — бушует Тиша, когда моё лицо озаряет нервная улыбка. — Конечно, знаю, — спокойной отвечаю я, прикусывая щеку со внутренней стороны. — Я и актрисой классной решила стать, чтобы он не мог избавиться от меня ни на телевидение, ни в социальных сетях, ни на премиях… Несколько истерический смех слетает с моих губ, и я больно впиваюсь ногтями в нежную кожу ладоней. — Он связан с актерством? Неуверенно дергаю головой. Я не лживая дрянь, способная воссоздать нелепую информацию лишь для того, чтобы более выгодно исказить свое прошлое. — Кажется, эмоциональный полет в бездну прошел удачно, давай сегодня без физического… — У тебя есть парашют, Ась, — всматриваюсь в лицо Тиши, стараясь понять сказанную им информацию. — Ты прыгаешь в бездну пережитых ощущений, но бабушка дала тебе то, что позволяет тебе жить жизнь далее, без опасения разбиться. — Это про безопасность? — грустно усмехаюсь. — Нет, это про семью, Ась. Розовенькую с голубоватыми бусинками. Пожимаю плечами, оборачиваясь на пятах. Искренняя улыбка щекочет мышцы лица, и я сдерживаюсь, дабы не выставить браслет вперед и вновь насладиться своим выбором. — Мне всегда будет жаль, что кроме меня, на дне оказалась и моя семья. Они явно заслуживали жизни получше. — Лучше — это без тебя? Поверь, какая бы хуевая была бы жизнь, если бы в ней не было тебя. Бездна боли никогда не покроется стойким рубцом. Это то, что всегда будет кровоточить, какой бы подорожник вы не приложили.

***