***
Прекрасный звон гитары Крэйга заполняет пространство вокруг. Я сижу ближе к нему чем обычно. Глаза закрыты, голова отдыхает на рюкзаке, но никто за обеденным столом в это не вдумывается, так как все видели, насколько я уставший и больной. Я чувствую, как он нежно толкает своим коленом об мое, напевая вместе с Кенни. Они пытаются связать мелодию и слова в единое целое, в новую песню. Не уверен, задевает ли он меня коленом специально, пытаясь успокоить, или это выходит случайно, но сейчас это не так важно. Кенни сидит по другую сторону от Крэйга. Он так четко подпевает в унисон, что кажется, будто их голоса сливаются воедино. Пальцы перебирают струны, руки наигрывают в расслабленном ритме. Мне нравится, когда они играют вместе, особенно учитывая уникальный и чистый голос Кенни. Однако там, где Кенни, там и Кайл Брофловски с Баттерсом Стотчем. Они мне не очень нравятся Баттерс надоедает тем, что постоянно пытается потрогать меня или обнять, как будто я его друг, хотя я его едва знаю. Прямо с ума сводит. Не люблю, когда люди, которых я считаю незнакомцами, пытаются меня коснуться. Кайл же почему-то меня пугает. Обычно они к нам не подходят, потому что им не нравится Крэйг. Это сразу видно по тому, как они на него смотрят. Даже Баттерс внезапно замолкает и начинает нервничать, несмотря на то что он такой человек, который любит вообще всех. Ненавижу, когда они так смотрят на него, смотрят так, как будто он не более, чем тикающая бомба или какой-то ужасающий кусок грязи. Он не бомба. Он не грязь. Он не какой-то ужасный человек, который тащится от чужой боли, как все думают. Он хороший, он заботящийся, он милый. Как вчера, когда он пришел ко мне посреди дождя и поцеловал, но никто не видит эту его сторону, потому что, когда он ведет себя с людьми как с не годным ни для чего отребьем, люди платят тем же. Я думаю, они боятся его, и я не могу их винить. Крэйг не оставляет им другого выбора. Если кто-то скажет ему слово невпопад, тут же получит либо ненавистный взгляд, либо злобно поднятый средний палец, либо строгое предупреждение заткнуться нахуй. С чего бы им не бояться? Все-таки Крэйг способен иногда ударить в челюсть, иногда даже без особой причины. Это удручает. – Простите? – раздается мягкий тонкий голос позади. Я оборачиваюсь посмотреть кто это и узнать, что от нас хотят, а Крэйг и Кенни прекращают играть. Бебе? Это мое место. Убирайся. Она стоит позади меня с подносом в руках. Выглядит безукоризненно: волосы идеально закручены, на ногах миленький рыжие шорты. Думаю, она ждет, пока я пододвинусь и уступлю ей место, чтобы она смогла сесть рядом со своим парнем. Этого точно не произойдет. Обычно она сидит рядом с ним на обеде, а я – на завтраке. Это часть нашего мирного договора, который, очевидно, начинает трещать по швам, потому что я отказываюсь отдавать этот обед ей. Я сейчас не в лучшем состоянии. Клянусь Богом, если мне придется сидеть и смотреть, как она снова липнет к Крэйгу, мое сердце либо высохнет и умрет, либо я просто взорвусь. Она не может тут сидеть. Это мое место. Крэйг – мой друг. Она смотрит на него чарующими зелеными глазами, ожидая, что он попросит меня пододвинуться. Она не разочарована, не зла, она просто терпеливо стоит и ждет. Крэйг отвечает на ее взгляд молчанием, после смотрит на меня. Он хмурится, как будто бы зная, насколько мне сейчас больно внутри. Наверное, он и правда знает. Странно, как мы с Крэйгом может совсем недолго посидеть в тишине, но эффект от этого будет как от часов разговора. Иногда мне кажется, что у нас есть телепатическая связь, потому что мы всегда просто знаем. Он не бросит меня, как того хочет она. Он не бросит. – Пододвинься, Твик, – требует он, не показывая ни капли сострадания на лице. Сердце съеживается и уходит глубоко вниз, как только я осознаю приказ Крэйга. Я думал, что из-за того, что я болен, он позволит мне остаться рядом с ним, и обычно он позволяет, если я сажусь первым. Это должно быть мое место, но Крэйг не хочет, чтобы я тут сидел Он предпочел ее. Я не хочу уходить, но спустя пару секунд неловкого молчания, я вздыхаю и начинаю собирать вещи, включая и маленький пакетик с обедом, к которому я не успел притронуться. Неохотно, я встаю и даю Бебе украсть мое место, за что она меня вежливо благодарит. Других стульев нет, но Токен с удовольствием предлагает мне сесть за его место, пока он ищет еще себе другой стул. Так получилось, что место Токена оказывается между Клайдом и моим местом, которое больше не мое, вынуждая меня сесть около Бебе. Я ложусь на сумку, используя ее как твердую подушку, предварительно поправив тетрадки внутри, чтобы было помягче. Чувствую себя отверженным и грустным. Не могу удержать слезы, так что решаю спрятать лицо в руки и притвориться, что я не здесь. Кто-то складывает руку мне на плечо и ложится головой на мою руку. Я знаю, что это Клайд, и тут же таю, когда чувствую, как он поглаживает меня по спине. Я едва остаюсь в сознании, веки наливаются тяжестью, но мое сердце уже не так сильно болит, когда я знаю, что кто-то пытается меня утешить. Я уже дважды засыпал на уроках за сегодня. Один раз на втором уроке прямо за партой, и еще один раз во время искусства на коленях у Клайда. Я все еще очень уставший. Я хочу свое место назад. – Эй, Твик, ты в порядке? – спрашивает у меня женский голос, раздающийся с места, которое должно быть моим, но таковым не является. Она не спрашивала это во время завтрака, когда обнимала меня, но это, должно быть, из-за того, что она так волновалась о том, как бы доделать домашку до начала уроков, что не обратила на меня особого внимания. Я стону в ответ, и прохладный ветерок прогуливается по моей спину: Клайд убрал руку, чтобы сесть ровно. Я выглядываю из-под моей, испещренной акне руки, и вижу ее красивое лицо, глядящее на меня с тревогой. Красный ободок оттягивает кудрявые волосы с лба. Слишком большой жакет обернут вокруг груди. Не могу не думать, почему она вообще сидит здесь. Да, здесь сидит ее парень, но она – красивая чирлидерша, похожая на барби, а мы – просто кучка фриков. Думаю, Токен и Кайл единственные за нашим столом, кого хотя бы отдаленно можно называть вписывающимися в общество. Ну, кроме Кенни, но он скорее просто раздражает людей, и на этом все. – Ах, Г-господи! Да, я просто заболел и теперь чувствую себя ужасно. –Хмм, – задумывается она. Палец с превосходным маникюром прислоняется к подбородку, пока Бебе сидит в раздумьях: – Думаю, я могу тебе помочь, если хочешь. – АХ! Правда? – я брызжу в недоверии. Все мои друзья спрашивали сегодня о моем состоянии, но она – первая, кто решил предложить помощь. Не знаю, почему кто-то, кто настолько лучше меня, готов тратить свое время, чтобы помочь мне. Я ничто по сравнению с ней. Я просто карлик-психопат, зависимый от кофе, неконтролируемо трясущийся и раскачивающийся взад-вперед в специальной комнатке для других детей с психическими проблемами. Она же – популярная чирлидерша с образцовыми родителями и телом супермодели. Она зависает с футболистами, ходит на дополнительные занятия, а ее имя знают все. Почему она растрачивает на меня свою доброту? – Ну конечно! Тоналка творит чудеса, – с радостью объясняет она, копаясь в розовой сумочке. Она достает бутылочку с тональным кремом. Крэйг и Кенни перестают играть, чтобы утолить свое любопытство и посмотреть, что мы с Бебе делаем. Я дрожу и дергаюсь, осознавая, что все на нас смотрят. Даже Баттерс и Кайл глядят в нашу сторону. Клайд наклоняется над своим обедом, чтобы тоже за нами посмотреть, а Токен пытается не отвлекаться и сосредоточиться на еде и домашней работе. Опять как тогда с туфлями! – Я же парень, я н-не пользуюсь косметикой, напоминаю я, задернув нос в неудовольствии. Вот бы я мог посидеть ровно хотя бы две блядские секунды. Я смущаюсь оттого, что не могу перестать дергаться. Она весело хихикает, как будто моя огромная проблема с дерганием совсем ее не тревожит. – Это просто тоналка, она всего лишь поправит цвет кожи и даже уберет мешки под глазами. Она выдавливает немного раствора на большой палец и наклоняется ко мне, отчего я тут же замираю. Ее лицо слишком близко, но ее пальцы такие гладкие и мягкие. Когда она распределяет макияж под моими глазами, я понимаю, насколько ее пальцы не похожи на пальце ее парня, у которого они жесткие и заскорузлые от многолетней игры на гитаре. Я дрожу, потому что от такого близкого контакта меня сковывает страх, но вокруг Бебе такая расслабляющая атмосфера, что я не могу ничего ей сказать. Я еще не успел до конца прийти в себя, а она уже достала сверкающий красный гребень и начала причесывать мои дикие космы. Странно быть вот так близко к ней, так еще и чувствуя на себе пристальный взгляд Крэйга. Она пробегает по моим волосам пальчиками, время от времени приглаживая расческой непослушные вихри, чтобы они встали на место. От этого мурашки пробегают по коже. – Не против, если я использую спрей для волос? – спрашивает она, одаривая меня самым глупым взглядом, который я видел, видимо, думая, что нелепое личико меня каким-то образом убедит. Не могу сдержать смешок, но все же киваю головой в подтверждение. Прощай, мужественность. Привет, косметичка Бебе. – Ура! – вскрикивает она от восторга и начинает копаться в своей большой сумке. Одной только расческой и несколькими пшиками спрея, она каким-то образом смогла уложить мои неуправляемые волосы. Я поражен, когда смотрю в протянутое ею зеркало. Человек, смотрящий на меня оттуда, едва похож на Твика. В смысле, он выглядит как я: такие же огромные зеленые глаза, маленький нос, однобокий рот. Но из-за макияжа темные мешки под глазами практически не видны, а из-за спрея волосы выглядят прилично впервые за всю мою жизнь. – Ты так хорошо выглядишь! – восторженно делает комплимент Бебе Все остальные либо кивают, либо трясут головами в качестве подтверждения. Крэйг смотрит на меня из-за плеча своей девушки. Его глаза с любопытством осматривают меня – он как будто бы не уверен, что думать. Но когда я нервно улыбаюсь ему, он почти что озорно ухмыляется в ответ. Сейчас у него такой же взгляд, какой был, когда Кенни заставил меня влезть в каблуки Бебе, и этот взгляд пробирает меня до костей. – Тебе нравится? – спрашивает Бебе. Я киваю куда более застенчиво, чем хотел. – Можешь оставить тоналку себе, если хочешь, – предлагает она, протягивая мне пузырек. Я искренне ошеломлен ее добротой и щедростью и потрясаю головой. Неожиданно, но я больше не зол и не огорчен на нее. Я чувствую себя виноватым. – Не знал, что у тебя уши проколоты, – робко почти что шепчу, пытаясь отвлечь ее других, оттягивая кромку своей бежевой рубашки. Мой голос дрожащий и очень тихий. Так обычно бывает, когда я говорю с кем-то, с кем я не очень близок. Маленькие белые гвоздики выглядывают из свежих отверстий в ее мочках ушей, и на момент она ощупывает один из них, будто бы желая убедиться, что украшение никуда не пропало. Ее слегка накрашенные губы складываются в улыбку, пока она убирает обратно гребень: – Ох! Это Крэйг недавно проколол, буквально этой ночью. Было не так больно, как я думала. Крэйг весь светится от гордости, наклоняясь ближе, чтобы оценить свою работу. Она откидывается на него, мило улыбаясь. Так вот куда он вчера исчез. Бебе, я правда хотел бы быть твоим другом, потому что ты одна из немногих в этом Богом забытом месте, кто на самом деле хорошо ко мне относится. Но я тебе не друг. Перед тем как Крэйг ушел к тебя, он целовался со мной. Друзья не должны целовать парней друг друга. Мне очень жаль. Мне так жаль. Я бы хотел сказать ей об этом прямо сейчас, но я из тех монстров, которые носят два лица. Это ужасно. Я ужасен. Он оставляет гитару и небрежно приобнимает Бебе за плечо. Не могу не думать о том, как хорошо они смотрятся вместе. Он – такой мужественный, и она – такая нежная и красивая. Ее прелестные локоны и милое лицо идеально вписываются в то, где она сейчас, уютно прижатые к мускулистому телу Крэйга. Ее мягкие черты лица контрастируют с его острыми. Они – пара без изъяна, состоящая из свирепости и грации. У меня начинает дергаться нога. – Крэйг, сходишь со мной в туалет? – выдавливаю я. Это простой вопрос, но задавать его очень неловко, особенно когда все смотрят на меня с поднятыми бровями. Возможно, это не было бы так странно, будь я девочкой. Девочки постоянно ходят в туалет вместе. Наверное, чтобы нанести макияж или посплетничать, по крайней мере в фильмах все так. Парни не должны таким заниматься. Однако мне правда надо в туалет, но я слишком уставший и уже не могу ровно ходить. Боюсь, что в конце концов расшибусь о пол, и все мое барахло разбросает по туалету. Плюс, мне нужно побыть наедине с Крэйгом. Не уверен, что́ я ему скажу, когда мы окажемся одни, но у нас так и не было шанса все обсудить. Выносить все происходящее, не зная, его он на самом деле хочет от меня, разрывает меня на части. Сперва Крэйг одаривает меня странным взглядом через плечо Бебе, но потом мы несколько секунд смотрим друг другу в глаза. Телепатическая связь «Крэйг-Твик» устанавливается, и его лицо меняется, когда он осознает. Он ничего не говорит, просто раскрывает чехол для гитары и бережно складывает туда свою самую ценную собственность. – Если я приду и увижу, что она сдвинулась хоть на сантиметр, то, упаси Бог, я переломаю вам всем пальцы, – Крэйг строго предупреждает весь стол. Баттерс и Кайл нервно замолкают, Бебе неодобрительно вздыхает, Токен и Клайд пропускают угрозу мимо ушей, потому что им явно ничего не грозит, а Кенни бунтарски делает вид, что тыкает в гитару. Крэйг отвешивает ему подзатыльник. Не сильно, но так, чтобы Кенни понял, что следует отъебаться от гитары. Я шаркаю в сторону туалета с рюкзаком в руке. За мной раздаются тяжелые шаги Крэйга. Он идет невероятно близко, как и каждый раз, когда мы вместе идем по коридорам. Мне всегда казалось, что он держится так близко, потому что ему не нравится, когда торопящиеся ученики толкают меня в шкафчики. Но, чувствуя, как ткань его куртки трется о мою открытую руку, я начинаю сомневаться в этой версии. По итогу так мы прошли мимо туалета столовой, затем вниз по коридорам с белой плиткой, мимо кабинета домоводства и, наконец, дошли до туалета старшеклассников. Не знаю, почему его так называют. В него не только старшеклассники ходят. Тем не менее, я знаю, что тут никого не должно быть, поскольку все либо в столовой, либо на уроках. Туалет довольно маленький: здесь всего три кабинки и две раковины, но он мой любимый, потому что в него почти никто не ходит – он гораздо чище чем тот, что стоит в столовой. На стенах нет пятен и всего лишь несколько ругательств накарябаны на стенках внутри кабинок. Тогда как в остальных туалетах можно увидеть огромное количество граффити, покрывающих все стены. Плюс, окно здесь уютно устроено высоко под потолком, позволяя лучам солнечного света проникать внутрь – так школа экономит на электричестве. Такие окна мне нравятся только днем, потому что они запускают настоящий, неэлектрический, свет. Я оставляю тяжелый рюкзак в углу, а Крэйг прислоняется к белой кирпичной стене, пока я пристраиваюсь к писсуару. Неловко писать перед людьми. Обычно я предпочитаю использовать кабинку и писать в туалет, как дома. Но так как тут только Крэйг, это не так неловко. Ширинка расстегивается, и я испускаю вздох облегчения, пока опустошаю мочевой пузырь. – Что за хуйня, мужик? Перестань пялиться, – требую я, замечая, что Крэйг нарочно подглядывает через мое плечо. – Почему? – спрашивает он, как будто серьезно не понимая, что пялиться на мой член, пока я отливаю, – не норма: – Чего я там не видел? Лицо загорается ярко-красный цветом. Он и правда видел. Это потому, что мы переодеваемся в одной комнате, когда она остается на ночевку, и иногда мы делим одну ванну, как не должны делать мальчики-подростки. Когда один из нас раздевается и забирается в свежую ванну, другой обычно сидит на туалете всего в метре расстояния. Я знаю, что это странно, потому что Токен и Клайд так сказали. – Ах! Это другое! Я же ссу! Нельзя смотреть на чужие писюны, пока люди справляют нужду, – я откровенно огрызаюсь, но лишь потому, что я уставший, грустный, больной и очень голодный. – Тогда хорошо, – он отворачивается, кажется, совсем нетронутый моими словами. Он начинает копаться в карманах, как он делает, когда ищет сигареты. Хотя прекрасно знает, что не стоит курить на территории школы. Ну, раньше-то он часто курил в школе, но потом заставил себя прекратить, когда его поймали и отстранили от занятий. – Эрх, ты же не брал опять свои раковые палочки? – спрашиваю я, заправляясь. – Нет. У меня просто привычка искать их, – объясняет он. Я об этом знаю, но он начинает рыться в карманах, только когда нервничает. А нервничает Крэйг редко, но он знает, что у меня что-то на уме – из-за этого и беспокоится сам. Повернувшись к раковине и начав мыть руки, я понимаю, насколько сильно они трясутся. Блять, я сегодня весь на нервах. Зеркало передо мной отражает возвышающуюся фигуру Крэйга. Он стоит прямо позади меня, бездвижный, как гранитная статуя, пока я дивлюсь тому, насколько он больше меня. Он такой высокий, что часть его синей шапки даже не отражается, и он полностью затмевает мою тщедушную фигурку. По его лицу видно, что он не хочет говорить. У него редко когда бывают разговоры по душам, а когда бывают, он не очень хорошо с ними справляется. Мы оба это знаем, и обычно нам хватает, когда я говорю, а он слушает. Однако сегодня, мне нужно, чтобы он говорил в ответ. – Я начну первый, – вздрагивая начинаю я, глотая ком в горле, пока объясняю огромному человеку рядом со мной, как работает разговор: – А когда я закончу, будешь говорить ты, хорошо? Его отражение в зеркале торжественно кивает. Он сейчас и правда выглядит неспокойным и робким, как будто боится того, что я могу сказать. Он единственный человек, которого я могу назвать своим лучшим другом, так что мы должны разрешить эту ситуацию максимально деликатно. – Эх, Господи! … Когда я вчера рассказал тебе свой секрет, в мои планы не входило появление нового, – начинаю я, потирая ладонями. Мыло пенится на моих пальцах, пока я торможу и трясусь. Теперь я шепчу, так тихо, что, уверен, он едва меня слышит: – И… эрх, я очень сбит с толку сейчас, потому что знаю, что тебе не нравятся парни. Никогда не видел, чтобы он так нервничал, такого не было даже когда он стоял около шкафчика Бебе и впервые звал ее на свидание. Он не смотрит в мои глаза, а его кадык ходит ходуном, как будто он от нервов все время проглатывает слюну. Я понимаю: когда планируешь изменять своей девушке с парнем, ставки гораздо более высокие, чем когда ты просто зовешь девушку на свидание. – Я натурал, – бурчит он, продолжая рыться в карманах. Его голос срывается на низкий шепот: – Но ты мне нравишься. Никогда я не ожидал услышать эти слова из его красиво проколотого рта. Крэйгу очень трудно признать, что у него вообще есть чувства, а уж тем более к другому человеку. – Ах! О Боже… Ум… – я начинаю запинаться, а все тело готовится к сильнейшей конвульсии, когда я начинаю осознавать реальность происходящего: – Ты мне тоже нравишься– Я просто… Бебе. Я вижу его колеблющееся и противоречивое выражения лица, смотрящего на меня через зеркало, и я знаю, что он также смотрит на меня, робко стоящего перед ним. – Мы уже это обсуждали, – снова бурчит, пытаясь быть неразговорчивым: – Пока она не знает, с ней все будет в порядке. – А ч-что, если узнает? – Она не узнает, если ты никому не расскажешь, – все больше беспокойства на лице. Я вижу нарастающее напряжение на его отраженном лице. Не хочу, чтобы ему было неудобно, не хочу, чтобы он боялся о последствиях, потому что чем труднее ему понимать меня, тем менее вероятно, что он захочет снова меня поцеловать. А я хочу, чтобы он меня снова поцеловал. – Я слишком многого от тебя прошу, – вздыхает он, наконец отворачиваясь от отражающей поверхности перед нами: – Если ты не можешь справиться даже с поцелуем, то, возможно, следует забыть об этом. – Ч-что? Нет! Я могу справиться. – я паникую. Я так близко к тому, чтобы заполучить его. Так чертовски близко. Не могу допустить, чтобы все это ушло через пальцы Ни сейчас, ни когда бы то ни было еще. – Твик, посмотри, как ты трясешься… – аккуратно предупреждает он: – Это не из-за болезни. Я круто разворачиваюсь, чтобы оказаться лицом к лицу, но практически упираясь в его ребра. Вот почему он, блять, такой высокий? – Ах! Крэйг, я обещаю: никто никогда не узнает, – я стараюсь не звучать как отчаянный психопат, но это трудно, ведь все-таки именно он я и есть: – Ни Клайд, ни Токен, ни Бебе и никто другой. Я обещаю. Его тяжелый взгляд снова смягчается, как и всегда, когда он смотрит на меня. Кадык дергается, он чешет волосы под шапкой, не зная, какое решение принять. Если он не может решить, тогда я решу за него. – Я знаю, все думают, что у меня проблемы с давлением и что я не могу хранить секреты. И иногда это так, но я правда смогу справиться, я обещаю. Никто никогда не узнает, – я несу околесицу, но меня это уже не волнует. Крэйг медленно кивает. Я наконец-то его убедил. Он снова подносит костяшки пальцев к моей щеке и неуверенно поглаживает. Мои кривые ноги тут же превращаются в желе, когда я чувствую этот нерешительный знак внимания. Он набирает побольше воздуха и спрашивает: – Я приду в пятницу ночью?***
Он отряхивает коричневые и оранжевые листья с подошв ботинок и снимает их, оставляя гитару около двери. Большая дубовая дверь все еще стоит открытой позади него, позволяя свету из зала вытекать и пронизывать темноту на крыльце. Не могу перестать улыбаться, я так рад и взбудоражен, что трясусь, встречая его в своей лягушачьей пижаме. – Ты меня ждал? – спрашивает он, закрывая за собой дверь. Он кажется удивленным тем, что я стоял посреди комнаты, уставившись на входную дверь. Я ждал его, ждал с того момента, как Токен подвез меня до дома после уроков, и я так рад, что он наконец-то со мной. – Да, – говорю я с дрожью и ломкой в голосе, перед тем как подбежать к нему и обхватить руками грудь. Пока я прижимаюсь к его ребрам, на щеке чувствуется морозный ночной воздух, и, клянусь, я чую запах осенних листьев, оставшихся на переде его куртки. – Прости, я поздно, – тихо извиняется он. Холод его рук проникает сквозь одежду, пока он поглаживает меня за острые плечи. Когда он сказал, что придет в эту пятницу, он говорил, что будет около восьми , потому что нужно будет решить кое-какие дела, но уже девять. Я бы спросил, почему он смог прийти только на час позже, но я уже знаю, что он был у Бебе. Я понял это, потому что под маскировкой из моих любимых запахов осени, он принес и запах ее шампуня, пахнущего как утренняя пора. Раньше меня очень напрягало, когда ее зловоние перебивало запах Крэйга, но по какой-то причине сегодня меня это не волновало. Думаю, из-за того, что я чувствую эйфорию победы: сейчас он со мной вместо нее. И он тут не просто для того, чтобы позависать. Он тут потому, что чувствует ко мне то же самое, что и к своей девушке, и это полностью окупает тот факт, что он только что из ее дома. Я трусь об него, чтобы в следующий раз, когда Бебе встречала его, она чувствовала мой запах кофе, как я сейчас чувствую ее запах шампуня. – Я кофемашину запустил. Ум, если ты хочешь попить, – предлагаю я, смотря сверху вниз на него. Мои руки все еще ютятся на его животе. Не знаю, почему я такой разгоряченный и нервный: это же всего лишь Крэйг. Он был тут тысячи раз до этого, но никогда не с такими сенсационными намерениями. – Конечно, – Крэйг не любит кофе, но никогда не отказывается, когда я предлагаю. Он идет за мной на кухню, где нас уже поджидает свежевскипяченный чайник. Он стоит в проходе, осматриваясь как будто никогда тут не был, несмотря на то что в том же самом месте он стоял больше раз, чем я могу сосчитать. На самом деле, наша кухня очень миленькая. Выглядит как реклама из строительного журнала: большой сияющий холодильник и соответствующие приборы, шкафчики из темного дерева, из него же стойки, а плитка на полу и столешницы – из белого гладкого мрамора. Посередине кухни есть маленький островок, на котором мы иногда едим, когда не хотим идти в обеденный зал, и по всей комнате расставлены красивые белые цветы в антикварных стеклянных вазах. Все в моем доме сверкает от чистоты, потому что на мою маму часто нападает неконтролируемое желание вычистить все до блеска. Она очень сердится и огорчается, если что-то стоит не на своем месте, так что я каждый раз должен убеждаться, что все осталось точно также, как было, когда она уходила на работу. Поэтому я никогда не пускаю на ночевку больше одного друга за раз. Мне приходится забираться на мраморные столешницы, потому что я слишком низкий, чтобы дотянуться до шкафчиков, а стул, который я обычно использую под это дело, загадочным образом исчез. Я могу позволить себе такое только когда родителей нет дома, потому что они с ума сойдут, если увидят, как я забираюсь с ногами на столешницу. Когда я наконец-то взбираюсь, я начинаю перебирать обширную коллекцию кофейных кружек моей семьи. У нас их очень много из-за работы моих родителей и моей одержимости кофе, но обычно я выбираю одни и те же – с моими любимыми диснеевскими персонажи. Несмотря на то, что Крэйг не особо любит кофе, у меня есть особая кружка, которую я берегу для него. Она – его любимая, так что я никому не позволяю из нее пить, хотя я сам иногда из нее пью, когда мне грустно. Это новая кружка, на переде которой – надпись «пошел нахуй» большими синими буквами. Довольно грубо, но меньшего от Крэйга я не ожидал. – Где твои родители? – спрашивает он, наблюдая, как я роюсь в коллекции кружек. Он никогда не спрашивал это так нервно, но я его понимаю, учитывая обстоятельства, в которых мы сейчас находимся. Мы говорили о том, что будем делать, последние пару дней, однако разговоры были только текстом, да и были они очень короткие и шифрованные. Он особенно подчеркнул, что хочет не спешить и начать с еще одного поцелуя. Поцелуя, который будет отличаться от того, который был тогда на площадке. Не уверен, что он имеет ввиду, но предвкушение убивает меня. – Они спят, – заверяю его с улыбкой: – Мы не можем вести себя слишком громко, а то они проснутся. Каким-то образом я смог достичь невозможной цели и заставил моего почти двухметрового великана покраснеть. И как только я понял, почему он покраснел, тело начало биться в конвульсиях, а щеки загорелись от стыда. – Ох! Я… АХ! Я не это имел ввиду, извращенец! Какое-то время мы просто смотрим друг на друга с раскрасневшимися щеками, пока внезапно разыгравшееся воображение показывает нам дикие сцены. Я в спешке нахожу наши любимые кружки и спрыгиваю с столешницы, пока мой разум не забрел слишком глубоко в дебри. Заполняю свою кружку до краев, а кружку Крэйга только наполовину, потому что знаю, что он все равно не выпьет все. Я дую на дымящуюся горячую жидкость, ведя его через гостиную наверх в мою комнату. Мы тихо идем сквозь темноту коридора, а мимо комнаты родителей проходим на цыпочках, чтобы точно не разбудить, после проскальзываем в мою ярко украшенную комнату незамеченными. Мне нравится моя комната. Она очень маленькая: кровать, тумбочка и маленький телевизор – вот и все, что тут есть. Но моя кровать очень большая и покрыта пушистыми игрушками и маленькими зелеными лягушками. Мне очень нравятся лягушки, они даже свисают с моего потолочного вентилятора, прикрепленные за липучки на ногах. Фиолетовые китайские фонарики подвешены на потолок над изголовьем кровати, чтобы мне было не так страшно в темноте, на всем, что можно открыть, висят замки. Еще есть пробковая доска с фотографиями всех моих друзей, а на тумбочке стоят бумажные сувениры, которые со мной с самого детства. Все в моей комнате, кроме кровати, маленькое, включая и саму комнату, так что она немного захламлена. Все же, это единственное место в мире, принадлежащее мне и единственное место, в котором я чувствую себя достаточно уютно. Мне кажется, что заглянуть в чью-то комнату – это как заглянуть в чью-то душу. Так что, выходит, что моя душа очень разноцветная и уютная, хоть и с огромным количеством замков внутри. Крэйг ставит кружку с кофе в небольшое углубление в изголовье кровати и забирается в саму кровать. Я выпиваю почти что половину кофе и ставлю стакан туда же, куда поставил Крэйг. Он выглядит так уютно под моим постельным бельем, приподнимая его и приглашая меня забраться к нему и пообниматься. Без промедления, я принимаю приглашение. Не совсем уверен, что сейчас произойдет или даже чего мне ожидать, но весь мой мыслительный процесс резко замедлился, когда я почувствовал его руку, обнимающую меня. Тепло наших тел заперто внутри кокона из плотной ткани. Большая рука Крэйга находит мои пальцы под тканью лягушачьего одеяла. Мы лежим так довольно долго, просто ощущая друг друга. Мне нравятся руки Крэйга, несмотря на то что они грубые на ощупь и все еще немного холодные после прогулки по морозному осеннему воздуху. Они очень большие и уютные, и когда я прижимаюсь к его ладони своей, я не могу не заметить огромную разницу в размерах. Мне не нравится моя недорослость, но, когда рядом Крэйг, я не против чувствовать себя маленьким. Я оборачиваю свои маленькие пальчики вокруг его руки и стараюсь над каждым его пальцем, чтобы он скорее согрелся. Его полуприкрытые глаза смотрят серьезно, пока он наблюдает за моими усилиями в дымно-фиолетовом свете ламп. Пока что не случилось ничего такого, чего не было раньше. Странно, если так подумать. Мы всегда держались за руки и всегда обнимались, лежа на кровати. Но сегодня все по-другому, сегодня мне не нужно притворяться. – Крэйг? – я спрашиваю, все еще держась своими крошечными ручками за его гигантские пальцы: – Как ты думаешь, я могу тебя еще раз поцеловать? Мы лежим в тишине. Он знает, что он не должен быть тут, не должен так тесно прижимать меня к себя и я вижу, что он сомневается, он отворачивает глаза, как будто испытывая тревожный стыд. Моя неровная улыбка медленно начинает увядать, а в груди накапливается болезненное давление. Пожалуйста, не делай этого со мной. – Тебе бы пошел пирсинг, ты в курсе? – Он отвечает вопросом на вопрос, и я смущен тем, что он передумал. – Мне… не нравятся иголки, – почти что шепчу с, очевидно, разбитым сердцем. – Это нехорошо, – бормочет он. Его взгляд внезапно становится тяжелее, и он придвигается под одеялами ближе ко мне, пока не упирается своей грудью в мою. Глаза расширяются в недоумении, когда он слегка задевает мое лицо костяшками: – Я бы хотел сделать тебе пирсинг. Я раскрываю губы и хочу ответить, но не нахожу слов. Я просто пробегаю пальцами по его челюсти, чувствуя грубую щетину на его подбородке. – Может быть бровь? – произносит он на выдохе. Голос тихий, и он нежно прижимается губами к кончику моей брови. От удивления я трепещу и случайно испускаю смущенный писк. – Нет? Тогда может уши? – он пододвигается рот к моему уху, игриво покусывая. Я чувствую приятное тепло его влажных губ, пока он аккуратно впивается в мою кожу. Я тихо вздыхаю, ощущая, как тепло моего тела переходит к паху. – Перегородка? – спрашивает низким сиплым голосом, нащупывая мозолистым пальцем мостик в моем носу, останавливаясь на небольшом хрящике между ноздрями. Металл одного из его колец в губах мягко прижимается к верхушке моего носа, пока он легонько чмокает меня туда. – А губа? Я испускаю всхлип, когда его палец двигается от перегородки ко рту, где он проходится по мягкой коже моей нижней губы. Все тело начинает трепетать, когда он заменяет палец на теплый, влажный, раздвоенный язык. – Ох, все еще нет? – спрашивает он со слышимым разочарованием, выдыхая теплый воздух мне в лицо. Он пахнет как мятная жвачка, и я, блять, обожаю этот запах. Нежно втираясь своей прекрасной нижней губой в мою нижнюю губу, он убеждает меня разжать челюсти и раскрыть рот. – Как насчет языка? – продолжает шуршать он. Когда я чувствую, как его язык проскальзывает сквозь мои дрожащие губы, я тут же всхлипываю. Губы намокают от слюны, а разрезанный язык Крэйга продолжает исследовать каждый сантиметр моего рта. Я не могу сдержать стоны, когда его большие руки скользят по мне то вверх, то вниз, иногда задирая верх моей пижамы. Я извиваюсь и цепляюсь за него руки, жадно отвечая его языку моим, и я отказываюсь позволить нашим губам разомкнуться, даже когда он просовывает мое хрупкое тело под свой тяжелый корпус. Так мы проводим остаток ночи. Спутавшиеся вместе, стонущие и перемалывающие тела друг друга, пока он учит меня, как использовать язык. Когда он засасывает и прикусывает нижнюю губу, я стону в экстазе. Его синяя шапка была выкинута на край кровати, чтобы я могу играть с волосами на его голове. Не хочу, чтобы это кончалось, но глубоко внутри я знаю, что у меня нет никакой гарантии того, что я вновь почувствую тепло его тела так близко, как в эту ночь. Все же, я купаюсь в удовольствии от осознания того, что он наконец-то мой, даже если это всего на одну ночь.