Роса

      Сюэ Ян проспал пару часов, после ухода Даоджана. Оставшись неудовлетворённым их диалогом, вернее, реакцией, которую Сяо Синчэнь не показал ему, Ченмэй пообещал себе, что непременно вынудит Даоджана на откровения, заберётся в его душу глубоко-глубоко, чтобы у заклинателя не осталось и шанса на свободную жизнь без Сюэ Яна, чтобы чувство всепоглощающей мести наполнило их жизни с лихвой!       Пробуждается раненый заклинатель от аппетитного аромата овощей и риса, и хоть Сюэ Ян не является любителем такой скудной трапезы, он с большим удовольствием ест то, что приготовил даосский заклинатель — не каждый день враг, ещё не успевший стать кем-то большим, так усердно ухаживает за тобой. Уже на выходе из комнаты к нему неожиданно подходит Сяо Синчэнь, предлагая свою помощь. Коварно улыбнувшись, Сюэ Ян с большим удовольствием соглашается, перенося часть своей массы на тело Синчэня. И хоть до стола идти недолго, а боль в ноге не столь мучительна, как же приятно Ченмэю просто от осознания того, что ему помогает он, что его обхаживает он, что о нём заботится он. Человек, ненависть к которому особо глубока и прекрасна, но только такой юный и неопытный парень, как Сюэ Ян, понятия не имеет, что эта глубина опасна и чревата рождением другого чувства, а такому человеку, как он, это чувство счастья, увы, не принесёт. Впрочем, Сяо Синчэню тоже, хотя... всё относительно, правда же?..       Не упуская возможности подразнить А-Цин, в знак дружелюбного жеста, хотя вряд ли искреннего, кинув в неё ещё конфетку, Сюэ Ян внимательно наблюдает за тем, как ест Сяо Синчэнь. Аккуратно, не спеша, то ли дело дева и он сам — их тарелки давно пусты, а животы набиты до отвала! Именно поэтому, ну, возможно, что и из-за одного сладкоежки, А-Цин спешит покинуть стол, собрав свою посуду и, стуча тростью, покидает комнату, громко сообщая, что намеревается пройтись по округе. Остаться один на один с Сяо Синчэнем — возможность вновь повеселиться. Хотя утреннюю встречу можно смело записать в разряд неудачных попыток Сюэ Яна. Но ведь удача оберегает его в своей тени. — Я не хотел обидеть тебя утром, — неожиданно начинает Ченмэй, пронзительно смотря на Сяо Синчэня. Ему важно уловить каждую реакцию на его идеальном лице. — Порой, я бываю несуразен и даже груб, так что… — Всё в порядке, — но Даоджан спокойно реагирует, всё также вежливо улыбаясь. У него уже было время успокоиться и привести мысли в порядок. — Но ты прав, порой, мне бывает очень горестно.       Не ожидавший того, что Сяо Синчэнь и в самом деле вот так просто поделится с ним чем-то важным, Сюэ Ян подпирает голову ладонями, с азартом жестокости и озорства смотря на Даоджана: — Как же так, Даоджан? Столь благочестивый муж, как ты, не может быть столь грузен ошибками прошлого, — красивые слова Сюэ Ян всегда умел подбирать. Недаром говорят, что язык — опасное оружие. — Все мы ошибаемся, — скромно отвечает Синчэнь, стараясь вести себя как можно спокойнее. В этом диалоге нет ничего такого, что должно выбить его из колеи. Умение говорить, умение разделять факты и личные трагедии тоже требуют опыта. — А потом за эти ошибки платим.       «Ха-ха-ха, точно-точно. За чьи ошибки платишь ты, напомни-ка?» — Всегда есть выбор не платить, — дерзко пожимает плечами Сюэ Ян, с вызовом смотря на непоколебимого в своей нравственности Синчэня. Именно это особо раздражает Ченмэя! Неужели урок, что он преподал ему в недалёком прошлом, не был усвоен в полную силу?       А Даоджану, кажется, начинает нравиться этот разговор. Вот так вот с кем-то рассуждать, говорить, пытаться прийти к истине. Напоминает старые, добрые деньки!.. — Как же это, не платить за свои ошибки? Это неправильно, — а сам начинает собирать посуду, едва ли представляя, с какой жестокостью сейчас на него смотрят очаровательные, красные глаза. — Кто же судить будет, ошибка ли совершена? — голос спокоен и холоден, но в душе Сюэ Яна целый ураган. Он думал, всё это время думал, что смог сломить дух чистой души Сяо Синчэня, но тот упрямо продолжает за него держаться. С какими злостью и лицемерием, в конце концов, должен столкнуться этот заклинатель, чтобы понять, что люди — омерзительные твари, и ценность их жизни определяется ровно в тот момент, когда над их головами заносится меч! — Разве все эти «судьи», — более дружелюбно продолжает он, поймав себя на чрезмерной грубости в интонации, — не руководствуются личными интересами и тёмными помыслами? — а затем и вообще решает зайти в лобовую атаку, расплываясь в хищной улыбке. — Вот представим, что некто совершает кровавое преступление, убивая, ну-у-у… человек сорок, допустим.       Даоджан поворачивается лицом к сидящему Сюэ Яну, внимательно и со всей серьёзностью слушая его, ведь начало этого примера так напоминает реальную историю, участником которой стал Сяо Синчэнь. История, ставшей началом кровавого отсчёта... — Некто, наделённый высокой духовной нравственностью, ловит этого преступника и ставит на суд перед представителями главных кланов, — Сюэ Ян готов разразиться хохотом, наблюдая за серьёзностью на лице Даоджана. — Кто-то, заинтересованный в способностях преступника, отказывается судить его, находя сотни причин. Как итог: убийство сорока человек остаётся ненаказанными, а благородное действие того, кто поймал преступника, просто становится посмешищем, — инстинктивно вспоминая, как самому ему было смешно в каждом из этих моментах! О, да он до сих пор помнит взгляд этой ответственности и правды, что искрили в некогда больших, карих глазах — теперь же там бинты, скрывающие старые раны. — Нет! — убеждённо парирует Сяо Синчэнь, погрузившийся в этот разговор. Ему стало настолько интересно, что Даоджан даже не подумал о странном совпадении между рассказанной историей и событиями в реальной жизни. Его так сильно поражает позиция Сюэ Яна о том, что действия благородного мужа, как итог, ничего не значили и были подняты на смех, ведь даже исходя из собственного опыта, он точно знает, что несмотря на бездействие сильнейших кланов, на закрытие глаз на столь безобразную несправедливость, среди обычных людей правда осталась жива, и все они никогда не забудут имя жестокого, вероломного и бездушного человека, лишившего жизни весь клан Чан Пина… — Его действия не были напрасны и никогда не будут забыты. Но ты прав в вопросе того, кто должен решать судьбы этих людей, ты прав, что люди исходят из своих личных, эгоистичных желаний. — А что бы ты сделал, Даоджан?       Он-то думал, что Синчэнь давно осознал неправильность своих деяний, понял, что не стоило вмешиваться в разборки, отношения к которым Даоджан не имел с самого начала, но вы только посмотрите! Тот ни капли не сомневается даже теперь.       «Какая дикая чушь!» — Я бы сдал этого преступника. Снова и снова, если придётся.       Пальцы Сюэ Яна сжимаются от злости, а глаза его покрываются нечитаемой пеленой: это не ярость, а изощрённая злость, выместить которую он хочет с особым садизмом. О чём говорит этот заклинатель с Неназванной Горы? Совсем ополоумел от жизни в одиночестве? Снова сдал бы? Это после того, как Сюэ Ян отыгрался на Сун Лане? Или он считает, что больше терять ему нечего, а сам погибели не боится?       «Да блять!»       Ещё вчера Сюэ Ян даже в самом бредовом сну не мог представить такой картины: да чтобы они вместе под одной крышей, чтобы в непринуждённой беседе, да ещё и с заботой о нём!       О нём…       «— …сдал бы… снова, если придётся».       Никаких сомнений нет, что, узнай Сяо Синчэнь личность своего спутника, это стало бы погибелью для Сюэ Яна. — Ты даже не попытался бы понять причин его поступка? — слова вырываются прежде, чем Сюэ Ян осознаёт их. Неприятная черта гневной стороны его личности, это болтливость. Не всегда удаётся во время язык прикусить, чтобы не сболтнуть лишнего. Но это всегда мучило его! Да, он ублюдок и психопат, который не ценит ничего, кроме собственной жизни, да и то это под вопросом остаётся, но он же не всегда был таким, чёрт возьми! Он не всегда пылал яростью и ненавистью к людям, даже к тем, кто переходит ему дорогу. От чего же не нашлось и души, что захотела бы его понять?.. Каждому нужен свой угол. Не все рождаются психопатами, получающими удовольствия от жестоких кровопролитий. Но зато им возможно стать со временем. — Я хотел бы знать… — обескураживающий ответ звучит после нескольких тишины. Сяо Синчэнь вновь, но нехотя, вспоминает то время, когда поймал и доставил Сюэ Яна в Башню Золотого Карпа; он помнит, когда первый раз увидел этого юношу — статного и стройного, с отличительно привлекательным лицом: особым очарованием пользовались красные, глубокие глаза — словно алая заря, в густой чёрной оправе и маленькие клыки, которые так обольстительно смотрелись в улыбке Сюэ Яна. Тогда первой мыслью Даоджана было: «как же могло случиться нечто подобное с таким юношей», но внешность вовсе не показатель сострадания и великодушия. Сяо Синчэнь хотел бы узнать историю Сюэ Яна, понять, от чего его жизнь превратилась в кровавый ад, однако после того, как пакостник окрасил жизнь Даоджана красками ада, желание спряталось где-то далеко и глубоко, а проще говоря, место для него не осталось вовсе. Хоть такой человек, как Сяо Синчэнь, так и смог опуститься до столь низменного чувства как «ненависть», любая мысль и воспоминания о Сюэ Яне приносили множество отрицательных эмоций и чувств. Раны совсем не зажили, потому что простить себя никак не получается.       Но эти слова души Сюэ Яна не трогают. Он хотел бы знать, но не удосужился спросить, сразу же намереваясь отдать суду! Теперь-то это и значения не имеет. С тяжбой в глазах и тоской на лице, Сюэ Ян молча возвращается в свою комнату, лишь напоследок коротко произнеся: — Можешь звать меня Ченмэй.       Не мог он раньше предположить, что является настолько чувствительным. Хотел ли он понимания хотя бы одного человека, либо же хотел, чтобы этот человек, несомненно, являлся Сяо Синчэнем. Случайность переплела их судьбы, так что связь между ними теперь очевидна и тесна, даже если это ненависть, даже если непримиримая вражда, они, рано или поздно, встретились бы, как выяснилось, если не скрестив мечи, то став соседями по дому. Сюэ Ян не будет отрицать того, что не привык к заботе и человеческому отношению к себе, так что поведение Сяо Синчэня, направленное именно к нему, пугает, напрягает и вынуждает задуматься о том, какого чёрта Ченмэй всё ещё не сбежал из этого места, ведь отомстить можно десятками разных способов. Теперь-то он знает, где находится Даоджан. Их разница во взглядах, в ощущениях, в жизни — всё настолько остро выделяется, что Сюэ Яну становится душно, ему не хватает воздуха свободы.       Злой рок, не иначе, но получать заботу и теплоту от того, кто поспособствовал раскрытию твоего преступления, кто жаждал суда над тобой, кто едва был способен понять твою боль, — безумие. Но вот незадача! Сюэ Ян, как раз-таки, стопроцентный безумец! Не уйти ему с этого дома, не уйти ему от этого человека…       Он зол, как обиженный мальчишка, и неприятно вспоминать ту грусть и горечь детства, но слова, что произнёс Сяо Синчэнь, так подло находят отклик в холодном и жестоком сердце.       «— Если бы хоть один человек захотел меня понять, кто знает, каким бы я тогда был», — уже неважно, уже не исправить. И Ченмэй такой, какой есть.       «— Я хотел бы знать», — в эту секунду Сюэ Ян пожалел, что способен видеть, ведь едва ли, даже при огромном желании, смог бы отрицать ту искренность с печалью и задумчивостью, с которыми Даоджан произнёс эти слова. Он не смог понять, что это желание давно утеряно в аду, который Сюэ Ян посеял в жизни заклинателя, но с детской, несвойственной себе, непосредственностью дал желаемое Сяо Синчэнем. Вероятно, ему была бы интересна целая история жизни Сюэ Яна, с грязными подробностями и процессом становления его психопатом, одержимым смертью, однако Ченмэй называет ему своё имя, которым когда-то его дома кликали мать и отец. Короткие моменты некогда счастливого детства, казалось раньше, давно стёрлись в памяти, но так легко были брошены одним словом человеку, который даже не представляет себе, кто рядом с ним находится. Такая сокровенная драгоценность.       Любому человеку, даже самому хитрому и проворному, свойственно подсознательно тянутся к тому, в чём он нуждается. Всё осложняется, как только человек начинает с этим бороться и всячески отрицать происходящее. Ужаснее всего то, что Сюэ Ян это прекрасно понимает, однако не спешит вешать на себя ярлык «нуждающегося», зато отчётливо видит то, чего не хватает Сяо Синчэню. Целых две недели Ченмэй проводит под полным контролем тотальной заботы Даоджана: уже самому становится неловко от столь пристального внимания к своей персоне, но Синчэнь с сердцем подходит к помощи раненому! По расписанию лекарства, еда и перевязки, короткие разговоры ни о чём, и ненамеренно рождается мысль о том, насколько Сяо Синчэнь одинокий человек. Наблюдая за ним, пока заклинатель меняет повязки, Сюэ Ян находит между ними общую черту: они оба одиночки из-за людей, предавших их. И велика ли разница, злодей ты или герой? Даже если Ченмэй признает себя таковым, по сути, истина останется такой же для них обоих: вне зависимости от чистоты и порядочности, люди покинули и Сяо Синчэня, и Сюэ Яна, люди предали их, не попытавшись понять. Синчэнь нуждается в человеке рядом, в том, кто способен понять его, кто готов его слушать, спорить с ним или соглашаться. Друг, любовник, прохожий — человек, который не посмотрит на него свысока, оценит его нравственные качества и просто останется рядом с ним, вопреки и навсегда. Разве Ченмэй не желает того же? Сталкиваться с собственными желаниями, особенно, когда знать не знал, что нуждаешься в чём-то подобном, — истинное безумие. — Хватит уже с него пылинки сдувать, — всё чаще слышится за дверью возмущённый бубнёж А-Цин, на который Сюэ Ян лишь закатывает глаза. В его понимании, маленькая сучка завидует тому вниманию, что Сяо Синчэнь уделяет сейчас ему, и вновь поражается её эгоизму. Он-то раненный! А она извечно слепа.       Рука вновь ложится на новые бинты.       «Скоро их можно будет снять».       Что же будет потом?       Стоит отметить, что несмотря на эмоциональные трудности, с которыми Сюэ Ян сталкивался поначалу, он быстро обживается и находит взаимопонимание с собственными эмоциями. Он не хочет признавать себе того, что забота и человечность, с которой к нему относится Даоджан, подкупили мстительного пакостника, пробудили интерес. Сяо Синчэнь видит в нём человека, человека, равного себе, а Сюэ Яну, лишённому тепла и заботы, даже любая глупость может казаться многозначительной, хотя, в случае Сяо Синчэня, это далеко не мелкие поступки. Не судьба их пленила, хотя с иронией переплела их души. Оковами на их кистях стало одиночество — причины нужны лишь людям.       Ченмэй вовсе не отрекается от своей идеи мести, напротив, решается продумать её как можно тщательнее, чтобы побольнее ударить по ненавистному человеку, однако, стоит Даоджану появиться перед глазами, мысли о мести испаряются. Чёрт! Вот как же так получается? Когда у Сюэ Яна появился такой невероятный шанс на месть, на пакости и колкости в сторону Сяо Синчэня, тот, даже не желая того, обращал всё против Ченмэя? Может, сам Сюэ Ян слишком много о себе мнит, раз решил, что способен заставить мучиться собственного мучителя? Мысли терзали голову Ченмэя день ото дня, однако утешение он находил, как не странно, во времени, что проводил с Сяо Синчэнем: будь то еда или перевязки. Не это ли замкнутый круг? Пока он бежал от него, спасаясь от себя, он гнался за ним, иступлённо в нём нуждаясь.       В один из дней, оставшись наедине с собой, Сюэ Ян забормотал: — Разве моё нахождения рядом с ним — его незнание, по своей сути, уже не является местью? Боже, если бы только праведный Сяо Синчэнь знал, кого выхаживает так кропотливо… К кому расположилась его душа...       Неудивительно, что мысль о том, что Даоджан бросил бы Сюэ Яна, узнай его истинную личность, приводила парня в бешенство. Эта параллель контраста рисовалась непроизвольно: Сяо Синчэнь не стал бы к нему относиться столь приветливо и тепло, знай он о том, что рядом с ним Сюэ Ян. Нет даже никакой гарантии, что он лечил бы его, а не сдал бы в первый ближайший клан. А с другой стороны, Ченмэй всё ещё остаётся собой: да, порой, хитрит, хамит или издевается, но не лжёт. Разговаривает с Даоджаном честно, по сути, он даже имя своё назвал! Не его же вина, что Синчэнь не может знать того, как звали Сюэ Яна дома, так ведь?       Но бурные потоки мыслей, что пытали юную голову, разбиваются об огромную скалу-факт: выздоровление почти что завершено, а значит, и уход Сюэ Яна не за горами. От того эта мерзкая девчонка А-Цин так радостна и улыбчива последние пару дней. Но месть так и не свершилась, а Ченмэй, вместо того, чтобы хоть продумать план действий, погружается в мысли о себе, Сяо Синчэне и жизни. — Тебе ещё не стоит вставать, — даже не повернувшись, строго произносит Сяо Синчэнь, держа в руках палки и солому. Выглядит эта картина весьма несуразно и даже смешно. — Да брось, Даоджан! — расплывается в улыбке Сюэ Ян, осторожно потягиваясь. Уж не знает он, чем его там поил этот великий заклинатель, но кости, на удивление, быстро срослись. — Лёжа я не поправлюсь, точно! Нужно и подвигаться, иначе я совсем обленюсь, — наигранно начинает канючить Ченмэй, подходя ближе к Сяо Синчэню. Улыбается приветливо, но сердце обжигает языкастое пламя злорадства. Синчэню никогда не узнать, кто ему так приглянулся — хах, наверное, есу сразу поплохело бы! — И почему рядом со мной такие упрямые люди? — Синчэнь признаёт поражение, глубоко вздыхая. Он помнит, как тяжело было привыкать к характеру А-Цин, а тут ещё один человек появился. И ведь между ними, несмотря на регулярные перебранки, весьма много общего, но это Даоджан держит при себе. — Но Даоджан упрямее меня, — с хитрецой тянет А-Цин, довольно улыбающаяся, сидя на пороге, солнцу. — Не верю, что говорю это, — делает голос серьёзным, — но я согласен с ней!       Оба начинают смеяться, а Сяо Синчэнь смущённо отворачивает от них лицо. — Смеётесь надо мной… — Да брось, Даоджан, — прижавшись плечом к плечу, снисходительно произносит Сюэ Ян, — мы все весьма разные люди, но и у нас есть что-то общее. Кстати, что ты собираешься делать с этим мусором? — красные глаза с любопытством смотрят на руки Сяо Синчэня. — Я хотел залатать дыры в кровле, — поясняет заклинатель. — Пока ещё не наступили холода, нужно позаботиться о тепле. Подобная обстановка в доме будет вредна и А-Цин, и тебе с твоими ранами.       Ченмэй кидает на А-Цин строгий взгляд: — Слышала, Слепышка? От тебя одни проблемы. Почему бы тебе не уйти?!       Вскочив на ноги, дева начинает размахивать тростью, грубо бранясь на довольно улыбающегося парня: — Тьфу ты! Какой же ты гадкий! Невыносимый и отвратительный! Да у меня из-за тебя несварение! — Правда? Однако, конфеты с моих рук ты ешь с удовольствием! — Да больно нужны мне твои конфеты! Фу! Тьфу-тьфу! Это от тебя одни проблемы! Мы так хорошо жили, пока тебя не было рядом!       Синчэнь, решая не вмешиваться в их очередную перебранку, спешит к лестнице, чтобы уже начать заниматься делами. Он уже знает, что ничего большего, кроме ругательств, за этими разборками не последует, так что даже не беспокоится о чём-то. Что его на самом деле волнует, это дыры в крыше, ведь заболеть в холодные ночи не составит особого труда. Не говоря уже о надвигающейся зиме. — Ну куда ты полез? — только он успевает поставить ногу на ступеньку, как его останавливает рука, оттягивая за ханьфу. — Ты хоть занимался этим раньше?       Сяо Синчэнь слегка поддаётся смущению: — Стыдно говорить, но никогда…       Сюэ Ян вновь усмехается, удивляясь простодушности этого человека. Ну почему он настолько наивен, от чего он настолько доверчив? Языкастое пламя злости и пакости вдруг становится нежнее, более игриво и щекотливо обдавая сердце.       Сяо Синчэнь никогда не занимался подобным видом работы. Он многое знает и в заклинательстве преуспел, но что касается столь обыденных задач, то ему, попросту, не приходилось никогда переживать о чём-то подобном. — Давай я помогу тебя, Даоджан, — без намёка на подлость во взгляде или жестах, Сюэ Ян предлагает Синчэню своё содействие в данном деле. Раз он живёт с ним в этом доме, раз они начали сближаться, вопреки всякой логике, почему бы не попробовать себя в прямом участии заботы об этом маленьком мире. В конце концов, здесь Ченмэй чувствует себя не столь уж и плохо. Просто духу не хватит признаться, что, на самом деле, ему более чем комфортно и хорошо. — В детстве мне приходилось спать где не попадя, также приходилось заниматься и починкой кровли, — делится с ним Сюэ Ян, первым забираясь на крышу. Он забирает из рук Сяо Синчэня палки, доски, солому и плотный, толстый кусок полотна, прежде чем протягивает руку, чтобы помочь заклинателю тоже забраться наверх. — Я с удовольствием приму у тебя эти знания, — Синчэнь чуть склоняет голову, выражая свою благодарность, а Сюэ Ян, спустя минуту, начинает хохотать. — Что? Почему ты смеёшься? — Сяо Синчэнь искренне не понимает причин смеха Ченмэя, но улыбается в ответ. — Ха-ха-ха! Ты считаешь меня излишне упрямым, — спешит поругать его Сюэ Ян, — а сам с такой серьёзностью относишься с какой-то ерунде!       Не сдержав усмешки, Сяо Синчэнь отвечает: — Но я правда считаю, что такое знание очень полезно и важно. — Однако ты не потрудился обучиться этому ранее, — весело помахивает молотком Сюэ Ян, начиная первые шаги к укреплению кровли. Как-то по-детски совсем, но Ченмэю нравится чувствовать своё превосходство в данном вопросе. Ему льстит то, с какой важностью Сяо Синчэнь подходит к подобному пустяку — можно подумать, чем-то подобным измеряется важность человека. Видимо, с Сун Ланем они никогда чем-то подобным не занимались. Искорки озорства вспыхивают с новой силой, создавая собой небольшое пламя. Они разделяли единые идеи и мечты, делили одну дорогу на двоих, возможно, смотрели в одно будущее, и что же в итоге? Где Сун Лань теперь? Забрав глаза друга, как должное, велел ему больше не появляться у него на глазах, что ему даже не принадлежат! И Сяо Синчэнь остался в одиночестве — разбитым и сломленным.       «Ты прав, А-Синчэнь… Каждый человек платит за свои же грехи».       Даоджан недовольно сводит брови, пропихивая солому в дыры. — Но я учился множеству других вещей…       Сюэ Ян в удивлении округляет глаза: — Ты что, обиделся? Ха-ха-ха! Даоджан, да ты невероятно чувствителен! О! Какой, должно быть, ты мужчина в отношениях, — а сам снова заливается хохотом, вызывая невольный смех у Сяо Синчэня. Если подумать, то он частенько посмеивается с каких-то шуток Сюэ Яна. — Говоришь всякие непотребства, — а сам улыбается, продолжая помогать Ченмэю. За последние дни, что они провели рядом, как-то незаметно, стали ближе, да и сейчас продолжают сближаться. Та странная связь, что ощутил в первый день Синчэнь, оказался не простым ощущением: с Сюэ Яном легко говорить. Он постоянно болтает, меняя тему, но так часто смеётся и шутит. Нехорошо так думать, но с А-Цин Сяо Синчэнь такое не чувствует. — Разве это непотребства! — дерзко фыркает Ченмэй. — Вот был у меня один знакомый, который непотребством жил! — Что же это за «непотребства»? — Ого-о-о-о-о, — хищно улыбается Сюэ Ян, склоняясь к лицу Сяо Синчэня. Нелепо всматривается в пустые глазницы, покрытые тканью, словно глаза всё ещё на месте, — тебе интересны и такие вещи, Даоджан?       Вспыхнув, Сяо Синчэнь отворачивает голову: — Я лишь поинтересовался… — Ха-ха-ха! — продолжает хохотать Сюэ Ян. — Его слабостью были мужские тела, — уже тише начинает парень, забивая очередную доску, — но одного мужчины ему было мало! Знатные посиделки он устраивал у себя дома! — Что же это?! — возмущённо спрашивает Синчэнь. — Как понимать это? Он был… с несколькими?.. — подобное представить даже тяжело. Даоджан едва ли когда-то рисовал в воображении ночи любви, неважно с кем, а люди, оказываются, живут ночной жизнью сразу с несколькими.       Сюэ Яна же привлекает не удивление пороку, а нечто другое: — Я думал, тебя смутит то, что мужчина делит ложе с мужчиной.       Вот только Сяо Синчэнь даже не обратил внимание на этот нюанс. Что же в этом постыдного? Два человека любят друг друга и делят ложе, так столь важно, что оба они мужчины? Как-то это неправильно. — Не смущает, — спокойно отвечает ему Синчэнь, — но меня удивляет его потребности в нескольких людях. — Там были не только люди, — отмахивается Ченмэй. — Я же говорю, этот человек был самым настоящим отбросом в глаза людей! Его жажда удовлетворения давно покинула границы разумного! — вспоминая это, Сюэ Ян и сам недовольно морщится. Его особо никогда не волновала ночная жизнь, кто с кем и по сколько — это не его дело, но тот мужчина превзошёл все пределы извращённой фантазии.       В неверии косится лицо Синчэня. Что значит «не только люди», о чём вообще говорит Ченмэй… — Что ты… — Даоджан! — слышится девичий вопль снизу. — Кушать пора! Пора! Пора! Пора!       Недовольно цокнув, Сюэ Ян шепчет: — Когда-нибудь я завяжу её язык узлом!.. — Будет тебе, — добродушно отвечает ему также тихо Синчэнь, — будь к ней более снисходительным.       «О, если бы ты только знал, насколько я к ней добр».       Отмахиваясь от раздражения по отношению к А-Цин, задумчиво смотря на Сяо Синчэня, спускающегося вниз, Сюэ Ян принимает для себя довольно-таки очевидное решение: остаться подле Даоджана навсегда. Вот так вот жить рядом, буквально под одной крышей, вместе кушать, встречать рассветы и провожать закаты, заниматься домашними делами, без умолку болтать, вызывать смущение на этом спокойном и мягком лице, слышать его красивый смех — Сюэ Ян никогда не прощает обидчиков, а Сяо Синчэнь таковым является вне сомнений. И лучшей местью для него будет жизнь с Сюэ Яном. День ото дня, неделя от недели, месяцы, а дальше годы, Ченмэй останется рядом с Сяо Синчэнем навсегда, пока смерть не встанет на их пути.