———
Глаз Уэнсдей начал подрагивать. Она уставилась на письмо на столе перед ней, всё ещё слегка согнутое после почтовой пересылки. Брюнетка даже не знала, с чего начать. От обращения «миссис» у неё по коже поползли мурашки, предположительный пережиток патриархального собственнического «принадлежащая мистеру». Может, она и была женатой, не то чтобы это их касалось, но если они настаивали на продолжении использования этих убогих гендерных почетных обращений, они могли бы по крайней мере выбрать тот, который учитывал бы тот факт, что она жената на женщине. В конце концов, они были литературным агентством, как минимум, они могли бы использовать точные формулировки. Но на самом деле её титул был наименьшим из элементов этого письма, с которым Уэнсдей была не согласна. Они могли бы предать анонимности её редакторов (не то чтобы это имело значение, ведь она уже знала координаты большинства членов команды и вычислить, у кого из них были «идеи» по поводу сюжета и прозы, не составило бы труда) или даже ещё раз побеспокоить её по поводу защищённого контрактом права избегать технологий в процессе написания (хотя лёд в этом вопросе становился опасно тонким). Но требовать, чтобы она взаимодействовала с банальностью, источающей тупость и разъедающей мозг, какими были социальные сети, было слишком. К большому ужасу Уэнсдей, казалось, что у неё особо и не было выбора. Она знала нечто о договорных уловках, но с замиранием осознала, что, похоже, неправильно поняла какой-то из пунктов документа. Она читала его, углубляясь в мельчайшие подробности, в момент подписания (мелкий шрифт был занозой в боку для любого получателя), и как бы ей ни нравилось попадать в ловушки-головоломки, когда либо причиняешь себе неудобства, просматривая их, либо сталкиваешься с коварными пунктами позже — она была слишком умна, чтобы отмахнуться от этого… Однако, когда её начала одолевать неприятная тошнота, Уэнсдей вдруг поняла, что «контент-маркетинг» — это интернет-жаргон, который она… упустила из виду. На момент подписания она была уверена, что фраза относится к, ну, маркетингу содержания книги… То есть отправке копий в кожаном переплёте по почте незнакомцам с угрожающими записками, или, возможно, даже совершении мелких преступлений в знак уважения к сюжетным событиям произведения. Как она могла быть такой щедрой в своих определениях? Конечно, эти идиоты имели в виду (она вздрогнула от отвращения) контент — всемогущее клише, используемое медиа-зомби для обозначения всего, что они плодят о своей жизни, чтобы бесконечно загрязнять общественное пространство. Брюнетка не могла придумать ничего более уничижительного, чем необходимость не только снимать себя на смартфон, но и загружать это в виртуальный эквивалент вольера в зоопарке. На самом деле, возможно, было еще одно: приходилось делиться этим под неизобретательным никнеймом @WednesdayAddamsAuthor. Это был не только самый низкопробный, наименее творческий или интеллектуальный способ придать себе стиль (хотя она начинала думать, что её редакторская команда, возможно, настолько опасно неинтеллигентна, что даже такое примитивное клише всё равно может оказаться недостаточно безмозглым), но и… определяемый личность. Она услышала пронзительный треск и почувствовала резкое влажное ощущение на руке, переведя взгляд с письма на раздавленное стеклянное горлышко авторучки, по тонкому запястью которой теперь текли холодные чёрные чернила. Пришло время для анализа затрат и выгод. Какие у неё были варианты? Она могла бы сказать им, чтобы они засунули своё предложение туда, где не светит солнце (или, предпочтительнее, сделать это самой), рискуя своим напряжённым, но взаимовыгодным отношением с редакционной командой и подвергнув свои средства к существованию и увлечённость своим делом в неблагоприятное положение. Как бы ей ни нравилось сжигать мосты, как в буквальном, так и в метафорическом смысле, наблюдение конкретно за этим тлеющим строением ни в коем случае не было идеальным. Это было бы ничем иным, как практичностью. Так что ворон перешла к следующему варианту: она могла бы инсценировать собственную смерть. Но она неохотно признала, что результат этой тактики будет почти идентичен для её профессиональной жизни, но не принесет пользы её личным делам. Вместо этого, Уэнсдей могла бы попытаться пересмотреть контракт, пожертвовав своими собственными тщательно выработанными защитными пунктами, лишь бы в конечном итоге всё равно рисковать нарушением профессиональных отношений или, что хуже, необходимостью прибегнуть к цифровым рукописям. Мысль о том, чтобы уступить их требованиям, была пыткой похлеще железной девы. Но стоило ли избегать этого жестокого и необычного наказания ради риска, который мог поставить под угрозу комфортную жизнь, которую ей позволило её писательское творчество? Быть автором действительно было идеальной карьерой для Уэнсдей. Перед окончанием средней школы, она ненадолго рассматривала возможность жизни в семейном поместье Аддамсов, как эксцентричная отшельница. Это давало бы ей свободу и время для занятий тем, что ей хочется, с дополнительным бонусом в виде ограниченного участия в мелочах внешнего мира. Но, в конечном итоге, она не согласилась с самой концепцией богатства поколений и испытывала отвращение к мысли о том, чтобы никогда не стать известной, кроме как на со вкусом сделанном, но нетрадиционном надгробии на семейном участке, который одновременно является и кладбищем, и игровой площадкой. Она предполагала, что в конечном итоге могла оказаться в могиле даже в этом случае, подчиняясь непрекращающимся прихотям и пристрастиям своей семьи. Она любила их с яростным стремлением защитить, но независимость была её ценным достоянием. Уэнсдей внутренне согласилась вернуться в поместье в том случае, если один или оба её родителя заболеют, постучавшись в дверь смерти — в конце концов, она пообещала им достойную смерть через отцеубийство, возможно, для развлечения отказав им в приеме лекарств ради личного удовольствия. Таким образом, поскольку вариант жизни в качестве обладательницы-одиночки с трастовым фондом был исключен, она играла с идеей исследования своей страсти к исследовательской работе. Однако для фриланса требовались навыки общения, которыми она частично не обладала и частично не желала развивать, а о том, чтобы стать полицейским детективом не могло быть и речи. Если и было что-то более отталкивающее в принципе, чем ассоциироваться с «Лучшими в Америке», так это жизнь в качестве агента государства, как символическое, так и физическое проявление систематического угнетения — не говоря уже о жестком последующем требовании действительно следовать закону, а не эффективным, но внесудебным методам, которые предпочитала Уэнсдей. После того как детектив был исключен из списка профессий, Уэнсдей в какой-то момент задумалась о карьере в области уголовного права. Если ей придется идти по чьим-то стопам, то её отец был вполне приемлемым вариантом. Однако угроза неконтролируемого кумовства со стороны фамилии Аддамс стала отвратительным сдерживающим фактором. Вся привлекательность юридической сферы для неё заключалась в вызове, споре. Ничто не может сравниться с удовлетворением, которое приносит сокрушительное публичное унижение сверстника. Однако в глубине души она обнаружила, что застыла перед моральной дилеммой защиты того, кто действительно был виновен. Конечно, было много преступлений, которые она могла простить, особенно совершенных во имя самосуда или во имя кармы. Закон — это, в конечном счете, попытка создания достоверной истории, а не отстаивание самой правды. Она не возражала против этой идеи. Но некоторые преступления были достойны порицания, что делало склонность самой Уэнсдей к преступной деятельности, а порой и к черно-белым моральным принципам, внутренним противоречием, на разбор которого она не готова была потратить всю жизнь. Кроме того, писательство всегда было предметом её страсти. К моменту её поступления в Академию Невермор в возрасте пятнадцати лет, Уэнсдей уже завершила три рукописи романа, а четвертый был в процессе создания. Вайпер де ла Муэрте была линзой, через которую она могла видеть мир с чужой точки зрения, и Уэнсдей, всегда любознательная, писала без устали. У Вайпер никогда не заканчивались загадки, конфликты, победы и испытания — это поддерживало её остроту, не давая ей покоя и поглощая её мысли. Конечно, она была склонна к одержимости, но, по крайней мере, Уэнсдей нашла продуктивный выход — она «не могла продолжать осквернять изображения тех людей, которые ей не нравились», и «ей нужно было получить хобби» (так ей неоднократно говорили). Писательство и стало её хобби. Более того, это была гиперфиксация. Пагсли как-то спросил, не делает ли её нарциссом одержимость замещающим авторским персонажем, к её обиде (она явно (возможно, клинически) была макиавеллистична), но это лишь подлило масла в огонь. Вайпер не была ею. Она была отдельной, впечатляющей, захватывающей, другой личностью. Уэнсдей могла контролировать свои действия, но она не могла контролировать действия Вайпер. Там, где Уэнсдей испытывала трудности в понимании других людей, Вайпер могла искусно ориентироваться в каждом общении, вникая в чувства каждого человека и в каждую ситуацию, чтобы извлечь ровно то, что ей было нужно с хирургической точностью. Брюнетка просто вдыхала жизнь в нечто, уже пытающееся пробиться в реальный мир. Возможно, в идее о том, что что-то внутри Уэнсдей перешло в Вайпер во время этого процесса, была доля правды, но глубокая скука, которую она испытывала бы, писав только о своих собственных переживаниях, была бы мучительной, не говоря уже об изучении эгоизма в процессе этого. Она обладала хотя бы минимальным уровнем самосознания — Уэнсдей решила, что может оставить документацию о своей реальной жизни своим возможным биографам. Детективная литература была одной из основных страстей Уэнсдей. Она окончила Невермор, имея на руках ещё две рукописи, с которыми поступила, и тщательно переработанную трилогию, пронизанную голосом рано повзрослевшего автора. Она неохотно посетила церемонию вручения дипломов (мероприятие, посвященное посредственности, без которой она, честно говоря, могла бы обойтись), по просьбе своих родителей, но в основном — Энид. Грандиозная черная мантия, в которую она облачилась, была терпимой, но они не могли заставить её надеть шапочку под угрозой травмы или болезни. Энид восприняла её нежелание использовать шапочку, как возможность создать на её плоской поверхности довольно очаровательную картину: округлую карикатуру Уэнсдей с окровавленным мечом, освещённую лунным светом. Уэнсдей лишь закатила глаза, когда блондинка сделала на краю надпись I lived, bitch. На собственной шапочке Энид были нарисованы желтые и белые цветы под блестящей радугой («Не думайте о них просто как о цветах, они могут быть толкающими маргаритками»!). Энид толкнула девушку локтем, получив утвердительный кивок брюнетки. По крайней мере, ей была оказана милость пересечь сцену в начале мучительно долгой церемонии и сесть в утешительной анонимности среди моря других студентов (если не считать её обесцвеченной мантии и заметно неукрашенной головы… в общем, она торчала как бельмо на глазу). Когда Энид весело перебегала сцену, стая её братьев взывала в зале, она воспользовалась случаем и закричала: «Я бы хотела поблагодарить Академию!» с подмигиванием, прежде чем с улыбкой до ушей принять свой диплом. Уэнсдей была вынуждена признать, что клыки оборотня, выставленные на всеобщее обозрение на целый день, стали достойным утешением за её старания. После церемонии Энид настояла на том, чтобы сделать кучу фотографий, от большинства из которых Уэнсдей успешно уклонялась благодаря тому, что на её воротнике была прикреплена небольшая светоотражающая полоса, эффективно уничтожающая все снимки, сделанные с включенной вспышкой. Разумеется, она отказалась появиться на большинстве снимков, вместо этого согласившись сфотографировать блондинку с Йоко (в конечном счёте получились просто размытые очки и шапочка, снятые со вспышкой), Дивину и практически любого другого одноклассника, имевшего несчастье оказаться в радиусе десяти футов от оборотня. Каждый новый человек, которого она видела, заставлял её плакать от мысли, что они больше никогда не будут здесь, вот так, все вместе. «Слава богу», — подумала Уэнсдей, прикусывая язык и неуклюже поглаживая плечо Энид в неловкой попытке утешения. Семья Уэнсдей отмечала праздник в традициях Аддамсов — напиваясь невероятно старым красным вином в пещере со сталагмитами, куря сигары и танцуя всю ночь напролёт. Признаться, это было очень приятно, особенно в компании Энид. Ей нравилось смотреть, как танцует Уэнсдей, и хотя её собственные движения принадлежали к более современной культуре, трель её смеха разносилась по пещере, подобно приятному пению птиц, на протяжении всей ночи. Конечно, пещера, полная Аддамсов, была немного странной для Энид (ей потребовалось несколько месяцев, чтобы привыкнуть к уникальной, но болезненной энергии чудаковатости Уэнсдей), но её трюк с моментальным появлением когтей был популярной новинкой, которая моментально привлекла положительное внимание в течение вечера. Они даже поцеловались на танцполе, когда родственники в пинстрайпах и с красными губами взорвались радостными криками. Уэнсдей была немного пьяна и позволила себе редкую вольность, что очень порадовало Энид. Она подхватила блондинку посреди танца — незаметная, но личная отсылка к их первому поцелую, и торжественно прижала свои губы к её. Оборотень даже могла почувствовать форму улыбки, которая тянулась на губах брюнетки, гримасничая и наслаждаясь этим изысканным зрелищем. После того, что на самом деле, длилось заметно дольше, чем ожидалось (опять вызвав бурю восторженных возгласов Аддамсов), Уэнсдей вернула в вертикальное положение блондинку, лицо которой раскраснелось от алкоголя и осознания собственной значимости. — Это было неожиданно, — начала Энид, сверкая. — Chi ha tempo non aspetti tempo, cara mia, — ответила Уэнсдей, глядя на неё тёмными глазами, её волосы начали распускаться от движения. — Спасибо тебе за то, что присоединилась ко мне сегодня вечером. Энид не говорила по-итальянски, но её улыбка все равно расширилась. — Это не совсем обычные аплодисменты, которые мы получаем, — поддразнила она, подшучивая над тем, как Уэнсдей была в ужасе от того, как одноклассники свистели и издевались над ними по всему кампусу после того, как выяснилось, что они больше, чем просто друзья. Тогда это было много подростковых шуток, типа «как насчет поцелуя, Аддамс?» (которые, на самом деле, представляли собой некоторые из более тихих комментариев, с которыми они столкнулись в первые месяцы, с более красочными вариациями, бросающими некреативные прозвища вроде «doggy style» и «hummer», что вызывало почти убийственную ярость Уэнсдей). — Несомненно, благодаря предпочтительному качеству компании, — сухо ответила брюнетка, нотка привязанности к семье в её тоне объяснялась тем, что после выпитого за вечер она чувствовала себя слишком комфортно. Это было одновременно и знакомство с расширенным ковеном Аддамсов, и незабываемая ночь. Празднование Энид, с другой стороны, было тусклым и напряжённым. После пяти церемоний выпуска Эстер переросла эту новизну (ну, блондинка решила воспользоваться незаслуженной презумпцией невиновности и придерживаться этой истории, а не более вероятного варианта, что она просто не могла позволить себе безоговорочно радоваться за Энид). Они отправились в стейк-хаус среднего класса, и Синклеры, к большому огорчению Энид, демонстративно не пригласили Уэнсдей. Что-то про то, что «большая бронь и так уже является тяжелым бременем для персонала», о чём её мать благополучно забыла, отправляя обратно несколько стейков из-за того, что они были пережарены. Она просто опустила голову и перетерпела несколько часов пассивно-агрессивных замечаний о её выборе университета, оценках и выборе блюда, прежде чем ей вручили запечатанную, общую поздравительную открытку с надписью:За каждым выпускником стоит мать, надеющаяся на лучшее в будущем.
Поздравляем!
Мама: не забывай делать правильные выборы, Э
+ Папа
Да, это звучало примерно так. Она бегло обняла маму, а затем зарылась лицом в плечо отца, заключив его в крепкие объятия. Она почувствовала мягкую фланель рубашки и свежий запах его одеколона, теплый и вечнозеленый, и Энид почувствовала, как он поцеловал её в макушку и гордо похлопал по плечу, а затем отстранился, чтобы улыбнуться ей сквозь глаза. Мюррей Синклер был немногословным человеком. Тем же вечером стая оборотней улетела обратно в Сан-Франциско, а Энид отправилась за вещами, чтобы через несколько недель переехать на новое место жительства. Она хранила их открытку в коробке под кроватью, рядом с простой запиской на кремовом фирменном бланке со стола Гомеса Аддамса:Дорогая Энид,
Поздравляем тебя с этим достижением, настоящим свидетельством твоей стойкости и сообразительности. Желаем тебе всего наилучшего в будущих начинаниях, где, без сомнения, ты будешь сиять в жизни тех, кто тебя окружает, делая её лучше. Ты всегда будешь частью нашей семьи. No seas un extraño и береги нашу маленькую грозовую тучу от неприятностей.
С любовью,
М & Г
К удивлению Энид, Уэнсдей (в основном) действительно удерживалась от неприятностей, что оборотень в значительной степени объясняла как периодическими психиатрическими обследованиями, назначаемыми судом, так и творческим подходом. К тому моменту у неё уже была внушительная сага, описывающая лучшую часть десятилетия жизни Вайпер. После окончания университета она без труда нашла издателя — оказалось, что одним из тяжелых ограничений подросткового возраста была неохотность взрослых воспринимать тебя всерьез. Она отправила главы в несколько издательств ещё в университете и заключила контракт на выпуск книги к концу своего первого бакалаврского года, а её шестой том (выпуски которого теперь догоняли её написание) был опубликован к окончанию магистерской степени. Помимо великолепной возможности писать и обеспечивать себе приличное существование, Уэнсдей была чрезвычайно вдохновлена высшим образованием. Политический климат академических кругов был для неё, мягко говоря, неприемлем, но необъятные просторы знаний на кончиках пальцев были тем гранатовым зернышком, которое продолжало увлекать её в неизведанный мир. Она изучала классику, судебную антропологию, лингвистику и многое другое, в конечном итоге получив степени по английской филологии и криминологии, прежде чем окончательно посвятить себя писательской деятельности. Уэнсдей нравилось, что статус автора предоставлял ей гибкость трудовой среды, соответствующей её вкусам, часам работы, местоположению и методам, без ограничивающего надзора лакеев цепи командования, которые никогда бы не поняли её ремесло и взгляд на мир. Она решила обосноваться в Вермонте, достаточно далеко от семьи, чтобы они не дышали ей в спину, но достаточно близко, чтобы избежать отчуждения (тем не менее, порой можно было заметить, что Уэнсдей нерешительно бормочет, что вечность без возможности видеть гериатрические, фламбойантные проявления любви её родителей всё равно была бы слишком короткой). Оборотень знала, что она лжёт, чтобы скрыть глубокую нежность к своим родным, что делало её невыносимо уязвимой. В конечном итоге, Вермонт всё равно соответствовал вкусам Энид, и по этому критерию Уэнсдей втайне была убеждена, что, в случае необходимости, она бы переехала и в Лас-Вегас. Энид любила жить в Вермонте. Ей нравился запах свежего воздуха, кофейни, как листья меняли цвет с зеленого на красный осенью — это было абсолютно подходящим для Инстаграма. И она была (скромно) рада, что круглый год находится на расстоянии 3000 миль от своей матери. Ладно, может, не так уж скромно, но поговорим об исцелении своего внутреннего ребенка! Они с Уэнсдей учились вместе, Энид взяла дополнительный семестр (ладно, дополнительные три, но она сама задавала себе темп!) и в итоге получила диплом в области коммуникаций. Она держала диплом над головой, как золотой трофей, в день своего выпуска, буквально прыгая от восторга, и вопила на всю глотку, в то время как Уэнсдей делала серию размытых и неудачных фотографий в полёте. Энид надеялась на что-то вроде «Классного мюзикла», но брюнетка не совсем поняла художественное задание — у неё не было видений. Каламбур. Однако у оборотня получилось несколько убийственных фото, которые она опубликовала на своей странице: шапочка в воздухе, восторженная улыбка на лице. Уэнсдей была видна в углу, за её спиной на некоторых из фото, она съежилась, словно в «Ведьме из Блэр». Энид это нравилось, она считала, что это очень в их духе. К тому же это повышало количество комментариев к её постам, так что все в выигрыше! Они купили старый викторианский дом с высокой узкой лестницей и витражными окнами на деньги, заработанные Уэнсдей после выхода седьмой части «Viper de la Muerte». Брюнетка настаивала, чтобы не проводились никакие ремонты, сохраняя целостность готической архитектуры во всем её орнаментальном великолепии: лепные украшения, башенки, паутина на люстрах. Идя на жесточайший компромисс, Энид добилась полной творческой свободы в отношении первого этажа и переднего двора. Уэнсдей смирилась с тем, что будет покидать второй этаж только в крайних случаях. Ворон обзавелась своим офисом в башне, разместив свой письменный стол так, чтобы видеть густой лес, который граничил с их участком (обязательное условие при проживании с оборотнем), в то время как Энид устроилась у витражного окна. Она перебивалась с одной работы на другую и подрабатывала фрилансом, в основном копирайтингом для анонимных блогов (хотя ей нравилось думать, что она придает им определенный блеск Энид) для брендовых аккаунтов и подрабатывала созданием собственного контента на стороне. На самом деле она была немного нишевым микро-инфлюэнсером, без хвастовства. Люди просто любили её, что уж тут говорить! Кто она такая, чтобы им отказывать? Её сфера деятельности заключалась в точке пересечения эстетики, самолюбования и блогов о стиле жизни. Не редко она публиковала длинные, бесцельные подписи о том, что для неё имело наибольшее значение: образование в области ликантропии, самоподдержка и наслаждение мелочами в жизни. Например, обои с цветочным рисунком, которые она выклянчила у Уэнсдей и оклеила ими гостиную! Ей нравилось думать, что это очеловечивает её (без каламбура) и напоминает её подписчикам, что она реальный человек с настоящими переживаниями. Она создавала рассказы, посты о нарядах дня, процедурах по уходу за кожей, уроки макияжа и многое другое, завоевав немалое число поклонников после того, как видео «Подготовься со мной к полнолунию» стало вирусным. Уэнсдей, которая любила сидеть на заднем крыльце и составлять компанию Энид, когда та превращалась в волка (сочетание молчаливого общения и нездорового восхищения, когда кости блондинки за считанные минуты обретали новые формы), согласилась задокументировать превращение для последующего просмотра. Брюнетка не была в курсе, что видео окончательно обосновалось в TikTok, но то, чего она не знала, не могло причинить ей вреда. К слову о дьяволе, её жена стала чем-то вроде криптида на страницах Энид, время от времени появляясь (к ужасу Уэнсдей) на заднем плане селфи, отчаянно пытаясь ускользнуть из кадра, или косвенно показываясь через странности и тревожные декорации на заднем плане видео. Энид так смеялась, что чуть не описалась, когда один из комментаторов спросил: «Что это за хрень»? А зрители до конца дня спорили, имеет ли Энид отношение к наполовину вырезанной из кадра Уэнсдей или к диораме операционной с таксидермическим грызуном, которая украшала журнальный столик позади женщины. Энид нравилось говорить с ними начистоту, рассказывая о том, каково это — прожить день в её жизни, распространяя позитив в довольно токсичном пространстве. Она долго размышляла над тем, как, и стоит ли вообще, рассказывать об их отношениях. Для неё была важна аутентичность, поэтому она открыто рассказывала о своей жизни и обо всем, что с ней связано: быть изгоем, задержавшимся ликантропом, лесбиянкой. Это были важные составляющие её жизни. Хотя Энид чувствовала себя в полной мере свободной и могла от души рассказывать о двух предыдущих пунктах, она не решалась втягивать в этот микс Уэнсдей. Иногда это было практически неизбежно (в Интернете бывают назойливые, любопытные и озабоченные люди), но в большинстве случаев она прилагала большие усилия, чтобы держать Уэнсдей в тени — её подписчики просто знали, что она жената на таинственной готичной женщине, предпочитающей сохранять свою частную жизнь и имеющей склонность к вызывающему декору. И хотя Энид считала его уникальным и идеально подходящим этой девушке, он был слишком необычным, чтобы им можно было поделиться, представив её среди широкой публики. Неоднократно её подписчики объединялись, строя догадки, создавая онлайн-теории заговора о личности Уэнсдей. Они знали, что она живет в Вермонте, что у неё тёмные волосы, и что иногда на заднем плане видео можно услышать слабую граммофонную музыку, звучащую на каком-то языке, отличающемся от английского. Но они не знали ни её имени, ни фамилии. Фактически, они неверно предположили, что её фамилия — Синклер. Энид не изменила свою биографию ни на одной платформе после женитьбы, чтобы сохранить постоянство бренда, оставив дефисное дополнение к своему имени неизвестным. Это был отвлекающий маневр, который, как она опасалась, мог насторожить их, если бы они дошли до проверки судебных реестров, хотя технически они могли бы найти это в Нью-Джерси (иногда влияние может быть просто кошмарным…) До сих пор их попытки выявить её личность были крайне неудачными, и Энид старалась сводить количество болтовни на эту тему к минимуму, когда это было возможно. Ей нравилось жить с Уэнсдей настоящим — это было что-то только для них двоих. Пока Уэнсдей сидела наверху, Энид, без ведома жены, работала над статьей в блоге для компании по уходу за кожей. Она пыталась найти правильный тон между использованием подростковой лексики для придания юного настроения и определенным уровнем желаемой зрелости, когда услышала, как тяжелый стул толкнулся по твердой древесине потолка над ней, а затем раздался знакомый скрип старинного дерева, когда Уэнсдей спускалась по лестнице. Её уши инстинктивно навострились, и она бегло проанализировала звуки, которые могла уловить на таком расстоянии, прежде чем приостановить печатание. Что-то было не так. Её шаги были быстрее обычного, её сердцебиение учащено. Она чувствовала запах свежих чернил, ещё влажных в воздухе. Может, она пролила немного? Но наверху всё и так было черным. Энид решила, что это не было вероятным источником бурной энергии, которую она обнаружила. — Всё в порядке? — повернувшись в кресле к дверной раме, она стала ждать, когда появится жена. И она появилась, абсолютно сердитая. — Однозначно нет, — прошипела Уэнсдей, и теперь Энид заметила слегка помятый конверт в её стиснутой до белизны руке. — Ох, любовное письмо? Для меня? — игриво подмигнула она, пытаясь выяснить, это ли ярость в стиле «кто-то-сейчас-умрет», или что-то немного легче. Уэнсдей безэмоционально уставилась на неё. — Содержание этого письма настолько далеко от нежных слов, насколько только можно, — прошипела она, протягивая бумагу в сторону Энид с выражением отвращения. Уэнсдей отвела взгляд. — Письмо от моего издателя. Энид поднялась и взяла письмо, взглянув на текст. Сначала она была озадачена. Ведь это похоже на ещё одно письмо с подтверждением для серии, в чем же проблема? Но, читая дальше, ей стало не по себе. Она взглянула на Уэнсдей с опаской. — Контент-маркетинг, — плюнула ворон, выражение ужаса и тревоги окрасило её разъяренное лицо. О, как тяжело существовать в 21-ом веке. — Контент-маркетинг… — повторила Энид. — И ты согласилась на это? — скептически спросила она. — Я не хочу об этом говорить, — мрачно ответила Уэнсдей. — Но, по сути, я юридически обязана уступить их требованиям. Это выкуп высочайшей пробы. — Она напряженно жестикулировала, пытаясь выразить свои мысли. — Они вымогают у меня деньги. Обычно брюнетка думала бы, что всё это немного гениально под её яростью, но, казалось, она не получала никакого удовольствия от их обмана, заметила Энид. Она задумалась ещё на секунду, пытаясь понять, на что именно та намекает. — И тебе нужна моя помощь? — осторожно спросила Энид, в её интонации был самый маленький, почти незаметный намек на надежду. Ладно, может, не такой уж он и маленький и незаметный, согласилась она, наблюдая за тем, как Уэнсдей наклонила голову вперёд с выражением лица, которое говорило: «Это что шутка для тебя?» Улыбка расплылась по лицу оборотня. Уэнсдей скорчила гримасу. — О МОЙ БОГ!!! Ты что, серьезно? — визжала она, прижимая письмо к груди от волнения, её глаза буквально сверкали от восторга. — Уэнсдей Аддамс в социальных сетях? «Она могла бы перестать крутить нож сейчас», — подумала Уэнсдей. Она не удостоила её ответом, но Энид не обратила на это внимания. — @WednesdayAddamsAuthor — это очень глупое имя пользователя, — начала она, кусая свои щёки в восторженном замешательстве. — Это, конечно, по существу, что было бы полезно для SEO, но слишком много лишнего. Кроме того, если тебе и есть что предложить социальным сетям, так это уникальную перспективу, — прощебетала она. «Позволь мне быстро обнять смерть», — подумала Уэнсдей, отшатнувшись от образа чистилища в виде дата-майнинга, как бога, которому приносят жертвы. — Как насчет чего-то вроде «wednesdayfriday»? — спросила Энид, задумчиво склонив голову. Ворон посмотрела на неё, как будто та только что установила пластиковую хрустальную ручку на дверь в их спальне. — Это и так унизительно, что они имеют право на моё имя и фамилию… я думаю, что заслуживаю сохранить себе хотя бы что-то, — ответила она. — Хорошо-хорошо, справедливо, — хмыкнула блондинка. Она знала, что Уэнсдей, вероятно, хотела бы использовать этот момент, чтобы отправить явное (возможно, угрожающее) сообщение в любом случае. — Тебе всё равно нужно отправить им имя пользователя, верно? Может быть, ты можешь выбрать что-то насмешливое, на что технически они не смогут сказать «нет»? Выражение Уэнсдей стало немного меняться, шестерёнки в её голове пришли в действие. Энид чувствовала удовлетворение. Когда она радостно взяла телефон жены и установила все необходимые приложения (её жена сидела в углу на изысканном викторианском кресле для потерявших сознание, стонущая в ладони), она не могла не почувствовать некоторой грусти за неё. Это было всё равно что заставлять Уэнсдей ходить по раскаленным углям или битому стеклу — или, вообще, что-то, что её жена сочла бы гораздо менее приятным, чем это. Они выбрали имя пользователя @sisyphean_visio_nocturna — длиннее, чем хотелось бы Энид, но, по крайней мере, более короткое, чем попытка впихнуть в социальную сеть латинский перевод фразы «мы с радостью угощаемся теми, кто стремится нас подавить». Уэнсдей сказала, что это означает «Сизифов кошмар», способ сказать своей редакционной команде Random House, что они поставили её в положение бесконечной мифической муки. Ладно, она могла бы с этим смириться! На самом деле Энид была уверена, что работа с Уэнсдей над этим забавным маленьким проектом (или, как охарактеризовала ворон «глубоким мучительным наказанием») будет чем-то, к чему она могла бы привыкнуть. Это может стать способом поделиться с женой частичкой своего мира и, по крайней мере, провести некоторое время вместе! Теперь им просто нужно было следить за почтовым ящиком в ожидании письма о публичных мероприятиях. Энид не могла дождаться.