BTS — Black Swan
Любовь — процесс, не поддающийся объяснению. Она бывает разной, как и люди, испытывающие это чувство. Она ранит, дразнит, ласкает, греет, разбивает, целует. А ещё она просто есть, и этого в принципе достаточно. Я стану звездой, Хо. Голова шла кругом. В ушах всё ещё звенело эхо от удушающего взрыва. Казалось, что он оглох напрочь, и лишь голос в голове был настоящим компасом, ведущим его на свободу. Мужчина открыл глаза, ощущая во рту привкус песка. Осмотревшись, он заметил, что почти все лежали на земле. Кто-то стонал от боли, кто-то был без сознания, но серьёзные раны наблюдались только у тех, кто сражался с медными накануне. Однажды стану. Упираясь кулаками в землю, Ли встал, выдыхая с хрипящим звуком. Рядом сидел Феликс, перебирающий свои дрожащие пальцы как умалишённый и пялился в пространство, видимое только ему. Кто-то вскрикнул, за спиной — зарыдал. Плечо почему-то ломило, Минхо поморщился, вытирая перепачканный в пыли лоб и посмотрел вперёд, встречаясь взглядом с потухшими радужками Сынмина. Он был похож на мертвеца, но не истекал кровью. Мужчина просто сидел, казалось, до конца не веря в происходящее, словно случившееся он никогда не воспринимал всерьёз, и вот когда оно наступило, Ким ощутил сбой в собственной системе. Рядом с ним простонал Хёнджин, беря тяжёлого Чанбина за руку, чтобы перекинуть её через своё плечо. Со был без сознания, но прерывисто дышал, возможно ударился головой при резком падении. Шокированные, напуганные, в целом они были живы, по крайней мере знакомые лица. Минхо повернулся к Кристалл, что перевязывала рану на ноге брата, продолжая слышать писк в ушах и проморгался, когда увидел запёкшуюся кровь на своих руках. Точно, он же сражался. Сражался за… И хочу, чтобы ты посмотрел на небо. Распахнув глаза, Минхо поднял голову, вглядываясь в белоснежную полосу, что отогнала оранжевую дымку медной пыли, оголяя… кристально-голубое небо и миллиард видневшихся на нём звёзд. Охнув, Ли не поверил своим глазам, но не удосужился их даже протереть, а просто застыл, слыша такие же удивлённые выдохи заметивших новое явление. Полоса расчертила страшную медь на две части, а белое облако постепенно расползалось, гонимое ветром, расширяя голубое пространство до тех пор, пока медь не стала поспешно отступать, являя глазам людей и небесных чистый, солнечный свет. — Пустыня! — прокричал кто-то, смотря в бинокль. Они находились на границе, довольно близко к опасной территории Пустыни и рыскавших в округе медных, в трущобах, где рисковали жить только самые безнадёжно отбитые ребята. Вроде того же мастера Рю. Увидеть горизонт Пустыни не составляло труда, она буквально огибала города, возводя их в кольцо, подобно стенам в Солнце. Выскальзывающие оттуда медные напоминали покрытых липкой, оранжевой краской чучел, которых ставили на фермах, чтобы отпугнуть птиц, но сейчас, прямо на глазах собравшихся, горизонт пустел. Густой, оранжевый отблеск тускнел, раздвигая границы, растворяя пугающую своей неизвестностью тучу. Красный туман исчез, оставляя его где-то вдали, заставляя Пустыню отступать до упора. Это напоминало сон, но происходящее было явью. — Почему ты… — прошептал Сынмин, не моргая смотря в песок, а затем зачерпнул немного, чтобы с силой сжать. — Отец! — послышался истошный крик, и Минхо увидел бьющегося в руках мастера Рю Йена. — Отец! Отпусти меня, старый чёрт! Отец!!! Он кричал до сорванного горла, кашлял, а потом кричал вновь, хрипя в сильных, исполосованных шрамами и татуировками руках. Из его глаз хлынули крупные слёзы, из ноздрей текло как из фонтана, но Йен совершенно не обращал на это внимание, царапая ногтями смуглую кожу лекаря. Руки трещали от потока молний, но парень не причинял ему вреда, лишь пытался избавиться от удушающих объятий физической силой, которая была не равна. — Почему он ушёл?! Почему он ушёл?! — кричал небесный, разжимая кулак, и из него выпало что-то блестящее, сверкнувшее на ярком солнце, зарывшись в медный песок. — Ушёл… — бесцветно повторил Минхо, не понимая что происходит. Все внезапно стали такими поникшими, шокированными, потерянными. — Ушёл… «Кто-то ушёл… кто-то мог уйти, кто-то важный, кто…» Хо. В радужках Минхо появилась ясность. Его будто бы ударили чем-то тяжёлым, огрели до звёздочек перед взором. Подорвавшись, он встал так резко, что закружилась голова. К горлу подступила тошнота, а во рту образовалась такая сухость, что заслезились глаза. Нет, они заслезились ещё раньше, они… Минхо не сразу понял, что плачет. Он прикоснулся к холодной щеке и посмотрел на подушечку пальца, на которой покоилась солёная капелька. Он заплакал в тот же момент, когда комета поцеловала землю. Слёзы стекали по пухлым губам, подобно водопаду, а он этого сразу и не понял. Это не звёздочки перед глазами мешали его обзору, а мутная пелена и острая боль, что пронзила грудь от осознания. — Нет… — прошептали его влажные губы, — Нет… — глаза впились в растворяющуюся полосу на небе, — Нет… — кто-то схватил его за руку, но Минхо отдёрнул её, отталкивая охнувшего Феликса, который первый заметил его состояние. Комета упала за каньон, она упала на территорию Юпитера. Сюда прибыли беженцы, Белый монстр собрал всех своих подчинённых, чтобы забрать и защитить их. В ближайшем радиусе не осталось никого, кроме Гончих и Джисона. Он знал. Поэтому всё это устроил. Он готовился. Поэтому ждал так долго. Не боялся лидера Гончих, а тщательно выстраивал схему плана. Он знал о медных, об их скоплении, а ещё знал, что только спектр имел неограниченную силу. И почувствовавшие неладное медные, что блуждали по Пустыне, ломанулись к ним. Как и почувствовавший перемены в погоде Йен, что не мог контролировать дальние молнии. И Сынмин, что до конца не верил в план, но всё равно ринулся помочь. Где-то без сил упала исполнительница Пак Сурён, которую в последний момент поймал Ан Ник. Рядом, прикрывая лицо ладонями, рыдала Ким Ынсу, а на её плече лежала рука красноволосой Ён. Они все спаслись, все покинули шахту, все сидели и смотрели на исчезающую на глазах Пустыню. Все. Кроме него. — Куда ты? — спросил у направившегося куда-то Минхо Феликс, вставая и с просьбой о помощи в глазах посмотрел на Хёнджина. Ли не ответил. Он продолжил свой путь, пока его не схватили за плечи, не позволяя сдвинуться с места. Его держали трое: Хёнджин, Феликс и Кристалл, не позволяя ни вырваться, ни укусить, надёжно фиксируя конечности кричащего мужчины. Приоткрывший глаза Чанбин стал медленно приходить в себя, не до конца осознавая причину шумихи, пока сидевший рядом Сынмин не встал, молча направляясь в сторону дерущихся. Он вытянул руку, призывая ростки, что опутали ноги и руки Минхо. Ким завязал бы ему и рот, если бы не сок лиан, в котором ещё хранилась медь. Вырывая одни, мужчина путался сильнее в других, пока окончательно не ослаб, ощущая ломку во всём теле. — Его тоже приструни, — держа извивающегося Йена, устало попросил мастер Рю, но не договорил мысль до конца, смотря на горизонт, прищурившись. От Пустыни не осталось и следа. На месте горизонта виднелись фиолетовые отблески — предвестники заката, плывущие, жёлтые облака скучковались, образовывая чашу, но сквозь них проглядывали любопытные лучики, повсюду создавая золотистые блики. Мир ожил. Послышались крики пролетающих мимо птиц, вдалеке кто-то попискивал. Мелкие грызуны повылазили из норок каньона — оставшейся его части, пока на другой стороне, должно быть, образовалась настоящая воронка. Однако не это привлекло внимание мастера Рю, а покрытый грязью джип. Он ехал медленно, огибая трупы медных и осколки камней. Ехал целенаправленно к людям, однако кто был за рулём он увидеть не мог. Дворники не работали, прилипшая к лобовому стеклу пыль закрывала водителя, и по каким таким махинациям он вёл автомобиль — было неизвестно. Джип остановился в четырёх метрах от самого дальнего Быка, который потирал ушибленную при падении спину и во все глаза смотрел на побитые фары. Вонзившийся в крышу металлический кусок поблёскивал на солнце, дверь с тихим щелчком приоткрылась, и с водительского места показалась светлая макушка. Золотые очки съехали на кончик носа, кожаные перчатки испачкались, классические штаны порвались в коленках, а сквозь дыры сочилась кровь. Бан Чан вылез, хромая, держась за дверцу и свозя грязь, оголяя истинный цвет джипа. Он был белым. Когда за прибывшим подтянулись остальные машины, Минхо закричал. Путы, что связывали его тело, до рези впились в кожу, местами царапая, но Ли не остановился, сквозь стиснутые зубы пытаясь высвободиться. — Не мучай паренька, Сынмин, — усмехнулся Чан невероятно охрипшим голосом, а улыбка его была непривычно нервной. Он обошёл джип, останавливаясь у дверцы задних сидений и открывая её, чтобы наполовину скрыться в салоне. На его плечо безвольно упала рука, обрамлённая серым от прилипшей пыли рукавом. Вытащив свою ношу наполовину, Чан посмотрел на толпу и кивнул лекарю, который наконец отпустил хрипящего от перенапряжения Йена. — Отец! — завопил он вновь, срываясь на бег, и только тогда Сынмин с тяжким вздохом отозвал лозу. Минхо бежал быстрее. Он не знал откуда взялись силы, но чувствовал, что мог бы обогнать ветер. Пока Йен, спотыкаясь, бежал по песку устало, ощущая, как энергия покидает тело, Ли нагнал прибывших, хватаясь за грязную толстовку и притягивая Джисона к себе. Сердце пропустило удар. Каждая секунда казалась часом, а дрожащие руки — каменными. Он не мог даже сжать пальцы, оставляя иссякшие силы в желании удержать единственное драгоценное для него существо. Подбородок Джисона упирался в его плечо, тело было расслабленным, словно пластилин и, ужаснувшись, Минхо отстранил от себя спектра лишь на мгновение, чтобы тут же прижать ухо к его груди и услышать тихий, но отзывчивый стук. — Жив… — прошептали его белые и сухие губы, пока с подбородка скатилась очередная слеза. — Придурок, чёртов придурок! — кричал Йен, прижимаясь к Хану со спины, и они присели прямо на землю, сжимая Джисона с двух сторон, не давая к нему ни подойти, ни даже коснуться. — Что там произошло? — спросил Чана подошедший Сынмин, который не мог найти в себе силы отвести от спектра взгляд. — Синергия, — хлопнув бармена по плечу, рассмеялся Чан, — Там произошла настоящая Синергия. — и отошёл, давая людям Хана пространство. Поймав изумлённый взгляд Феликса, Чан направился к нему, удовлетворяя любопытство читателя на ходу. Тот расширял глаза всё больше и больше, походя на напуганную птичку, пока лидер Miroh не остановился напротив, беря его вытянувшееся лицо в чаши из ладоней. — Всё потом, — сообщил Чан и впился в пухлые губы голодным поцелуем. Где-то на фоне упала челюсть Чанбина. — Я увольняюсь, — прошептала Сурён, вставая, поддерживаемая Ником, благодарно сжимая его плечо. Ён усмехнулась, помогая встать Ынсу, а затем посмотрела на напряжённую спину Сынмина. Она потом поблагодарит Тию и её идею подойти к бармену с предложением помочь, но сейчас её волновало собственное здоровье: как физическое, так и душевное. После тяжёлой установки бомб по округе территории Гончих, зрелища пыток Сурён, к которой она неожиданно привыкла и беготни по оббитым железом коридорам, она возьмёт отпуск длиною в несколько лет. И что-то девушке подсказывает, что несчастная команда по освобождению пленных последует за ней. Подул ненавязчивый ветерок, пригоняя облака: непривычно белые, пушистые, как на картинках. До Вспышки всё было именно так, казалось, мир решил вернуть себе былые краски и активно принялся за работу. Смахнув чёлку, Йен вытер щёки рукавом худи и посмотрел на Джисона внимательнее, замечая отсутствие «тяжести». Изумлённо охнув, парень коснулся его виска, с волнением замечая, что когда-то огромная из-за вздутия венка больше не пульсирует как сумасшедшая. Даже с условием отсутствия плохой фазы, Хан ощущал дискомфорт в организме, поэтому и велел Йену тренировать всплеск, чтобы тот ни под каким предлогом не смел стать спектром. Шаровые молнии, которым парень учился несколько дней в «Star» стали тому доказательством. Внезапно послышался шумный вздох, перебивая мысли небесного. Йен опустил взгляд, замечая, как шевельнулись пальцы Хана и осторожно коснулся его плеча, боясь напугать или что-нибудь повредить. Смотреть на чистое, с отсутствием пирсинга, лицо было непривычно. Длинные ресницы затрепетали, приподняв белую чёлку; ветер скрылся, оставляя на щеках взволнованное дыхание безмолвного Минхо, который ловил каждый стук его сердца, боясь упустить хотя бы один. — Мн… Хо?.. Джисон разлепил глаза, всматриваясь в голубое небо с недоверчивым прищуром. Его тёмные радужки впитывали все краски, что ловили его когда-то любопытные глаза, и Хан простонал, хватаясь за голову. Минхо придерживал его трепетно, боясь сделать лишнее движение, пока над ними не склонился мастер Рю, хватая подбородок Джисона и внимательно всматриваясь в его лицо. Сухие губы хватали воздух, пока кто-то не поднёс ко рту бутылку воды. В таком состоянии он мог разве что присесть и то с помощью. Мастер Рю покрутил его голову, осматривая тоненькие дырочки, в которых раньше торчали серьги и что-то пробурчал, отпуская. — Не знаю что ты сделал, но теперь в «тяжести» нет никакого смысла. — О чём ты? — спросил сжимавший кулаки Сынмин, не осмеливаясь подходить ближе. — О том, парень, что Джисон отдал весь всплеск, который копил годами и для восстановления самого слабенького ранга понадобятся десятилетия. — Что… Сынмин замер, во все глаза смотря на поджавшего губы Хана, не находя в себе сил что-либо ответить. Каштановые волосы слиплись, на висках мерцали маленькие капли пота, а потемневшие глаза расширились от пришедшего осознания: его друг, его сильнейший спектр не мог сейчас самостоятельно даже встать. Он смотрел на Кима в ответ нечитаемым взглядом, словно анализируя его реакцию и от мысли, что для Джисона это важно, что мнение Сынмина действительно ему важно, в груди всё сжалось. Подойдя, наконец, ближе, он шумно бухнулся на колени, не переживая запачкать свои брюки и по привычке, как в юношестве, легонько стукнулся с ним лбами, приподнимая уголки губ. — Я дружу с тем ещё мазохистом. — Ты тоже мазохист, раз дружишь со мной, — прошептал Хан в ответ, а затем улыбнулся. Минхо застыл, словно капля воды в лютый минус. Воспоминания осели на сгорбившиеся плечи и продавили кости тяжестью прожитых лет и осознания, что эта улыбка не изменится никогда. Спустя десять лет Джисон улыбался также открыто и также ярко, как если бы между ними не было такой плотной стены недосказанностей и боли. Он улыбался искренне, не таясь, оголяя ровный ряд зубов и прикрывая глаза, напоминая озорную версию себя в детстве. На этот раз упала челюсть Хёнджина. Оступившийся Йен дал отцу пространство и свежий воздух, которые были ему так необходимы. Ещё минуту назад никто и ничего не смогло бы оттащить парня, но теперь он понимал, что спектра окружают надёжные люди, способные помочь, а не толкнуть его в пропасть, как в прошлом. — Кажется, пора сворачиваться, — замечая, что прибывшие едва стоят на ногах, заметил мастер Рю, а затем с лёгкостью взял Джисона на руки, игнорируя его приказы отпустить. — Тише, парень, не то сам до кроватки ползти будешь. — Какая крова- — Минхо, друг, проследи за ним, чтобы не уполз потом спасать мир, я пока возьму отпуск, — усмехнулся лекарь, кивая открывшему дверцу машины Сынмину в благодарности. — Без проблем, — ответил Ли, не сводя глаз с пристального взора Джисона, который теперь был направлен только на него, — Он у меня из кровати не вылезет. — Пожалуйста, только без подробностей, — простонал Сынмин, садясь за руль и давая возможность этим двоим уместиться на задних сидениях. — Он ещё даже не начал, — закатил глаза Хан, а затем почувствовал, как из него вытекают оставшиеся силы. Тошнота подступила к горлу, стало дурно, но коснувшаяся горячего лба рука привела в себя в считанные секунды, и Джисон посмотрел на Минхо так, словно тот состоял из сплошной бегающей строки с надписью «безопасность». — Могу я… — Да, — ответил Хан, позволяя Минхо заключить его в успокаивающих объятиях и защитить его от всех бед. В кои-то веке защитить Джисона, а не наоборот.***
Близился рассвет. Тонкая, искрящаяся линия медленно поползла по белоснежному одеялу, останавливаясь на светлой, вздымающейся груди. Они не спали, просто лежали, любуясь отражающей блики золотистой подвеской над кроватью из детства и собственными переплетёнными пальцами, которые они подняли над головой, вместе ловя солнечные зайчики. Рука Чана была больше, она сжимала маленькую ладошку Феликса как нечто ценное, потирая большим пальцем бархатную кожу. Иногда он поворачивал голову и опускал взгляд на покрасневшую от тысячи поцелуев шею с мелкими, алыми бутонами у ключиц и прятал лезущую на лицо улыбку. Манипулятору было сложно показывать свои искренние эмоции — издержка профессии, но для себя он неожиданно понял — с Феликсом не страшно. С Феликсом он мог быть самим собой, мог быть просто Чаном — парнем, у которого не было жестокого отца, создавшего его с целью передачи наследства и не было ноши, что он вложил на когда-то хрупкие, мальчишеские плечи. Полоса перекатилась на веснушчатые щёки Ли, и тот поморщился, забавно хмуря тонкие, светлые брови. Повернув голову, читатель посмотрел в глаза Бана прямо, не скрываясь, точно зная, что тот позволит и не прогадал, когда мужчина всё же улыбнулся, оголяя маленькие, милые ямочки. Без очков он казался моложе, по-домашнему простым и таким обнимательным, что Феликс не сдержался, прижавшись к нему ещё теснее, ощущая на подбородке тёплое дыхание. Они опустили руки, не расцепляя замок из переплетённых пальцев и замерли, словно не решаясь сказать что-то. В голове Феликса было множество вопросов, начиная с того, что на самом деле произошло на территории Гончих и откуда взялась та страшная комета, заканчивая тем, почему Бан Чан всё это время молчал о своих чувствах. То, что они были, Феликс понял, когда они ввалились в комнату мужчины, не прерывая ни единого поцелуя, стаскивая одежду на ходу. После спонтанного поцелуя в трущобах, Бан не проронил ни слова, вызвался довести читателя до Крепости самостоятельно, игнорируя все его вопросительные взгляды. Было волнительно, но не страшно. Феликс никогда не чувствовал страх рядом с этим человеком, и дело было даже не в том, что он мог его прочитать. И удивительно то, что как раз чувства, спрятанные глубоко под бронёй, прочитать он так и не смог. Чан отлично скрывался, настолько хорошо, что вогнал Феликса в сомнения ещё вначале их знакомства, когда с пухлых губ парня однажды сорвалось «я всегда буду рядом». После той фразы Чан вёл себя как обычно, не упоминая, но Ли знал, что это стало лишь началом. Началом чего-то интересного. — Так интересно узнать что там было? — усмехнулся Бан, целуя пшеничные волосы и отстраняясь, чтобы заглянуть в лицо напротив. Феликс ласково улыбнулся, соединяя их носы и потёрся, словно птенчик, оставляя нежный поцелуй на шершавом рубце, что извечно покоился на его лбу. — Если ты не хочешь, то… — Я не против. Феликс расширил глаза, уставившись на мужчину так удивлённо, что позабавил его. Приоткрыв рот, подобно голодному птенцу, читатель нахмурился, прикидывая, шутит ли Чан, очередная ли это его проверка и махинация, или мужчина действительно готов быть с ним искренним на сто процентов. Он никогда не открывал сознание для Ли, более того, он запрещал читать его больше положенного и применять всплеск тогда, когда не просят. Никто не любит, когда читают его мысли, Чан же в какой-то степени страдал паранойей и мог понять всё совершенно не так, поэтому Феликс не рисковал. Поддавшись вперёд, читатель заглянул в его глаза, без слов спрашивая — готов ли он, а затем, дождавшись уверенного кивка, схватился за всплеск так, словно он был физической материей. Сила искрилась меж пальцев, приятно разливаясь по коже. Он так любил отдаваться своей энергии, что иногда мог переборщить, путая мысли с озвученными словами. И если такие как Чанбин не видели в этом ничего плохого, то другие могли не понять и даже осудить. Первое время, исходя из истории прошлого, люди не принимали небесных, не считали их равными и даже боялись. Феликс опасался столкнуться с этим и ощутил сполна вкус предательства от собственных родителей, поэтому не рисковал говорить о себе так много. Однако Чан был первым, кто протянул ему руку, возможно не искренне, возможно с недобрыми намерениями, но протянул и вытащил из ада, коим была жизнь Ли до. Но со временем Феликс понял, что ощущал по отношению к мужчине не только благодарность. Он притянул Бана к себе, впиваясь в губы, ощущая, как запульсировало подсознание. Войдя в волны всплеска, Феликс обнял их с любящим ожиданием, принимая свою силу, свою душу. Он соединил их каналы воспоминаний, как делал это нечасто, теряя много энергии, но подбадривающие объятия и руки, что окольцевали его талию, дополнили уверенности и желания соприкоснуться с чем-то личном, тем, что ему наконец позволили. Феликс почувствовал, как падает вниз, сталкиваясь с чужими воспоминаниями лбами и охнул, запрокидывая голову. Оббитые металлическими листами стены отражали красные огоньки наушника. Идти без шума было нелегко, но реально, учитывая крики, что подняли с нижних этажей. Под землёй — в самом центре шахты, было тяжело; воздух давил на лёгкие, пропитанные медью, а на коже появилась испарина. Сморгнув пот, Бан Чан махнул рукой, давая сигнал своим ребятам и прислонился спиной к стене, вслушиваясь в знакомые голоса с помоста, которые приглушали развязанные крики медных в огромной, чёрной дыре внизу. Разобрать слова по отдельности было сложно, Чан приглушённо ругнулся, стискивая пистолет до скрипа костей и навострил слух на максимум, уловив едкое, но глубоко печальное «давно ли мы братья?». «О чём вы говорите, ребята?» — хотелось спросить вслух, но лезть, чтобы узнать, не привлекая внимания, было невозможно. Шагнув к металлической лестнице и уловив глазами блик, что стрельнул в призму прокопанного окна в самом верху, Чан задрал голову, с ужасом вслушиваясь в перешедший на повышенные тона диалог: — Ты думал об этом?! Правда думал, что он придёт и заберёт нас оттуда? Что он одумается и войдёт в статус нашего отца, — хрипло рассмеялся Вон, наверняка выводя Джисона на эмоции, — Ты даже представить себе не можешь каким он был человеком. Но знаешь что самое интересное? Я всё-таки его нашёл. Джисон не отвечал. Если не знать, что он стоял рядом с братом, можно было подумать, что его там и нет вовсе. Хан молчал, но это молчание давило посильнее словесных выпадов, лишь раззадоривая старшего. — Да, спустя столько лет я его нашёл. В чужой семье. Он бросил нашу мать после того, как она забеременела тобой. И именно это привело её к отчаянию. Где-то над ухом загремели гвозди. Вздрогнув, Чан посмотрел на крепления у лестницы и наткнулся на осколки стекла, что, вероятно, могли выпасть с помоста через щели. Если это то стекло, о котором подумал мужчина, то Хан реализовал свой план. Действительно выпустил сыворотку на свободу и отравил собственного брата, лишив его всплеска на какое-то время. Но если он не мог контролировать всплеск, тогда те дрожащие гвозди, что отвечали на каждое, пропитанное злобой и болью слово, принадлежали… — Однажды… хах… однажды она выпила йод. Эти крики я до сих пор слышу во снах. Она выпила йод, нося под сердцем тебя, потому что не хотела рожать ещё одного ребёнка, похожего на него, но, о чудо, ты родился полной копией нашей матери. Как же вы, чёрт возьми, похожи… Где-то заскрежетал металл. Сглотнув, Чан покрепче перехватил оружие, раздумывая прервать диалог, который мог их всех погубить, как тут Хан ответил, хрипя, с прерывистым выдохом, словно до этого пробежал марафон: — Тогда почему я всё-таки родился? На этот раз промолчал Вон. Казалось, этот вопрос застал его врасплох, поэтому мужчина не мог подобрать нужных слов. Он злился. Злость Чан чувствовал очень хорошо, потому что не раз попадал под горячую руку отца, рефлекторно поджимая губы и напрягая и без того ломящее тело. Негативные эмоции пропитали шахту до краёв так, что даже дикие крики снизу не пугали так сильно, как наверняка горящие ненавистью глаза небесных. Они продумали план до мелочей, Чан продумал, дав Джисону шанс отвоевать своё. Белый монстр обещал территории, много территорий, не беря взамен ни метра, однако звенящие предметы, что разом пришли в действие, намекали Чану, что от территории, возможно, останется лишь груда металла. — Наверное в душе она всё же хотела услышать твоё первое слово, — неожиданно нежно произнёс Вон, обволакивая своим бархатным голосом всё пространство, но отчего-то именно нежность заставила спину Бана покрыться холодными мурашками — Вон был ещё более жутким, чем Манипулятор, — Кстати, не хочешь поздороваться с отцом? Он и его новая семья неплохо здесь устроились. Дверь, ведущая к сердцу шахты, разлетелась на кусочки, заставив Чана закрыть лицо и глаза руками. Осколки не задели ни его, ни ближайшую территорию, но заставили заметно напрячься. Проверив себя на наличие ран, Чан удовлетворённо выдохнул, разворачиваясь и схватился за прутья лестницы, намереваясь прекратить этот цирк, пока Белый монстр окончательно не вышел из себя. — Он во-о-н там. Помаши ручкой. Ох, а ещё там наш сводный брат, — облокотившись о перила, рассмеялся Вон, качая головой, — Я пощадил его и не стал кидать прямо туда, дал шанс обратиться самому, всё-таки он не винова… Что ты делаешь? На помост со звоном посыпались серьги. Одна за другой, они с цоканьем отскакивали от решётки, проваливаясь в щели на бетонный пол, пролетая мимо ошарашенного Чана, который ускорился, понимая, что его услышали. Однако Вон не обратил на это внимание, полностью сконцентрировав взгляд на снимавшем пирсинг брате, совершенно не понимая что опять взбрело в его неугомонную голову. И если первый фокус с всаженным в шею препаратом мужчина простил, закрыв глаза на кровавую полоску, обляпавшую и его рубашку, и даже майку под ней, то сейчас намерения Джисона были куда серьёзнее. Он молчал, напряжённо смотря брату в глаза и расправляясь с собственными мелкими, металлическими шариками даже не поморщившись. Оголяя живот, а затем и грудь, Джисон снял последние штанги с сосков и опустил руки. Пальцы расслабились, медленно отпуская серьги вниз, а сердце врезалось в рёбра так громко, что это услышал даже чертыхнувшийся Чан. Блестящий, железный град закончился, когда Хан освободил свою плоть от «тяжести», глубоко вдохнув. Казалось, тело его распрямилось, мешки под глазами исчезли, а кожа приобрела давний, но такой родной оттенок мёда. Он засверкал, продолжая смотреть Вону в глаза, а затем поднял руки, словно взывая кому-то. Словно желая кого-то поймать. — Какого чёрта ты собрался делать?! — теряя терпение, выпалил Вон, двинувшись в его сторону, как тут между ними встал Чан, загораживая расправившего пальцы Хана, наставляя дуло пистолета прямо на главу Гончих. — Решился-таки, — сквозь стиснутые зубы процедил Бан, улавливая намёк на всплеск, что засверкал меж пальцев спектра и невесело усмехнулся, нажимая на курок и рассекая плечо вскрикнувшего Вона. Послышался раскат грома. Задрав голову, Чан уловил, как потемнело небо. Он почувствовал себя так, словно кто-то поднёс к его лицу спичку и задул, опаляя лицо вязким и оседающим на кончике носа запахом. Волоски на теле встали, похолодевшие ладони выпустили пистолет, и Чан удивился, что это вообще возможно — он не посмел бы расстаться с оружием даже на грани смерти. Смотря на упёршегося о перила Вона, Бан боялся обернуться. В глазах лидера Гончих стоял неподдельный ужас: он всегда видел в Джисоне мягкотелого, доброго парня, которого однажды сломали и встряхнули, дабы он набрался сил и опыта, сплетая свою извращённую натуру с такой же извращённой философией. Но вот философия Джисона отличалась от Вона. Он такой жизни не хотел, однажды решив закончить всё одним махом. Белый монстр позволял Ючи докладывать брату о своём поддельно-ужасном состоянии, в котором он не мог трезво мыслить, заглушая всё алкогольной пеленой. Позволял другим видеть плохую фазу и судачить о плачевном состоянии лидера, которое с каждым годом становилось всё хуже. Позволил поверить даже мастеру Рю, что без «тяжести» он — никто. Не человек и не небесный, сплошь сотканный из нитей боли и страха, что преследовали его всю жизнь. Однако накопив однажды столько сил, что мог смести былое лишь мимолётным зовом, Хан достиг этого предела после осознания, что старший брат так и не воспользовался шансом, что дал ему младший. — О, так это и есть твой план, да? Хочешь драматично уйти из этого мира и унести меня с собой? — рассмеялся Вон, сжимая истекающее кровью плечо, — Что ж, давай попробуем. Давай встретимся с мамочкой и скажем ей какими ублюдками мы выросли! И давай я расскажу ей, как собственноручно столкнул папашу с этого помоста прямо в пасть медным, показав ему перед смертью его заражённого сыночка! Давай! Как преследовал его суку-дочь, но так и не поймал, чёрт. А ты расскажешь о Гуле, как тебе идейка? О Гуле и о его дружках, которые приходили к тебе и… — Ну всё, заебал, — выдохнул Чан, да так устало, словно на его плечи возложили настоящий камень, тянувший его к земле. Ему хватило одного удара, чтобы сломать смачно хрустнувший нос Вона. Не держа его перетянувшее вниз тело, Чан без эмоций на лице наблюдал за его падением, услышав перед самым глухим стуком довольный рокот снизу. Медные закопошились в поисках новой крови. Сверху они казались толстыми червями в глубине коры дерева, которые облепили бьющееся в судороге тело. Они рвали его не щадя, растаскивая кости и тянувшиеся мышцы как собаки куски мяса с рынка. Влажные звуки смешались с новыми криками, и только тогда Чан отвернулся, смотря на опустившего руки Джисона, в глазах которого не было ни единой эмоции. Манипулятор знал, что он видел всё, но впервые в жизни не смог прочитать по глазам истинные чувства. А может быть их вообще там быть не должно? Земля задрожала — это мужчина почувствовал гулким эхом где-то вдали. Серьги на бетоне задребезжали, и Чан приблизился к Хану с опаской, щёлкнув перед его побелевшими глазами, единственным тёмным пятном в которых был зрачок. Наклонив голову, подобно зверю, Джисон проследил за пальцами, сжимая кулаки и выдохнул, произнося не своим, каким-то неземным голосом, который будто бы отразился прямо в голове Чана: — Столкнул бы меня туда же как потенциального врага за территории, ты же за этим сюда пришёл. Почему не воспользовался ситуацией? — Могу воспользоваться прямо сейчас, — словно возвращаясь в далёкое прошлое, усмехнулся Чан, а затем вдруг с силой сжал плечи Джисона, сжал грубо, до искр перед глазами и посмотрел так серьёзно, словно это и правда было важно, — Но куда интереснее, когда в мире есть собеседник, способный понять тебя. Это и правда оказалось важным. — Никакой ты не Манипулятор, — вздохнул Джисон, впервые позволяя кому-то вести себя, — Ты не должен был протягивать мне руку. — Ну ты же её не откусил, — усмехнулся мужчина, помогая спектру спуститься. Они обогнули лестницу, рванув к выходу, пока силы не стали покидать Джисона. Без «тяжести» он был словно под кайфом, накачал тело орхи и улетел за пределы этой вселенной, но одновременно чувствовал такую ломку, что сводило все мышцы. Кожу закололо, температура поднялась до красных щёк, а дыхание сбилось. Остановившись, Хан упёрся ладонями о колени, выдохнув тихое: — Иди, Чан, иди… Заметив состояние спектра, мужчина вздохнул, подходя к нему и игнорируя трясущиеся стены. Что-то приближалось, что-то большое. То, что вызвал Хан. И сделал это так просто, словно ему не требовалось никаких усилий. Однако Бан видел, как это было тяжело. Он видел лихорадочную испарину на его лбу, слышал тяжёлое дыхание, пропитанное стоном боли. Веки Джисона тяжелели, он наклонился, вот-вот готовый упасть, как тут его подхватили и посадили на спину, зафиксировав ноги на торсе. — Что ты… — Выживем — возьмёшь себя в руки. Ты спектр, Хан, а не размазня. И побежал, неся Джисона на спине так, словно тот весил от силы килограмм. Усмехнувшись, мужчина покачал головой, ощущая лезущую на лицо усталую улыбку и произнёс тихо, но так, чтобы Чан всё равно услышал: — Выживем — замутишь с Ликсом. Птичка давно по тебе сохнет, да и ты не просто так его опекаешь. Ты глава Miroh, а не размазня. Тряска усилилась, где-то обвалилась стена. Шахта постепенно менялась, роняя комнаты как домино, а дребезжавшее сверху стекло, что вело прямиком к потемневшему небу, лопнуло под напором огромной волны, сковавшей подземное царство Гончих в пыльные цепи. Впервые за долгое время у них появился шанс исправить свои ошибки. — Я думал, что этот Вон — страшный человек, а оказалось, что его можно было просто столкнуть к медным, — утыкаясь в плечо мужчины, пролепетал сонный Феликс, который потратил слишком много всплеска, выуживая информацию как можно более подробно. Чан не ответил, приобняв читателя и положив подбородок на пшеничную макушку. Он пока не стал вводить своих людей в курс дела о предстоящем перевороте в Солнце. О том, что Вон был всего лишь пешкой в игре людей повыше. О том, что он использовал разногласия братьев, чтобы добраться хотя бы до одной такой шахты и отыскать подсказки по другим. Его люди обчистили все кабинеты, имеющиеся там до падения кометы, но обнаружили они лишь координаты нового места, уходящего прямиком в Пустыню. У Чана была своя цель, свои мотивы и свои средства по её достижению. Ему было всё равно на личность — тот же Вон мог бы стать идеальным Белым монстром, если бы не захлебнулся в собственных амбициях, поэтому Чану пришлось делать ставки на младшего. Ведя его к мести, отыскав когда-то росток стремления, он подтолкнул Джисона достичь невозможного и одновременно разобраться со своей проблемой. Всех бунтовщиков следовало уничтожить во имя королевской семьи — Бан Чан отлично усвоил поставленный ими когда-то урок. За стенами пряталась власть пострашнее всех Гончих вместе взятых. Страшнее даже толпы оголодавших медных. Подобно суркам, с которыми их сравнивали, они сидели за огромной стеной и раздавали указы, однако если бы они действительно были слабы, то потеряли бы власть ещё пару веков назад. Система Солнца держалась благодаря их семье, несмотря на многочисленные вопросы об их эффективности. Чан не мог не сотрудничать. Бан Чан ничего не чувствовал, связавшись с историей братьев и их разными взглядами на жизнь, ничего, но… «Ты не Манипулятор» Закрыв глаза, Чан притянул такого тёплого и сладко пахнувшего Феликса ближе. Возможно он помог Джисону и по личным мотивам, потому что даже самому заядлому планировщику и интригану нужен собутыльник. Голова потяжелела. Зевнув, Бан Чан поджал губы, проваливаясь в беспокойный сон. В крови забурлило что-то страшное.***
Проспать не два и даже не три часа, а целых десять для Хан Джисона было чем-то нереальным, но переполненным счастьем. За последние годы спектр не чувствовал себя таким отдохнувшим, как сейчас. Он сел на кровати, поднимая руки и хрустя позвоночником, чтобы тут же с опаской перевести взгляд на силуэт, что заметил боковым зрением. Сердцебиение, что ускорилось на мгновение, тут же пришло в норму, когда Хан узнал в сидевшем на софе человеке Минхо. Мужчина сидел бесшумно, словно боялся даже дышать, чтобы не потревожить чужой и впервые за столько лет крепкий сон. Откуда в его пустынной комнате взялась софа и как Джисон оказался в этой самой комнате — спрашивать не стал, посчитав это лишней тратой энергии. Организм бушевал, требовал дозу отдыха, и пальцы слегка подрагивали, пока в глаза словно насыпали песка. После мощного призыва, что привёл Хана в такое состояние, даже мастер Рю был не уверен на счёт сохранности его всплеска. Отсутствие «тяжести» не приносило дискомфорта как раньше, кожа не зудела, в горле не пересыхало, но, прислушавшись в ощущениям, Джисон понял, что в нём что-то глубоко и чётко изменилось. Всплеск не откликался, как бы он его ни звал, поэтому спектр вздохнул, опираясь о ладони, встал с кровати, подходя к молчаливо наблюдавшему за ним Минхо. — Давно тут? — чувствуя глубоко внутри неловкость, почесал седой затылок спектр, всматриваясь в усталый вид мужчины. Кожа заметно побелела, на фоне чёрных волос выглядя как фарфор. Складка меж бровей была настолько глубока, что её можно было разглядеть даже сквозь чёлку, а в потухшем взгляде томилась обида. Рука дёрнулась неосознанно, овладевшее Джисоном желание прикоснуться к острым скулам, очертить ровный нос и остановиться на верхней, пухлой губе притупило боль глубоко в душе, но Хан не двинулся с места, как и не поднял руку, словно боялся напугать маленького, слепого котёнка. — Это единственное, что ты хотел бы спросить сейчас? — хриплый голос заполнил комнату также, как бешено бьющееся сердце спектра. Хан сглотнул, не в силах отвести взгляд от той боли, что буквально пропитала лицо напротив. Ещё совсем недавно в глазах Минхо горело счастье от осознания, что всё закончилось, от радости, что его родственная душа жива и сидит совсем рядом, но прошло время, и Минхо очнулся, отошёл от шока и едва не вскрикнул от осознания: он мог Хана потерять. Потерять навсегда, но после падения кометы даже не моргнул. Неужели люди могут реагировать на боль вот так? Ли задавался этим вопросом на протяжении нескольких часов, наблюдая за тихо сопящим Джисоном, с уколом в груди замечая, как тот трогательно поджимал пальцы ног, стискивая свои подушки. Он был одинок. Был один, несмотря на присутствие целой группировки, присутствие Сынмина и Йена. И Джисон никогда в этом не признается, потому что не хочет быть неблагодарным, но Минхо понимал. — Оставил меня у мастера Рю, вылечил, а сам бросился умирать, — тяжёлая усмешка коснулась белого лица, и Минхо покачал головой, чувствуя во рту кислый вкус грусти, — Ты совсем себя не любишь, Джи. Он шептал, разнося вокруг ауру скорби. Казалось, ещё немного, и Ли просто упадёт без сил. Его руки дрожали не хуже рук Джисона, сухие губы исказила гримаса отчаяния, и мужчина закрыл ладонями лицо, не издав ни звука, пока плечи его дрожали. — Ты всегда был таким. Даже до всего этого дерьма. Ни разу не сказал, что плохо, что больно. Что убегал из приюта из-за страха, что искал свободу, катаясь на тачке моего отца. А когда я бросил тебя… — «не бросил» — Джисон открыл рот, чтобы сказать это, но Ли резко поднял голову, убирая ладони, а в глазах его стояла такая боль, что все слова застряли в глотке с тихим хрипом, — Ты пережил настоящий ад. И до сих пор ты… молчишь. Я не заставляю говорить, Джи, я не буду давить, но прошу, умоляю, хотя бы раз подумай о себе. Перед глазами помутилось. Джисон испугался, что снова стал терять сознание, но ноги вросли в пол крепче некуда. Колени не дрожали, кончики пальцев не покалывали, а значит, что падает не он. Падает его сердце. Глубоко-глубоко в бездну ада, из которого он когда-то вылез, падает, чтобы переродиться вновь. Перед глазами помутилось от слёз, Хан прикоснулся к щеке, осознавая, что это горячая, солёная жидкость вытекла из его глаза. Пухлые губы раскрылись, выпуская всхлип, и Джисон охнул, когда наблюдавший за ним Минхо покачнулся, тут же подлетая к мужчине. Минхо видел его осознание. Видел все мысли, которые не мог прочитать даже читатель, даже Феликс с его мощным рангом. Он не читал, он видел, как никто другой. Тёплые ладони осторожно сжали его подрагивающие плечи, в подёрнутой пеленой слёз глазах мелькнул страх за него, и Ли выдавил грустную улыбку, соединяя их лбы с тихим стуком. Боли не было, вернее, была, но не та. Она соединилась между ними продольной линией и резко лопнула, когда сухие, искусанные и мокрые губы столкнулись, не двигаясь, не раскрываясь, а прикасаясь друг к другу так крепко, что это почти что опьяняло. Рассудок полетел к чертям, когда ладони сжали плечи сильнее. Джисон открыл рот, пропуская в себя горячее дыхание и едва не заскулил, когда понял, что это не отталкивает. Минхо никогда его не отталкивал, с самого начала. Несмотря на прошлое, на то, что с ним делали раньше, Джисон не чувствовал страха или отвращения. К Минхо хотелось прижаться, хотелось укрыться в его объятиях или обнять самому — Джисон понял это ещё при первом пересечении их взглядов на том чёртовом задании Чана. Он не позволит прошлому ворваться в его мозг снова, но до сих пор, спустя года, Хан чувствовал тревогу. Он ощущал взгляды на своём теле и вспоминал их. Каждый чёртов раз. Было время, когда Хан боялся собственного прикосновения к голому телу в ванной, не мог смотреть на своё отражение и врубал горячий душ на полную, входя потом в комнату красным и разваренным. Джисон так сильно хотел отколупать все те мерзкие прикосновения, что это стало навязчивой идеей. Приручив всплеск спектра, он даже пожалел, что сделал это так быстро, ведь забивать гвозди в собственное тело в какой-то степени успокаивало. Он царапал кожу до кровавых бусин, кусал пальцы, пытаясь уснуть и не видеть в темноте их: улыбающиеся в мерзких оскалах ухмылки, липкие руки на теле, кляп в горле, после которого рвало всю оставшуюся ночь и глаза Сынмина потом — наполненные ужасом и ненавистью к себе. Джисон не раз говорил, что тот не виноват, но Ким, казалось, не верил ему до сих пор. Но рука, что осторожно стёрла с его щёк мокрую дорожку, не заставляла дрожать и избегать прикосновения. Минхо сказал ему беречь собственные границы и сам никогда не нарушал их. В его глазах всегда стояла нежность, даже когда они говорили друг другу неприятные вещи. Нежность и боль. Поймав ладонь Ли, Джисон прижался к ней губами, целуя мозолистую кожу и смотря мужчине прямо в глаза. — Хей, я невыносим, ты же знаешь, — уголки губ чуть приподнялись, и свободной рукой Джисон вытащил ключи из кармана, держа их за круглое, металлическое колечко брелока, который видимо там когда-то был, — Я Белый монстр, мурашки по коже, скажи? Улыбаясь, Минхо покачал головой и снова соединил их лбы, сквозь длинные ресницы наблюдая за действиями своего Белого монстра. Хан с лёгкостью подцепил руку мужчины, просовывая металлическое колечко в его безымянный палец, а затем, сцепляя их руки вместе, зажал ключи меж ладоней. Железо холодило, но нагрелось так быстро, что Минхо не удивился — горело всё его тело, он готов был поклясться, что лицо его покрылось красными пятнами смущения. — Но ты можешь позволить этому невыносимому и страшному Белому монстру быть рядом, если, конечно, захочешь. На этот раз улыбка стала шире, и Ли сжал руку Джисона крепче, переплетая пальцы в замок. Он захочет.***
На горизонте виднелось пересечение голубого и оранжевого, издали напоминая разлитые по холсту краски. Пустыня не сдвинулась с места, казалось, остановилась вовсе после падения странной, но мощной кометы, что принесла им и спасение, и страх. Никто не рисковал двинуться за каньон, чтобы осмотреть воронку, но что-то подсказывало Хану, что уже нашлись смельчаки. Он перевёл взгляд на молчаливую Пак Сурён с перевязанными руками и выдохнул пар, что смешался с холодным воздухом. Они стояли у склона горы, прямо на месте, где спектр когда-то поднял поезд и не спеша перебирали варианты действий королевской семьи в Солнце. Восстание подавили в самом его начале, однако друг Сурён, что связался с ней после падения кометы, с испугом заявил, что это ещё не конец. «Недовольных будет много, мне нужна будет помощь» — сказала тогда Пак, выводя Белого монстра на разговор, и тот не мог не согласиться на встречу ранним, холодным утром. — Вы разгромили Гончих, но существует ещё множество банд, желающих занять их место, — Сурён смотрела твёрдо, больше не чувствуя страха, но не из-за того, что Белый монстр лишился всплеска. Хан Джисон всё ещё обладал боевыми навыками и при желании мог бы с лёгкостью свернуть шею исполнителя, однако угрозы ей больше не представлял. По прошествии трёх дней после случившегося они заключили негласную сделку о взаимопомощи, и Пак впервые не пожалела, что имела дело с этим спектром. В делах выгоды и сделок он отключал эмоции, говорил чётко и по делу, оставляя бесстрастное выражение лица, которое не отвлекало на страх. Сурён бы не посмела упомянуть, что тоже участвовала в деле по Гончим, однако с удивлением услышала это из уст самого Хана: — Ты помогла нам, спасибо, — не поворачивая голову, Джисон поджал губы, словно сказанное им было выдавлено сквозь желание, — И твои люди тоже очень нам помогли. Мы покроем расходы. — Там были и твои люди, — с усмешкой заявила женщина, намекая на Рики и Ён, — Я понятия не имела. — Хотел убедиться в твоих намерениях, — пожал плечами спектр, не объясняясь, скорее, констатируя факт. В предобморочном состоянии, когда Сынмин привёз их на место бойни с медными, Сурён увидела красные локоны и глаза, что стреляли в Кима понятными лишь им одним жестами, и тогда Пак сопоставила всё. Ён, что неожиданно присоединилась к команде и вела себя отстранённо, и Рики, что вызвался сам, в итоге оказываясь спектром-Сынмином — оба принадлежали банде Белых быков. И хоть последний всегда сетовал на нейтралитет, даже слепой заметил бы на чьей он был стороне. — Потерпишь на своей территории чужаков? — Сурён удивилась, что после всего случившегося она всё ещё способна на улыбку, совершенно не переживая, что Хан заметил её, прищурив глаза. — Собираешься привести сюда отряд солнечных? — Собираюсь изучить воронку. А вот это уже было интересно. Перекинувшись парой слов с Сынмином, Джисон понял, что их мнения совпадают касательно воронки, образовавшейся после падения кометы, но кто мог подумать, что она может заинтересовать исполнителя, которая обещала уйти в отставку. Сурён не выглядела как та, кто сейчас шутит, поэтому Хан кивнул, не отказывая, но и не соглашаясь. Он знал, что женщина спросила его из вежливости — в конце концов, что мешало королевской семье взяться за новый объект? К тому же учёным будет полезно переключиться на что-то более важное, чем расчленение обросших медной пылью жучков. Однажды люди уже наткнулись на новый минерал, в последствии который стал отличной «тяжестью» для Джисона, поэтому он не имел ничего против новых открытий. — И ещё кое-что, — вдруг произнесла Пак, кусая губы и нервно хрустя пальцами, словно тема, которую она пыталась затронуть, очень расстраивала её, — Я хочу извиниться за то, что ворошила твоё прошлое, Белый монстр. И за слова, когда говорила о твоём бездействии. У тебя очень верные товарищи, они заступались за тебя, но, признаться честно, тогда я не понимала за что. — А сейчас понимаешь? — без привычной усмешки, на этот раз серьёзно спросил спектр, всматриваясь с карие глаза напротив, в которых блестела искренность. Прислушавшись к себе, Джисон понял, что никогда не считал главу Гончих своим первым врагом. Преодолев его оборону в два счёта и позволив Чану убить его, Хан понял, что все его эмоции не стоили того. На какое-то мгновение мужчине показалось, что это мысль его сломала, как ломает человека осознание, что он потерял смысл жизни. Но когда он переплёл пальцы с Минхо и коснулся его порозовевшей щеки — всё встало на свои места. Дживон никогда не был его смыслом жизни, не был даже целью. Джисон жил с мыслью, что глубоко в душе брат одумается, сбежит, исчезнет вместе со своими грехами, а он бы закрыл глаза и сделал вид, что никакого Вона никогда не было. Но старший не сбежал, напротив, провёл окончательную черту между ними, перерезая острым ножом всё то хорошее, что осталось в памяти Хана, когда показал обратившегося в медного отца и его новую семью. Джисон не злился. Он понимал, что не знал отца достаточно хорошо, чтобы злиться — ему было всё равно, и он не согласился, когда Вон сообщил, что спектр его ждал. Может быть, до пятнадцати лет действительно ждал, может быть надеялся, но понял, что этого не случится и отпустил, пока Вон нашёл и совратил понятие мести, заменив его на простое и кровавое «жестокость». Он был обречён на столкновение вниз, но даже падая, Джисон чувствовал, что брат усмехается. Крик, что отразился тогда от стен, крутился в его голове до сих пор так отчётливо, словно это было минуту назад, но всё перекрывали люди, что окружали его потом. Джисон уничтожил логово, уничтожил монстров, что таились там, как планировал очень давно, но не почувствовал облегчения. Даже желание отомстить за былое не было настоящим желанием. Дживон для Джисона был… никем. — Понимаю, — разрывая нити воспоминаний, отозвалась Пак, продолжая грустно улыбаться, вызывая у Хана раздражение и какой-то укол внутри, — Потому что, оказывается, у Белого монстра тоже есть сердце. Она сказала это с такой мудростью в глазах, что у Джисона перехватило дыхание. Он впервые не знал что ответить и промолчал, отвернувшись к горизонту, игнорируя добрую усмешку сбоку. — Ох, точно, чуть не забыла, — не оборачиваясь, Сурён подавила загадочную улыбку, не слыша за спиной ни звука, — Мой человек искал свою семью в шахте. Она думала, что они были пленными и полезла выполнять эту миссию ради них. Так и не нашла. Но кое-что помнит: её отец был небесным. Телекинезником. Может тебе это что-то скажет, м? «Как преследовал его суку-дочь, но так и не поймал, чёрт» Воздух вокруг загустел. Напряжённое молчание достигло пика, едва не подрывая округу, пока нога Джисона не дёрнулась в попытке приблизиться, но он вовремя затормозил, не желая даже дышать. — Ещё увидимся, — отозвалась исполнитель, махнув рукой и отправилась к своей машине, видимо закончить дела со своими новыми друзьями из самодельной команды. Погружённый в свои мысли Джисон не обернётся и не увидит, как погрустнел взгляд женщины, что прижала руку к груди, чувствуя под слоями одежды цепочку и обручальное кольцо на ней. Не увидит, как дёрнулся уголок губ и покраснели веки. Не увидит, как она наконец вдохнула полной грудью, как не могла раньше. «Карл…» — прошептало её сознание, всё это время тянувшее свои нежные руки к могильному камню, — «Спи спокойно, любовь моя». Пак Сурён уехала бесшумно, не оставив после себя даже облачко медной пыли. Их мир постепенно изменится — Джисон это знал. В его тёмных глазах отразился горизонт, смешанные краски переплелись между собой, словно страстные любовники, и Хан усмехнулся, желая показать средний палец наглой и опасной Пустыне. По спине пробежался холодок, но желание никуда не ушло. Не теряя усмешки, Джисон вздохнул показательно устало, а затем произнёс: — Зачем ты прилетела ко мне, птичка? — Нам нужна помощь. По интонации голоса Хан понял, что случилось что-то действительно важное. Он не проигнорировал сломанное «нам», но не заострил на этом внимание, обернувшись. Глаза Феликса были такими красными, что он бы удивлённо выдохнул, если бы мог. Побелевшие, пухлые губы дрожали, от бега пшеничные волосы слиплись на лбу, а надломленные брови влажно блестели. Джисон качнул головой, намекая продолжить, и Ли не заставил себя ждать, прошептав такое отчаянное и хриплое: — У Чана 98%.