Говори со мной

Банчан не желает идти на after-party по многим причинам, но Минхо его утаскивает почти против воли. У Чана более чем дурное настроение. – Чани, послушай, ты и так сидишь затворником! Хватит уже страданий твоих. В конце концов, это твоя работа! Как ты собираешься продвигать Ликса без связей, ну. Мы не вывезем его в чарты только на моей хореографии и вашей с Хани музыке. – Я помню, спасибо. Поэтому я пришёл, Хо. Но мы здесь всё равно никого не знаем! – Ну, конечно, какое разочарование, что мы не на школьном выпускном в тёплой семейной атмосфэре, да? Сюрпраааайз! Очнись и вспомни, для чего ещё нужно всё это сборище, как не для того, чтоб выставлять себя напоказ и заводить полезные знакомства. Я как раз знаю одного товарища, у которого много связей! Не получится познакомиться по работе – получишь удовольствие... – Даже не начинай снова, Хо! Я уже сказал – никакого эскорта и прочей грязи! Эти шлюхи двух слов связать даже могут, о чём ты вообще. Какая там вообще может быть польза и связи от… это же просто красивое название проституции. Нам вот только таких слухов не хватало вокруг Ликси... – Чан, это не то, что... – Минхо хочет сказать, что Чан конкретно в этом случае в корне ошибается, польза есть, а разница большая, но друг непробиваем. – Я сказал – нет. Только попробуй, я даже здороваться не буду с этим твоим проституткой, уйду в ту же секунду.

** *** ** Несмотря на то, что Чан – продюсер, тусовки он не любит. Его вообще вся эта атмосфера раздражает. Начиная от фальшивых улыбок, заканчивая тем, что на одном вот из таких мероприятий он застал своего бывшего в туалете с любовником. Он даже скандал не мог ему закатить, даже наорать не мог. Потому что вокруг было слишком много знакомых. Самое противное в той ситуации, что Чан не мог даже очень быстро свалить, это был день рождения близкого друга, впереди был его сюрприз – они с Ханом подготовили трек в подарок Чанбину и готовились к выступлению. И вот, незадолго до выхода на сцену, он застал любимого, своё солнышко Инни, в туалете с каким-то мудаком. И да, это было ровно то, о чём он подумал, потому что новоявленные любовники даже не пытались отпираться. Бан стоял в шоке и смотрел, как мудак выходит, а его любимый застегивает ширинку, тоже собираясь уходить следом. – Инни, какого хрена? – Банчан буквально поймал того за рукав. – Ты не хочешь хотя бы поговорить об этом? – О чём говорить, Крис? Давай вот только свой негатив сваливай в другое место, окей? – НЕГАТИВ? Инни, ты мне изменил, окей?? Это, по-твоему, простой негатив? О чём ты, чёрт возьми?? Ты трахался с другим мужиком у меня на глазах, в общественном туалете, на дне рождения нашего друга! – Вот да, я об этом, Крис. Мы с тобой просто любовники, никаких привязанностей, помнишь? Давай легче, а? – Легче?? Мы вместе четыре года! – Были. Я полюбил его, Крис, и хочу к нему. Давай расстанемся. Это будет лучше, ага? Лучше останемся друзьями, а то слухи пойдут. Это был Чан-не-помнит-какой-раз, когда они расставались. Каждый божий раз это была инициатива Чонина. Всегда – "друзьями", потому что "нужно окружать себя позитивом и позитивными людьми, Кристофер, ты слишком мрачный". Привязанность – это зло. Слово «мой» под запретом – «никакого собственничества, я принадлежу сам себе». Мы не будем говорить о проблемах, потому что «послушай, ну, кому от этого станет легче». Однажды Ян предложил познакомить Чана с другом-японцем, который искал мужа непременно из Кореи. В этот момент они поднимались к Чонину в квартиру на их "свидание". На недоумение Чана, певец ответил, что отношения любовников ненадёжны, а вопреки мнению Бана, Ян о нём заботится. И хочет ему счастливого будущего. С надёжным японцем, ага. Чан прокручивал это в голове сотни раз и так и не нашёл ответа, почему он не ушёл тогда, в тот самый момент, навсегда, а остался в этом театре абсурда. Когда он влюбился в Чонина – сначала он влюбился в голос, его волшебную улыбку, потрясающие песни, которые взялся продюсировать, иногда помогал с записью и сведением треков. Бану никогда не доставалось комплиментов, это всё шло на творчество Инни, который хвалил исключительно себя. Классная песня, шикарный текст, потрясный звук, я гений! Место в истории мне обеспечено, я проверял в гугле. Кстати, хён, ты неплохо свёл трек. Эта детская непосредственность Чана даже умиляла. Максимум выражения «любви», что слышал Бан Чан в свой адрес – «мне с тобой хорошо, Крис-хён». Чан был не дурак, и понимал, что любил только он один. То есть, был влюблён. Чонин с его яркой улыбкой и песнями был его наркотиком. Инни звал, и Чан ехал на другой конец города. Инни просил, и Чан делал запись. Инни говорил расстаться, потому что встретил в (очередном) туре свою (очередную) любовь, и Чан уходил. Инни возвращался, снова звал, говоря, что это было увлечение, а он так соскучился по хёну, и... и Чан ехал. На другой конец города ночью, забивая на свои дела, собственный отдых и желания. Обнимал. Целовал. Ждал, пока его малыш наиграется и повзрослеет, а он будет рядом, ведь он ему тоже нужен? А потом Бан понял, что Чонин не играет и не взрослеет. Он вот такой и есть. И на самом деле ему не нужен никто. И Чан дал себе слово, что следующее расставание станет последним, потому что зависим здесь только он, эта "доза" нужна только ему. А Чонину нужна привычная вещь, коей Чан стал. И этот момент настал так скоро. Вот они, здесь. Снова расстаются "друзьями". – Друзьями, блять? Ты в себе? Четыре года коту под хвост, четыре года ты играл моими чувствами в пинг-понг, а теперь мы типа расстанемся красиво, чтобы слухи не пошли, а люди говорили "они остались друзьями, как это мило"??? – Не драматизируй, а. Ты слишком серьёзно ко всему относишься. Послушай, раз на то пошло, ты и сам мог бы догадаться обо всём. Я ему песню посвятил последнюю. Ты же сам ездил записывать её со мной. В этот момент мир Бана рухнул. В ту ночь он метнулся забирать Яна из его дома и везти в центр ночью на звукозапись, договариваясь с охранником студии правдами и неправдами, потому что «Хён, у меня такое вдохновение, супер идея, помоги записать, нельзя ждать!!!». В студии Чан млел от восторга, когда Инни даже записал «посвящаю Ч» в начале песни. Чан горел, когда Инни, ненавидящий даже обниматься вне дома, стал сам приставать с поцелуями в студии, попросил отвезти домой и «заласкать твоими руками, хён». Он подумал, что – вот оно. Наконец-то... Но это было не то, что подумал Бан. То, что нужно было подумать – было сейчас, в общественном туалете. Чан прислоняется к кафелю за спиной, к которому десять минут назад припирали уже-не-его Инни (который вопреки всему, что было у них, оказывается, не против экспериментов и острых ощущений). Бан говорит тихим севшим голосом: – Инни, ты каждую вторую песню посвящал кому-то. Только со мной ты выпустил три полноформатника. Что я должен подумать сейчас? Когда... когда это началось у вас? – Ну, с ним мы познакомились в Таиланде в последнем туре. – Ян говорит, делая акцент на «с ним», и Бан просто не хочет думать, сколько было тех, о ком он не знает. – Значит, два месяца. Чонин, ты два месяца приезжал ко мне и... и пока мы ... – он даже произнести не может это, – и, ложась со мной в постель, ты думал о нём?.. Неужели всё так плохо? – Хён...ну, слушай, ты даже минет не умеешь делать. Знаешь, наверное, нам не судьба просто. И вообще, мы же ничего не обещали друг другу. Чан думает, что он в другой реальности. Его сейчас даже не задевает укол про его сексуальные способности. – Два месяца... Ты влюблён в другого человека, спал с ним и звал меня в свою постель... Почему ты мне ничего не сказал? – Ну, я не хотел тебя "поцарапать", я не хотел тебя обижать. – Нельзя поцарапать труп, Инни. Вместо того чтобы поговорить, ты... просто уничтожил меня. Иди... пожалуйста... Твоя любовь тебя заждалась. Ян Чонин позвонил Бан Чану снова, через четыре с половиной месяца, когда продюсер был в первом отпуске за три года. Потому что соскучился по хёну. Хён сказал, что по этому вопросу Инни нужно обратиться к своему любимому, который проживает в Таиланде. Но любимый снова оказался увлечением. Хён не смог помочь ни с записью, ни с тоской Инни.