Говори со мной

      Месяц проходит в рутине подготовки Ликса к дебюту, Хёнджина к выставке и его размышлениях о танцах. Он по-прежнему выступает в "Красной Луне". Хван и Чан по-прежнему кочуют с краткими перерывами – живя друг у друга. Они всей компанией по-прежнему делают вид, что Чан и Джинни продолжают совместную работу, пока в один момент в студии на общем сборе при обсуждении грядущего знакомства Чан не роняет: – … Ну и зачем нам с ней работать? Ты ж вчера дома за завтраком говорил, что Йеджи душнила хуже, чем я. Аж готовый кимпаб вместо кожуры выкинул. Ребята переглядываются, а Джинни прикрывает рот рукой, округляя глаза и глядя на Бана. Вчера Хёнджин по "легенде" был в Инчхоне целый день, что никак не совпадает ни с домом Чана, ни самого Хёнджина. На что Чан смотрит на него и говорит со вздохом: – Расслабься, они всё равно давно всё поняли. Мне только интересно, когда именно. – Бан переводит глаза на Хана и Ликса, те смеются, а Минхо с ухмылкой говорит: – Ну, примерно на третьей неделе вашего сотрудничества. Хван снова удивляется: – В смысле? Мы тогда даже не... Ну, короче, не было ничего тогда! Я думал, вы поняли, когда ты нас в Лотте увидел... Хан вскидывается: – Ты их видел!? И не сказал? – дует щёки, но тут же не может сдержаться от смеха, – а я думал, откуда ты разжился курточкой Гуччи! Ахахахахаха! Вот ты жууук, ты же первый просёк. Ликс любопытствует: – Реально не было? Мы думали, у вас почти сразу всё закрутилось! Чан немного смущается, но отвечает: – Ну, я не знаю... откуда считать, Джинни? Официально с того дня, как Хо нас застукал. – Нет, хён! С того дня, как... Когда я тебя провожал... Давай… ну, на неделю раньше, в общем, – Хван не желает отдавать ни дня, проведённого с Чаном. Бан улыбается. Минхо молниеносно прикидывает: – Значит, когда ты накидался в первый раз. Ликс тоже соображает быстро: – Так вы были вместе, когда мы вас искали!!! Хани-хён, ты должен мне пятьдесят тысяч вон! Чан в недоумении: – Что за фигня??? – Я был уверен, что вы вместе, Минхо-хён сказал, что это так очевидно, что спорить со мной и Хани – всё равно, что обманывать детей. А Хани до последнего верил в вашу невинность. – Ну, теперь вы знаете. Чтобы расставить все точки над i, во избежание недоразумений: мы действительно вместе, не по договору. И я не желаю слышать ни от кого каких-либо диких умозаключений на этот счёт. – Бан смотрит на Джинни, осторожно формулируя, – Хёнджин помогает с проектом по выставке и Ликсом, но в другом качестве, не как эскорт, мы перезаключили договор. – Эээ, ладно тебе, хён. Я думаю, ребятам-то можно сказать. – Друзья немного настораживаются, но Хван продолжает, – Первое, и самое главное: из эскорта я вышел, это правда. Это важно, что бы вы ни думали по поводу меня и Чани-хёна – мы, правда вместе, и если вас кто-то будет просить познакомить со мной – это не актуально. Можно к Уёни отправлять. Я могу помочь списком контактов, не более. Второе... Эээ... Выставка моя. Но это анонимно. В смысле, я не хочу выставлять работы под своим именем пока что. Вот. – Чани, так ты не пиздел про художника? Это – Хёнджин? – Хан воистину похож на удивлённую белку. – Строго говоря, вообще всё, что я говорил – правда. – Ах, ты чёртов хитрюга!!! Джинни, ты отлично его натаскал! – Джисон всё ещё восторгается уровнем маскировки, а у Хо настрой не такой позитивный: – Ага, кстати об этом, Джинни. Пойдём в коридор хорео обсудим, м? Ни тон Минхо, ни его взгляд не предвещает ничего "кстати" связанного с хореографией. Абсолютно всем в комнате ясно, что это будет за разговор. Чан не желает выглядеть ни ревнивцем, ни собственником, ни тем более тем, кому нужна нянька, и решает осадить друга: – Хо, остынь. Говори здесь. Но Джисон осторожно трогает Бана за рукав: "пусть поговорят". Хёнджин реагирует вполне спокойно, улыбаясь и кивая Чану: "всё в порядке". Стоит танцорам выйти за дверь, как Лино начинает прямо и без обиняков: – Джинни, я тебя давно знаю, и как друга люблю. Но если я увижу и услышу, что Чан ещё раз напился из-за тебя, или увижу тебя в обществе хотя бы предполагаемого клиента, или мне покажется, что ты пошёл налево, я тебе отвечаю, съеденными салфетками ты отделаешься. Ноги переломаю. Возможно, ты не знаешь, но я слишком долго наблюдал депрессию Чана из-за... Неважно, в общем. Повторения не допущу. Понял меня? Хёнджин немного хмурится, но понимает беспокойство друга. Отвечает серьёзно: – Минхо-я, Чани не маленький мальчик, а я ему не надзор. За его реакции, действия и их последствия отвечает он сам. Это про напиться. Хотя мы с ним это обсудили. Дальше. Про его бывших мне известно. От него самого. – Хёнджин смотрит многозначительно прямо в глаза Лино, – Следующее. Ты упомянул клиентов, если имеется в виду эскорт, я уже обозначил пять минут назад, что вышел из этой темы, и возвращаться желания не имею. Между прочим, сразу, как только принял решение быть с Чаном. Про налево молчу. Если бы ты поинтересовался моей историей тоже, понял бы, что это не мой вариант. – Хван понимает, что вроде как они с Минхо не то что бы «не разлей вода», но приятели давние и хорошие. Хо к его профессии относился всегда спокойно, но как туда Хван попал, никогда не спрашивал, а Джинни такие вещи не рассказывал – как-то поводов не было, – Касательно депрессии: мы все взрослые люди, и ты в том числе, и должны понимать, что в жизни нет гарантий, мы не знаем, как сложится дальше. Всё, что я знаю сейчас: Чани-хён мне очень дорог, я хочу быть с ним и никогда не причиню ему боли намеренно. И если мы однажды примем решение расстаться, чего я не хотел бы, то это будет наше дело. И, ещё. Это был последний раз, когда ты позволил себе влезть в наши отношения, тем более в подобной форме. – Огоо. Что ж, я услышал то, что хотел. Меня радует твой трезвый взгляд. Извиняться не буду. Чан – замечательный друг и человек, мы его очень любим, переживаем за него и не хотим, чтоб ему было плохо. Хёнджин вдруг улыбается: – Минхо-хён, я понимаю, почему вы так беспокоитесь. Просто поверь, моё бывшее занятие – не то, к чему хочется возвращаться. Хотя полного отсутствия клиентов вокруг я гарантировать не могу. Во-первых, мы в тусовке, а я многих знаю. Во-вторых, многие из полезных связей – бывшие клиенты, некоторые, увы, в известном смысле. Ты моё правило знаешь – я не раскрываю личностей и подробностей оказанных услуг. И, в-третьих, контакты я всё же продаю. – Чан об этом знает? – Лино спрашивает строго, поджимая губы, а Хван отвечает всё так же спокойно и уверенно: – Конечно. Я ему первому рассказал. – Голос Хёнджина меняется на более радостный и тёплый, – Хо, я рад, что у Чани такие друзья, которые его так берегут. Лино смягчается и решает прояснить то, что его немного покоробило. Ведь действительно, они с Хваном общаются давно и не только по рабочим моментам, но так чтоб по душам поговорить – не было такого. – Джинни, я не задавал тебе вопросов о личном, потому что считал это слишком деликатной темой. Я не думал, если честно, что мы настолько близки, чтоб спрашивать подобные вещи. Но я хочу, чтоб ты знал, что я всегда рад поговорить с тобой, и выслушать. Поделишься своей историей, когда захочешь? Ты тоже наш друг. – Оу… я думал тебе просто неинтересно… Конечно, поделюсь как-нибудь. С тобой здорово общаться, как и со всеми вами. Я очень рад этому, Хо. Танцоры возвращаются в студию, где вовсю уже идёт запись. Минхо договаривается о репетиции с Феликсом, прощается и уходит домой, ещё раз напоминая Хвану под всеобщий смех про то, что у него всегда найдутся салфетки, если он забудет предмет их разговора. Это была весёлая история в один из вечеров у Чана, когда они ещё не встречались с Хёнджином. Речь зашла о традициях, уважении по отношению к старшим. И хотя в их небольшой компашке было принято неформальное общение, Чана возмущало на мероприятиях поведение некоторых младших коллег не только по отношению к себе, но и касательно других. Парни долго шутили, называя Бана стариком, а Хван, дурачась, стал нарочито громко и пренебрежительно говорить с Минхо, на что тот в свойственной ему манере ответил, что кому-то следует помыть рот с мылом, прежде чем говорить без разрешения в присутствии хёнов и, прижав Хвана к стене, затолкал ему в рот стоявшие неподалёку салфетки под хохот всех присутствующих и самого Джинни. Теперь вот им это друзья припоминают, или они сами друг друга подкалывают. Хван также хочет уйти, так как по его части все вопросы решены, но вспоминает, что никто не обедал, видит, что Чана «накрыло» творческим процессом, а значит, он сам про еду не вспомнит, и, что совсем печально, не даст этого сделать Хану и Ликсу. И пока Хёнджин идёт в ближайшее кафе за едой и кофе, в студии настоящая жара. Чан хочет, чтоб Феликс ради тренировки вокала и рэпа записал кавер на Mockingbird, но тот не может поймать нужное настроение и звучание. Бан объясняет, что эту песню обязательно нужно петь «кому-то». Ликс кивает и просит Чана показать, какой он хочет результат хотя бы одним куплетом. Когда Бан становится к микрофону и надевает наушники в специальной комнате, с его ракурса не видно пришедшего Хвана, а Феликс, заметивший танцора боковым зрением, бросает продюсеру вроде бы невзначай: – Чан-хён, а как ты бы спел это Хёнджину? Хан, сидящий рядом, замечает хитрый ход и улыбается. Ликси в их споре двухмесячной давности беспокоился не только про Бана, а и Джинни горячо защищал, считая своего продюсера слишком холодным. Джисону очевидно, что Феликс решил устроить тихую «проверку творчеством»: по личным убеждениям их певца, это то, в чём соврать невозможно, если по-настоящему чувствуешь. Чан поёт трек целиком, увлекаясь, а Хван тихо смотрит, не дыша. Хёнджин слышал полностью только одну песню в исполнении Чана, остальное во время студийных и домашних записей – отрывками. Ему своего хёна слушать нравится до мурашек. И когда он видит, как Чан вкладывает душу буквально в каждую ноту, посвящая песню ему… это непередаваемо – сколько в этом голосе силы, желания защитить, чуткости и… любви. У Хёнджина невольно слёзы наворачиваются, которые он старается незаметно вытереть рукавом толстовки, поднимая взгляд, он видит, что Чан таки его заметил и теперь поёт, глядя прямо ему в глаза. Хёнджин кивает. Когда Бан выходит из комнаты звукозаписи, Ликс и Хан с умилением смотрят на них с Джинни. – Хён… Ты так красиво поёшь! Почему ты не выпускаешь свой вокал? – Слушай, Чани, а, правда? Может, мы запишем что-то, а? Кавер хотя бы, или того, что у тебя в столе валяется. Или вон с Ликси что-то можно замутить – Ну... не знаю, не думал об этом. Можно вообще-то. Светиться не особо хочу, да и проектов хватает. Но идея неплохая, я подумаю. Хван вспоминает, что стоит с пакетами. – Я это… Вот. Вы же с утра тут сидите, я уверен, вы не обедали. Поесть принёс, короче. А то ты, хён, сам про еду не вспомнишь и остальных голодом морить начнёшь. Джисон и Феликс переглядываются: за этих двоих можно не беспокоиться, всё нормально там есть и будет. Чан смотрит на Хёнджина с непередаваемой нежностью, Хван отвечает тем же. Вечером они сидят на балконе у Хёнджина, за ужином обсуждая предстоящий дебют Феликса и выставку Хвана. Любуются закатом, наслаждаются тёплой погодой. Хёнджин поставил на балкон светильники и удобные кресла, потому что им стало нравиться проводить так ужины и завтраки. Последние месяцы выдались очень концентрированными для всех: много событий внешних и внутренних, а с выходом на новый уровень дальше будет всё ещё более насыщенным, и, скорее всего, времени на развлечения не будет совсем. Поэтому Чан предлагает идею: – Джинни, давай съездим в Ульсан на старый маяк. Свидание на несколько дней, а? – Оооо, круто! Давай! Всегда хотел там побывать. Хён, у меня встречное предложение. Давай нашим ребятам тоже предложим, поедем большой компанией. Будет здорово, как считаешь? – Ой, я что-то не думал в эту сторону. Слушай, это классная идея! Мне нравится, хотя я изначально с тобой хотел погулять вдвоём. Но… Думаю, мы найдём время, правда? Ты прав, ребята много трудились, потом будет совсем плотный график. Напишешь своим? – Эээ, в смысле? – Хотя, да, я создам общий чат, будет удобнее. – Хён, а моим – это кому? – Ну, Хонджун, Ёсан, Уён. – Ой, а ты не против, чтоб их позвать тоже? – Конечно, нет! Странно, если мы их не позовём. Они не только часть команды, но твои друзья. Надеюсь, станут нашими. Ты не против, если Бинни будет тоже? Я понимаю, что мы вроде как не работаем с ним, но он мой хороший друг, да и Ликси… – Чаааани, я буду только рад! Это так здорово! Конечно!!! Вааау, никогда такого не делал. Чан создаёт чат, предлагает ребятам проветриться на недельку, чат бурлит знакомствами тех, кто не знаком, обсуждением гостиницы и программы отпуска, подколами и шуточками. Когда в мессенджере активно предлагают разные варианты проживания, Бан хочет взять свою толстовку, но оказывается, что она в стирке, а другой здесь нет, Хёнджин спокойно предлагает свою, и Чан не против: он обожает быть в хвановых вещах, и нравится видеть, как Джинни таскает его одежду, но что-то его напрягает. Пока Хван приносит ему вещь, Бану становится понятно, что именно не так: они вроде встречаются, остаются друг у друга неделями – и это становится не совсем удобно чисто с бытовой точки зрения – наличия личных вещей, и их полноценных творческих студий. Пространства становятся общими, но не полностью. То есть часть вещей Чана у Хёнджина, и – наоборот, у каждого появилась комната в квартире другого, и каждый чувствует себя у партнёра действительно комфортно, как дома, но когда необходимо что-то конкретное, этого может не оказаться под рукой в нужный момент. Хван накидывает толстовку на плечи Чана, а тот ласково берёт его за руку, усаживая к себе на колени: – Спасибо, мой хороший. Хёнджини… – Танцор в ответ обвивает шею хёна, проходясь носом по чановой щеке, вопросительно мычит, – Ээ, а ты не хотел бы съехаться? Ну, в смысле, чтоб мы в одном пространстве жили… ээээ… постоянно? А? – У Чана поджилки трясутся спрашивать. Хёнджин смотрит во все глаза.– Я понимаю, наверное, слишком быстро предлагаю, это важный шаг. Ты чего так смотришь? Я вперёд забегаю, да? Если не хочешь – это нормально, я пойму, но ты подумай, хорошо? Ну, в перспективе. – Хён, а ты почему предлагаешь? – Как это - почему? Во-первых, хочу жить с тобой, создать что-то совместное, только наше. Я бы не стал спрашивать так быстро, но мы ведь по факту – просто перемещаемся между нашими квартирами. Это – во-вторых. На мой взгляд, это не очень удобно. Как считаешь? Или тебе комфортно? – Чани, я с удовольствием! Если честно, я сам об этом недавно думал, когда был здесь, и захотел поработать над картиной, а она была у тебя. Вроде ехать недолго, но настрой сбивается, и вообще. И, хён, я тоже хочу что-то общее. И возвращаться домой и просыпаться… где ты. – Тогда надо определиться, где мы будем жить… погоди, ты реально согласен? – Конечно! – Вау. Круто. – Чан целует от радости совсем несдержанно. – Я думал, ты захочешь взять паузу для такого решения. – Неа, мне не нужна пауза. Я уверен. Ещё полвечера они обсуждают возможные варианты и приходят к выводу, что хотят что-то отдельно общее, чтоб обустроить это полностью вместе, а обе свои квартиры оставят себе – чтоб было куда прийти, если хочется побыть совсем одному – благо финансовое состояние обоих это позволяет. Пока будут искать подходящий и устраивающий обоих дом – Чан переедет к Хёнджину, потому как его квартира объективно больше и в ней практически полупустой второй этаж, что позволит без ущерба для личного пространства разместиться каждому. – Хён, а когда ты переедешь? – А когда ты будешь к этому готов? – Вчера! Чан смеётся. Ему приятно – не передать как, потому что он боялся этой темы. – Тогда нам нужно будет выбрать пару дней на сборы и перевозку вещей. Выделишь мне несколько полочек в гардеробной для чёрного ящика? Сразу после поездки, м? – А ...а если до? Ну, знаешь, чтоб вернуться прям вместе-вместе...– Хёнджин смущается совершенно для него не свойственно, тихо добавляя, – это будет так романтично, хён... Или слишком сложно организовать будет? – Не думаю, что будет сложно. Напиши, что надо будет купить или перевезти тебе из техники и прочего. У Хёнджина загораются глаза: ему не очень нравится тёмное оформление квартиры Чана, хотя оно довольно стильное, но Хван буквально пищит от восторга от технического оснащения банова дома. В эту минуту Джинни понимает, что их общая квартира будет идеальной: он позаботится об эстетике, а Чан сделает из этого пространства нечто ультрасовременное и суперкомфортное. – Джинни... Я рад, что ты тоже этого хочешь. – Чан целует, гладя Хёнджина по волосам. – Знаешь, чего я ещё хочу, хён? Прямо сейчас... – Хван смотрит настолько выразительным взглядом, что сомнений по поводу его желаний нет. У Чана, впрочем, тот же самый аппетит, о чем он даёт знать, запуская руку под толстовку Хёнджина, который довольно улыбается, целуя Бана в шею, тянет пальцы к завязкам чановых штанов. Бан смеётся, "надкусывая" плечо Джинни, произносит ему в губы: – Удиви меня. Чего же ты хочешь? И Хёнджин – удивляет. Впрочем, совсем немного. – Я хочу, чтоб ты приготовил десерт. – Мммм, вот как. Пойдём. – Чан поднимает Хвана, ставит на пол к разочарованию танцора, берёт его за руку и ведёт на кухню, а не в спальню, как тот рассчитывал. Ну, дразнить – так дразнить. И что же ты хочешь на десерт? – Чан улыбаясь, усаживает Джинни на стол. – Плитку шоколада.– Хван пробирается озорными пальцами к любимым кубикам чанова пресса, – Эту. – И всё? Ты же сладкоежка. Я думал, ты закажешь торт со взбитыми сливками. – Это отличная идея! Добавим ещё леденец. На палочке. Очень хочется. – Пронырливая ладонь Хвана однозначно даёт понять, какая именно "конфета" ему нужна. Чан закусывает губы от удовольствия, – А что будет самый горячий хён? – А это кто? – Бан прекрасно знает, но ему нравится слышать из хвановых уст такое сладко-воркующее "ты, Чани", растворённое в жарком поцелуе, словно воздушный рис в солёной карамели, лопающийся на языке. – Мммм... Даже не знаю, – Чан сжимает ягодицы Джинни, притягивая к себе плотнее, – Я хочу булочек с кремом. Вот этих. Побольше, чтоб дольше есть. – Чан подмигивает, закусывая язык, а Хван, хоть и отлетает от таких действий, но продолжает "кормить" Бана подразниванием: – Ты же не любишь сладкое, хён... Чан целует. И целует. Тягуче, словно горячим шоколадом затапливая сердце Хвана, произносит, глядя в глаза: – Тебя люблю. Самый вкусный. Хёнджин обнимает, желая ответить, а Чан тает в этих объятиях, лаская спину Джинни, ничего не говорит и не ждёт, помнит, что Хван говорил в ответ на признание, а Хёнджин внезапно отстраняется, держит за плечи Бана, обхватывает ногами, скрещивая их на чановых ягодицах. Чёрные глаза манят окунуться в их бездну, и звук медового голоса, кажется, происходит не из раскрасневшихся сочных губ, а из самой глубины взгляда из-под полуприкрытых век: – Это всё твоё, хён. – Мой хороший, – теряется где-то в сорванной с Чана футболке под игривое: – Чани, то, что вкусно, положено есть! Чему Бан у Джинни научился – моментально включаться в игру. Поэтому избавление торса Хёнджина от толстовки – более, чем стремительно, Чан наклоняется, кусает за мочку, шепчет: – Чтобы съесть, надо приготовить, – и... Идёт к холодильнику. – Хён!!! Ты злодей! Чан невинно достаёт фрукты, баллончик сливок (откуда они вообще?), из шкафчика извлекаются какие-то сиропы, шоколадки, снэки и... мука? Хёнджин знает серьёзность Бана в некоторых моментах, его выдержку и навык испытывать терпение Джинни. Он к такому точно сейчас не готов. У Хёнджина совершенно другие планы: – Чани, ты что, реально готовить собрался? Ты издеваешься? Бан стоит спиной к Джинни, пытаясь скрыть смех и не сойти с ума от накатывающего возбуждения, но говорит твёрдое: – Разумеется! Мой божественный хорёк хочет, чтоб я торт на десерт приготовил. Как мне отказать? Хван настигает своего мужчину, хватает первый попавшийся сироп со стола, разворачивает Чана к себе, хочет что-то сказать, но в приоткрытый рот неожиданно попадает огромная виноградина. У Хёнджина аж глаза округляются от изумления. Хван обожает виноград и съедает, щурясь от удовольствия, на что получает делано-разочарованное: – Уууу... Делиться не учили? Так нравится, да? Окей, бери ещё, – Чан зажимает ещё одну ягоду в зубах. – Ага, – Хёнджин тянется, откусывая половину в мокром поцелуе, – не представляешь, как нравится. Не хочу делиться. И вот это тоже никому не дам, – Хван снова обнимает хёна, целуя, одной рукой отщёлкивает пробку с бутылки и, облокачивая Чана на столешницу, поливает сиропом его торс, что щекочуще ползёт от груди и ниже по прессу. Хван опускается к кубикам и слизывает (о, шоколадный!), двигаясь языком и губами вверх. Чан наблюдает с плохо сдерживаемым восторгом, кусая губы, а Хёнджин смотрит в глаза. – Слишком вкусно. Моя шоколадка! Хочу! Чан понимает всё – каждое движение навстречу: Хёнджин не может сказать «мой» напрямую, но говорит такими вот открытыми метафорами. Отвечает Бан страстным поцелуем, перед этим вымазав губы Хвана каким-то джемом. – Эта шоколадка хочет быть съеденной только тобой. Хёнджин улыбается, пошло облизываясь: – Мне обёртка мешает. Хван стягивает всю лишнюю одежду с хёна (его б воля, он бы вообще старшего не одевал), смотрит на наслаждающегося Бана, хватает сливки и взбалтывает, молча смотря на Чана. Тот не отстаёт: тоже берёт какой-то сироп в банке со стола, запускает туда пальцы, захватывая тягучую субстанцию, проводит по щеке и шее Хёнджина, покусывая любимое тело и слизывая сладость, играет языком, слыша мычание Джинни, берёт испачканные пальцы в рот и собирает остатки карамели. – Хёооон, ты предлагал мне торт со взбитыми сливками, я такое обожаю! – с этими словами Хёнджин выдавливает воздушную массу из баллончика прямо в рот и, не съедая, опускается с этим на стоящий член Чана. У того глаза чуть ли не из орбит выскакивают, и Бан просто прихлопывает себя по губам, пытаясь сохранить рассудок и вернуть на место падающую челюсть, потому что ощущения невероятные: – Джинни, ты что дела...о бооожеее!... Хёнджин и так мастер довести до предела, выписывая губами и языком такое, что Чану даже в самых смелых фантазиях привидеться не могло, а сейчас он вытворяет какие-то запредельные вещи – и, правда, играет с членом, словно с леденцом, а сливки добавляют интересных ощущений – от одного вида всего этого Бана просто уносит. Джинни не останавливается ни в ласке, ни в новых "добавках", когда чувствует, что Чан почти на грани, поднимается, не давая партнёру кончить: – Хочу тебя внутри, хён. – А не слипнется? – оба смеются, тяжело дыша, учитывая контекст происходящего – вопрос не в бровь, а в глаз. – А ты проверь, – Джинни снова «приправляет» хёна сиропом, вылизывая мускулистую грудь, заходит сзади и продолжает размазывать и тут же поедать прямо с Бана очередную сладость, говорит, – Ты же хотел булочек с кремом. Вперёд, – Чана уговаривать не нужно. Он, поворачиваясь, притягивает Хёнджина, нетерпеливо сдирая липкими пальцами домашние штаны и бельё, проходится языком по истекающему члену на "обратном пути" к хвановой шее и, когда достигает измазанных чем-то губ Джинни, тот произносит, – только их надо хорошо поджарить, хён. Чан закрывает глаза, поджимая губы – он всё ещё не понимает, как в Хёнджине одновременно уживаются нежный ранимый ангел и не ведающий границ пошлости демон: – Разве они не горячие? – а жаркие руки и губы гуляют по телу Хвана, Чан увлекается лаской, слушая стоны Хёнджина. – Недостаточно. Хён! Не тяни, я сейчас с ума сойду. – Это будет... аааауф... ммм... справедливо!.. Бан поворачивает Джинни спиной, не удерживается и начинает выцеловывать его плечи, лопатки, капает чем-то и слизывает вдоль позвоночника (ананасовый сироп? боже, серьёзно?), ласкает фаллос своего мальчика, а Хёнджин чуть не рычит от нетерпения: – Хёоооон, ну, пожааалуйста! – берёт руку Чана, направляя к ложбинке меж ягодиц, нашаривает что-то другой рукой, ругается, обнаруживая закончившуюся смазку, но тут же протягивает Бану бутылочку... кокосового масла, прижимается спиной к чанову торсу – они оба липкие, но именно сейчас от этого ещё больше заводятся, Хёнджин смотрит на хена жадно, – Чан, я сейчас взорвусь, ну, сделай что-то уже!!! А Чан... хитро улыбается, шепча в ухо: – Это тебе за стриптиз с мороженым. Думаешь, я забыл? Ты сегодня легко не отделаешься. Повернись. Давай, стой смирно и не шевелись. Хёнджин выпадает в осадок – он от такого Бана кончить сразу готов – настолько это горячо выглядит. Чан берёт в рот... виноградину и опускается с ней на пенис Хёнджина, перекатывая ягоду языком и губами по твёрдому органу, при этом зажимая член Хвана у основания. Джинни чуть не плачет – заходится стонами, дрожит, его на ногах держат столешница и бановы руки, потому как сам стоять уже не способен от дикого возбуждения. Бан фиксирует виноград в зубах, приближается к лицу Джинни, тот тянется за лакомством, но Чан тут же съедает, с ухмылкой облизывается и возвращается ртом к члену любимого. А Хван, загнанно дыша, спрашивает ошеломлённо: - Хёоон... ты где... такого... понабрался?... Охуенно... - Чан чуть смущён, поднимая глаза: - Захотел попробовать просто... Пока он изводит Хёнджина движением языка и губ, выливает на руку масло и тянется к заветному колечку мышц, стоит пальцу проникнуть в горячее нутро, как Хван кончает сразу с громким стоном прямо Бану в горло, даже не предупреждая, а Чан... следует сразу за ним совершенно неожиданно для себя. Хёнджин сползает на пол, но Бан, несмотря на то, что сам в полузабытьи от неожиданного и сильного оргазма – сначала целует "хорёчка", и тут же его поднимает, разворачивая снова спиной, но теперь у него цель совсем другая. Он кусает Хёнджина за аппетитные половинки, зализывает, проходится рукой по ложбинке, целует куда-то в копчик и, чуть наклонив мычащего Хвана, начинает лить масло прямо на это место, откуда оно стекает прямо к анусу. Бан дразнит дырочку пальцами, а Хёнджин, кусая губы, только стонет "пожалуйста". Когда Чан, наконец, начинает растягивать, не прекращает подогревать и без того разгоряченного донельзя Хвана: – Похоже, в меню сегодня булочки с маслом... Тебе нравится? – Очень, хён!! Ааауф... А тебе? – Мне безумно вкусно...Мой Джинни... Когда Чан доходит до третьего пальца – оба максимально возбуждены, а Хван уже скулит: – Хён, трёх достаточно, пожалуйста, так хочу! Чаанаа~ааа...аах… Бану самому уже невтерпёж, он хватает презерватив, лежащий на столе, бросает Хёнджину короткое – "поможешь?". Тот помогает, надевая контрацептив... ртом. – Боже... когда-нибудь ты меня добьёшь, Джинни. Чан затягивает в поцелуй, снова разворачивает Хвана. Бан дразнит, проходясь фаллосом между ягодиц, ещё раз проверяет пальцами – достаточно ли растяжки. – Хён, хён, погоди… Бан пугается, обнимает нежным захватом: – Мой хороший, что-то не так? Не нравится? – боится, что был недостаточно внимателен, недоследил за реакциями, но Хёнджин поворачивается с просьбой: – Пиздец как нравится, поцелуй ещё, Чани. Хён целует. Жадно, голодно. Словно Хван – вода в пустыне. Бережно прижимает к себе сильными руками. Хёнджин отвечает так же жаждуще и проникновенно: – Хочу тебя всего, хён. – Я твой, милый. – Весь? – Хёнджин кусает в шею, Чана это ведёт до белых пятен перед глазами, он запрокидывает голову, наслаждаясь лаской, выдыхает: – Абсолютно. – Докажи! – Хёнджинова ладонь смыкается длинными пальцами и скользит по члену Бана. Чан укладывает его на стол, закидывает одну ногу себе на плечо, понимает, что не хочет брать сзади, желает видеть каждую эмоцию, не отводить взгляд... Всё ещё беспокоясь, что причинит боль, спрашивает, проводя головкой члена по горячему отверстию: – Джинни, уверен? – Доверяй мне, я скажу, помнишь? Бан помнит. Входит осторожно, медленно, но на всю длину – как Хван любит, даёт привыкнуть – Хёнджин растянут меньше, чем обычно, но от узости ощущения ещё ярче. Хван стонет, другой ногой прижимая любовника: – Боже, хён, какой большой... Ммм мм... Ааауф... – Неприятно? Хёнджину, откровенно говоря, Чана в такие моменты аж треснуть хочется. Ну, вот как по его лицу и реакциям можно подумать, что ему неприятно?!! Но помнит, что его хён к таким фортелям в принципе не привык (но уже встал на путь истинный стараниями младшего, то ли ещё будет), да и вместе они не очень долго, он просто заботится, не желая никак навредить, и вот это – заводит аж до предела. – Я тебя покусаю! Мне охуенно! Чааан, ну, давай! – Это угроза или обещание? – Бан с улыбкой толкается под очередной стон, целует, рыча в чужие губы, – обожаю, как ты кусаешься. Мой хороший. Такой узкий, такой невероятный... Так потрясающе меня принимаешь. Чан начинает нежно, постепенно растапливая Джинни, растворяя в удовольствии, будто сироп в кофе. Кажется, всё слишком сладко, но это просто разнообразие вкусов, каждого понемногу, а вместе – идеальный набор. Чан не очень любит сладкое, ест по настроению (исключение – мороженое), и кофе совсем не пьёт, зато Джинни фанат и того, и другого. Медленный темп сменяется более резким и страстным, стоны превращаются в крики, рычание и скулёж, у Джинни слёзы блестят в предоргазменном жаре, а у Чана всё плывёт цветными пятнами перед глазами. – Джинни... Я... О боже... ммм я скоро… – Чан… Чан… Чааан... Аааауф, даа... – Хёнджин смотрит расфокусированно абсолютно, – скажи... Это совершенно необъяснимо для Бана, но когда Джинни шепчет, стонет или кричит бессвязные короткие просьбы в такие моменты, он его понимает, словно каким-то радаром, улавливая суть. Обычно Хёнджин просит назвать его "своим", но сейчас ему нужно слышать: – Люблю тебя, мой хороший. Хван цепляется руками за мускулистое тело хёна, который буквально душу вынимает своей звериной страстью и рваным ритмом. Чан достигает пика первым, помогает Джинни рукой, и Хёнджин догоняет почти сразу, впечатывая старшего в себя ногами, дрожит и кусает, стонет, целует, впивается цепкими пальцами в спину и плечи своего хёна. В реальность возвращаются довольно быстро и, когда Бан выходит под недовольные звуки, Хван, лёжа на столе, пытается притянуть к себе Чана, но тот тихонечко поднимает его: – Это не совсем удобно, милый. Иди сюда. Хёнджин, по обыкновению, вредничает, когда Бан несёт их в душ, стараясь не смотреть вокруг – как бы их не «накрывало» с Хваном желанием – каждый раз после таких вот экспериментов ему немного стыдно (пока что), что он имеет к этому непосредственное отношение. В ванной Джинни ластится и бормочет нежности Чану, пока тот занят приведением их обоих в порядок: – Хён, мне так понравилось, было так круто и… вкусно!.. А тебе? – Очень понравилось! Было интересно попробовать, так заводит! Но, похоже, я наелся сладкого на год вперёд, – Бан смеётся, – в смысле еды, а не тебя, разумеется. – В следующий раз попробуем не со сладким! – Ну, Хван в принципе быстро решает подобные вопросы, на что Чан заливается смехом, вытаскивая любимого из душа, берёт полотенце и спрашивает: – Как обычно? Хёнджин кивает, чуть отводя глаза. Это стало их маленьким интимным ритуалом после страстных активностей, если это не утро, когда обоим куда-то надо: Чан относит в душ, Джинни мило капризничает, моют и вытирают друг друга, но чаще это делает Бан, потому как Хёнджин после секса часто слишком растаявший, а затем Чан относит Джинни в спальню. Им безумно нравится. Вот и сейчас Хёнджин вытирает Чана, а тот его, потом Бан подхватывает Джинни и несёт в кровать, качая головой и прикрывая глаза, когда они проходят мимо кухни, а Хван посмеивается в ухо своему «рикше»: – Хён, зато мы сегодня постель не будем менять. – Будем. – Чан говорит с лукавыми огоньками в глазах. – Она чистая же! – Ага, я знаю. Будем. Попозже. – Чан укладывает на кровать драгоценного хорька. До Хёнджина доходит, что имеет в виду «самый горячий хён». Обычно это он «ненасытный кролик», удивляющий своими аппетитами партнёра. А тут вон оно как сегодня. Сказать, что Хёнджин доволен – ничего не сказать. – Мммм, Чааани, хочешь ещё? Бан целует жарко, обнимает крепче, ласкает разнеженное тело любовника: – Ага. А ты? Устал? – Хён. – Хван ведёт по щеке напротив, а Чан замирает, внимательно наблюдая, готовый остановиться в любую секунду: – Мм? – Я очень хочу. Продолжение ночи – нежное и томное, как ни странно, обходится без замены постельного. Утро – насыщенное: совместная уборка кухни с игривыми подколами Хвана и довольной, но ещё несколько смущённой улыбкой Чана, совместное приготовление завтрака, за которым они вместе удивляются количеству сообщений в созданном ими чате, откуда они почти сразу же пропали, сообщив цель сего сборища.