Этюд в багровых тонах

Романтика! От загадок до высокопарных бесед. Диалогов о всяком, о пятом, десятом, размытых и мутных, как пар на стекле…       Тишина. Абсолютная тишина. Беззвучие — божественный подарок для личности, страдающей проблемами с концентрацией. Для человека, чей голод невыносим, для существа, чья жажда крови откликается зудом по всему телу. Ночь и закрытое настежь окно преклонили колени перед Уэнсдей, помогая отвлечься от пошлых желаний и уединиться с непрекращающимся потоком здравых мыслей. Энид, к счастью, в комнате не было, та что-то упоминала о ночевке с Йоко. Аддамс во время игры ничего не слышала, но точно знала, что соседка заходила: ее выдали духи, которые она нанесла перед уходом. Отсутствие бдительности сыграло Уэнсдей на руку, и она записала интересное наблюдение в блокнот: «Я ничего не ощущаю рядом с Синклер, когда погружена в игру на виолончели. Никакого привкуса, ни дурманящего запаха, ни физической потребности впиться в ее горло».       Лицо Уэнсдей, бледное и спокойное, резко выделялось в толще темноты. Единственным источником света был фонарик, которым она быстро водила по страницам, наспех глотая плохо пропечатанные буквы. Содержание книги ограничивалось десятью дневниками, обладатели трех из которых все еще были живи. Первая рукопись открывала завесу тайны на происхождение вампиров. В 1674 году двадцатилетний Адольф Розенберг вместе с Альфредом Гюнтером и Хансом Швидецки, его близкими товарищами, в разгаре попойки создал священную триаду. Так на территории нынешней Германии образовалось закрытое общество «Schwarzes Kreuz» или же «Черный крест», предводителем которого являлся сам автор дневника Адольф Розенберг. Троица изгоев была вынуждена скрывать свои силы, как и все остальные потомки неверморцев в те времена. Им приходилось вести отшельнический образ жизни и терпеть насмешки, открытую неприязнь со стороны общества, в глазах которого их поведение было диким и странным. Тогда они не могли контролировать природный дар, поэтому частая коммуникация была физически опасна как для окружающих, так и для самих друзей. Но годы шли, силы, бедность, потеря рассудка напряженно росли, и они пришли к выводу, что им осточертело подобное положение дел. Триада осознала свою уникальность. Гюнтер был фортисом, обладал нечеловеческой силой, выносливостью и зверским аппетитом, но не умел контролировать и подавлять агрессию. Швидецки был горгоной, мог одним махом на время превратить человека в груду камней; змей прятал под шляпой, но сам не раз коченел во время купания. Розенберг обладал способностью аннигиляции: разрушал молекулы объектов при прикосновении. Специальные перчатки тогда не придумали, и он не раз случайно уничтожал вещи в своем доме. Адольф признался друзьям, что сильно злится на «обычных» людей и искренне не понимает, почему с такой силой они вынуждены отсиживаться в тени. Он высказал идею о том, что их дар — высшая форма человеческого развития, а «лишенные способностей людишки» должны бояться таких, как они, должны преклоняться перед ними. Розенберг жаждал власти, перемен, и товарищи его полностью в этом поддерживали. Основав закрытое общество, триада пришла к мысли, что просто истребить ближайшее население — жалкая и низкая цель. Жители начнут сопротивляться, власть об этом узнает и вторгнется в происходящий хаос, уверенности в победе у них не было. Да и желали они отыскать подчинение, а не строить империю на пустующей земле. Тогда Швидецки предположил, что им необходимо найти способ подчинить людей против их воли, но добровольно. Адольф, в свою очередь, терзался мыслями о большей идее. Он зациклился на теме уникальности, сверхчеловека и размышлял о том, как оставить главенствовать на земле только таких существ, как они, которые были бы связаны одной кровью. Долго ломать голову не пришлось, и уже в 1675 году, одним дождливым вечером, Альфред Гюнтер отыскал черную ведьму, по непонятным причинам охотно согласившуюся им помочь. Она предложила триаде сделку: друзья добровольно отдают управление своими силами в ее руки, а взамен ведьма создает из них сверхсуществ, объединенных одной кровью и способных подчинить своей воле любое создание. Время поджимало, силы росли, а идея Розенберга с корнем вросла в сознание, поэтому товарищи немедля заключили сделку.       «Завершив ритуал, эта маленькая, сгорбленная женщина произнесла последнюю фразу: «Вампиризм значит — безумный порой, голодный и злой постоянно», — и исчезла», — прочитала шепотом Уэнсдей и протяжно выдохнула. Аддамс с ранних лет знала эту историю, но по сей день ее мучал вопрос о том, куда пропала черная ведьма и для чего ей нужна была чужая сила. Она потушила фонарик, отложила книгу и подошла к окну. Запустила свежий воздух, глубоко вдохнула и только сейчас почувствовала металлический привкус на губах. Уэнсдей увлекался чтением и не заметила, как клыки вылезли и поранили нежную кожу. К сожалению, у нее не было способности к быстрой регенерации тканей и органов, так как она активировалась только после полного обращения. Аддамс присела у открытого окна и задумалась над содержанием третьего дневника, с которого начала чтение. Выбор был обусловлен желанием в первую очередь изучить рукописи потомков триады. Она выделила для себя пару важных моментов: 1. Первым человеком, которого она укусит, должен быть кто-то случайный, незнакомый, кто-то, с кем она определенно точно больше не будет пересекаться; 2. Ей стоит опасаться оборотней, ибо их кровь для вампиров не смертельна, но ядовита; 3. Стоит отдавать предпочтение не вампиризму, а дару провидения, именно оно должно быть главенствующей силой; 4. Стараться избегать крови животных, так как она лишь усиливает голод. Помимо прочего там еще было пару деталей про то, как спасаться от солнечного света, но об этом она была достаточно осведомлена. Уэнсдей носила зачарованное предками фамильное кольцо. Огненное светило не было способно сжечь заживо вампира или убить его напрямую, но значительно ослабляло силы до той поры, пока они полностью не иссякали. Сейчас солнце не представляло угрозу Аддамс, но после обращения кольцо как никогда понадобится.       Уэнсдей закрыла окно, забралась обратно в постель и принялась размышлять о содержании следующих трех дневников, разглаживая пижамные штаны. На основе текста она сделала еще несколько полезных выводов: 1. Чтобы побороть голод и научиться контролировать его, необходимо придумать примерное расписание кровопийства, как это делают люди, принимая пищу три раза в день; 2. Чем больше ты подавляешь голод, подавляешь свою природу, тем сложнее сдерживаться; 3. Воздержание сводит с ума; 4. Если ты влюбишься или привяжешься к человеку, которым питаешься, то после его ненамеренной гибели будешь страдать и скорбеть в разы сильнее, чем обычные люди, возможно, никогда больше ни к кому не притронешься и погибнешь; 5. Чрезмерное использование гипноза разрушает рассудок жертвы; 6. Ранки на шее зарастают за три дня; 7. Алкоголь усиливает голод; 8. После обращения чувства обостряются, приступы агрессии учащаются, справляться с этим помогает медитация и любимое занятие. Уэнсдей перебрала факты в голове, закрыла глаза и представила, как медленно впивается укушенному Ксавье в горло. Ткань штанов смялась под напором сжатых ладоней, а шея начала мокнуть. Глазные яблоки лихорадочно забегали, дыхание участилось, сердце забилось быстрее. Пульс перестал работать в ритм классической мелодии и отчеканивал драм-партию клубной композиции. Она крепко сжала челюсть и распахнула глаза. Приподнявшись на локтях, Уэнсдей начала мысленно перечислять комбинации попавшихся за день чисел, сделала пару глубоких вдохов и выдохов. Сердцебиение замедлилось и Аддамс довольно улыбнулась, обнаживши постепенно скрывающиеся клыки.       Четыре других дневника подытожили мозговой штурм Уэнсдей: 1. Вампир может умереть либо от истощения, либо от воткнутого в грудь кола, выточенного из яблони и смазанного кровью другого вампира; 2. Взрыв тоже уничтожает вампира, потому что разрывает его плоть, но если останки возможно собрать воедино, то регенерация способна вернуть его к жизни. 3. Черных ведьм больше никогда не встречали; 4. Если есть вынужденная потребность подавить природный инстинкт, то единственный выход — выпить спрятанный запас крови; 5. Со временем голод ослабевает; 6. Отречься от вампиризма невозможно, диета сведет с ума, а демонический облик возьмет верх над разумом и всем человеческим; 7. Не существует единой формулы жизни вампира; 8. Они не способны оплодотворять друг друга. Подумав о последнем пункте, Уэнсдей издала короткий смешок. Она не помнит ни одного момента, когда не то чтобы влюблялась, а хотя бы испытывала толику симпатии. Если не лгать, то внимание и комплименты ей льстили, обострялась жажда заставить объект побегать, помучиться, но не более того. Уэнсдей хмыкнула, потерла подбородок и подметила, что реальный вампиризм создал внутреннего энергетического вампира. Жалела ли она когда-нибудь о своем поведении? Определенно, нет. Ни гормоны, ни взросление не повлияли на ее видение. Желание влюбиться по сей день не стучалось в закрытые двери разума. Отношения между родителями были до тошноты приторными, крепкими, теплыми, но их непрошедший подростковый период только отталкивал Аддамс. Уэнсдей дернулась, мысленно коснувшись оголенного провода, и взяла в руки книгу, принявшись перечитывать первые два дневника, принадлежавших до сих пор не отошедших в мир иной Адольфу Розенбергу и Хансу Швидецки.       Рукопись Розенберга она знала наизусть еще с детства, в ней не было ничего, кроме описания появления вампиризма. А вот записи Швидецки оказались самыми объемными и полезными. Ханс наиболее точно рассказал о самых темных сторонах вампиризма и недвусмысленно подсказал, как можно без вреда подавлять наиболее грязные желания. Из его рассуждений Уэнсдей кое-что подметила: 1. Избавиться от вампиризма действительно нельзя, а сойти с ума слишком просто, но свести к минимуму количество потребляемой крови и желание впиться кому-то в горло возможно: 2. Медитация бывает разной: одна может лишь усилить вампирское начало, другая — усилит человеческое начало; 3. Не всем представителям их рода можно доверять, несмотря на сплоченность сообщества; 4. Н*ркотические вещества подавляют вампиризм и не вызывают зависимость у таких существ, как они; 5. У всех вампиров различаются пищевые предпочтения; 6. Мораль лишает рассудка; 7. Адольф обезумел (на данный факт указывают лишь намеки); 8. Обращаться стоит как можно скорее, как только в определенном возрасте организм того потребует; 9. Кровь вампира способна исцелить людской организм; 10. Человек с дарами чар перестает контролировать себя рядом с вампиром, а у последнего же усиливает голод даже после насыщения. Уэнсдей еще раз прокрутила в голове последний факт, с досадой взглянула на кровать соседки, перевернулась на живот и прокричала в подушку. Через несколько минут Аддамс уснула.       С той ночи прошло около двух недель. Уэнсдей старалась избегать Энид, для игры на виолончели выбирала время, когда Синклер не было в комнате, вставала раньше, а в саму обитель приходила поздно, возвращалась только для того, чтобы переночевать. Она не знала, что чувствует Энид из-за такой резкой перемены в их еще толком не зародившихся взаимоотношениях. Да и ей сейчас, откровенно говоря, было все равно. Мистер Алигьери выслушал мысли Уэнсдей после прочтения дневников, настоял на том, что количество сеансов медитации необходимо увеличить, хотя, признаться, каждое погружение лишь больше роднило с вампирским началом, нежели успокаивало. А потом профессор пропал. Поговаривают, что он на время уехал в город для решения каких-то неотложных дел. Связывала ли это Аддамс с появлением еще одного вампира? Безусловно. Вот только Уэнсдей осталась одна со своим голодом и стопкой литературы. На замену утренних занятий вызвалась сама директриса Уимс. Та вела себя с подопечными чуть строже, но ровным счетом ничего не смыслила в медитации, поэтому предоставляла эти минуты полностью во владение ученикам. В этот период Аддамс и начала практиковать другую методику. Она все ближе и ближе была к тому, чтобы выделять человеческое начало во время медитации, а не погружаться во тьму.       Уэнсдей практически дошла до пика гармонии со своими силами, когда услышала голос Ларисы. Она нехотя распахнула глаза и поднялась, отряхивая комбинезон. Миссис Уимс нависла над ней, как грозовая туча, но такое ощущение, скорее, возникло из-за разницы в росте. Ее лицо выглядело напряженным, в глазах директрисы играли чертики, но их блеск выдавал искрящее чувство какого-то воодушевления.       — Уэнсдей, в Вас что-то изменилось. У Вас, верно, получается? — негромко произнесла Уимс и легонько коснулась плеча еще не обратившегося вампира.       Уэнсдей пожала плечами, поправила косички и взглянула на загрязнившиеся носы ботинок.       — Полагаю, что я начинаю понимать, как это работает, — уверенно ответила Аддамс и облизнулась.       Тогда Лариса подошла ближе, осторожно взялась за плечи Уэнсдей, заставляя ту, задернув голову, приковать взгляд к глазам директрисы. Ей очень хотелось отшагнуть назад, но она осталась на месте и уверенно смотрела в бушующий омут напротив.       — Я считаю, что ты готова.       — Простите?       — Ты точно готова к обращению.       — Вы так думаете?       Миссис Уимс огляделась, выпрямилась и завела руки за спину, намереваясь уходить.       — Сегодня. Все должно произойти сегодня вечером, уважаемая Уэнсдей Аддамс, — бросила напоследок директриса и спешно покинула задний двор.       Уэнсдей озадаченно хмыкнула, провела языком по только что вылезшим клыкам, прищурилась и широко улыбнулась. В груди вспыхнула ядерная смесь позитивных и опасных чувств.       Впервые за две недели после ужина она сразу же вернулась в комнату, где впервые за это же время встретилась взглядом с Энид. Уэнсдей отвернулась и нырнула в ванную комнату. Она расплела косы и погрузилась в толщу ледяной воды. Ей не хотелось много думать, размышлять о предстоящем, она просто желала взбодриться, подогреть демонические эмоции, принять сущность в холодном и чистом облике. Взглянув на девственное лицо в последний раз, она тяжело вздохнула, сжала кулаки и покинула ванную. Уэнсдей чувствовала, что поток вопросов в голове соседки наконец шумно выльется, как только та откроет дверь. И она была права.       — Ты куда-то собираешься? — натянуто спокойно начала разговор Энид.       Аддамс не ответила, подошла к тумбочке и на всякий случай сняла фамильное кольцо.       — Уэнс? — уже менее мягко произнесла Синклер.       Уэнсдей легонько стукнула по деревянной поверхности, глубоко вдохнула и протяжно выдохнула. Она медленно села на кровать и сложила руки на коленях. В глаза собеседницы смотреть не стала.       — Да… я ухожу. Не знаю… не знаю, как долго меня не будет, — Аддамс сказала это тихо, с небольшими паузами.       Энид прокашлялась и намеревалась встать, но осталась на месте. Соседка начала тревожно кусать губы, нервно потрясывая ногой. Она резко заломила заколку и вновь выпрямила, а после еще несколько раз повторила это действие. Уэнсдей взгляд не поднимала, ей и без этого было жутко некомфортно, накаляющаяся атмосфера обволакивала воздух, начинала душить. Если бы она все-таки хотя бы на секунду посмотрела на соседку, то увидела бы скопившуюся влагу на глазных яблоках Синклер.       — Уэнсдей, что происходит? — хрипло, но чуть повысив голос, спросила Энид.       Не нужно обладать способностью провидения или сильным чувством эмпатии, чтобы понять, что вопрос не был связан только с ночной вылазкой. Она определенно точно говорила обо всем, что происходит последние две недели.       — Энид, у меня нет времени, — куда-то в пустоту бросила Уэнсдей, сжав колени.       В эту же секунду натянутая струна с треском лопнула. Синклер старалась, искренне старалась быть осторожной, тактичной, уважать чужие чувства, но всему существовал предел. И она не выдержала. Она больше не могла мягко вторгаться в пространство Уэнсдей. Ей осточертело улыбаться, предпринимать ничтожные попытки тихо поздороваться, поинтересоваться состоянием Аддамс, когда в ответ она встречала только холодное равнодушие и тотальное игнорирование. Если они и пересекались в коридоре академии, то вторая стеклянно смотрела куда-то сквозь, проходила мимо и даже не обращала внимание на Энид. Убеждаться в том, что Уэнсдей — не призрак, не плод фантазии, помогала только мелодия, доносившаяся по вечерам откуда-то извне, разбредающаяся по зданию безмолвной молитвой.       — Да кто ты, черт возьми, такая? Чем я тебя так обидела? — пронзительно прокричала Энид и подорвалась с места.       Уэнсдей резко перевела взгляд в бушующий океан напротив, распахнув рот от неожиданности. Брови нахмурились, а руки сжались в кулаки. Она нервно сглотнула и выпрямила спину. Дышать стало еще тяжелее, а сердцебиение участилось.       — Энид, я… — неуверенно начала Уэнсдей.       — Нет, нет, говорить сейчас буду я, — выплюнула сквозь зубы соседка и подошла ближе. — Мы живем вместе, но тебя я почему-то никогда не вижу, а если и замечаю, то ты делаешь вид, будто меня не существует! Аддамс, ты социопатка? Единоличница? Странно, но в первый день знакомства ты не произвела такого впечатления!       — Синклер, я… — безрезультатно вмешалась Уэнсдей.       Пленяющие, гипнотизирующие глаза наполнились до краев яростью. Она плескалась о белки и разливалась искрами гнева по стерильно надраенному полу. Такой пугающей и злой однокурсницу Аддамс еще не видела. Энид медленными, но уверенными шагами наступала ближе, быстро и рвано дыша.       — Прекрати! Это больно, Аддамс. Это мерзко, Аддамс. После каждой нашей встречи в коридоре мне будто бы хочется отмыться от грязи. От липкой, неоттирающейся грязи.       — Позволь объяснить.       — Что, проблемы с доверием? Причина, конечно же, иронично не во мне, да?       — Да, Энид, да. Послушай.       — Что, Аддамс?       — Энид, я…       — Господи, Аддамс!       Синклер подошла слишком близко, грозно нависла и как-то зверски проследила за взглядом Уэнсдей. Вымышленные струны виолончели одна за одной противно лопались, откуда-то возникшая минорная гамма фортепиано басом долбила по черепной коробке. Уэнс почему-то захотелось исчезнуть, раствориться в ночи, закрыть уши и забыть о том, что происходит. Сердце вырывалось из груди, костяшки пальцев трещали, ботинки быстро отстукивали незамысловатый ритм, а картинка начала расплываться под краской темноты. Она торопливо выдыхала и вдыхала через нос, плотно сжав челюсти. Глазные яблоки лихорадочно бегали по адской бездне напротив, рисовали треугольник от глаза к глазу, к губам и обратно. Десна безостановочно зудели, пока клыки не пробились сквозь стиснутые зубы. Геометрическая фигура ускользнула из вида, когда потемневшие зрачки сфокусировались на обнаженной шее. Всему есть предел и терпению вампира тоже. Металлический привкус вновь горячо полоснул по носоглотке. Кто-то будто бы насильно распахнул рот и залил туда полную чашу крови, а чья-то рука грубо запихивала таз с ванильным мороженым прямо в желудок, выдавливая туда же полный тюбик горького шоколада.       Уэнсдей подскочила с кровати, цепко схватив одной рукой горло Синклер. Та будто бы обмякла под напором, ее тело казалось невесомым. Аддамс сильнее сжала пальцы и махом протащила тряпичную материю по комнате. Она грубо, со стуком прижала Энид к стене и приковала безумный, расширенный взгляд к полившемуся ручью напротив. Их лбы столкнулись, ноги соседки теперь не касались пола, а сама Уэнсдей казалась выше, будто бы обнажила запечатанную внутри души демоническую ипостась и распахнула дьявольские крылья. Она с болью закусила губу и второй рукой обхватила запястье судорожно брыкавшейся Энид, прижав его чуть выше головы блондинки. Аддамс будто бы пригвоздила бессмысленно болтающееся тело к холодному камню. В эту минуту не хотелось вспоминать ни комбинации чисел, ни уроки медитации. В это мгновение разум не кричал об осторожности, а природная сущность только насмешливо поддакивала действию.       — А теперь, — Уэнсдей помедлила, голос показался чужим, — слушать будешь ты! — громко и уверенно рыкнула, как животное, Аддамс.       Энид плакала. Нет, она рыдала. Синклер негромко всхлипывала и стонала от жестких прикосновений ледяной стали наручников. Соседка дрожала от разрастающейся боли, бессилия и нечеловеческого страха. Зрачки Уэнсдей окончательно почернели, а губы озарила кривая, ядовитая улыбка.       — Ты кто? Моя потерянная и обеспокоенная родственница? А я для тебя кто? Лучшая подружка? Сестра? Я — незнакомка, которая по воле случая оказалась с тобой в одной блядской комнате. Не твое дело, что и по какой причине со мной происходит. Не твое дело, где и с какой целью я пропадаю. Если мне того захочется, я могу никогда с тобой не общаться. Ты для меня такая же незнакомка. Две недели назад о твоем существовании я даже не знала. Так что же должно измениться сейчас? Тебе плохо от игнорирования? Иди и поплачь в жилетку или глупую шапку твоего не менее глупого парня. Отстань от меня, не трогай меня, не приближайся ко мне! Злишься? Злись! Боишься? Бойся! Посмакуй во рту, поверь на слово и пойми, милый ангел, что я обращаюсь с тобой так для ТВОЕГО же блага! Я…       Уэнсдей протараторила это гневно, в лихорадочном припадке. Еще немного и у рта бы определенно выступила пена. Но в момент какая-то неясная, ослепляющая энергия взяла верх над силой Аддамс, и она отпрянула, как ошпаренная. В голове закружили вертолеты, Уэнс побарабанила по черепу, испуганно взглянула на упавшую на пол соседку и выскочила из комнаты.       Поздняя ночь была неспокойная. Листья деревьев противно шелестели, дождь водопадом хлестал по размякшей земле. Ветер завывал угрюмую, таинственную мелодию. Природа тревожилась, и лишь одна единолично воцарившая луна спокойно наблюдала за Уэнсдей сквозь сгустившиеся тучи. Аддамс тоже наблюдала за ней. И не только за ней. В сердце что-то злорадно шевелилось. Кончики пальцев приятно покалывало. Местами застревая в земляной кашице, Уэнсдей хищно следовала за потерявшемся парнем. Желтовато-красный диск будто бы специально освещал свежие следы и ненароком протаптывал зверю путь. Она потеряла жертву из вида, но верно полагалась на обострившиеся рецепторы.       Наконец турист, спрятавшись от дождя за массивным деревом, остановился и забегал пальцами по экрану смартфона. Уэнсдей скрылась за противоположным стволом, злорадно ухмыльнулась и прищурила глаза. Пару минут она просто наблюдала за загнанным в клетку зверьком, смакуя постепенно учащающееся сердцебиение. Пламя внутри медленно разгоралось, а дыхание ежесекундно тяжелело. Уэнсдей вышла из-за дерева, намеренно сломав под ногой ветку. Действие не осталось незамеченным, турист тут же повернул голову в ее сторону. Аддамс ехидно улыбнулась, облизнула пересохшие губы и проглотила настолько сладкую в этот момент слюну.       Шаги были размеренными, она оттягивала момент, наслаждаясь сокровенным мгновением. Парень оглядел ее настороженно, но с толикой надежды опустил телефон. В ответ Уэнсдей закусила губу, вновь изодрав нежную кожу только что обнажившимися клыками. Где-то глухо прогремела вспышка грома. Взгляд замылился, черная краска заволокла глазное яблоко. По всему телу прошелся табун мурашек, но далеко не от холода или страха. Через пару шагов она оказалась возле приветливого, но явно растерянного парня. Где-то за их спинами ударила молния.       Уэнсдей глубоко вдохнула, погружаясь в этюд ноток травы, пота и металлической жидкости. Взгляд примагнитился к аппетитно бьющейся вене. Органы сладостно закололо. Пора. Аддамс одной рукой впечатала бедного парня в ствол дерева и, облизнув клыки, резко впилась в его шею.       Вы когда-нибудь чихали? Или, быть может, испытывали настоящий оргазм? Черт знает, что там когда-либо ощущала Уэнсдей, но ничего не сравнится с той секундой, когда она сделала первый глоток крови. Безмятежное наслаждение рекой разлилось по венам, в ушах что-то зазвенело, она инстинктивно закатила глаза, а веки, подергиваясь, прикрылись. Аддамс вспотела, грубее, сильнее прижала парня к дереву. По мышцам прошлась легкая дрожь. Уэнсдей, до этого томимая жаждой, вытягивала кровь так, будто бы в жизни ничего не пила.       Она жадно глотала кровь, пока в голове что-то не щелкнуло. Аддамс резко отстранилась, небрежно скинув туриста на мокрую землю. Похвально. Остановилась Уэнс вовремя. Непринужденно вытерев рот рукой, Уэнсдей наклонилась и прошептала в ухо четкое: «Ты потерялся в лесу и споткнулся. Очнулся только через день. Обвязанный на шее платок будешь носить ближайшие три дня. Твоя кожа чиста».       Аддамс вновь взглянула на луну, а после посмотрела на время: час пятьдесят пять. «Грехопадение, так грехопадение», — сатирически выплюнула она и направилась в академию.