Если какой-нибудь факт идет вразрез с длинной цепью логических заключений, значит, его можно истолковать иначе
Кабинет миссис Уимс, просторный и уютный, больше напоминал студентам уединенную комнатушку, созданную для сессий с психологом. Если Лариса вызывала к себе ученика, то это редко сопровождалось беспокойством о грядущем разговоре. Директриса была женщиной опытной, властной и строгой, и последнее не мешало неверморцам в большинстве случаев говорить о ней с теплотой. Просто она так умела. Умела держать всю академию в узде, но узды касалась мягко, с исключительным подходом. Уимс любила Невермор, как свой родной дом. У нее не было ни мужа, ни детей, и она брала заботу о воспитании новоиспеченных студентов в свои руки, как настоящая мать. Как мать опекала, всегда подставляла крыло и, конечно, бранила.
Вот только сейчас красная краска на мебели кабинета не вызывала привычного восхищения. Воздух был сперт, а пестрое убранство хладнокровно душило Энид, примерно так же, как Аддамс прошлым вечером. Пальцы все еще немного тряслись, в горле застыл болезненный ком от выплаканных слез, а лицо припухло. Розовая бандана послушно и скомканно валялась в кармане комбинезона. Синклер осторожно провела подушечкой пальца по багровой полосе на шее, оставленной дьявольской хваткой Уэнсдей Аддамс. Запястье до сих пор ныло. Соседке потребовалось время, чтобы прийти в себя. После выходки Уэнсдей она еще около часа безостановочно рыдала, облокотившись о каменную стену. Любой шорох пугал, поэтому Энид заперла всевозможные замки, свернулась калачиком в постель и обессиленно уснула, так и не решившись выключить свет.
Лариса терпеливо ожидала, когда ученица заговорит и объяснит, что происходит. Не успела директриса насладиться утренней тишиной перед занятием, как Энид вбежала в кабинет, заперла дверь и, не произнося ни слова, спешно села. Она нервно кусала губы и дергано озиралась по сторонам. Уимс заметила, с какой силой Синклер сжимает и царапает мягкую обивку кресла. Она встревоженно, медленно подошла к студентке и, внимательно рассматривая ее шею, попыталась коснуться дрожащего плеча. В ответ Энид дернулась и задышала быстрее. Тогда директриса нахмурилась и села напротив, готовясь к нелегкому разговору.
— Мисс… Миссис Уимс, — хрипло начала Синклер, — мне ст-страшно, переселите меня.
— Энид, милая, что произошло? — четко, нежно спросила Лариса, стараясь не выдавать волнения.
Студентка прерывисто вздохнула, смахнула ладошкой пробежавший по щеке ручеек и приподняла голову, указывая на багровый след на горле. Уимс нагнулась и прищурила глаза, гипнотизируя пострадавший участок кожи.
— Это сделала Уэнсдей Аддамс? — не вопросительно, а больше утвердительно сказала Лариса.
— Я… — Синклер остановилась и сглотнула, — я н-не знаю, мы просто… просто повздорили, а потом… потом она прижала м-меня к стене, вцепилась в шею. Я плохо помню, но… но было т-так больно, у нее такие х-холодные пальцы, но так жгло.
— Энид, милая —
— Она… она хотела меня з-задушить? Од-одной рукой подняла. Так еще смотрела, глаза у нее какие-то… черные прям были. Я не могу так. Я не хочу с ней жить. Ст-странная она, и я боюсь ее. Что с ней? Кто она?
— Энид, сладкая, сейчас не волнуйся. Ты в безопасности, со мной. Расскажи, как все было, — мягким, успокаивающим тоном произнесла Лариса.
Синклер поежилась, подогнула колени и отрицательно замотала головой. Она опустила голову, обхватила ноги руками и спряталась в спасательную позу. Директриса выпрямилась и сочувственно взглянула на ученицу. Затем Лариса неспеша поднялась с места и присела рядом с Энид.
— Энид Синклер, милая, Вы позволите мне самостоятельно узнать детали произошедшего? Обещаю, мои прикосновения не принесут боли, — прошептала миссис Уимс.
— Мгм, — одобрительно промычала Энид.
Лариса легонько коснулась макушки студентки и начала разыскивать необходимые воспоминания. Приходилось пробираться сквозь темные дебри. Столько боли, трагедии и одиночества было в этой маленькой головушке. Но крошечный, иногда тускнеющий костер мыслей об Уэнсдей Аддамс наконец вспыхнул в зрительном образе директрисы. Она увидела все: от первой встречи до вчерашнего происшествия. По ее телу пробежали мурашки, а энергия потихоньку покидала силу. Лариса, успокаивающе проведя по волосам студентки, отстранилась и озадаченно взглянула на часы. «Что же вас так деструктивно притягивает, вампиренок?», — подумала Уимс.
— Энид, милая, я переселяю тебя к Йоко. Обещаю, я не позволю Аддамс приближаться к тебе. Не в ближайшее время, — задумчиво произнесла директриса.
— Я… А что с ней? Кто она, черт возьми, такая? — недовольно, но облегченно поинтересовалась Синклер.
— Энид, крошка, не упоминай в моем присутствии черта. Вообще не произноси этих слов, — сквозь зубы процедила Лариса. — Тебе нужна помощь, я отведу тебя в кабинет медсестры.
— Но…
— Терпения, мисс Синклер. Подумайте о здоровье.
— Я не понимаю.
— Энид, послушайте, — тверже и громче произнесла директриса. — В данный момент имеют значение только синяки на Вашей коже. Я хочу убедиться, что с Вами все в порядке. Я понимаю Ваши чувства, но оставьте волнующие Вас вопросы мне. Очевидно, у мисс Аддамс есть сила, о которой нам ничего пока неизвестно. Я не буду с Вами это обсуждать. Терпения, Энид. Терпения.
— Глаза… почернели…
— Энид, я не заприметила ничего подобного. Полагаю, состояние стресса сказалось на тебе в тот момент. Боюсь, что воспоминание ложное.
— Странно.
— Прошу, просто проследуй со мной к врачу.
Уэнсдей распахнула глаза, и по сетчатке тут же больно ударил яркий свет. Она крепко сомкнула веки и проморгалась. Настенные часы противно тикали, отбивая до тошноты выверенный ритм. Духота обволакивала каждый миллиметр помещения, что в совокупности с желтым, гадким мерцанием лампы усиливало рвотные позывы. Голова гудела, да и вообще общее состояние сильно смахивало на похмелье. Она шмыгнула носом. Чертов апельсин. Жуткая вонь цитрусового фрукта осела в носоглотке: отчего-то Аддамс с детства на дух не переносила этот аромат.
«И где я?», — пролетело в мыслях Уэнс.
— Уже проснулись? Доброе утро, — ответил на ее немой вопрос профессор Алигьери.
Уэнсдей, приподнявшись на локтях, повернулась в сторону источника звука. Преподаватель, запихивая в рот дольку апельсина, учтиво улыбнулся. Она наконец оглядела комнату. Окна маленького кабинета были плотно завешены зелеными шторами. Стол, на который облокотился Крампус, потерял величину за стопками запыленных книг. По периметру елочного паркета валялась куча папок, коробок и прочего мусора. На облезлых дверцах шкафов висели большие металлические замки. Постель, на которой она лежала, разила больничным стиральным порошком. Благо, хотя бы белье было чистое.
Уэнсдей села и вопросительно взглянула на преподавателя. По воздуху на пару секунд пробежали темные, зернистые пятнышки. Передние зубы слегка ныли. Он кинул кожуру в мусорку и, отряхнув руки, подошел ближе.
— Не переживайте, не пугайтесь, Вы в моем кабинете. Я всегда присматриваю за юными вампирами после обращения. Мы давно так работаем с миссис Уимс, — спокойно, по-доброму проинформировал Крампус.
— Я толком не помню, как оказалась здесь, — проронила Уэнс.
— Все в порядке, это абсолютно нормально, через пару минут остаток воспоминаний вернется.
— И что было после того, как я проследовала в сторону академии?
— Ничего особенного. Я ждал Вас у ворот здания, встретил и привел сюда, чтобы уложить спать.
— Почему голова так гудит и меня тошнит?
— Вампирское похмелье, Аддамс, — рассмеялся Алигьери. — А если серьезно, то это побочный эффект обращения. Организм перестраивается, насыщается новыми элементами, привыкает к инородной жидкости. Вас помутит еще некоторое время, но облегчить задачу можно опохмелившись.
— Опохмелившись?
— Да, на этот случай у меня в холодильнике запрятаны небольшие пакетики собственной крови.
Уэнсдей скептически нахмурила брови и с усилием встала с кровати. Вертикальное положение тела повысило приступ тошноты. Она тяжело сглотнула и подошла к холодильнику. Крампус молча наблюдал за ней. Открыв холодильник, Аддамс тут же закрыла его.
— Нет, это как-то неправильно, — прошептала Уэнс.
— Не беспокойтесь, в этом нет ничего неправильного. Я работаю на ваше благо, моя кровь ничем не отличается от крови любых других людей, — успокаивающе произнес профессор.
— Не могу.
— Я делаю это добровольно. Вы же читали книгу. Я храню кровь только для таких дней и редких случаев, Вы не впадете в зависимость. Выпейте.
Уэнсдей прокашлялась и открыла пакетик с багровой жидкостью. В нос ударил запах железа, отчего зубная боль тут же притупилась. Рецепторы обострились, но уже не сопровождались манией разорвать упаковку в клочья и жадно потребить содержимое. Она поднесла ее к губам и сделала первый глоток. Рвотные позывы тут же улетучились. Как только она опустошила пачку, Аддамс полегчало. Тело вновь напиталось силой, голова вернула трезвость сознания. Ничего более практически не болело.
— Вот и славно, — заключил профессор Алигьери.
В ответ Уэнсдей посмотрела на запертую дверь и завешенные шторы.
— Кстати, об этом… — строго начал Крампус, — Уэнсдей Аддамс, где Ваше кольцо?
— Оно… оно в комнате, в моей тумбочке.
— А почему оно там, а не на Вашем пальце?
— Не знаю, я боялась потерять его или еще чего.
Мистер Алигьери тяжело выдохнул и сложил руки на груди.
— Прошу, не снимайте его больше. Не знаю, есть ли в комнате Энид Синклер, поэтому схожу за ним один, подождите меня здесь.
Услышав имя соседки, Уэнс встрепенулась. Воспоминания о содеянном электрическим разрядом прошлись по черепной коробке. Она виновато закусила губу и обняла себя за плечи.
— Как она? — глухо, но тревожно спросила Уэнсдей.
— Вы о чем? — с ноткой испуга произнес Крампус.
Не успела Аддамс ответить, как профессор отвлекся на уведомление в телефоне. Он прочел содержимое, глубоко вдохнул и потер переносицу.
— Я Вас понял. Жить будет, правда, с душевной травмой, — нервно усмехнувшись, ответил Алигьери. — Через недельку-две следы пропадут. Директриса Уимс поговорила с ней и отвела в медкабинет. С произошедшим между вами я разберусь чуть позже. Не корите себя сильно, я и не такое наблюдал за годы работы.
— Она добрая, наивная, Энид этого не заслуживает. Сделайте так, чтобы она со мной не пересекалась.
— Миссис Уимс уже об этом позаботилась. Вам пока действительно не стоит контактировать. Но, Уэнсдей, мы с Вами справимся, уверяю. Не надо сейчас жалеть себя, жалеть Энид и плакаться. Случилось то, что, вероятно, в любом случае произошло бы. По крайней мере, Вы нашли в себе силы, чтобы не допустить укус. Вы — вампир. Да и, поверьте, я сочувствую Синклер, но не стоит ее недооценивать, она сильная, — заключил Крампус и ушел.
Утреннее занятие по очевидным причинам отменилось, поэтому территория заднего дворика была пуста. Сейчас жизнь в него вдыхали только легкое дуновение ветра и оживленные диалоги воронов. Так Уэнсдей и оказалась здесь, с интересом наблюдая за драматичной птичьей беседой. Она не пошла на лекцию, и ноги сами привели Аддамс в уединенное место, куда-то, где сейчас спокойно. Ей было необходимо слиться со своими мыслями, глубинно обдумать все произошедшее, недавнее обращение.
Уэнсдей легла на чуть притоптанную траву и уставилась на серое небо. Такое же серое, как облако ее мыслей. Пчелиный рой рассуждений в голове устроил бурные дебаты. Безостановочное жужжание сплеталось с нескончаемым карканьем. Но вороны не мешали. Напротив, они будто бы разделяли нелегкое мгновение, подсказывали, куда направить бурлящий поток. Уэнсдей расположила руки под затылком и закрыла глаза. Еле ощутимый поток воздуха донес до органов обоняния травянистый аромат чего-то тонкого, свежего, как морской бриз. Она была одна, одна ментально и физически, — так необходимое в эту минуту ощущение.
Уэнсдей сконцентрировалась на звуке, на запахе и монологе сознания. Тут же откуда-то возник образ родного дома. Пустого, но все еще живого дома. Она стояла у входной двери в то время, как сильная, притягивающая энергия манила внутрь. Уэнс вошла, и необъятное тепло, призрачные, крепкие объятия окатили раскаленной водой тело. Ох, как же она избегала чрезмерной тактильности, но в ней же временами необъяснимо нуждалась. Аддамс сейчас бы все отдала ради заботливых, успокаивающих прикосновений матери и отца. Пускай ненадолго, пускай на те пару секунд, что позволит. Мираж повел ее дальше, спешно проводил в собственную комнату. Виолончель в углу, золотистые семейные портреты у стола, печатная машинка, аккуратно расставленные книги, ароматические свечи с вишневыми нотками, металлическая двуспальная кровать — и другое нескромное убранство предстало перед глазами так реалистично, так согревающе. Уэнсдей сосредоточилась. Она пригляделась к оставленному у машинки листу и прочла содержимое:
«День, который близился так долго, наконец настал. Кто был тот парень? Несмышленый турист? Да и черт с ним. Накаляющееся возбуждение натянулось до предела и с треском оборвалось, высвобождая томимое удовольствие. Жаль, что пришлось ждать столь продолжительно. Никакие семейные рассказы и книги не передадут испытанных ощущений. Его страх и отчаяние в совокупности с моей жаждой сотворили дотоле невообразимое. Пить… снова хочется пить. Я жадно глотала кровь и никак не могла насытиться. Ты, Уэнс, прекрасно справилась. Теперь ты точно начинаешь все понимать. Кончики пальцев приятно покалывало, как во время игры на виолончели. Да и вкус. Вкус был такой сладкий, такой бодрящий. Клыки вонзались в тонкую кожу так мягко, с аппетитом прокалывали плоть. А чего только стоит сила? В это мгновение по-настоящему ощущаешь себя сверхсуществом. Передо мной, маленькой, худенькой девушкой, крупный парень становился беспомощным ребенком. Ужас, отстукивающий скачущим сердцебиением, заставил инстинктивно вжать его в дерево настолько сильно, насколько это возможно. Сущность — есть сущность. Но слепо предаться вампирской стороне, предоставить возможность заглушить все другое, свести с ума? Нет, с ней нужно идти рука об руку, выстроить партнерские взаимоотношения. Она должна быть частью меня, а не доминирующей оболочкой. Я вовремя остановилась. Кровь — мое питание, и воспринимать человека необходимо, как обычную еду, а не загнанную в угол добычу, люди не должны погибать. Нужно как можно скорее пересечься с другими студентами, чтобы понять, насколько сильно меня поменяло обращение. В дневниках упоминалась одна лазейка: корми демонов по расписанию. Что же, стоит начать руководствоваться рукописью».
В момент текст вспыхнул. Пепел хаотично разлетелся по комнате, но пару обугленных остатков листа осели около виолончели, приковывая взгляд к только что материализовавшемуся куску бумаги. Буквы не были напечатаны, они были написаны от руки черными чернилами. В помещении стало темнее, руки начали дрожать, Уэнсдей еще раз взглянула на картину и осторожно подняла белоснежный листок. Она бегло прошлась по содержимому и, успокоившись, медленно прочла ровные, старательные полосы строк:
«ЭНИД? ЭНИД… Что я наделала? Мне жаль, жаль, жаль! Я не хотела. А почему жаль? Я сделала все, чтобы оградить от себя. Да какая, к черту, разница, это — моя сущность, она сама виновата, я же не лезла. Да, черт возьми, нет, нет, нет! Так нельзя. Нельзя. И что теперь? Ее прекрасные глаза будут тускнеть и слезиться при виде меня? Я же хотела, чтобы она не подходила… ПОЛУЧИТЕ — РАСПИШИТЕСЬ. Черт, теперь под ее забавной розовой банданой будут заживать синяки? Из-за меня? Нет, это не я, я бы никогда не тронула ее, это все проклятая ДЕМОНИЧЕСКАЯ СУЩНОСТЬ. Ну почему она такая милая, такая наивная? Любой другой просто ушел бы в сторону, видя мой холод. Но не она. Не она. Я не хотела причинять ей физическую боль, право, не хотела. Я же бросила Энид, как тряпичную куклу. Просто ушла. А что еще было делать? Это была не Уэнс, нет. Это был разъяренный вампир. Да и что происходит? Почему поселили именно с ней? Профессор же прекрасно знает, как наши силы влияют друг на друга. Ну не было мест, ну расселили бы. Но все не так, не так. Мы не можем дружить, не может жить вместе. Я не понимаю. В дневниках писали, что ни такой человек, как Синклер, ни я не можем контролировать силу рядом друг с другом, но что-то здесь не так. Не так. Откуда привкус моего любимого десерта? Я еще почувствовала… Я не знаю, она будто бы подсознательно могла подчинить мою волю. Мне почему-то в момент захотелось бороться не с ее словами, а с неизвестной энергетикой. Я ощущала доминирование, власть, и этой власти вампирская суть стремилась поддаться. Ей же и противилась. Не понимаю. Не понимаю. Я-
— И ты просто спокойно здесь лежишь? — злостно прокричал нависший над Уэнсдей Петрополус.
Родная картинка по щелчку пальцев испарилась, растворилась в глубине тревожащего звука. Аддамс резко распахнула глаза, сердце бешено застучало от испуга. Лицо студента перекосилось от злости. Она резво поднялась, постепенно приходя в себя. Уэнсдей быстро, тяжело задышала и хмуро уставилась на парня.
— Аякс?
— Ты видела, что натворила? Энид в медпункте! У нее ужасные багровые полосы на коже. Ты себя в руках держать не можешь?
— Аякс, я не хотела.
— Да кто ты? Ну не можешь вести себя нормально, так не приближайся к ней!
— Мне жаль. Я не хотела ее трогать. Я бы никогда-
— Ты бы никогда — что? Не сделала бы то, что уже сделала? Нет, нет. Мне плевать. Чтобы я тебя никогда рядом с ней не видел!
Змеи под его шапкой противно шипели, норовили вылезти из-под фиолетовой ткани. Да и чувства в груди Уэнсдей начинали закипать. Она была злее, чем могла бы обычно быть в подобной ситуации. Коготки царапали тонкую кожу ладоней, разыгрался аппетит. Аддамс в ту же секунду осознала, насколько она голодна. Не было жалости, исключительно ощутимая злость на Аякса, а в глаза бросались только вздувшиеся вены парня.
— Что, тоже будешь меня душить?
— Аякс…
Уэнсдей не выдержала, просто собрала волю в кулак и убежала.
Энид была в безопасности, из кабинета медсестры ее отпустили. Поэтому Лариса в срочном порядке вызвала к себе Крампуса. Он на продолжительное для академии время отправился в город, и теперь Уимс ждала от него подробностей расследования. Да, профессор Альигьери отправился в поездку для того, чтобы разузнать информацию по вампиру, укусившему Ксавье, как и предполагала Уэнсдей, но новости были неутешительными.
— Лариса, я ничего не раскопал, — тихо произнес профессор, потягивая стакан дорогого виски.
— Что значит — ничего, Крампус? Быть не может, чтобы ты говорил что-либо про абсолютное
ничего, — миссис Уимс сказала это так же тихо, но нервно и удивленно.
Преподаватель встал, глухо прокашлялся и подошел к окну. Веснушчатая россыпь звезд искусно рисовала знаки на чернеющем небе. Времени до отбоя было еще достаточно, поэтому свободные студенты разбрелись по разным уголкам территории. Громкая болтовня молодых людей смешивалась с каким-то отсутствием покоя. Покоя как снаружи, так и внутри души Алигьери. Он пребывал в городе с целью раскрытия личности болтающегося по миру вампира. Определенно. Но копать по местам, в которые Крампусу точно не стоило бы лезть, тоже являлось важной целью профессора. А это не та вещь, о которой директрисе надо было бы знать. Кому-либо знать.
— То есть ты хочешь сказать, что не обнаружил никаких зацепок?
— Именно это я и сказал.
— И что же? В академии вампира нет. Такого быть не может. Уэнсдей Аддамс это бы поняла.
— Верно, Лариса, я не думаю, что очевидно прибежавший к нам вампиренок учится или когда-либо учился в Неверморе.
Директриса подошла к преподавателю и брезгливо хлопнула его по плечу. Она осмотрела студентов с какой-то материнской заботой, теплотой. Звезды запылали ярче, а тьма увереннее заволокла некогда ясное небо. Она знала, что Крампус что-то недоговаривает. Всегда знала. Но не лезла в его голову, не искала ответов, он вел и ведет верную службу в стенах академии. Все остальное Лариса не собиралась выяснять. Чужие секреты, личностные кризисы и головоломки ей были ни к чему. Проблем с даром более, чем хватало. Легкий холодок от ее пальцев для других людей сопровождался болезненными приступами мигрени для нее.
— Лариса, я думаю, что мы имеем дело с достаточно взрослым существом. Но не понимаю, что он хочет этим сказать.
— До признаков снега еще далеко, а на голову нам он или она уже свалился. Во всяком случае, я сделаю все, чтобы защитить своих подопечных.
Аддамс была рядом. Нет, не у кабинета, а под окном. Благо вампирские вещички обостряли органы слуха. И почему-то этот диалог заставил ее почувствовать как угрозу, так и яркое желание разобраться в сложившейся ситуации. Сознание желало выяснить, кто причастен к укусу Торпа. Вампирское чутье руководило чувствами, и их было не перекрыть.
Кстати, о чувствах. Наконец наступило самое время для ужина. Уэнсдей взглянула на циферблат внешних часов каменного здания в серебряной окантовке. Время было ровно семь часов, сорок минут. «Забавно», — подумала Аддамс. «Семь, как полнота, ведь история творения завершилась седьмым днем покоя. А сорок, как символ относительной завершенности и пространственной законченности видимого мира, ведь сорок дней продолжалось наводнение во времена всемирного потопа», — тут же промелькнуло в ее голове. В конце концов, все сводилось к одному изречению. Мысль была ясна, как никогда. Расписание — важная составляющая вампирской стабильности.
Уэнсдей отправилась на поиски ужина. Подсознательно ее тянуло к тому самому человеку. Ну а кто она, чтобы противиться сознанию? Так Аддамс вышла на след Аякса Петрополуса. Чуйка привела ее к одинокой беседке, где она и нашла заблудшую овечку. Сначала Уэнсдей не узнала причудливого парня, ведь тот снял проклятую шапку, обнажая запрятанную силу горгоны. Но она не испугалась. Напротив, возбудилась еще больше. Глупый, потерянный человек, кажется, плакал или молился непонятно кому. Молитвы были услышаны, поэтому сам демон покинул Ад, чтобы явиться к Аяксу в лице новоиспеченного вампира.
Уэнсдей плотно закрыла глаза, улыбаясь во весь рот и обнажая окрепшие клыки. Она действовала осторожно, тихо, прислушиваясь к каждому шороху, и природа помогала достичь желаемой цели. Прикоснувшись к прогнившей древесине, Аддамс вдохнула полной грудью и почуяла привкус железа. Она медленно провела языком по зубам. Энергия внутри нее спешно росла. Пора.
Уэнсдей вслепую приблизилась к объекту, тот не успел произнести и слова прежде, чем острые клыки вонзились в шею.
Сытая и потерянная, Уэнс направлялась в свою комнату. Как только человеческая сущность обличалась, становилось тяжело дьявольски размышлять. Теперь его было жалко. Бедный, злой и перепуганный парень получил по сомнительным заслугам. Агрессия, всплески яда и желания улетучились, а оттого стало неприятно. Не то, чтобы в полной мере, но в ребрах все-таки что-то зудело.
Рассуждения длились недолго, ведь дверь в комнату была приоткрыта. Сделав шаг, Уэнсдей так и осталась стоять в дверях. Ее парализовало отчаяние и страх.
— Энид? — вполголоса, тревожно произнесла Аддамс.
Соседка не ответила, она молча продолжила собирать вещи, но теперь в ускоренном темпе.
— Энид, прости…
Синклер застегнула последнюю сумку. Она медленно развернулась, обнажая красное, заплаканное лицо. Пару секунд та смотрела обиженным, потускневшим и боязливым взглядом. Наконец, схватив оставшиеся вещи, Энид пулей выбежала из комнаты, с силой толкнув Аддамс в плечо. Но, не дойдя до лестницы, неуверенно остановилась.
— Ты хотела быть одна, Уэнсдей? Так будь одна!
