Затопь

Вечер наступил как-то неожиданно, внезапно, будто где-то щёлкнули огромным всемирным выключателем или опрокинули на Затопь полную чернильницу. В сгустившихся сумерках Артур едва ли видел дальше вытянутой руки, запутанные узкие улочки показались ему безвыходным лабиринтом. Если бы не Кипятильник, у него точно не было шансов отыскать обратную дорогу самостоятельно. Артуру казалось, что он нагрузил на летние санки Кипятильника совсем немного дерева, но, чтобы сдвинуть их с места, потребовалось приложить немалые усилия. Кипятильник тоже впряглась в повозку, ухватилась за верёвку рядом с ним, но помня о её травме, Артур старался тянуть один. Было тяжело. У Артура даже мелькнула абсурдная мысль, что выловленное из моря дерево осталось привязанным невидимыми нитями к непрозрачным тёмным глубинам, и теперь море не хочет отдавать свою добычу, тянет дерево обратно, спутывает ноги тем, кто пытается его унести. Если отвлекаться на всякую ерунду, шагать было легче, так что он продолжал крутить в голове эту картинку, переставляя ноги и стараясь не обращать внимания на усталость. Но какой-то частью сознания он, видимо, фиксировал то, что происходит вокруг. Рефлексы сработали быстрее осознания, и он рванул в сторону, бросив «санки», увлекая Кипятильника за собой. И только спрятавшись в тени проулка, он осознал, что произошло. — Да какого чёрта?! — удивилась Кипятильник, но Артур шикнул на неё: — Тише! Там кто-то есть! — Где? — Кипятильник хмурилась, но голос всё же немного понизила. — Я видел кого-то впереди, — прошипел Артур. — Человека. — И что? Даже если кто и есть, — проворчала Кипятильник, — а по-моему, нет никого… — Меня ищут, — напомнил ей Артур. — А теперь тихо, пожалуйста. Он изо всех сил напряг слух, пытаясь разобрать шаги, шорохи, чужое дыхание. Затопь одновременно казалась слишком тихой, и одновременно вся полнилась негромкими звуками: едва слышно шумел прибой, где-то поскрипывала на ветру дверь, над головой прошелестела крыльями то ли ночная птица, то ли летучая мышь. Ничто не указывало на присутствие рядом кого-то кроме них с Кипятильником, но Артур упорно продолжал вслушиваться и всматриваться в пустоту. Вообще, конечно, он не мог знать наверняка, что ищут именно его; точнее даже, что его вообще ищут. В конце концов, что его догадаются искать в Затопи. Но всё же прямо сейчас он ругал себя за беспечность: совсем не скрываясь, не прячась, он болтался по улице целый день, даже уснул на солнце, рискуя быть обнаруженным! Да и теперь так глупо бросил посреди улицы «санки» с плавняком — и дурак догадается, что владельцы этого чуда прячутся где-то поблизости. Однако, кто бы ни скрывался во тьме, он не торопился ловить Артура. Может, Кипятильник была и права. Может, ему просто померещилось. Может, там никого нет. Одновременно с этой мыслью у входа в проулок мелькнула тень, и Артур вжался в стену, стараясь слиться с окружением, стать невидимым, превратиться просто в ещё один элемент сложной мозаики Затопи. Хотелось зажмуриться, но он заставлял себя не закрывать глаза, только дыхание задержал и, кажется, даже сердцебиение замедлил, чтобы никто не услышал. Это не стук сердца, это просто шум прибоя… — Никто тут за тобой не гонится! — громко повторила Кипятильник, и Артур вздрогнул. Прошла пара секунд, но в проулок никто не сунулся. Голос Кипятильника невозможно было не услышать, значит, наверное, таинственная тень действительно оказалась плодом артуровой фантазии — и страха, что уж говорить! Или, запоздало сообразил он, это просто ещё какой-нибудь житель Затопи, просто бредущий по своим делам. Или призрак бывшего жителя Затопи, которого поглотило море. Артур непроизвольно поёжился и наконец отклеился от стены. — Наверное, мне показалось, — согласился он. — Прости. Пойдём обратно. — В Затопи полно народу, и всем им на тебя плевать, — фыркнула Кипятильник. — Многие держатся одиночками или даже группками, но не контактируют с другими. Если ты кого-то увидел — ты просто кого-то увидел. Сделай вид, что не заметил, и пройди мимо. Кипятильник первой вернулась к своим летним санкам. Артур постарался отогнать прочь вообще все мысли и сконцентрироваться только на движение: одна нога вперёд, вторая, левая, правая, снова левая… Резь в руках от верёвки, вес дерева за спиной… Он не заметил, как добрался обратно, сообразил, только когда перед ним замаячила знакомая выкрашенная в голубой деревянная дверь — она действительно успела стать знакомой и привычной, хотя прошёл всего-то день. Артуру казалось, что они с Кипятильником не провозились на берегу и часа, но он не мог знать наверняка, ни часов, ни телефона из дома он прихватить не успел, так что время перестало иметь значение, минуты и секунды стали бессмысленной абстракцией. День поделился на самые базовые первобытные отрезки: до полуденного солнцепёка и после, перед наступлением полной темноты, до того, как зажгутся звёзды… Электричества в доме не было. Не то чтобы Артур не предположил этого раньше, скорее убедился в своих интуитивных догадках. Свет в окнах дрожал и мигал, словно от включенного телевизора, но приглушённая яркость и тёплый оттенок не оставляли сомнений, что источником был живой огонь. Последним рывком, финальным приложенным усилием Артур и Кипятильник дотащили свою ношу до забора заднего двора. Там обнаружилась абсолютно неприметная калитка — несколько разномастных досок, оказывается, сидели на скрипучих и ржавых, под стать водяной колонке, петлях. Вталкивать добытый плавняк во двор Артуру пришлось уже в одиночестве: Кипятильник одним неудачным движением посадила со своих санок в ладонь здоровенную занозу. — У тебя прямо талант, — не удержался Артур. — Да ерунда, — отмахнулась Кипятильник. — Сейчас вытащу, к утру уже всё заживёт. Ты сможешь сложить дрова сам? — Думаю, справлюсь, — кивнул Артур и снова не сдержался, поддел: — Только обойдусь без травм. — Самый умный, да?! — взвилась Кипятильник, живо напоминая о причине получения такого прозвища. — Прости, — спешно повинился Артур. — Сама вытащишь занозу или помочь? — Как-то до твоего появления тут все справлялись, — буркнула Кипятильник. Дверь отворилась, во двор вышла Ида. — О, да вы целую гору приволокли! — обрадовалась она. — Сегодня прям день отличного улова! У вас дрова, Фархат поймал крабов, Макс притащила целый мешок… — Солнышко притащил Артура, — едко перебила её Кипятильник. — И мне — прекрасную стекляшку! — видимо, сочтя приобретения равноценными, Ида с гордостью выудила из сумки отбитое горлышко артуровой бутылки, о которой он уже совершенно успел позабыть. — Говорю же: день отличного улова! Кипятильник, похоже, обиделась, что её сарказм пропал всуе, так что дёрнула плечом и, протеревшись между Идой и косяком, ушла в дом. Артур остался один на один с горой дерева и дружелюбием Иды. — Просто перекладывай всё сюда, под навес, — показала она на приподнятую каменную площадку, возможно, фундамент какого-то сарая или другого хозяйственного строения, прикрытый сверху натянутым брезентом. — Сейчас быстро всё раскидаем. Она ухватилась за обкатанную морем доску и пристроила её с краю, к уже имеющейся под навесом небольшой кучке такого же плавняка. Артур прислонил к ней бывшую спинку стула. Ида подлогу разглядывала каждый плавняк, вслух размышляя о том, чем мог он быть до того, как оказался в море, — или частью чего. По её словам выходило, что все доски раньше принадлежали исключительно пиратским кораблям или сундукам с сокровищами, в самом крайнем случае — высоким красивым маякам, освещающим путь в ночи. Странное дело, но под эти разговоры Артур и в самом деле справился быстро — в основном именно он, потому что Ида больше развлекала, чем помогала. Разобравшись с делом, Артур уже привычно ополоснулся под колонкой, обтёрся футболкой и натянул её на себя — опять мокрую, но с каждый разом всё более грязную. — Надо всё-таки тебе дать другую одежду, — заметила Ида, критично разглядывая его с ног до головы. — Я не хочу брать одежду Фархата! — чуть более резко, чем требовалось, обрубил Артур, и только потом сообразил, что прозвучала фраза не очень хорошо. — Макс притащила целый мешок барахла, — Ида закончила ту мысль, на которой её четвертью часа ранее прервала Кипятильник. — Наверняка там и для тебя что-нибудь найдётся. В доме уже все были в сборе. Горел камин, погружая комнату в бурлящий суп из сполохов света и пляшущих теней. Из-за просоленного дерева кромка пламени отливала зеленью. На столе выстроились рядком крошечные приземистые свечи, явно самодельные, разлитые в яичные скорлупки, крышки от пивных бутылок и створки мидий. В их свете Фархат колдовал над ладонью Кипятильника — видимо, помогал избавиться от занозы. — Мы закончили, — непонятно перед кем отчитался Артур. — Мы поняли, — Макс шагнула к столу, выставила на него стопку глубоких мисок, таких же самодельных и разномастных, как и те тарелки, на которых обедали днём. — Ты проголодался? До её вопроса Артур даже не задумывался на этот счёт, но только сейчас понял, как в желудке пусто. — Да! — отозвался он с таким жаром, что даже тихий Солнышко не выдержал, прыснул. — Тогда давайте есть, — согласилась Макс и чуть наклонилась к Фархату и Кипятильнику: — У вас как дела? — Тоже как раз закончили, — Фархат выпустил руку Кипятильника, даже, кажется, немного отодвинулся от стола. — Лилли будет жить. — Как будто мне твоё разрешение для этого требовалось, — проворчала Кипятильник. Макс легко потрепала её по волосам. Ида водрузила на стол тусклую медную кастрюлю с торчащим из неё половником, и вместе с Макс они быстро разлили по мискам густую похлёбку с сильным рыбно-йодистым ароматом. При тусклом освещении Артур не мог разобрать, что именно плавало в его тарелке; так что решил не задаваться вопросами, а сразу есть. Вкус у похлёбки оказался под стать аромату — морской, солоноватый и очень насыщенный. Какие-то части блюда Артуру удавалось опознать: крупно порезанные перья зелёного лука, кажущиеся чёрными в полумраке комнаты, разваренный рис, куски крабового мяса — об остальных ингредиентах он не задумывался. Какая разница, что именно ешь, если так вкусно? Он в жизни не пробовал ничего подобного, несмотря на то, что мама неплохо готовила, да и морепродукты на их столе появлялись частенько, всё же сказывалась близость города к морю. Впрочем, воспоминания о том, прежнем времени, приходили с трудом, как будто издалека. Артуру казалось, что он покинул привычную жизнь не меньше суток назад, а недели, месяцы, возможно даже годы. Время в Затопи словно текло своим, особым образом. Он влился в эту неспешную отлаженную жизнь горстки сквоттеров, как будто нырнул в прохладную чистую лагуну посреди ясного дня: краски померкли, звуки стали далёкими и гулкими, движения замедлились — и всё это сложилось в непередаваемое удовольствие. В такие моменты хочется застыть ненадолго в этой толще воды, не шевелясь и задержав дыхание, выждать хоть немного в этом подвешенном космическом состоянии — и Артур точно так же расслабился, завис посреди Затопи, позволил ей поддерживать себя на плаву. Где-то в глубине души он знал, чувствовал, что скоро придётся пошевелиться, оттолкнуться ногами, поплыть к поверхности, чтобы не захлебнуться и не утонуть — но пока хватало воздуха, он не собирался лишать себя удовольствия раньше времени. В этот раз посуду собрал и ушёл мыть Солнышко; расслабленный и разомлевший после ужина, Артур не стал пытаться снова взять всё на себя. В конце концов, Кипятильник заметила справедливо: как-то они раньше справлялись и без него. Из приоткрытой двери раздавался негромкий плеск и тянуло сквозняком, который ещё сильнее дёргал пламя в очаге, сбивал с толку пляшущими по стенам тенями. Откинувшись на спинку стула, Артур разглядывал нарисованные на стене глаза: казалось, именно в таком неверном свете они внимательно оглядывают дом, его обитателей и обстановку, а то и вот-вот подмигнут загадочно, поймав взгляд Артура... Макс переместилась к самому огню, и в его свете разложила вокруг себя какие-то тряпки, обрывки тесьмы, катушки и нитки. Артур отстранённо и невнимательно следил, как она то и дело совмещала что-то одно с другим, как будто бессистемно, поддаваясь лишь каким-то внутренним порывам. Она негромко мурлыкала под нос что-то немузыкальное, и эта нескладная мелодия почти гипнотизировала Артура. Ида на противоположной стороне стола вытряхнула из своей сумки горсть битого стекла и принялась раскладывать осколки в одну ей понятную мозаику. Кипятильник с Фархатом на некоторое время выпали из поля внимания Артура, а потом вернулись снова, устроились перед очагом, недалеко от Макс; Кипятильник дополнительно зажгла рядом с собой керосиновый фонарь, направив его свет на Фархата. Тот упёр на пятку ногу, мало закрытую татуировкой, и что-то совсем тихо объяснял Кипятильнику, так что мурлыканье Макс и треск огня в камине сделали его слова неразличимыми. Серьёзно выслушав, Кипятильник кивнула. Свет фонаря отразился на металле в её руке, к негромким звукам добавилось механическое жужжание, Кипятильник склонилась над ногой Фархата. Артуру потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что в руках у Кипятильника тату-машинка. Поймав взгляд Артура, Фархат истолковал его по-своему, ответил на незаданный вопрос: — Тут записаны слова, которые я так и не сказал, а должен был, — он покрутил чёрными по локоть руками, махнул в сторону такой же непроглядно чёрной по колено ноги и уточнил: — Только буквы не по порядку. — Да не дёргайся ты, — вполголоса попросила его Кипятильник. Закончив с одной буквой, она переместилась к щиколотке, Фархат вытянул ногу, чтобы ей было удобнее. — А почему у всех есть прозвища, а у тебя нет? — не то чтобы Артура это в самом деле волновало, просто вопрос как-то сам собой вывернулся, упал с языка. — Да зачем ему, — фыркнула Кипятильник, не отрываясь от работы. — У него само имя звучит так, будто тряпка на ветру полощется: «фархат-фархат-фархат!» Тот только развёл руками, будто бы признавая её безоговорочную правоту. Артур задумчиво покрутил на языке звуки, попытался думать о них не как об имени, а как об образе, аналогии. Колокольчик не проговаривает «динь-динь», кружка не становится на стол с отчётливым «стук», а человек не падает на пол с явным «бух» — последнее он, к сожалению, помнил лучше, чем хотелось бы. Так что, поспешил продолжить мысль он, тряпка вполне может полоскаться на ветру со звуком «фархат». В общем-то, похоже. — Тоже хочешь себе прозвище? — негромко уточнила Макс, не поднимая головы от своего шитья. Какое-то мгновение Артур колебался. Может быть, если она — Макс Полтора Обморока — придумает ему кличку, он будет с удовольствием носить её, как верная собачонка, отзываться и бежать по первому зову… — Не хочу, — сказал он. — Если само потом какое-нибудь прилипнет, то ладно, а специально — не хочу. Он перевёл взгляд на Иду и обнаружил, что она внимательно изучает его сквозь одно из своих стёклышек. Вернулся Солнышко, неожиданно легко втащил в дом таз с чистой посудой, принялся распихивать её по полкам, изредка задевая чем-то друг о друга — глина при этом приятно негромко стукала. Этот звук вплетался в общий фон дома, в далёкий, неслышный отсюда прибой и такой же далёкий и неслышный отсюда шум машин города. Один маленький дом в Затопи завис сейчас посреди всего мира, сам по себе и сам в себе. За окном успела сгуститься совсем уж непроглядная тьма, из окон тянуло прохладой. В такое время куда приятнее сидеть у тёплого очага, чем таскаться по улицам, оглядываясь, не гонится ли за тобой кто. И лучше не думать о том, что не менее приятно было бы сидеть дома, завернувшись в плед, и ждать, пока вернётся с работы мама. Этой жизни всё равно больше не было, так что Артур запретил себе думать об этом. Он был здесь и сейчас, и это его устраивало. Не худший вариант из возможных. Солнышко покончил с посудой и устроился рядом с Макс, прильнул к её спине, прикрыл глаза. Артур ему самую малость позавидовал: был бы он помладше, тоже смог бы так запросто обнимать Макс; а с другой стороны, был бы он младше — и без того нулевые шансы обратить на себя её внимание стали бы отрицательными. Так можно хотя бы тешить себя беспочвенной надеждой. Зажав иголку в губах, Макс извернулась, изогнула руку, неловко погладила Солнышко по голове и вернулась к шитью. Кипятильник набивала следующую букву несказанных слов Фархата — на этот раз в середине лодыжки сзади, ему пришлось лечь на живот, растянуться по полу, чтобы Кипятильник могла дотянуться. Ида ловко крутила между пальцами свои стекляшки, они поблёскивали в свете огня. Артур скрестил руки на столе, опустил голову на локти, наблюдая за всем происходящим разом. Тяжёлая свинцовая усталость навалилась на него, прижала к земле, не позволяя даже шевелиться. Глаза слипались, Артур моргал всё реже и медленнее, и не заметил, как уснул.