Lily of the Blood Valley

Сбивая ноги о каменные выступы, Леви нёсся прочь через густой лес, не видя ни зги перед собой и умудряясь уклоняться от сухих и колючих веток в самый последний момент. Дыхание перехватывало от ледяного воздуха, и сердце готово было выскочить, колотясь уже где-то в глотке. Его ежедневные тренировки спасали ему жизнь, но именно сегодня он оступился и попался на глаза, выполняя последний заказ. Он нёсся вперед, цепляясь руками за стволы деревьев, не испытывая ни страха, ни сожалений, потому что он должен вернуться домой. Он так давно не был дома. Пятки и пальцы ног, которых он уже почти не чувствовал, были в кровавых мозолях. Пробираясь через топи и трясины, ноги то и дело увязали в глинистом дне, и ледяная вода просачивалась в трещинки кожаных изношенных сапог. На бегу задирая голову, ассасин искал в ночном небе полярную звезду, чтобы не потеряться и не остаться в лесу на ночь. Если он не выберется, то просто замерзнет до окоченения из-за промокшей одежды и отсутствия хоть какой-то провизии. В лесу еды за монеты не купишь. Беги. Кроны деревьев мельтешили перед глазами и закрывали лунный свет, и Леви почувствовал, что выдохся, когда небо на мгновение расчистилось, и он наконец увидел самую яркую звезду, указывающую ему путь на север. Беги. Грязь вперемешку с сухими иголками хвойных деревьев прилипала к подошве сапог, утяжеляя ход. Еще немного. Миновать лес, а там до деревни уже рукой подать. И тёплые объятия матери, чьи плечи были покрыты колючим шерстяным платком, пропахшим ароматом хлеба, станут не просто сном в болезненном бреду. Шаг, и покрытый инеем камень проскользнул под весом ноги. Оступившись, ассасин упал на бок и плечо пронзила острая боль, ударом молнии пронизывая до ключицы. Край рыхлой земли осыпался и начал утягивать за собой. Кубарем катясь вниз, Леви ощущал торчащие из земли коренья, которые безжалостно избивали, впиваясь то в спину, то в бедра, то прямо в голову. Он пытался зацепиться хоть за что-нибудь, но земля вперемешку с мелкими камешками падала вместе с ним, попадая в зажмуренные глаза и просыпаясь сквозь пальцы, раздирая ладони до крови. Нет. Нет. Нет. Кое-как собрав ноги вместе и локти по бокам, Леви втянул голову в плечи, но не успел сделать и вдоха, как лицо пронзила острая, разрывающая плоть боль, а за ней тупой удар в живот. Тело наконец перестало крутить, и Леви распахнул глаза, почувствовав запах стылой земли и… вонь сгнившего мяса. Боясь пошевелить конечностями, он попытался проморгаться, но песок на ресницах безжалостно раздирал глазные яблоки и забирался под самые веки. Стряхнув грязь с рук о и без того грязные брюки, Леви попытался протереть глаза, из которых теперь слёзы лились ручьем. Запах тухлятины уже перемешался со знакомым металлическим, и ассасин выставил дрожащую руку к свету луны, обнаруживая, что растирал по глазам не только слёзы, но и кровь. Безжизненно уронив руку на землю, он приподнял веки, чтобы видеть хоть что-то. Песок, что набрался в глаза, вытекал вместе со слезами и кровью. Леви медленно смаргивал его, стараясь не думать о боли. Дыша ртом, он с облегчением слушал тишину леса, редкую возню в траве и ещё торопливый стук собственного сердца. Ни шагов, ни голосов, ни топота копыт. Значит, смог уйти. От бесконечных ударов о выступы, камни и корни деревьев болело все тело. Болело так, что хотелось выть во все легкие, но ассасин лишь тихо скулил, как загнанный в угол зверь, трясясь от бесчисленных ран и холода, что забирался под кожу на смену отступающей тревоге. Измученные веки постепенно опускались, а пульс замедлялся. Пар изо рта выходил всё реже, и Леви закрыл глаза, подтягивая ноги к груди и обнимая руками живот. Так тихо. Не спи. Ассасин силился снова открыть глаза, но будто даже это маленькое движение было сейчас ему не под силу. Уснёшь — умрёшь. С ледяного носа стекла солёная капля на открытую рану и обожгла кожу, и Леви свёл брови, готовый разрыдаться как мальчишка от пульсирующей боли по всему лицу. Вставай. Стискивая зубы и скалясь, он попытался поднять голову от земли и тут же уронил её обратно, ударяясь затылком и выпуская весь воздух из легких. Вставай, чёрт возьми! Сжимая губы и хмуря брови, ассасин выставил руки по бокам корпуса, чтобы опереться на них и попытаться встать. Он должен был встать. Каждая мышца тряслась от перенапряжения, но как только у него получилось оторвать спину от земли, он смог расслабить шею и пресс. Лицо так и пронизывало ноющей болью, что туманила сознание, но сдаваться было нельзя. Леви выставил ладони перед собой и уперся ими в покрытую изморозью траву, оставаясь на четвереньках, часто дыша через рот. Ещё немного. Упёршись одним коленом в грудь, он оттолкнулся от него руками, рыча из-за тяжести собственного веса. Густой пар заклубился в свете луны, и Леви опустил плечи, не веря в то, что всё ещё жив. От головокружения подкашивались ноги, но ассасин смог сделать пару шагов на месте, чтобы оглядеться. Привыкшие к темноте глаза заметили место, где он лежал. Из земли торчали вымазанные в крови рёберные кости какого-то крупного животного, судя по всему, съеденного другими хищниками, задолго до того, как Леви оказался в этом овраге. Преследующие его люди были не единственной опасностью в этом лесу, поэтому пора было уходить. Измождённое тело ассасина тенью петляло среди бесчисленного количества деревьев, делая остановки, чтобы передохнуть. Леви подпирал собою ели, давая себе отдышаться, и снова продолжал идти. Хотелось скорее покинуть этот проклятый лес. Но ноги не слушались, то и дело спотыкаясь о ветки и камни. Все, чего хотел сейчас ассасин — это как можно скорее оказаться дома, там, где его обязательно ждут. Потому что он обещал вернуться. Бредя в ночной практически непроглядной тьме, единственным настоящим успокоением было то, что его больше никто не преследует. Прислушиваясь к шорохам, пытаясь различить шуршание под чужими ногами и собственными, Леви остановился, с надеждой пытаясь определить, не мерещится ли ему знакомый звук, доносящийся издалека. Ускорив неуверенные шаги, через чёрт знает сколько времени, он наконец увидел ручей и буквально бегом добрался до него, падая на колени перед журчащим ключом. Опустив руки в ледяной родник, он набрал в ладошки воды и прислонил к губам, не замечая, как слёзы освобождения снова покатились по его щекам, смачивая уже кое-где подсохшую кровь. Вода замораживала горло и затекала в рукава, но Леви без конца черпал её и всё никак не мог напиться, словно он провёл в бегах не ночь, а целую вечность. Губы посинели и уже тряслись от холода, но даже вода, перемешанная со вкусом юшки, казалась сейчас самой вкусной. Сидя на коленях у самого края берега, онемевшими руками он смывал с лица бурую грязь, лязгая зубами и норовя упасть ничком. Обтирая рваные раны на щеке оторванным, а затем смоченным куском мантии, он не заметил, как колени уже начали съезжать в воду. С трудом поднявшись на ноги, ассасин вытащил из боковой сумки снадобье из трав и растёр им лицо, корчась от боли, но обильно смазывая будущие шрамы. Пальцы касались рваных краёв плоти, пытаясь протолкнуть снадобье вглубь, чтобы обеззаразить раны и остановить кровотечение. Если лекарь не обманул, то это должно помогать даже в тяжёлых случаях. На губах Леви проскользнул нервный смешок, когда он представил, как будет объясняться перед тем же лекарем, что его тяжёлый случай — это не ранение от ножа, а заражение от контакта с остатками тухлого мяса на костях. Но это всё будет потом. Сейчас же нужно было скорее дойти до деревни, где он не был уже две весны. Тусклый свет луны путал сознание. Идти в темноте, без возможности видеть двумя глазами, было пыткой: каждая тень казалась очередной ямой, сердце ухало каждый раз, когда мох проваливался под подошвой, представляясь капканом. Боль искажала ощущение времени: возможно, ассасин плутал уже несколько часов, а может, всего с десяток минут. Но только благодаря эффекту от трав и природной выносливости он все еще держался на ногах. И мысль о доме — она стала главным оплотом его разума в мучающемся теле, и Леви в очередной раз вынырнул в реальность, замечая румяный рассвет. Солнце медленно выглядывало из-за горизонта, освещая край леса, и сердце споткнулось в груди — добрался. Стоило заметить протоптанные дорожки к полям и вытянутые деревья, как воздух словно стал слаще. Он правда добрался. Валясь с ног от усталости и озноба, Леви достиг деревни, идя по памяти к дому. Малочисленные улочки петляли между собой, а песчаная дорога дарила отдых уставшим в лесу ногам. Несмотря на ранний час, деревня уже проснулась: женщины на рынке расставляли продукты на прилавках и земле, мужчины гнали скот на пастбище. Дети здесь тоже не были привыкшими к поздним подъёмам: старшие с рассвета помогали в делах, а младшие устраивали беготню. Их копошение смешивалось со звуками кричащих петухов, лаем собак и стуком топора о дерево где-то вдалеке. Столкнувшись с каким-то мальчишкой, на которого тут же взревела мать, Леви не сдержал болезненной улыбки. Когда-то он был таким же беззаботным оболтусом. Подняв взгляд, он пытался высмотреть знакомый женский силуэт, но натыкался лишь на пристально оглядывающих его соседей. Кто-то сочувственно кивал, другие же прятали взгляды. Ассасин мог только представлять, как жалко и безобразно сейчас выглядел. Чем ближе был родной дом, тем чаще подкашивались ноги и слёзы в уголках глаз собирались сами собой. Мама. Наконец дойдя почти до конца ряда домов, ассасин остановился перед знакомой деревянной дверью и готов был свалиться лицом вниз прямо на пороге. Но он не хотел напугать мать своим измученным видом. Она ничего не должна знать. Он должен быть сильным. Для неё, что посвятила ему всю жизнь, в то время как сын не слышал из ее уст и единой жалобы на трудности. Мельком коснувшийся носа запах свежеиспеченного хлеба заставил Леви улыбнуться сквозь поджатые губы. Стоило дернуть ручку на себя и дверь легко открылась, и словно не было этих двух лет: стол с трещиной в дереве, немного осыпающаяся печь — он обязательно все подлатает и матери больше не придётся ни о чем просить соседей — занавески на окошках, появившиеся в доме, казалось, раньше самого Леви. На секунду от воспоминаний стало так тепло, что Леви оперся на дверной косяк, чувствуя как просыпается песком под настил. — Мама? Зайдя внутрь, Леви старался двигаться как можно тише, чтобы случайно её не разбудить. То, что в доме было так же холодно, как и снаружи, понемногу вызывало тревогу. Счастливое опьянение от возвращения медленно спадало с уставшего сознания, и Леви видел слишком много мелочей, которые пробегались по телу дрожью. Затянутые паутиной углы, покрытые пылью подоконники. Мама никогда не держала дом в таком состоянии. Чем скорее он осознавал, что дома никого нет, тем сильнее ощущал, как сердце просится из грудной клетки наружу. Она просто ушла работать или в лес, за травами. Да, в деревне всегда столько дел, невозможно все время сидеть дома. А может, она засиделась у соседки. Может ведь такое быть, да? Леви застыл посреди кухни, осознавая, что всегда уставшая после работы мать беседы с ночи до утра никогда и ни с кем не вела. Осмотрев каждый опустевший уголок, ассасин выскочил из дома и побежал к деревенским на рынок, но одни только отрицательно мотали головой, а другие говорили, что с наступлением холодов никто её не видел. Закатное солнце пробивалось янтарными лучиками на лежавший посредине кухни коврик, сплетённый вручную из лоскутков тканей. Перевернув весь дом вверх дном, он не нашёл от неё даже записки. Ни единого намека на произошедшее. Судя по оставшимся вещам в сундуке, плошках на столе и не запертой двери, она собиралась наспех. Но куда? Сидя на табуретке, Леви держал в руках мешочек с деньгами, которые смог заработать за всё время, и он уже ненавидел этот звон монет. Деньги, которые он, будучи на острие ножа, копил, чтобы навсегда избавить мать от нужды денно и нощно работать, сбивая руки до сухости и красноты от печного жара. Теперь они не имели никакого смысла. Все эти два года пошли свиньям на корм. Он швырнул деньги на пол, и звонкий лязг серебра друг о друга оглушил тишину дома, из которого бесследно исчезла жизнь вслед за мамой. Леви уронил голову в ладони и заревел в отчаянии, держась только за маленькую ложную надежду, что он проснется и она обязательно будет здесь, за столом, с нетерпением ждать его. Табурет качнулся, и ассасин с грохотом свалился на пол в кучу рассыпанных монет, уже не сдерживая слёзы. — Я вернулся, мама. Как и обещал.