***
Подкрадывающаяся сессия не пугала так сильно, как достаточно стремительное течение беременности Тресс. Конечно, два кошачьих месяца — это не человеческий почти год, тут только успевай дни в календаре отмечать. От всего, что было за пределами комнаты, пришлось отказаться, потому что ещё не до конца выросшая Тресс нуждалась во внимании и любви, постоянно льнула к рукам, мяукала и кусалась больше игриво, чем всерьёз. Эме был нужен ей как любимый хозяин и самое близкое живое существо, и он старался быть рядом, держа её на руках или просто рядом с собой. Пока её тошнило от кошачьего токсикоза, он вместо завтраков возвращался к себе и проверял, всё ли с ней нормально, но вот с обедов и из хватки сестёр О’Хайр ему сбегать не удавалось. Потому сейчас, сидя с ними за обедом, Эме думал не о том, что происходит прямо перед ним, а о том, что его кошка дома ждёт. — Приветики! — Нина, не спросив Холли и Поппи, суетливо присаживается к ним на свободное место за столиком для четверых. Она-то бодрая и весёлая, не на постоянных, пусть и сильно приглушённых, нервах, так что почему бы ей и не улыбаться своими милыми светлыми улыбками. — Как наша красавица? — Ты хотела сказать, как моя красавица? — Эме с лёту подчёркивает интонацией голоса, что к Нине Тресс не имеет никакого отношения, только к нему самому. Нина дуется, потому что хотела просто поговорить и спросить, как она, но, наверное, начала не с того и попала не в то его настроение. Но, впрочем, щетинится он недолго — нет никакого на это желания. — В относительном порядке. Спит за троих, ест за четверых. С рук не слезает и мурлычет, как трактор. Холли, сидящая рядом, мягко приваливается к его плечу. — И не только у него! Мне дала погладиться вчера! У нас прогресс! Она, забегавшая вместе с Поппи к Эме по вечерам, радовалась тому, что Тресс стала более ласковой и нежной и начала даваться в руки тем, кого помимо Эме знала. Попробуй тут их не узнай, когда Холли приносила что-то поесть — и кошке, и хозяину, — а Поппи долго-долго гладила и хвалила её, привезя из Бук Энда сигарет и вкусный корм. Но на все умилённые мордашки Холли, посвящённые будущим котятам, Поппи оставалась непреклонна — себе котёнка они не возьмут. — Я рада! — Нина улыбалась, свешивая волосы на одну сторону и принимаясь за какую-то веганскую хрень, едва ли похожую на обед. Эме и Поппи ели как будто на скорость и сидели с уже пустыми тарелками, пока Холли чинно ковырялась в салате. — Я ведь могу к ней заходить иногда? — Заходи. Если хочешь загладить вашу с горе-папашей вину, можешь принести еды, ей понравится. — … но ты же говорил, что мы не виноваты… Нина вновь напуганно поджимает плечи, хрустя каким-то росточком. А потом понимает — если бы что-то было не так с Расклом, она бы тоже была не в своей тарелке и волновалась. Просто она волнуется больше грустно и печально, а Эме волнуется больше злобно и резко, становясь колючим и отстранённым. — Не виноваты. Но опция такая есть — просто напоминаю о ней.***
Раскл иногда ночевал у них. Умурчав на ночь Нину, приходил в башню к Эме, скрёбся в двери, терпел, пока ему второй раз за вечер моют лапы, запрыгивал на кровать и начинал тарахтеть, выпрашивая внимания своей зазнобы. Потолстевшая зазноба, которую теперь приходилось поднимать на кровать, ибо сама она запрыгивала довольно неловко, или чинно вылизывалась, или уже готовилась ко сну, ожидая только Эме, у которого спала всегда возле живота. В общем, Расклу приходилось ютиться на том кусочке кровати, который оставался свободен после того, как укладывались спать хозяева. Чем больше пух кошкин живот, выдавая растущих в ней котят, тем чаще приходилось задумываться о том, что в конце беременности наступят роды. Будет больно, будет страшно, будут кровь и пятна, и никто не отменял осложнений, риска рождения мёртвых котят и всего такого прочего, отчего волосы на теле вставали дыбом, а сердце начинало чаще биться в груди. Кошкам роды даются в какой-то степени проще, чем людям, но кошку Эме было жаль намного больше, чем было бы жалко беременную женщину. Впрочем, вместо этого, засыпая, он предпочитал думать о том, сколько дней осталось до планового осмотра у мадам Яги и сколько ещё нужно будет подготовить к концу весны, чтобы Тресс ни в чём не нуждалась и была счастлива от своего материнства. Спать сразу с двумя котами было непривычно. Иногда сквозь сон Эме не мог вспомнить, что их было двое, потому просыпался, проверял, откуда на кровати ещё один пуховый комок, узнавал Раскла и грохался обратно спать. Иногда, когда коты спали вдоль него, ему становилось жарко, и приходилось Раскла отодвигать подальше (потому что отодвинуть родную Тресс у него бы руки не поднялись) или откидывать тёплое одеяло. Однажды осталась на ночь и Нина. Эме здоровски её перед этим напугал, рассказав, что спит в обнимку со стилетом и среди ночи подрывается, хватаясь за рукоятку, но Нина рискнула подбросить эту монету — и узнать, не заколет ли её Эме во сне. Не то чтобы Эме занимал обе половины кровати сам, но понимать, что вторая занята кем-то другим, было немного непривычно. Тресс тоже заснула не сразу, потому что к Нине не привыкла, и даже мурчавший рядом с ней Раскл не помог расслабиться. Но, что удивительно, в ту ночь все выспались — как раз перед зачётом по зельеварению.***
— Трое будет, — мадам Яга, устроившись на незастеленном полу на коленях, мягко прикладывала ладонь к животу Тресс, пока кошка грызла её костлявые пальцы на другой руке. — Здоровые, крепкие, родит нормально. Эме ничем не показал это, но Нина, вновь стоя у него за спиной, буквально почувствовала, как с плеч упал тяжёлый груз, а напряжённое дыхание стало легче и ровнее. Она приобняла его — чтобы немного успокоить, — и Эме поймал её ладони в свою. — Как рожать начнёт, свистни меня, — мадам Яга поднималась с пола по-старчески неловко, но от руки помощи отказалась. — Я за свою жизнь столько кошек разродила, что с закрытыми глазами могу. Твоя молоденькая совсем, но всё хорошо с ней будет. Мильтону, главное, котят не показывайте, а то опять разворчится, пень старый. Эме вместо улыбки ощерился, а Нина, повеселев, влезла в разговор: — Мадам Яга, а Вы себе котёнка не возьмёте? — Отчего ж не взять! Возьму, куда денусь. С котом-то оно повеселее да поуютнее, правда? Правда. Нина закивала, улыбаясь — одному из котят дом нашли. Эме всё ещё был больше в себе самом, чем с ними — прогнозы Яги его успокаивали, но предстояло ещё принять роды и дорастить котят до возраста хотя бы месяца, чтобы отдавать в новые руки. На лето из Академии уезжали многие, потенциальные хозяева разбредались по домам и сказкам, так что неизвестно, как сложится. Эме и сам, если честно, хотел съездить домой хотя бы на неделю, но бросить Тресс он не мог ни при каких обстоятельствах. Мадам Яга, попросив налить ей стопку сливового ликёра, рассказала, как кошки рожают и что происходит, что идёт за чем, как нужно помогать питомице и её детям. Нина съёжилась, думая о том, что это страшно и больно, а ещё думая о том, что ей самой когда-то тоже понадобится рожать. Эме запоминал едва ли не каждое слово, поглядывая то на мадам Ягу, то на покруглевшую Тресс, смотрящую на высокую полку, на которую теперь не могла запрыгнуть. — Но — всё равно лучше меня свистни. В первый-то раз оно тяжело будет с непривычки, а я всё покажу. — В первый и последний.***
Поппи принесла старый серо-бурый шарф, чтобы его положили под пелёнки в родовую коробку Тресс. Шарф кошке понравился, она его облюбовала почти сразу после того, как Поппи его положила у неё перед носом. А чем порадовать и отвлечь Эме, Поппи не знала — чем сильнее приближались роды, тем сильнее он уходил в их с Тресс маленький мирок, ограниченный пространством комнаты, пропуская теперь перерывы между парами и обеды тоже. Они вместе смотрели на волю из окна, вместе лазали по полкам, потому что Тресс не могла прыгать высоко сама и просила поднимать её, чтобы осмотреть владения с привычной ей высоты и спуститься на мягкую кровать отдыхать. Да, появилось время на зубрёжку к зачётам и экзаменам, но в голову ничего, кроме здоровья и благополучия кошки, решительно не шло, разве что чертежи получались удивительно хорошо. Даже профилактически поцапаться с Дэрингом не помогло — где Дэринг и где Тресс. Поэтому Поппи, стоя у Эме за спиной и спинкой кресла, гладила его по отросшим волосам и иногда пыталась размять напряжённые плечи. Она волновалась тоже, но, скорее, потому, что волновался он. — Всё готово? — Всё, о чем сказала мадам Яга. — Значит, по сути, бояться нечего?.. — По сути — да. Помогло ли это успокоиться? Нихрена подобного. Подумав с пару минут, Поппи оставила Эме в покое и полезла в створки комода — туда, где он хранил запрещённый на территории Академии алкоголь. Выбор между ликёром и виски почти не стоял — ликёр сейчас не поможет, даже если очень сильно постараться, а виски — да чёрт с ним, что на полуголодный желудок ударит в голову, зато станет попроще. Потому Поппи наливает в два стакана виски и пьёт вместе с Эме, пока у него в глазах не появляется усталый блеск. — У нас в пятницу первые две пары — героика и история сказок. Может, забьёшь и отоспишься хотя бы? — Ага, а третьей и четвёртой — Яга и Румпель. Я пока что не настолько самоубийца. Поппи смеётся. Проспать два зачёта она и не предлагала, если честно, но Эме такие вольности явно бы не повредили. Она за эти почти два месяца возни вокруг беременной кошки уже и забыла, на самом-то деле, кто из них двоих больший авантюрист. Ей было приятно видеть его искренним, оберегающим и переживающим, но это была лишь одна из крайностей — и она скучала по другим, в которых Эме был тем Терновым ведьмаком, которого она когда-то до дрожи боялась. Нужно будет устроить ему встряску, чтобы пришёл в себя, как всё закончится. И, наверное, у неё даже есть план, какую именно.***
Стука в дверь среди ночи, особенно когда только-только прикурил, намереваясь потупить взглядом в чистое беззвёздное небо тёмно-фиолетового цвета, Эме не ждал. На пороге стояли Нина и Раскл у неё на руках; Нина сонная, в короткой пижаме с рюшечками, растрёпанная, Раскл и вовсе едва ли не спал на ней. — Можно мы сегодня у тебя? А то волнуемся что-то… Можно. Эме пропускает их, оставляет на кровати, а сам не отходит от Тресс, которая забеспокоилась тоже, разве что не сновала по комнате, а устроилась в своей коробке и пыхтела оттуда. — Она нормально? — Вроде, пока да. Вроде. Дала перекурить, а потом замяучила и попросила от неё не отходить примерно никуда и примерно никогда. Вцепилась в руку, кусала и облизывала пальцы, тяжело дыша. — Рожает. Голос у Эме обрывается на полслова в сухой хрип. Нина мгновенно просыпается и растерянно хлопает глазами. Как рожает?! Уже?! Сейчас?! Но взять себя в руки получается — Эме привязан к кошке и отойти не может, потому за чистыми инструментами, салфетками, зелёнкой и тёплой грелкой бегает Нина, подавая всё поближе к рукам. Раскл хотел побыть рядом тоже, но его отогнали на расстояние взгляда — пусть лучше наблюдает издалека. Срывать мадам Ягу среди ночи, особенно перед у неё же зачётом, показалось кощунством и подписанием себе смертного приговора — принимать роды решили сами, на собственные страх, риск и ответственность. Нина боялась и едва ли не тряслась, в горле собрался ком, на глазах выступили слёзы, но она не срывалась, а стоически молчала и терпела, сидя рядом с Тресс и Эме и ожидая. Время текло медленно, как будто и не текло вовсе, Тресс жалась к рукам и просилась на коленки, её животик шевелился отдельно от неё, и не было понятно, больше выматывает сам страх или томительное ожидание того, что будет дальше. Снаружи Эме был спокоен и холоден, но что происходило у него внутри, знал только он — и Нина не была уверена, что стоит вытаскивать это наружу. потому руки заняла тем, что нарвала салфеток, которые понадобятся позже. Первый котёнок появляется совсем внезапно, хотя ждали его долго — успели заболеть и замёрзнуть коленки на полу, и Нина стащила с кровати покрывало, на котором стало чуть поуютнее. Она не успела даже пискнуть и испугаться крови и слизи — Эме забирает у Тресс котёнка и ловко, так, как будто всю жизнь только этим и занимался, делает всё то, что им рассказывала мадам Яга. По его рукам и жестам Нина буквально читает слова мадам Яги, но и сама не остаётся в стороне тоже, помогая тем, чем могла помочь, и не мешая там, где было лучше не мешать. У неё очень аккуратно получается обработать пупок запищавшего котёнка зелёнкой — и от того, что Эме полушёпотом её похвалил, внезапно захотелось расплакаться прямо здесь и сейчас. За тем, как кошка-мама съедает послед, Нина предпочитает не наблюдать, сдержав лёгкий приступ тошноты. Эме же всё нипочём, и она ему завидует, но одновременно за него и боится — кто знает, не выйдет ли ему такое каменное спокойствие боком. Как только они заканчивают, котёнка забирает Тресс, а у Нины появляется время размять ноги и поменять воду в грелке на потеплее. Умывшись и сама, она уже чуть свежее, не сонная, но и плакать расхотела. Сменяет Эме, отпуская его в три затяжки выкурить сигарету, чтобы после вместе рассматривать новорождённого, в кота-папу чёрно-белого котёнка и пытаться взволнованно улыбаться. Рожая второго котёнка, Тресс была уже спокойнее, а вот Эме и Нине попереживать пришлось. Второй котёнок едва не наглотался жидкости и слизи, потому действовать с ним надо было быстрее и ловчее, чем с первым. У Нины мелко задрожали руки, но она держалась и смогла ускориться, при этом оставшись аккуратной и внимательной. От Эме повеяло злобным холодом — тем самым, которого в первое время все боялись, и тем самым, которым он отпугивает тех, кого не желает видеть рядом с собой. Бояться его ощущалось как-то проще, чем бояться за жизни котят и кошки, привычнее, что ли, и правильнее; Нина думала об этом холоде, пока заканчивала нужные процедуры и вслушивалась в ставший чистым, без хлюпаний писк, и не то чтобы становилось лучше, но из двух зол вышло выбрать меньшее. Наступило затишье, про которое им говорила мадам Яга. Нина сбегала за водой для них самих и для Тресс, немного погладила изволновавшегося тоже Раскла, что так и не смог уснуть, а крутился где-то рядом, всё силясь пробраться к «жене» и детям. Эме отдал ей остатки печенья, которое приносила вечером Холли, а сам вместо еды курил по две подряд, стоя у раскрытого настежь окна и пуская в комнату холодный, но свежий ночной воздух. Тресс немного успокоилась, облизала котят почти одинаковой расцветки, дала Нине ещё раз поменять грелку на потеплее и даже разрешила немного котят погладить. Но мадам Яга обещала, что котят будет трое, потому расслабляться совсем было рано. Подремать не получилось — на эмоциях Нина совершенно не могла закрыть глаз и хотя бы попробовать заснуть, Эме же спать и не пытался, вместо этого слоняясь по комнате, как неприкаянный, и заглядывая к любимице. Третий котёнок родился спустя какое-то время, но быстро — Нине пришлось буквально бежать, чтобы успеть к ним, но всё прошло хорошо и замечательно. Паника отступила, оставив после себя только кислую тошноту, ухаживать за новорождённым получалось уже быстрее и проще, было даже как-то азартно прочищать котёнку носик и почти насухо вытирать его. Нина повеселела, румянец снова прилил к щекам, сделав цвет её лица тёплым и даже сладким, похожим немного на молочный шоколад. А вот с Эме спадать его защитный, наверное, холод нисколько не хотел; он держал ладонь на животе у Тресс, как будто хотел что-то прощупать и найти или уже нашёл и не понимал, что именно нашёл. — Всё хорошо? — Нина едва ли не вся прильнула к нему, пытаясь понять, что пошло не так и когда она этот момент упустила. — Котят будет четверо. Так и случилось — через считанные минуты после третьего, как они думали, последнего, родился по-настоящему последний котёнок — весь сплошного чёрного цвета, как мама-кошка. После того, как все котята были устроены около Тресс, а сама она отмучалась, Эме и Нина прибрались, снова поменяли воду в грелке, оставили около коробки чистую воду и еду, а сами отползли (потому что походкой это назвать было нельзя) к окну, покурить и подышать. Нина даже не отказалась от предложенной ей сигареты, забираясь с ногами на подоконник настежь раскрытого окна. Небо было розовато-золотистым — давно уже рассвело. — Ложись спать, я присмотрю за ними, — от молчания и волнения голос подводил Эме, хрипел и срывался, частое курение тоже на пользу конкретно здесь не пошло, но он, вроде, был в порядке — по крайней мере, Нина не замечала за ним чего-то слишком тревожного или странного. Спать она легла, завернувшись в тяжёлое одеяло вся и сцапав на руки Раскла. Эме поставил будильник на конец второй пары, ещё раз проверил Тресс и лёг тоже, но засыпать отчаянно не выходило даже после того, как он сжал в руках стилет. Беспокойный, прерывистый сон пришёл позже, когда солнце уже разлило свои тёплые лучи над горизнтом.***
Проспав две первые пары и проснувшись к началу завтрака, они с Ниной не сильно-то и торопились на остальные. Головы не варили, никакие зачёты на ум не шли, хотелось спать и есть, от сигарет уже тошнило, как тошнило и в принципе. Идти к себе Нина не захотела, не было у неё сил бегать по коридорам Академии, чтобы успеть переодеться и взять вещи. Она написала Джилиан и попросила захватить её сумку, заранее собранную со вчера, а одежду одолжила у Эме. Его старые брюки и рубашка, конечно, были ей сильно велики, но она подвернула штанины и заправила полы на модный манер, чтобы это смотрелось красивым оверсайзом. Сам же Эме влез в чёрную кофту, и только на её фоне Нина заметила, как потемнела кожа под его глазами и как побледнели и без того неяркие губы. К аудитории мадам Яги они скорее приползли, чем пришли, перед уходом внимательно проверив Тресс и от греха подальше унеся с собой Раскла. Ответить на вопросы друзей, куда они пропали, не успели — мадам Яга, выплывая из-за угла коридора в ступе, увидела их кислый вид и обеспокоенно приобняла обоих за плечи. — Зайчики… — Родила, — Эме отрезает, заставляя мадам Ягу ахнуть, а толпу и без того взволнованных студентов замолчать и прислушаться. Кто родил? От кого? Когда? — А чё ж меня не позвали-то?! — Так она ночью рожать начала! Я бы если Вас разбудил, Вы бы спуску никому на паре не дали. — Тю, придумал тоже! Дуралеина! — мадам Яга отвешивает Эме лёгкий подзатыльник, но сильно не ругается, вновь приобнимая за плечо. — Нормально всё? — Нормально. Даже хорошо. — Ну и славно, — ласково поглаживая их с Ниной, как будто они сами несмышлёные котята, мадам Яга заводит их в аудиторию первыми, пока остальные студенты рассаживаются и без посторонней помощи. — Бледные такие чего оба? А пойдёмте-ка, ребята, я вам водочки налью, а? Нина тут же вытягивается во весь свой небольшой рост. — А нам нельзя! Мы не ели ничего толком! — Ну да и тьху на вас обоих тогда! — мадам Яга отшучивается, всё же копаясь в своих бесчисленных полочках и шкафчиках. — У вас событие такое — кошка родила, — а вы даже обмыть не хотите. На счастье же! И мамино, и котячье! Заслышав от мадам Яги про кошку, студенты, до этого державшие уши на макушке и едва не начавшие распускать всякие вкусные премерзкие слухи, выдохнули и успокоились — в кошке ничего интересного не было, особенно для тех, кто понятия не имел, что Эме кошку у себя держит. Это было глубоко не их дело, и им оставалось только радоваться, что мадам Яга отвлеклась от зачёта на другие проблемы, их не касавшиеся. — А я буду, — Эме после бессонной ночи ни живой ни мёртвый, но гранёный стакан, на глаз наполненный мадам Ягой наполовину, принимает охотно. Может быть, на голодный желудок его и правда быстро развезёт, но это явно будет лучше, чем ощущать себя усталым после рваного сна и едва ли не ёжиться от скребущих по позвоночнику мурашек. Водку Эме глотает залпом, вздрагивая всем собой, как промокшая псина, водка обжигает горло до слёз из глаз, становится одновременно и жарко, и холодно, но значительно лучше. — Хор-р-рош-ш-шо пошла! — мадам Яга встряхивает головой, звеня украшениями на платке. — Значит, всё у вашей кото-мамы хорошо будет! А вы двое давайте зачётки сюда. Переглянувшись и её намёк не поняв, Нина и Эме за зачётками всё же потянулись, получая в конечном счёте от мадам Яги оценку и подпись без суда и следствия. По костям проехалось когтями ощущение того, что это немного несправедливо, но спорить с Ягой — себе дороже; про водку можно было сказать то же самое — если кому-то из студентов и пришло бы в голову настучать Гримму, что его уважаемая коллега вот так просто наливает кому-то, одним лишь презрительным взглядом этот инициативный товарищ не отделался бы. Хотя бы потому, что в этот раз повод был. — А теперь шуруйте оба спать, — отдав зачётки, мадам Яга махнула ладонями, прогоняя Эме и Нину от стола. — Вечером зайду роженицу проверить, там и поболтаем. — Нам до спать, как Китая раком, — начавший краснеть от водки Эме легко машет зачёткой на лицо, понимая, что уводить его всё же начало. — У нас Румпель четвёртой парой, три шкуры сдерёт, четвёртую зажарит. Мадам Яга внимательно их двоих осмотрела с ног до головы, что-то самой себе хмыкнула и раскрыла ладони. — Зачётки, — потребовала во второй раз, открыла там же, где раньше, взяла ручку в другую руку и… почерком профессора Румпельштильцхена поставила по ещё одной оценке с красивой, размашистой (в полстраницы) подписью. — Вот теперь точно спать шуруйте. И чтоб до вечера я вас не видела! — Пожрать-то хоть можно? — … можно. Эме с наполовину издевательским посылом поклонился в лучших традициях этикета и, ухватив Нину за запястье, увёл её из аудитории, пока мадам Яга не передумала. Поесть и если не поспать, то хотя бы просто отдохнуть им двоим сейчас и правда нужнее, чем всё остальное. К тому же, «хорошо» — это прекрасная оценка, вполне справедливая для них обоих, а если захотят «отлично», то могут и пересдать, как оклемаются. А вот всем остальным сдавать ещё только предстояло. — Чего сидим невеселы, буйны головы повесили? — мадам Яга упирается руками в стол, намекая, что спуску никому не даст даже после полстакана водки. — Достаём листочки, пишем дату и имя…***
Регулярные паломничества в комнату Эме с целью поглазеть на кошко-маму и котяток начались прямо сразу на следующий день, как только весть о родившей кошке облетела всех студентов и каким-то чудом обошла директора. Никого из них, дабы не тревожить любимую Тресс и её новорождённую семью, Эме, конечно же, дальше порога пускал, и если поначалу это правда было только ради кошки, то ближе к середине дня стало и ради безопасности тех, кто к нему сунулся. Самым первым, как и положено, прибежал Раскл, поцарапавшись в двери и помяукав на пороге; не впустить его Эме не смог. С самого утра забежали несколько любопытных девчонок, попищав у двери не хуже самих котят. Потом пришла влюблённая парочка (парню не оставили выбора, и он притащился просто за компанию). После них пришла мадам Яга, и вот её Эме впустил, разрешая даже не разуваться на пороге. Она удивилась четверым, а не троим котятам и успокоила последние переживания, какие неозвученно оставались уже после родов — котята здоровы, Эме и Нина пусть и в первый раз, но всё сделали правильно, малюткам почти ничего не угрожает, и они вырастут в здоровых, красивых котов. — Вот этот чур мой, — мадам Яга погладила по маленькой голове чисто чёрного котёнка, единственного такого; возражать ей никто и не думал. После мадам Яги наведались ещё две девчонки, которых Эме спровадил пока что вежливо, но уже немного раздражённо — и попросил остальным передать, чтобы просто поглазеть не бегали, им тут не выставочный зал. Девчонки обиделись, но отчасти его поняли, оставляя в покое. Следующий стук в дверь Эме едва не встретил размашистым «пошли вы нахуй», но… на пороге стоял смутно знакомый Хамфри. — Всех котят пристроил? — А ты забрать хочешь. — Одного бы. Матери отвезу, пусть с ней за курами ходит. Эме как-то мельком слышал парочку историй про их домашних кур, с которыми у Хамфри половина детства прошла, а где куры, там и мясо куриное, там и котик сытый будет. — Сразу не отдам, через неделю или пару. Хай подрастут. — Да я ж не тороплюсь. Я к матери в конце месяца поеду. На том и условились. А после Хамфри прибежали сёстры О’Хайр. — Хотите совершенно безнаказанно поорать на людей? — Я хочу! — Холли прямо светилась от счастья, а вот уставшая после вчерашней вечерней смены Поппи была предельно спокойна. Но над котятками распищались они вместе, широко улыбаясь и едва не слезясь от умиления. Холли с честью приняла на себя обязанности по спроваживанию гостей, оставив Эме разливать сливовый ликёр по стаканам (рюмок у него не водилось, пили из чего было), а Поппи аккуратно сервировать на столике лёгкие закуски. Когда их было много, забота о пушистых ощущалась легче. Поппи утащила на руки послушного и тихого Раскла, Холли тосковала по тому, что скоро Тресс станет сама собой и снова вместо мурчания будет раздирать в кровь ноги, выпрыгивая из-под кровати и кресел. Нина обещала зайти ближе к ночи, когда они с Джилиан нагуляются и она отдохнёт от всех переживаний. Котят нафоткали, покормили, Тресс погладили и похвалили за то, как хорошо она справилась с ролью мамы. А люди всё пёрли и пёрли. Холли, впрочем, отлично справлялась с тем, чтобы с порога лаять на всех неугодных — она принимала самый грозный из всех своих видов и гоняла забежавших поглазеть ребят так, как будто от этого зависела её жизнь. Поппи закатывала глаза, перекинув ноги через подлокотник кресла, а Эме щеристо улыбался — совсем так же, как улыбался раньше, ещё до беременности Тресс. Всё потихоньку вставало на свои места, и это не могло не радовать. Единственным, на кого прикрикнуть с порога Холли не смогла, оказался… Спэрроу мать его Гуд, чьи печальная морда и рука с квадратной бутылкой виски в ней выплыли из-за дверного косяка. — Сладенькие, а у вас это… А чё это вы без меня там пьёте?! А я, между прочим, с деловым предложением! — Каким это? — его попытку пролезть в комнату Холли пресекает всей собой. — Меняю бутылку на котёнка. А то у нас Пайперовские крысы скоро все провода перегрызут. — А кот как будто не сгрызёт! — Кот — это животное дрессируемое! Эме посмеялся. Но Спэрроу был прав — натренировать крыс, которые плодятся намного быстрее, почти нереально, а вот одного-единственного кота можно приучить не только провода не трогать самому, но ещё и защищать от чужих нападок. Да и виски Спэрроу принёс неплохой, не подделку, так что договорились они легко и просто, разве что пришлось послушать, как он умилённо пищит похлеще девиц на своих высоких нотах. Поппи, провожая Спэрроу взглядом, улыбаласт как-то по-своему, всё ещё не отпуская Раскла с рук. Раскл не то чтобы сопротивлялся, разве что делал попытки пробраться на стол и утащить кусочек ветчины оттуда. — Последний остался, — Холли сделала грустные глаза и посмтрела на Поппи, которой ну очевидно же нравилось гладить кота, но Поппи на такую провокацию не купилась. Холли оставалось только тяжело вздохнуть и снова засесть около коробки, любуясь спящими котами. И если с котятами, которых забрали Спэрроу и мадам Яга, всё было понятно и так, то котёнок, которого Эме пообещал Хамфри, навевал мысли о доме и о родителях. Отец много работал в последние годы, мог уехать на месяц и на два из дома, чтобы контролировать дела на месторождении и в шахтах. Мама часто уезжала и часто возвращалась, но дома бывала больше, сидя вечерами у себя в кабинете и рисуя новые эскизы или сводя отчётности. С тех пор, как он сам вырос и уехал сначала в старшие классы лицея, а после и сюда, в сказочный мир, с которым его связывало что-то совсем отдалённое, дома стало пусто и тихо. И это ощущалось чем-то печальным и меланхоличным. — Родителям отвезу, — Эме покачивает в ладони стакан с ликёром и вспоминает, как точно так же мама качала в бокале красное вино, когда они оставались в гостях у сестры отца. — Пусть их хоть кто-то, кроме прислуги, дома ждёт. — И тебя тоже? Пожимает плечами. — У меня Тресс есть. А у них, кроме меня, никого. Холли тянется обнять Эме, но приходится для этого сесть к нему на коленки и укрыть их обоих расплетёнными волосами. Стакан пришлось поставить на стол. — А Тресс с кем оставишь? — Поппи потянулась за сигаретами. — Или тоже с собой возьмёшь? — Ты хочешь, чтобы она осталась с нами? — Холли оживилась. — Пожалуйста, скажи, что да! — … нет… — Скорее всего, у Нины, — Эме цепляет сигарету из протянутой Поппи пачки и лезет в карман за зажигалкой. — Вас двоих я хотел позвать с собой?.. Вы ведь к бабушке только в конце лета поедете. Холли и Поппи переглянулись, а потом Холли быстро-быстро закивала, рассыпая волосы по бокам, и Поппи не смогла ей сопротивляться. Для них двоих это будет увлекательное путешествие, а для Эме — возможность показать близняшек родителям и семье и сказать, что не всё в его сказке настолько ужасно, как могло казаться со стороны. Что у него ещё есть шанс всё переложить на более благоприятный лад. Кто-то из котят запищал, и Холли вспорхнула с коленок Эме, чтобы его проверить. За окном, заплыв за тучку, начинало садиться солнце.