«Душа — это парус. Ветер — жизнь» — Марина Цветаева
В темной, тронутой мелкой рябью поверхности реки отражались дрожащие огни ночного города. На волнах, то тут, то там, мелькали всполохи уличных фонарей и желтые линии прожекторов, подсвечивающих массивное здание парламента и близлежащую территорию. Здесь, на самой середине подвесного моста, ветер казался особенно сильным. Он безжалостно задувал в лицо, заставляя жмуриться от каждого нового ледяного порыва, отчего в самых уголках глаз выступали бусины непрошенных слез. Но девушка будто и вовсе не чувствовала пронизывающего холода. Она неподвижно стояла, вцепившись пальцами в металлический поручень с облупившейся черной краской, царапающей кожу при каждом прикосновении, и напряженно всматривалась в даль. Ветер играл с ее длинными светлыми волосами, то разбрасывая их по плечам, то задувая в лицо, то подхватывая и унося за спину, точно шлейф. И только протяжные стоны буйного вихря нарушали тишину, царившую между нами последние полчаса. Каждый был погружен в свои мысли настолько глубоко, что мы практически не заметили наступивших сумерек, и того, как быстро опустели улицы города. — Холодает, — когда я, наконец, решил нарушить молчание, то звук моего хриплого голоса растворился в очередном свисте ветра. Девушка продолжала сосредоточенно разглядывать быстрые волны, бегущие прямо под нашими ногами и переливающиеся огнями города. На проезжей части моста, прямо за моей спиной, пронеслась одинокая машина. Водитель нажал на клаксон и транспорт издал режущий слух гудок. Девушка вдруг вздрогнула и повернулась на встречу дороге, провожая автомобиль испуганным взглядом. Лишь когда он скрылся в ночной мгле противоположного берега, моя спутница, наконец, обернулась. — Так это правда? — в ее вопросе, обращенным ко мне, не было и толики недоверия. Лицо девушки оставалось бесстрастным, словно ее и вовсе не волновал ответ, каким бы он ни был. — Мне и самому пока сложно поверить, — за эти полчаса я перебрал в голове множество версий, которые могли бы хоть как-то объяснить все произошедшие события, и каждая из них казалась безумнее предыдущей. В конце концов, я пришел к выводу, что найти вразумительный ответ мне не надо, а значит стоит попробовать просто плыть по течению, действовать так, как мне того хочется. А ответ найдется в свое время. — Но мы постараемся во всем разобраться, обещаю. — Если все действительно так, как ты говоришь, то зачем тебе помогать? Разве не проще пройти мимо и сделать вид, будто ничего не случилось? — девушка на секунду задумалась, снова переведя взгляд на водную гладь, простирающуюся под нами, а затем продолжила. — Люди во всем ищут выгоду, верно? Вот чего я не понимаю. Мне и самому было не до конца ясно, откуда взялся этот душевный порыв, столь неожиданный для моей разлагающейся души. Возможно, все те месяцы, что я провел в одиночестве, сидя в тесной квартире и неустанно жалея себя, наложили свой отпечаток. Я уже почти не мог вспомнить, каким человеком был до той страшной ночи, когда лишился Эви. Помогал ли я окружающим? Был ли способен проявить доброту к незнакомцам? Но, если такие чувства как сопереживание и сострадание когда-то жили во мне, то в те дни начинало казаться, будто они уже умерли, оставляя место только для бесконечной злобы на себя и на мир. — Не знаю, — честно ответил я. — В помощи тебе и правда нет никакой выгоды. Но, почему-то, мне кажется, что это будет правильно. Разумеется, дальше выбор только за тобой: принимать эту помощь или отказаться от нее. Когда, всего за пару часов до этого самого диалога, я вновь встретил девушку в переулке, мне было сложно поверить собственным глазам. Она просто стояла посреди гудящей толпы, плавно текущей вдоль тесных мощеных переулков города, и словно ждала, пока я ее замечу, подойду. Моя спутница не помнила абсолютно ничего: из ее памяти стерся тот вечер, что девушка провела в моем доме в ожидании полиции, стерлось и воспоминание о нашей первой встрече под сенью кладбищенских деревьев. Она смотрела мне прямо в глаза, пока я тряс ее за плечи, и не могла вымолвить ни слова в свое оправдание. В ее сознании словно образовался чистый лист, незапятнанный никакими событиями, именами или эмоциями. И это выводило меня. — Тогда какого черта ты постоянно оказываешься рядом?! — воскликнул я тогда так громко, что все прохожие обернулись в нашу сторону в немом изумлении. Тонкие бледные губы девушки задрожали, а с лица сошла вся оставшаяся краска. Она смотрела на меня в беспомощной растерянности и, кажется, даже перестала дышать. Это был первый и единственный раз за день, когда девушка проявила хоть какие-то эмоции. — Просто, — с трудом выговорила она упавшим голосом, — Мне кажется, что мы с тобой встречались раньше. Больше я не добился от нее ни единого слова. Девушка оставалась глуха ко всем моим просьбам, крикам, и даже последовавшими за ними извинениям. Лишь изредка она коротко кивала или щурила глаза, словно давая понять, что все еще слышит меня. Когда, сорвавшись от переполнявших внутри эмоций и груза не отвеченных вопросов, я развернулся и пошел прочь вдоль улицы, девушка тенью последовала за мной. Торопливый звук ее крохотных шагов за спиной затихал лишь в те моменты, когда я останавливался на месте, чтобы лишний раз убедиться — она совсем рядом. И тогда, всем своим существом ощущая ее безмолвное присутствие, мне в голову закралась новая мысль. «Вполне возможно», — думалось мне. — «Я окончательно тронулся чердаком, и это просто оживший плод моего воспаленного болезнью воображения». Словно в подтверждение этой мысли девушка чуть ускорила шаг, понемногу сокращая дистанцию между нами. Но почему-то подобная перспектива меня вовсе не страшила. Обычно разыгравшаяся фантазия может повергать людей в шок только от осознания бессилия их собственного разума перед случайными видениями. Я же увидел в этом стимул. Наконец, впервые за долгое время, нашлось хоть что-то, способное заинтересовать мой изголодавшийся от безделья разум. Рутина не помогала загрузить мозг, а наоборот, отупляла его. Она приносила лишь уныние и полное безразличие к дальнейшей судьбе. Но эта девушка… С ней было связано столько вопросов. Настоящая или нет, но она казалась интересной. Побыть рядом чуть подольше. Посмотреть, что будет дальше. Увидеть ее еще хотя бы пару раз, прежде чем распрощаться окончательно. Попробовать отыскать подсказки к головоломке. Это было похоже на наваждение, медленно затуманивающее любые доводы разума. И, после недолгих колебаний, я полностью отдался в его власть. Тем вечером, когда мы в полном молчании вышли к мосту, сумерки уже опустились на город, зажигая мириады уличных фонарей и озаряя синий бархат неба столпом тусклого рассеянного света. Пронизывающий ветер дул в спину, принося с реки ночную прохладу. Девушка, словно не замечая ничего вокруг, смотрела на меня своими льдисто-голубыми глазами, в которых застыл невысказанный вопрос. И тогда я рассказал ей то немногое, что знал сам: о нашей первой встрече на кладбище, о том, как она неожиданно оказалась у моего порога и затем также неожиданно исчезла. Девушка выслушала меня ни разу не прервав. Она хранила молчание вплоть до завершения моей истории и следующие полчаса после. — Полагаю, у меня попросту нет выбора, — ответила моя спутница. — Остается только довериться и принять твою помощь. Лучше так, чем оставаться тут в одиночестве. Девушка отвернулась, словно наш разговор был исчерпан на этой неоднозначной фразе. Она медленно сложила руки на металлический поручень моста и подставила лицо бушующему ветру. В светло-голубых глазах отражались отблески уличных фонарей. Тонкая фигура, облаченная в белое развевающееся платье, выглядела слишком нереальной в этих грубых городских декорациях. Она будто сошла с полотна и не могла вернуться обратно. — А вдруг я снова все забуду? — хоть в женском голосе чувствовалась едва заметная горечь, на лице царила все та же маска глухого безразличия. — Ты говорил, что это наша третья встреча, но каждый раз я не узнаю тебя. Остается лишь смутное ощущение, будто мы уже встречались. Что, если это повторится? Я медленно приблизился к краю моста и встал рядом с ней, плечом к плечу. С этого места открывался действительно завораживающий вид. Сумерки сгустились над городом так, что уже нельзя было различить границу между небом и землей, они слились в единое целое. — Об этом можешь не волноваться. Если я буду рядом, то постараюсь сделать все возможное, чтобы ты снова вспомнила. Я сказал это шутки ради. Ведь, если все это плод моего воображения, то можно и пошутить, верно? Хуже уже все равно не будет. Но, отчего-то, эти слова прозвучали как обещание. На лице девушки промелькнула мимолетная улыбка. — Твое имя, — я смутился и попытался перевести тему. — Раз ты не можешь его вспомнить, то давай просто придумаем новое? Что скажешь? В памяти вдруг всплыла наша первая встреча в Токае и случайный разговор с незнакомцем после. Я напрягся, пытаясь вспомнить его слова. Почему-то внутри росло ощущение, что они значили гораздо больше, чем мне показалось на первый взгляд. «Она твоя», — сказал тот человек, а на лице его расцвела ухмылка. — «Так с чего бы мне знать ее?». Моя. В этом и заключался смысл. Ворох эмоций и сомнений, рвущий меня изнутри, вдруг улегся. Вот так просто. — Ноа, — произнес я на выдохе. Если она действительно была моей, частью моего безумия, то это имя ей идеально подходило. — Как тебе? В ее взгляде сквозила растерянность. Девушка едва приоткрыла потрескавшиеся от ветра губы и попробовала новое имя на вкус, едва слышно прошептав его. Очередной порыв ветра унес ее тихий голос. — Что оно означает? — спросила она спустя пару минут. Я пожал плечами и улыбнулся. Оказывается, давать имя приятно. — Об этом расскажу тебе как-нибудь позже. Ты только постарайся не забывать свое новое имя. Это была просто моя эгоистичная прихоть. Не стоило поддаваться дурацкому порыву и позволить себе глубже увязнуть в трясине абсурда. Ведь, если ты даришь человеку имя, то неминуемо привязываешься к нему. К сожалению, эта простая истина открылась мне уже гораздо позже. Но в тот момент, стоя на мосту и с какой-то особой внимательностью вглядываясь в умиротворенное лицо девушки, мне казалось, что я поступил правильно. Ведь, если уж и сходить с ума, то по полной программе, верно? На рассвете, когда первые оранжевые лучи восходящего солнца стали пробиваться сквозь старые пыльные окна и лениво расползаться по комнате, Ноа уже мирно сопела, свернувшись калачиком на диване. Заварив третью по счету кружку кофе, я медленно опустился на пол подле девушки. В ту ночь Ноа плелась за мной по пятам почти до самого дома и, после всего произошедшего, было бы странно оставлять ее за порогом. Да и, если мне хотелось во всем разобраться, стоило держать ее под боком. Ноа не возражала. Она в принципе была абсолютно безразлична к своей дальнейшей судьбе, предпочитая роль стороннего наблюдателя. Вот почему, едва переступив порог моей квартиры, девушка, не говоря ни слова, свернулась клубком на диване и практически сразу заснула. Я не разделял ее безмятежности. Казалось, что если хоть на минуту прикрою глаза, то события минувшей ночи превратятся в долгий сюрреалистичный сон, а сама Ноа исчезнет как дым. Когда дневной свет, постепенно рассеивая сумрак комнаты, добрался до щеки спящей девушки, она сморщила свой маленький нос и заворочалась во сне. Черты ее лица теперь выглядели острее, все больше напоминая реального человека, а не бесплотного призрака. Я поднес руку и медленно, стараясь не разбудить Ноа, заправил пару светлых прядей, упавших ей на лоб, за ухо. На кончиках пальцев замерло тепло, слабо исходившее от ее кожи. Настоящая. Живая. Тогда, на мосту, Ноа казалась всего лишь миражом, который мог раствориться от одного прикосновения. Но в этот предрассветный час, стоило мне лишь склониться над ней, я мог отчетливо слышать ее тихое сопение, ощущать щекой теплое мерное дыхание. И этот диссонанс вводил в ступор. Уже было сложно понять, что из всего произошедшего было по-настоящему реально. Я отодвинулся и спрятал лицо в ладонях.***
Когда я разомкнул слипшиеся ото сна глаза, на светлых обшарпанных стенах уже мелькали закатные блики солнца. Взгляд непроизвольно упал на теперь пустующий диван. Сон как рукой сняло. Резко вскочив на ноги, я хотел было броситься на поиски девушки. И этот сиюминутный порыв меня напугал, заставляя замереть на месте. Откуда взялась такая паника? Почему одна мысль о том, чтобы потерять Ноа из вида, настолько выбивала из колеи? — Доброе утро, — из-за спины раздался тихий женский голос. Ноа с легкой улыбкой окинула меня взглядом, задержавшись на помятой после сна одежде. — Хотя… уже вечер. Ты проспал почти весь день. Девушка отвернулась и, сцепив руки в замок на спине, стала внимательно изучать выцветшие фотографии, аккуратное висевшие в деревянных рамках на дальней стене комнаты. Я облегченно вздохнул и потер тыльной стороной ладони заспанные глаза. — Надо было сразу разбудить меня. Чем занималась все это время? Ноа кивнула в сторону фотографий. — Просто осматривалась. Ее внимание привлек самой большой снимок на стене. Она вдруг потянулась к глянцевой поверхности бумаги и, едва дотронувшись до нее кончиками пальцев, обвела контуры изображенного на фотографии человека. — Кто это? Я перевел взгляд на снимок, с которой на меня смотрела еще совсем юная девушка. Она сидела под цветущим деревом, немного жмурясь от яркого летнего солнца, слепящего ей глаза. На макушке, чуть съехав в бок и запутавшись во взъерошенных красных прядях, красовался дурацкий венок из цветов. На этой фотографии он никогда не завянет. — Моя подруга, — мне пришлось приложить немало усилий, чтобы голос не дрожал. — Эви. — М-м, — протянула Ноа, склонив голову чуть в бок и изучая черты лица девушки с фотографии. — Кажется такой жизнерадостной. Как вы познакомились? Просто, ты выглядишь ее полной противоположностью. Вот почему мне интересно, как случилось, что… — Ты можешь отложить свои очередные философские рассуждения на другой раз? Я проснулся всего пять минут назад и пока морально не готов к очередной высокопарной тираде. Ноа поджала губы и уставилась на меня, в ожидании хоть какого-то пояснения. Мысленно я уже отвесил себе пощечину: надо сначала думать, а потом говорить. — Она умерла. Так что… давай закроем тему. Я поплелся на кухню включать кофеварку. Надо было занять себя хоть чем-то, чтобы не видеть вопроса в глазах Ноа, не думать о Руби и не возвращаться в воспоминания того страшного дня. Уперевшись ладонями о столешницу, я попытался сделать так, как однажды советовал мне психолог. Прикрыл глаза и нарисовал в своем воображении стены, постепенно складывающиеся в длинные белые коридоры. Там всегда спокойно, ни единой живой души. В недрах бесконечных стен можно спрятать свое горе, запереть его в ловушке. И никто, включая меня, уже не сможет до него добраться. Не сможет найти ни единого воспоминания. В реальность меня вернула неестественная тишина, царившая в квартире. До слуха не доносилось ни единого шороха. Когда я распахнул глаза и растерянно огляделся по сторонам, то обнаружил, что квартира пуста. Ноа исчезла. Около получаса я потратил на то, чтобы оббежать внутренний двор и все закоулки, примыкающие к нему. Хотя, по правде говоря, уже тогда я в полной мере осознавал тщетность своих поисков. В прошлый раз было так же. И все же в груди теплилась необъяснимая надежда, что Ноа где-то рядом. Просто… заблудилась. Следуя этому порыву я продолжал поиски до самых сумерек, игнорируя слабый голос разума, который становился все тоньше с каждой новой минутой. Когда от быстрого бега и нарастающего тяжелого стука в груди сил продолжать поиски не осталось, я рухнул на широкую каменную лестницу, спиралью уходящую в недра дома. Голова безвольно упала в раскрытые ладони, а пальцы до боли в висках стали сжимать пучки спутавшихся у висков волос. С болью было проще собраться, она отрезвляла. В последнее время в моей жизни оставалось слишком мало того, что я мог по-настоящему контролировать. И физическая боль являлась той необходимой константой, которая еще помогала держаться на плаву. Со стороны массивных кованых ворот, отделяющих пустынный двор-колодец от бурлящего людьми проспекта, послышался механический скрежет. Кто-то зашел с улицы и остановился в темноте подъездной арки, укрываясь от моего взгляда. — Ноа? — в моем голосе прозвучало больше надежды, чем хотелось бы. Я отнял голову от ладоней и стал напряженно вглядываться в сокрытую темнотой фигуру. Ответом мне послужил лишь короткий гортанный смех, похожий больше на треск сухих веток в лесу, чем на звук, который способен издать человек. Вслед за этим фигура закопошилась и, спустя пару секунд, в темноте блеснул огонек. В нос ударил резких запах табака. — Только не говори, что ты этому неофиту уже успел и имя дать? — хриплый мужской голос показался мне до одури знакомым. — Это же не зверушка. Судя по участившемуся пульсу, я не слабо так испугался. Но, благодаря какому-то невероятному чуду, даже вида не подал, продолжив все также неподвижно сидеть на лестнице. А может это просто был ступор. Глаза неотрывно смотрели на молодого парня, медленно покинувшего свое укрытие и направившегося в мою сторону. Сомнений быть не могло. Это его я встретил тогда в Токае. Те же короткие черные взъерошенные волосы, те же глубоко посаженные темные глаза, смотрящие на все вокруг со слабым прищуром, тот же осипший после долгого курения голос. Казалось, даже одежда на нем оставалась прежней: черные джинсы и грязного болотного цвета парка. Парень вальяжно развалился на лестнице рядом со мной, продолжая медленно втягивать в себя сигаретный дым. — Лукас, — он протянул мне раскрытую ладонь. — Подумал, в этот раз все же лучше начать с приветствия. На рукопожатие я не ответил. — Здесь нельзя курить, — мой взгляд скользнул по дымящейся сигарете. От едкого запаха к горлу подступила тошнота. — И почему почти каждый второй в этой стране имеет что-то против сигарет? — парень тяжело вздохнул и поднял голову к темнеющему небу. — Мне вот не нравится вонь выхлопных газов, которыми так активно разбавляют кислород все эти машины. Но я же не подхожу к каждому автомобилисту и не запрещаю его машине вонять! А меж тем, это вредит здоровью окружающих куда как больше, чем простая сигарета. Вот где справедливость? — Да мне плевать, — я пожал плечами. — Но если начнешь свои легкие прям тут выхаркивать, помощи от меня не жди. — Хм, — он усмехнулся и потушил сигарету прямо о каменную ступеньку. — Вот насмотришься с мое, и сам закуришь как паровоз. — Слушай, тебе что от меня вообще надо? — Вижу, уже спокойно реагируешь, — Лукас с интересом заглянул мне в лицо и, не найдя в нем и капли удивления, одобрительно кивнул. — При первой нашей встрече ты смотрел на меня, как на сумасшедшего. И ножки дрожали. Еще бы чуть-чуть, и точно обосрался. — Неправда! — Значит, наконец-то, пришло время нам с тобой серьезно поговорить. Я устало потер веки. Наверное, от части в словах этого парня была правда. После столь необычного знакомства с Ноа едва ли что-то могло удивить меня еще больше. Любая необъяснимая чепуха воспринималась моим мозгом как что-то само собой разумеющееся. И все же… — Почему каждая новая фигня, которая появляется в моей жизни, так хочет поговорить? — Я не фигня, — оскорбился Лукас. — Я точно такой же человек, как и ты. — Ну разумеется. Вместо ответа Лукас выудил из кармана своей парки маленький перочинный нож и быстро полоснул им по своей ладони. На смуглой коже заалели первые капли крови. — Просто для справки: твой неофит кровью истекать не может. По крайней мере, в данный период времени. Так ты и сможешь отличить живых от неживых. Первое время это поможет тебе не путаться. — Тебе бы к врачу…. — Все нормально, — улыбнулся Лукас. — Это просто царапина. — А я говорил про твою голову, — указательный палец взметнулся к виску. — Вдруг еще смогут помочь чем. Лукас с минуту смотрел на меня с немым вопросом во взгляде, но потом до него дошло. Он лишь покачал головой и снова закурил. В тусклом свечении сигареты веки его глубоко посаженных глаз отбрасывали тени, из-за чего радужка казалась чернее, чем была на самом деле. А вкупе с худым лицом и впалыми щеками, резко очерчивающими скулы, можно было подумать, что Лукас страдает хроническим недосыпанием, настолько истощенным он выглядел в полумраке. Взъерошенные черные волосы на затылке лишь усиливали этот эффект. — Знаешь, — сказал Лукас спустя почти две минуты молчания. — Я ведь и сам когда-то был на твоем месте. Вот почему сейчас пропущу все не слишком лицеприятные комментарии мимо ушей. Это нормальная человеческая реакция, я понимаю. Меня в первый раз вообще запугали так, что я потом ночами спать не мог. Но, как по мне, страх — далеко не самое лучше средство, когда ты пытаешься достучаться до человека и протянуть ему руку помощи. — Так ты здесь для того, чтобы помочь мне? — я чуть не рассмеялся от своих собственных слов. — И с чем же это, позволь спросить. — С этим неофитом. Как ты там ее назвал… Ноа, верно? Сигаретный дым уже полностью окутал нас. Он пробрался даже сквозь одежду, оставляя на ткани резкий запах горелого табака. — Ты ведь уже понял, что она не человек, — Лукас не спрашивал, утверждал. — Похожа, конечно, но все равно не то. — Откуда знаешь? — И понимая это, ты все равно привязался к ней, — парень продолжал, словно не услышал мой вопрос. — Вон даже именем наградил. Тебе не показалось это странным? Нет, конечно, обычному человеку тут все кажется странным. Но я про другое. Когда мы сталкиваемся с чем-то, что не можем объяснить логически, то бежим либо к мозгоправу, либо к гадалкам. Тут уж зависит от того, верит человек в силу науки или все эти магические примочки. Обращаясь за помощью, мы надеемся раз и навсегда избавиться от этой болезни, чтобы снова слиться с серой массой, стать как все, утонуть в своем размеренном течении жизни. Ты же, вместо отторжения, испытываешь привязанность. Разве это не удивительно? Я вспомнил вдруг, какое испытал облегчение, когда Ноа снова появилась в поле моего зрения. А вслед за этим вспомнилось и чувство неконтролируемого страха, когда я потерял девушку. Слишком разительный контраст. А ведь я даже ничего о ней не знал. — С неофитами всегда так, — Лукас пожал плечами. Теперь, когда его сигарета потухла, он принялся щелкать металлическим кольцом от зажигалки, высвобождая маленькое пламя, а затем вновь туша его. — Была бы это обычная потерянная душа, я бы сам с ней разобрался и даже не втянул тебя. Но вы связаны, нравится тебе это или нет. Вот почему сейчас ты вынужден сидеть тут и слушать весь этот бред. — Я просто сошел с ума, а Ноа — часть этого безумия. Вот и все. И нет больше никакого секрета. Лукас медленно поднялся на ноги, смахивая с парки грязь от лестницы. Что-то в его пояснице громко щелкнуло, и он недовольно заворчал. — Ну да, мне уже почти под тридцатник, такое случается! — пробурчал он, едва заметив мой удивленный взгляд. — Будешь мало заниматься спортом, и твои кости тоже спасибо не скажут. — Странно слышать подобное от человека, который только что прокурил весь воздух вокруг. — Короче, — парень раздраженно вздохнул. — Сойди ты с ума, и был бы единственным, кто видит этого неофита. Но я был там, в Токае, и наблюдал за ее рождением. Так что… — он покрутил рукой в воздухе, описывая круг. — Верить или нет — дело твое. Но я бы определялся с этим побыстрее. — А то что? — А то времени у тебя не очень много. Она ведь убивает тебя. Наверное, я перестал дышать, потому что спустя пару секунд легкие вдруг начали полыхать огнем. — Кто ты? — шепот сорвался с моих дрожащих губ. Лукас наверняка услышал нотки нарастающей паники в моем голосе, но сам даже виду не подал, сохраняя ледяное спокойствие. Хотя всего на долю секунды мне вдруг показалось, что его лицо дрогнуло, пропуская мимолетную эмоцию. Сочувствие? — Пойдем, — второй раз за вечер он протянул мне руку. — Познакомлю тебя с остальными и заодно отвечу на все вопросы, — он заметил мой недоумевающий взгляд и вдруг рассмеялся. — Да не бойся! Хотел бы причинить вред, то просто оставил бы на растерзание этому неофиту. Просто моя поясница не выдержит еще пары минут на этой лестнице, так что давай переместимся.