taaffeite moths

На протяжении неопределенного, но бесконечного срока любовь, по искреннему пониманию Чонгука, была чем-то волшебным. Это было явление, которого никогда не было и быть не могло. Она характеризовалась тоской и счастьем — двумя вещами, которые он всегда считал полной противоположностью друг другу, двумя вещами, которые он всегда считал взаимоисключающими. Нельзя тосковать и быть счастливым, нельзя быть счастливым и находиться в состоянии тоски. Не одновременно. Любовь для него была эквивалентом призрака или инопланетянина — совершенно нереальная, полностью выдуманная. Конечно, в любовь можно было верить, но сама по себе вера не доказывала её существования. В мире полно людей, которые верят в призраков и инопланетян и клянутся в доказательствах, которые, в конце концов, можно объяснить обманом света или мимолëтной тенью. С любовью было то же самое. Люди верили в неё. Они писали о ней песни, сочиняли о ней истории, жили ради неё, умирали ради неё, но её можно было объяснить похотью, одиночеством, страхом. За время своего последнего пребывания в реабилитационном центре он пришел к выводу, что во многих вещах он ошибался. Любовь была одной из них. К примеру, можно быть счастливым, и в то же время испытывать тоску. Он чувствует это каждый раз, когда Сокджин приходит к нему в гости, когда они гуляют в саду и сидят за чашкой чая. Он счастлив видеть его, быть рядом с ним, чувствовать его тепло, его дыхание, его присутствие. И всё же, даже когда они вместе, Чонгук чего-то жаждет. Он жаждет того дня, когда они воссоединятся. Он жаждет — надеется — чтобы смерть отступила как можно дольше, чтобы она не пришла к ним и не оборвала их совместную жизнь. Он жаждет, чтобы мир одарил его и их какой-то добротой, чтобы солнце светило им и никогда не заходило. Сегодняшний день ничем не отличается от других. Это последний визит Сокджина к нему, последний раз он подпишет свое имя на листке у стойки регистрации. В последний раз он прикрепит пропуск на лацкан рубашки или на кончик рукава. В последний раз они пойдут навстречу друг другу, каждый из противоположных концов коридора, и будут слабеть от растущих улыбок по мере того, как их шаги будут ускоряться от нетерпения, пока они не окажутся практически в объятиях друг друга. Конечно, нет никакой гарантии, что это будет в последний раз. Но Чонгук надеется на это. Он надеется, что ему никогда не придется возвращаться сюда или в другую реабилитационную клинику, пока он жив. Он надеется. Он жаждет. Чтобы эта череда неясностей подошла к концу. Он хочет, чтобы его жизнь была его, не контролируемая ни яростью, ни неудовлетворенностью, ни сожалением. Он хочет, чтобы его жизнь была его, и чтобы Сокджин хотел занять в ней своё место. Вот они снова обнимаются посреди коридора, и жёсткий пластик пропуска Сокджина неловко давит на грудь Чонгука. Но этот дискомфорт меркнет в присутствии тепла Сокджина, пьянящего и манящего. Он уткнулся носом в шею Сокджина, тихо вдыхая. Его запах постоянно менялся в зависимости от того, какие соли для ванны он использовал в тот или иной день, от того, какой одеколон или эфирное масло наносил за уши, но под лавандой, ромашкой или амброй скрывался его естественный запах. Он был землистым и сладким и наполнял Чонгука тоской. У него болели рёбра, когда они обнимались, отчасти из-за того, как крепко они прижимались друг к другу, а отчасти из-за того, как резко он вдыхал. Он понимает, что можно быть влюблённым, любить кого-то так сильно, что это заставляет тебя страдать, быть счастливым и тосковать одновременно. Сокджин целует его плечо, затем отстраняется и берёт руки Чонгука в свои: — Я принес угощение. *** На этот раз они уединяются в комнате Чонгука. Посетителей пускают в спальни, пока дверь остается открытой, и Чонгук не возражает против отсутствия личного пространства. К его огромному удивлению, люди в учреждении относятся к нему с полным уважением. Он не испытывал ни малейшего неудовольствия, увидев своё имя в новостях или получив сообщение о том, что кто-то слил частную информацию о его пребывании. Конечно, он также по большей части не знал о том, что оставил после себя. Интервью Тэхёна словно наковальня упало на большую часть индустрии, и Чонгук не стал задерживаться, чтобы посмотреть, какой ущерб был нанесен и как быстро его залатали. Когда Сокджин приезжал, он тоже не спрашивал об этом. Лучше не знать. Незнание — это, несомненно, абсолютное блаженство. Как только они устроились в его спальне — комнате, в которой когда-то почти полностью отсутствовал цвет. Когда он только заселился, стены были бежевыми, одеяло — белым, а солнечный свет, льющийся через открытое окно, почти ослеплял. Сокджину хватило одного, самого первого визита, чтобы увидеть комнату и решить, что так жить нельзя. Он принес Чонгуку растение, картину — в частности, картину, которую они видели на первом фальшивом свидании «Слоны, левитирующие в подземном мире», и фотографии. Поначалу Сокджин принес только фотографию заката на пляже, полароид, сделанный им на водопаде еще в детстве, и фотографию Иррелеванта. Иррелевант выглядел как любой другой корги, которого он когда-либо видел, но Сокджин утверждал, что он на самом деле милее всех остальных собак на планете. Иррелевант был бело-загорелым, невысоким и пушистым. Единственное, что хоть как-то выделяло его — это пятно над правым глазом. На фотографии, которую одолжил ему Сокджин, Иррелевант, закрыв глаза и изобразив на морде подобие улыбки, склонился к прорастающему из-под земли подсолнуху. Это была милая картинка. Сокджин повесил её и другие на стену рядом с кроватью Чонгука. «Ну что?» — спросил Сокджин, когда комната стала выглядеть более живой. — «А ты как думаешь? Лучше?» Чонгук кивнул, разглядывая картины на стенах. Затем он вопросительно посмотрел на Сокджина, указывая большим пальцем на фотографии. «А у меня есть твоя?» Вопрос вызвал ответ, который Чонгук отчасти хотел получить. На щеках Сокджина появился легкий румянец, а глаза закатились как искренне, так и притворно. Сокджин сразу же занялся тем, что переставил растение, которое стояло на углу тумбочки. «Ну и для чего это?» «О, ты знаешь. Я хочу смотреть на тебя, когда тебя здесь нет.» «Правда?» — Сокджин почти насмехался. «Правда. Хоть одну.» А в следующий визит Сокджин принес свою фотографию. Она стоит в стеклянной рамке на прикроватной тумбочке, повернутой к кровати. Чонгук постарался расположить её так, чтобы, проснувшись, Сокджин первым попался ему на глаза. Фотография всё ещё в рамке, всё ещё стоит на столе вместе с растением. А вот остальные фотографии и картина были убраны в чемодан, который теперь лежит под кроватью Чонгука. Войдя в комнату, Сокджин оглядывает однотонные стены и садится. — Похоже, тебя здесь никогда не было. — Да, — размышляет Чонгук, проследив за взглядом Сокджина. — И завтра меня не будет. Сокджин отворачивается от стены и смотрит на него. Чонгук сидит, прислонившись спиной к изголовью кровати, вытянув правую и левую ногу, и являет собой образ мира. Он выглядит таким расслабленным, каким Сокджин его ещё никогда не видел. Одно его присутствие — маяк, зовущий Сокджина, и он, не раздумывая, наклоняется вперед, ложится на бок и кладет голову на согнутое колено Чонгука. Чонгук опускает руку и гладит Сокджина по волосам. — Ты нервничаешь? — спрашивает Сокджин. Это был хороший вопрос. Это был самый долгий срок пребывания в реабилитационном центре, и прогресс, которого он добился, был реальным. Все предыдущие попытки были половинчатыми: быстрая детоксикация, а затем уход из клиники до того, как был достигнут реальный прогресс. Но сейчас всё по-другому. Он нервничает из-за отъезда, из-за того, что ждёт его в этом мире. Легко — в основном — быть трезвым в таком учреждении, как это, отрезанным от внешнего мира. Но реальный мир был другим. От него зависело, удастся ли ему сохранить достигнутые успехи. Непростая задача. — Немного, — признается Чонгук через некоторое время. — Но не страшно. Сокджин кивает ему и проводит пальцами по голени Чонгука. — Я знаю, что ты, наверное, уже обо всём договорился, но… — останавливается он. — Но…? — Я… у меня нет расписания, так что я на некоторое время вырвался из сети. Я снял домик. И, не знаю, если ты хочешь… расслабиться, я подумал, что если хочешь, ты можешь остаться там. Со мной. На неделю или около того. Чонгук смотрит на него сверху вниз, всё ещё проводя пальцами по коже головы Сокджина. Улыбка, озаряющая его лицо, ласкова и нежна. — Неужели тебе обязательно спрашивать? Сокджин улыбается в ответ, берет руку Чонгука и прижимает её к своей щеке. Он закрывает глаза. — Хотел убедиться. Они остаются в таком положении ещё некоторое время, взгляд и прикосновение задерживаются. Затем Сокджин отстраняется и садится так, чтобы больше не лежать на кровати. Он смотрит в сторону полуоткрытой двери, а затем снова на Чонгука. — Я знаю, что всё будет по-другому, — говорит Сокджин, — и я не хотел предполагать, что… ты не будешь против… остаться со мной наедине. Чонгук прищелкивает языком в знак неодобрения. — Всё, о чем я здесь думаю — это как бы остаться с тобой наедине». Смущенно улыбаясь, Сокджин покачал головой. — …На самом деле мы не будем одни. — … — Иррелевант сейчас там. Наверное, сходит с ума, ожидая моего возвращения. Не успел Сокджин закончить фразу, как Чонгук уже сияет от счастья. — Нифига себе, я наконец-то с ним познакомлюсь? — Он тоже хочет с тобой познакомиться. — Сомневаюсь. — Нет, он знает, кто ты. — Откуда? Сокджин не скрывает, что в те ночи, когда он не может уснуть, он иногда включает один из фильмов Чонгука и смотрит его до тех пор, пока не задремлет. Втайне он благодарен себе за то, что полюбил актера. Влюблённость в актера означает, что если Сокджин захочет услышать его голос, ему достаточно будет поставить фильм. Но он не говорит об этом, стесняясь признаться. — Не волнуйся об этом, — говорит он в конце концов. Он лезет в сумку и достает две свежие буханки гьеран-банга, ещё, к счастью, тёплые на ощупь. Он протягивает одну из них Чонгуку, и их руки сцепляются. На секунду Сокджин полностью погружается в воспоминания. Воспоминания и настоящее, совпавшие и столкнувшиеся самым болезненно прекрасным образом. В улыбке Чонгука он видит их первую встречу. Когда они впервые доверились друг другу. Впервые поцеловались. И он впервые понял, что все по-другому. Он быстро наклоняется вперёд и прижимается поцелуем к уголку рта Чонгука. — Ладно, ешь, пока не остыло. Некоторое время, первые несколько укусов, они едят молча. Затем Чонгук прочищает горло, смотрит на буханку и неохотно спрашивает. — Есть ли что-то, о чëм я должен знать до возвращения? Например… я не знаю. — Ты действительно хочешь знать? — …Всё плохо? — На мой взгляд, нет. Но я не хочу… то есть… — Я в порядке. Тебе не стоит беспокоиться. Расскажи мне. *** The Cut Чхве Ха-Иль отвергнут AFA Печально известный режиссер с очередным провалом за плечами лишился членства в совете директоров Asian Film Awards. С тех пор как скандальное интервью Ким Тэхёна стало достоянием общественности, Чхве Хаиль был отвергнут многими и обвинён в нескольких случаях сексуальных проступков. «Паралич» должен был стать его спасением, но… его практически никто не видел, а те, кто видел, не смогли сказать ничего хорошего. AFA разорвала с ним связи — это лишь последнее несчастье, постигшее самопровозглашенного «автора», и мы, сотрудники The Cut, рады этому. Поклонники Ким Тэхёна и Ким Сокджина, которые, по слухам, подвергались неподобающему поведению Чхве Ха-Иля, ликуют в Twitter. quirosexx Я не сомневаюсь, что Чхве Ха-иль пытался что-то сделать с Сокджином, и именно поэтому Сокджин был вырезан из фильма. Всё, что происходит с этим подонком, заслуженно. Счастлива наблюдать за его падением. Обожаю это. gigionyx Его кусок дерьма предложил Ким Тэхёну роль В «Голубой лагуне». А затем, перед съемками, попытался навязать себя Тэхёну, чтобы тот «заслужил роль». Не испытываю к нему симпатии, пусть гниет. сouturesnatch Чхве Ха-Иль теряет свою карьеру прямо у нас на глазах? Наконец-то хорошие новости! *** -Хорошо, — говорит Чонгук, кивает и слегка улыбается. — Это было неплохо. — Хорошо. — Могло быть и хуже. Должно было быть хуже. — …? — Я просто хочу сказать, что если бы это зависело от меня, его карьера была бы не единственным, что он потерял, но… — Чонгук. — Я просто говорю. Сокджин протягивает руку, чтобы игриво ударить Чонгука, но тот удерживает его за руку. — А потом… *** Aeshetica Художественная инсталляция Ким Тэхёна «Комета» — не что иное, как шедевр За последние пять лет с Ким Тэхёном произошло много событий. Он прошел путь от бариста до актёра и одного из самых смелых художников современности. Его выставка, работа над которой велась задолго до его печально известного интервью, была открыта для публики в пятницу вечером и вызвала безостановочный ажиотаж. «Комета» — смелое и изобретательное творение. Это искусство, которое дышит и живёт вместе с вами, и его обязательно нужно увидеть. Ким использовал проекции, огонь и даже высокую моду для этого проекта, над которым он работал по крупицам в течение многих лет. «На самом деле всë начиналось не с чего-то», — говорит мне Тэхён по телефону. «Я просто делал это и не понимал, что это такое, пока всё не закончилось». Я спрашиваю, планирует ли он выложить инсталляцию под своим настоящим именем. Пока что «Комета» выходит под псевдонимом Ванте. Он смеется, когда я спрашиваю. «Не знаю. Мне нравится держать всë в себе». Он повторяет это позже, когда я спрашиваю его, думает ли он когда-нибудь вернуться к актерской деятельности. «Ни в коем случае. Так больше анонимности. Я предпочитаю это». *** После этого Чонгук некоторое время молчит. Его жевание замедлилось, а взгляд потух. Он слегка улыбается. Терапия и много времени, проведенного в одиночестве, открыли ему истину, которую он не может отрицать. Что бы ни происходило в его жизни, всегда оставалась часть его самого, которая очень любила Тэхёна. И сейчас эта часть его души ревёт при мысли о том, что Тэхён найдет то, что ему нравится, найдёт то, что сделает его счастливым. Иногда он задается вопросом, что бы с ними стало, если бы их не уничтожили. Но сейчас ему кажется, что это не имеет значения. Пока Тэхён счастлив, ему не нужно ни о чем думать и беспокоиться. Он крепче сжимает руку Сокджина, и в груди у него становится ещё легче. Их глаза встречаются. Счастье принадлежит им. *** На следующее утро Чонгук проснётся и увидит фотографию Сокджина. Фотография старая. На ней Сокджину не может быть больше двадцати трёх лет. Он в солнечной шляпе, смотрит в камеру, за спиной — сад с разноцветными цветами. Чонгук не сможет не улыбнуться в ответ, с радостью понимая, что это фото будет не единственным, когда он увидит Сокджина сегодня. Он поднимется с кровати, полетает по комнате и упакует фотографию в чемодан, не забыв при этом быстро поцеловать её. Он отправится в ванную, чтобы почистить зубы и поправить причёску. Он обойдет весь центр, чтобы попрощаться с пациентами и администраторами. Прощаясь с консультантом, он добавит перед уходом: — Надеюсь, мы больше никогда не увидимся. И она улыбнется ему. — Я тоже. Когда часы пробьют девять, он начнет процесс выписки. А когда часы пробьют 9:15, он уже выйдет из дверей на свежий утренний воздух. Небо встретит его холодной голубизной, солнце еще только поднимается к своей высшей точке. А когда он переведёт взгляд с неба на парковку, то увидит Сокджина, прислонившегося к своей машине. Сокджин разожмëт руки и побежит к нему. Их объятия станут одними из многих, а поцелуи, которыми Сокджин будет осыпать его лицо, частым жестом привязанности. Слова не будут произнесены ни в этот момент, ни в последующие, когда Сокджин поможет Чонгуку взять сумку и они пойдут к машине. Словами не обмениваются, но сказано будет очень много. Когда их мизинцы соединятся: «Я счастлив, что ты у меня есть». Когда их глаза задерживаются друг на друге: «Ты — это всё». Когда после того, как Сокджин начнёт вести машину и их руки окажутся на консоли, Чонгук проведёт большим пальцем по тыльной стороне руки Сокджина. «Я серьёзно» А когда Чонгук поймёт это, он сожмет руку Сокджина и, не сводя взгляда с пассажирского окна, прервет молчание. — Сокджин. — Хм? Он смотрит, как мимо них проплывают облака, трава и весь мир. — Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это, правда? Сокджин улыбается так, что щеки начинают болеть. — Да… И я люблю тебя. Чонгук сжимает руку Сокджина и снова сжимает, а затем, подумав получше, поднимает руку Сокджина и покрывает еë тыльную сторону долгими поцелуями. Он хочет запятнать кожу Сокджина всеми способами, которыми он любит его и будет продолжать любить. Он хочет написать это на его губах, на груди, на бедрах и внутри него. Я люблю тебя. Вот как сильно я тебя люблю. *** Хижина, в которую они попадают, маленькая и причудливая, вдали от всех остальных, а ближайший магазин находится в нескольких милях от дома. Вокруг нет ни хижин, ни соседей. Только их хижина и участок земли, уходящий в бесконечность. Чонгук оглядывается по сторонам и впервые за долгое время делает глубокий вдох. Сокджин пристраивается рядом с ним, соединяет их руки, и они вместе идут по участку к входу. Чонгук слышит царапанье с той стороны двери ещё до того, как Сокджин достает ключи, а когда дверь наконец открывается, маленький и очаровательный пушистик с белым и загорелым мехом пикирует прямо к ногам Сокджина. Иррелевант встаёт на задние лапы и упирается лапами в верхнюю часть бедра Сокджина, виляя хвостом и приоткрывая рот. Чонгук в последний раз улыбается Сокджину, а затем медленно опускается на колени и ставит сумку на крыльцо. — Привет, — говорит он собаке, которая смотрит на него, но не делает ни малейшего движения, чтобы подойти. Чонгук медленно протягивает руку и проводит ею по блестящей шерсти Иррелеванта. — Ты, должно быть, Иррелевант. Иррелевант на мгновение перестает вилять хвостом, а затем спрыгивает с Сокджина и встает на четвереньки. Он приближается к Чонгуку, тяжело и взволнованно дыша. Чонгук чешет его за ухом, по спине, а затем по бокам. В ответ на это Иррелевант ложится на спину. Чонгук начинает почесывать живот собаки, довольный его редакцией. — Думаю, ты его покорил, — говорит Сокджин. — Может, мне стоит оставить вас наедине? — Знаешь, он, наверное, скоро начнет называть меня «папой». Сокджин закатил глаза, продолжая ухмыляться. — Заткнись. — Да, — говорит Чонгук, глядя на Сокджина и продолжая играть с Иррелевантом. — Я тоже тебя люблю. *** Через несколько месяцев Чонгук даст интервью, в котором его спросят, вместе ли он с Сокджином. Чонгук вежливо улыбнётся, обдумает вопрос и честно ответит мягким тоном: «Я понял, что, к счастью, моя личная жизнь никого не касается».