Однажды ты покинешь меня

      Как ни странно, после первоначального шока от того, что из зеркала, сначала ручного, а теперь и большого в ванной, на меня смотрит совершенно незнакомый мне человек, я приняла его почти спокойно. «Не мешало бы и предупредить!» — крикнула я в потолок.       Но ладно. Ладно. С этим я справлюсь. По крайней мере, всё начало обретать смысл.       Только моё сознание, в комплекте со всеми моими нетронутыми воспоминаниями, совершило путешествие сквозь годы. Информация, которую мне скармливали, на самом деле являлась ни чем иным, как воспоминаниями. Воспоминаниями этой женщины. Мисс Брайант. Но значит ли это… нет… может ли это быть? Наверное. Неужели эта бедная женщина вдруг обнаружила себя сидящей на скамейке на кладбище через пятьдесят лет в будущем? В другом веке? Мало того, эта женщина, или девушка, не могла быть старше подростка больше, чем на пару лет. Так что, если бы то, о чём я думаю, произошло на самом деле, она оказалась бы не только затерянной в будущем, но и постаревшей почти на двадцать лет.       Боже. Какой ужас.       По крайней мере, я более или менее знала, чего ожидать в шестидесятых, но для человека, оказавшегося в будущем, не было абсолютно никаких ориентиров.       Что она там нашла? Смартфоны. Персональные компьютеры. Наращивание ногтей и татуировки. Президент. Надеюсь, она сторонница гражданских прав. Если нет, то это будет тяжёлая пилюля, которую придётся проглотить.       Если бы это был фильм, то он был бы юмористическим. Запутавшийся человек из прошлого вынужден искать дорогу в продвинутом мире, полным умопомрачительных технологий. Ей приходилось жить в другой культуре, чем та, к которой она привыкла, где межрасовые браки и гомосексуальность не только не были вне закона, но и считались вполне обыденными.       Но это был не фильм. Она была реальным человеком, а не вымышленным персонажем. У неё были соседи. Скорее всего, семья и друзья. Мальчик по имени Джордж стриг её газон и называл мисс Брайант. Она читала. Она покупала лампы. Она спала в тёплой комнате с включённым вентилятором. Она спала в ночной рубашке.       У неё был более высокий голос. Это не пугало. Она была выше меня. Дело было не в неровных полах. Меня дезориентировала разница в росте. Она была невелика, не более двух дюймов, но этого было достаточно, чтобы я заметила. Она, наверное, весила столько же, сколько и я, но будучи на два дюйма выше, казалась стройнее. Она была красива, как бывают красивы молодые девушки: мягкие черты лица, пухлые губы, гладкая кожа, блеск в глазах.       Единственная черта, которая была похожа на мою. Её глаза. Не из-за формы или цвета, хотя они были такими же карими, как мои, только чуть светлее, но нет, это было что-то другое. Я не могла сказать, что именно, но в них было что-то такое, что я узнала. Вспомнилась банальная фраза «Глаза — окна в душу». Так ли это? Я всё ещё цеплялась за то, что делало меня мной. Моё самоощущение. Моё сознание. Мои воспоминания. Если это была моя душа, то, возможно, эта фраза правдивая, как бы банальна она ни была.       Несколько минут я стояла и смотрела то ли на неё, то ли на себя. Странно. Путешествие во времени? Всё, что угодно. Но это.       Я посмотрела на руки: шрама, который у меня был раньше уже не было. Небольшой круглый участок светлой кожи чуть выше правого запястья, появившийся благодаря моему дедушке и его случайной сигарете, когда однажды вечером он выпил слишком много виски. На его месте было крошечное родимое пятно, которого у меня никогда не было.       Я подняла руку, погладила свои мягкие щёки, челюсть, спустилась к шее, затем к ушам и серьгам. Простые одиночные жемчужины в каждом ухе. Как только я дотронулась до них, в моём воображении возникла сцена. Торт, сияющий свечами. На проигрывателе играет затёртая «сорокопятка». Вокруг меня смех и разговоры. Пожилая полная женщина в розово-зелёном платье, со светлыми волнистыми волосами и толстыми чёрными очками в форме кошачьих глаз протягивает мне маленькую синюю подарочную коробку.       Внезапно я почувствовала неладное. Если у меня был доступ к её воспоминаниям, какими бы смутными они ни были, это было вторжением, вопиющим вторжением в частную жизнь. Навязчивее не бывает.       — Всё, хватит, — я отошла от зеркала, вышла из ванной комнаты и вернулась в гостиную.       Мне было не по себе.       — Эй, мистер Смит? Ответьте мне! Я больше не хочу. Это неправильно!       Снаружи больше не работала газонокосилка. Джордж, похоже, закончил стричь газон мисс Брайант. Только вот успел ли он? Он думал, что закончил, но мисс Брайант в данный момент здесь уже не жила. Он также полагал, что разговаривал с ней несколько минут назад, но и этого не было. От этой шарады пострадали два ничего не подозревающих человека, а к тому времени, когда всё будет сказано и сделано, пострадают ещё многие. И ради чего? Чтобы я могла удовлетворить своё любопытство?       — Я больше не хочу! Вы слышите? Мистер Смит? Вы не можете так поступать с людьми. Это… неправильно.       Ничего.       «Проклятье».       Как меня зовут?       Эвелин.       Эвелин. Боже, даже это имя звучало чисто и невинно.       — Я знаю, что Вы меня слышите. Я больше не принимаю в этом участия.       Я села на диван, скрестила руки на груди и стала ждать. Как будто такая позиция означала, что ко мне будут относиться более серьёзно.       Снаружи проехало ещё несколько машин. Я услышала пару детских голосов, перекрикивающихся друг с другом. Кажется, Джордж. Закончил свои дела и отправился делать то, что обычные пятнадцатилетние мальчишки и их друзья делают субботним утром в 1964 году.       Передо мной на жёлтом кухонном столе стояла маленькая коробка с глазированными хлопьями. На лицевой стороне был изображён тигрёнок Тони, который ничем не отличался от того, что был в 2010 году, только у этого Тони был маленький носик и голова в форме футбольного мяча.       Это действительно 1964 год. Я ещё не родилась. Это дико. А что более странно? Мои родители сейчас моложе меня. Моей маме сейчас двенадцать лет. И она счастлива. По словам моей тёти. «Она была чирлидершей, можешь поверить?».       Нет, я не могла. Я не могла даже представить, как она прыгает и отталкивается ногами, как сумасшедшая (так бы она назвала подобное поведение), как размахивает в воздухе помпонами и болеет за свою команду. Ликование? Ни за что. Крики? Никогда.       Тем не менее, моя тётя уверяла, что когда-то она была девочкой, которая любила танцевать, смеяться и играть. Тётя рассказала мне об этом в попытке вызвать к ней сочувствие, я полагаю. Но это не сработало. Даже сейчас, думая об этом, зная, что она где-то есть, что если бы я захотела, я могла бы встретиться с матерью, но не с такой, какой она стала, ненавистной и озлобленной, а с весёлой молодой девочкой, увы, я не испытывала никакого желания сделать это. Даже если бы у меня было всё время в мире, чего у меня, вероятно, не было, и даже если бы она жила в доме напротив, а не более, чем в шестистах милях отсюда в Алабаме, я бы всё равно не стала делать этого.       Неправда.       Хорошо. Да. Если быть абсолютно честной, да, я бы сделала это. Если бы она жила через дорогу, я бы так и сделала. Она была холодной, отстранённой и равнодушной. Но у неё бывали моменты. Не слишком много. Но несколько. Если только я не ошибаюсь. Мне было всего пять лет, когда она забрала меня в тот день из детского сада. Когда я заболела. Я помню, что мне было очень холодно, потом внезапно стало жарко, но в основном меня знобило в течение всего дня. Моя кожа покраснела и покрылась пятнами. У меня болели руки, ноги, болело всё тело. И всё это время я хотела лечь, чтобы поспать, но воспитательница не позволяла мне. Я помню обрывочно. Как мама прикасалась к моему лбу. Потом её лицо, которое побраговело, когда она кричала на воспитательницу. Паническое выражение её лица, когда она бросилась в кабинет медсестры и не нашла её на месте. Кажется, телефон. Снова крики. И вот, наконец, машина отца и заднее сиденье, где я смогла прилечь. Точно не помню, но, по-моему, моя голова лежала на маминых коленях, а она обмахивала меня журналом, убирая волосы, прилипшие к моему горячему лбу. Это всё, что я помню, пока не задремала. Я очнулась в больнице на следующий день. Но все эти воспоминания, кроме пробуждения в холодной палате с нависшей надо мной медсестрой, остались в прошлом.       У неё бывали свои моменты.              Что ты делаешь, думая о своей матери?       Она где-то там. Ты теряешь время.       У тебя есть единственный шанс. Неужели ты хочешь сбежать, не встретившись с ней?       После почти тридцати минут сидения здесь и отсутствия каких-либо признаков того, что что-то произойдёт, кроме того, что время движется секунда за секундой, я сдалась.       Похоже, я застряла здесь надолго. Я же не могу поехать на вокзал и купить билет обратно в 2010 год, верно? Может быть, когда я сделаю то, ради чего сюда прибыла, миссия будет завершена, я вскоре снова окажусь в мире YouTube и Netflix, где можно смотреть почти всё, что хочешь, почти в любое время, а Эвелин вернётся домой, где три канала решают, что ты будешь смотреть и в какое время ты это будешь смотреть. Чёрт, насколько я понимаю, она может даже не захотеть возвращаться.       Тем не менее, я решила, что с этого момента я больше не буду копаться. Я постараюсь сделать всё возможное, чтобы получить доступ только к тем воспоминаниям, которые мне нужны, чтобы выполнить свою миссию. Мне жаль, что я прервала твою жизнь, Эвелин. Я не хотела, я не знала, что так будет. Но скоро всё закончится. Может быть, даже к концу дня, подумала я, потому что вспомнила кое-что важное.              Это почти никогда не подводило, всякий раз, когда Джуди выступала в различных ток-шоу или давала интервью для статьи в газете или журнале, интервьюер всегда задавал один и тот же надоевший вопрос снова и снова. Расскажите нам, как Вы практически за одну ночь прошли путь от полной безвестности до пластинки номер один в стране. Каждый раз, чёрт возьми.       Неважно, было ли ей двадцать два или сорок два, они все задавали один и тот же вопрос. Лично я бы сказала им, что нужно двигаться дальше, спрашивать меня о том, что я делаю сейчас, а не о том, что случилось десятилетиями раньше, но она никогда так не делала. Она была неизменно вежлива и в пятнадцатый раз отвечала на один и тот же вопрос так же полно, так же сердечно, как и в первый. Если она и чувствовала раздражение, если ей хотелось крикнуть: «Все уже знают эту историю! Я перессказываю её с двадцати лет!» во всю мощь своих лёгких, вы никогда не узнаете об этом. На самом деле за несколько месяцев до смерти, в возрасте сорока шести лет, её снова попросили пересказать эту историю.       Интервьюер, молодой парень, выглядел скучающим: почему он берёт интервью у какого-то хит-чуда шестидесятых, которое даже никто не помнит? Несмотря на это, даже при очевидной незаинтересованности, она ответила на этот вопрос так же вежливо, если не с таким же энтузиазмом, как в первый раз.       Так что я хорошо знала эту историю.       За две недели до того знаменитого концерта, как она всегда шутила, она была в молодёжном танцевальном клубе, и поскольку она была знакома с барабанщиком группы, выступавшей в тот вечер, ей разрешили исполнить одну песню. И её практически освистали на цене.       Она называла это место, не в каждом интервью, но несколько раз она называла его. Это название планеты. Меркурий? Нет. Я снова пошарила на журнальном столике в поисках айфона, который изобретут только спустя четыре десятилетия, чтобы ещё раз просмотреть видео и проверить. Чёрт.       Марс? Нет, Сатурн. Точно. Это место называлось «Зал Сатурна и Солнца». Бинго!       Я нашла номер в телефонной книге и набрала его. Мне пришлось покачать головой, потому что это заняло нелепое количество времени. Одна цифра, поворот, щёлк-щёлк-щёлк, когда диск вернулся, то другая цифра, щёлк-щёлк-щёлк-щёлк, снова поворот. Я покачала головой, при этом улыбнувшись. Мне показалось это причудливым, но, опять же, что, чёрт возьми, делать людям, у которых горит дом? Была ли уже такая служба, как «911»? Скорее всего, нет. Может, набрать оператора? Но ноль был последней цифрой после девяти, а это всё равно долго ждать. Оставалось надеется, что в ближайшее время со мной не случится чрезвычайная ситуация.       Никто не взял трубку, но я и не ожидала, что кто-то ответит. Было только около одиннадцати утра. Местные подростки не будут надевать свои туфли для танцев раньше пяти, верно? Танцуют до девяти вечера и ложатся спать ближе к десяти. Потому что, по моим представлениям, именно так поступали молодые люди в шестидесятых.              Как бы сильно мне не хотелось запрыгнуть в эту блестящую красную машину и отправиться исследовать этот яркий невинный мир, я знала, что это не очень хорошая идея. Я не знала, с чем придётся столкнуться. Предположим, я попаду в аварию. Что тогда? Даже если авария будет несерьёзной, даже если никто не погибнет, всё может быть настолько плохо, что кто-то окажется в больнице. Конечно, это способно изменить будущее так, что мне даже трудно себе представить. А что, если в больнице окажусь я? Я бы пропустила встречу с Джуди и потом никак не смогла бы найти её и встретиться с ней. И даже если бы я была осторожна, даже если бы я просто прогулялась несколько кварталов до магазина, предположим, я рассматривала бы цветные упаковки с моющими средствами в местном продуктовом маназине и как раз в этот момент загородила бы кому-то обзор. Мальчику, который заметил бы девочку в проходе. Девочку, в которую он мог бы влюбиться. Девочку, за которой он долго следил, прежде чем осмелился подойти к ней и заговорить, спросить, не хотела бы она как-нибудь сходить выпить содовой, прежде чем уйдёт со своей мамой. Девочку, на которой он в итоге женится и заведёт с ней детей. Это определённо изменило бы будущее. И на это потребовалась лишь доля секунды. Нет, безопаснее сидеть здесь и ждать. Я бегло просмотрела газету, усмехнувшись разделу «Для дам». «Батончики с патокой идеально подходят для женских обедов» с рецептом. Целых две статьи о том, как лучше завивать волосы. Один способ для влажных волос, другой — для сухих. Реклама машины для приготовления пончиков, купив которую, женщины могли бы готовить десятки пончиков за раз, продавать и зарабатывать деньги, работая прямо на собственной кухне! Так что эти схемы работы на дому — далеко не современное явление.       Я попыталась посмотреть телевизор, но приём был ужасен: даже используя ручку точной настройки, передвигая «кроличьи уши» антенны во все возможные положения, я смогла чётко поймать только один канал, и то там показывали мыльную оперу. Пас. Я никогда не любила мыльные оперы.       Я снова набрала номер клуба. И снова мне никто не ответил.       К полудню я уже стояла у шкафа в спальне, прикидывая, что мне надеть. Обстановка в этом маленьком домике была отвратительная, этого было не избежать, но одежда… Вау! Что бы кто ни говорил об ужасных причёсках того времени, но одежда была, надо признать, великолепной. У этой Эвелин был вкус. Шкаф был комично мал по сравнению с тем, к чему я привыкла, но он был забит дюжинами платьев, блузок и юбок самых ярких цветов, которые я когда-либо видела. Оранжевые, зелёные, жёлтые и голубые. Здесь были смелые геометрические узоры и более мягкие цветочные, пейсли и горошек. Пёстрые модели выглядели так, будто заканчивались выше колен, но были также несколько более скромных по цвету и рисунку, которые заканчивались гораздо ниже колен. И обувь. Много обуви. Балетки, каблуки. Босоножки, туфли. Практически всех цветов, какие только можно себе представить. Но ни одной пары кроссовок.       На том конце провода не отвечали ни в час, ни в два.       К трём, просидев на заднем дворе, на самой первой ступеньке из трёх, ведущих вниз, в только что скошенную траву (стараясь не попадаться на глаза соседям), я начала паниковать. Она так и не уточнила дату. Что, если это была пятница? Она сказала «две недели», но это ничего не значило. Она же не могла сказать, тринадцать дней, кто так говорит? Я вернулась в дом и снова набрала номер, который уже запомнила. Ничего.       Я подумала о своих волосах. По совпадению, они были почти такими же, как в 2010 году. Стрижка с боковым пробором выше плеч, более тёмный оттенок каштанового, но в остальном почти идентичная. Хм, кто бы мог подумать, что в 2010 году я ходила с причёской 1964 года. Я посмотрела пару журналов, которые нашла в маленькой спальне, и увидела, что да, хотя у многих женщин были волосы как у Джуди (я узнала, что это называется «флип»), а некоторые выглядели как инопланетяне из-за высоких причёсок в виде ульев, было немало и тех, кто выбирал более естественный вид. К счастью, мне не придётся преодолевать это препятствие.       Я приняла душ и помыла волосы.       Пришлось, благодаря моему глупому решению сидеть на улице, в Техасе, в самый разгар лета. Впрочем, внутри было не намного холоднее, так что, думаю, ничего страшного. После десятиминутных поисков в ванной и на камоде в спальне я, наконец, поняла, что удобство быстрой сушки волос — это дело будущего. Ни фена, ни тем более плоского утюжка с керамическим покрытием, я нигде не нашла, поэтому импровизировала, включив вентилятор на максимум и расчёсывая волосы прямо перед ним, пока они не высохнут. И результат оказался не таким уж плачевным.              Когда я возвращалась в гостиную, зазвонил телефон.