Перо и клык

Люди чаще всего употребляют слово «ничего» для того, чтобы скрыть за ним очень важное «нечто». ©Грэм Джойс

       …Торопливый размашистый шаг. Второй. Ещё двадцать и больше, как будто наперегонки со временем.        Щербины на каменной глади карстового грота от скорости казались мимолётными бурыми росчерками. Затхлый смрад прогорклой листвы и окроплённой дождевой влагой скалистой породы настырно проникал в уязвимые лёгкие. По испещрённым прорвой трещин стенам змеились лазоревые прожилки студёной воды, и буйство ощущений всколыхнуло молчаливо ютившееся в закоулках сознания беспокойство, а за ней — сверлящую боль в районе гудевшего затылка да мольбы лобной доли вырваться наружу.        Мрак бесконечного тоннеля пронзил блеклый луч света, расползающийся по полу подобно уникальной мозаике на шлифованном природном камне собора, как если бы сама солночь своевольно ворвалась в темень помещения. Вскоре, как только нога ступила в одну из комнат громадной пещеры, солнечная протока залила своим светилом всю окрестность. На самой возвышенности, словно грот лукаво щерился своим спонтанным гостям, блеснули цитриновым отблеском клыки изогнутых и треснутых сталактитов. Сталагмиты же, точно окаменевшие от времени стражники, выпирали из ухабистого пола и охраняли собой драгоценность, примостившуюся по бокам от них на небольшом, но прочном валуне.        То, ради чего и был проделан этот путь.        Статуэтка Сэлинджера.        — Статуэтка! Мы нашли её!        — Точно такая, какой её описывал Куинси!        — Это было просто, ребята.        Последний, которому принадлежала необдуманно брошенная реплика, нахраписто усмехнулся столь лёгкой наживе и бесстрашно шагнул в её сторону. Тут же, ойкнув, резко остановился: дорогу ему мгновенно преградила продолговатая клюка, на набалдашнике которой металлический ворон ткнулся острым клювом в опасном миллиметре от башмака юноши и, того гляди, чуть было не лишил бедолагу большого пальца на ноге.        Хозяин трости воззрел на него исподлобья едва ли не на грани немой укоризны, и скоро с неким изяществом, на незримый миг подбросив её в воздух, убрал с пути.        — Слишком просто, Джеспер.        Каз Бреккер, долгими годами славившийся в Кеттердаме порочной жаждой к каверзам и почти беспроигрышным составлением планов, — вестимо, чтобы в конце эти труды щедро вознаградились в денежном эквиваленте — вновь перевёл волевой цепкий взгляд на статуэтку: на смастеренного из гранённого хрусталя волка, по бокам увенчанного сверкающими в тускло-золотом свечении изумрудами и топазами. Он не утомлял себя долгими раздумьями и минутой позже кинул перед собой монету, пытаясь узреть возможную ловушку до того, как их расщепит в багровые обрубки.        Тем временем Инеж, мечущаяся за ними в свете догорающего факела, остановилась на краю выступа и застыла в нескольких метрах над эпицентром происходящего. Рыжее пламя малахольно трепыхнулось пару раз, немного погодя затухая до тянувшегося к потолку тонкого дымчатого шлейфа, и она, откинув более не пригодный атрибут в тенистый угол, осторожно и бесшумно заскользила вниз по бугристым склонам скалы.        Вероятнее всего ей, как одной из самых приближённых к Казу, стоило идти нога в ногу рядом с ним, но порученное задание проверять обстановку с высоты вынудило ютиться позади.        — Стойте тихо, — повелел он.        Инеж услышала этот приказ тогда, когда ноги её уже коснулись земли и вели к банде. Она мельком взглянула на статуэтку, а следом встрепенулась юркой да недовольной птахой, не успев даже толком рассмотреть находку, ради которой они двинулись сюда, внимательнее.        «И за это — один миллион крюге?» — зазмеилось на кончике языка, но так и затонуло в немоте пещеры: для Каза, как бы то ни было, не столь важно, сколь безвкусна вещь, на поиски которой надо перевернуть весь Кеттердам, если по итогу за неё ему заплатят по достоинству.        Не расторопно рассекая расстояние между собой и столпившимися поодаль членами банды, Инеж следила за тем, как он, явственно изумлённый тем, как легко дались им поиски, ковылял к статуэтке. Пусть ей и приходилось работать с ним бок о бок уже не первый год, она не могла разобрать, что именно управляло Казом в такие моменты: жадность, которую он самодовольно нарекал своей верной слугой ещё с юности? Желание разорвать себе карманы кучей крюге? Или же, напротив, в нём взыграло строптивое нежелание дать своим конкурентам возможность получить лишние деньги (и отчего-то в голове ответом раздалось истинно-бреккеровским скрежетавшим голосом осуждающее «деньги лишними не бывают»)?        Руки Каза — в перчатках, отныне служившими ему лишь в плане эстетики, а не спасением от нежеланных и внезапных прикосновений — припали к хрустальному волку неуверенно, как если бы он выжидал, что прикосновение к статуэтке и пустит в ход спрятанные ловушки.        В тот час же грот озарило ослепительной вспышкой света, словно их накрыл бесшумный взрыв, словно вырвавшаяся из ниоткуда бледная желтизна поглотила собой весь мир со всеми его колоритами. Инеж инстинктивно зажмурилась, да так сильно, что за толщей век заплясали цветастые искры, и её охватила оторопь от мысли, что эта вспышка и впрямь ослепит её. Она попыталась прислушаться к происходящему, — возможно, то ловушка врага, который нападёт тогда, когда они окажутся обескуражены неожиданным всполохом — но ни криков, ни обыкновенного говора так и не сумела уловить.        А потом свет исчез, точно его и не было.        Инеж, стараясь сфокусировать взгляд на одной точке, пару раз бегло моргнула и судорожно оглянулась по сторонам: никто не полёг за это время, никто не развалился в рдяных кровавых лужицах убого распластавшимся на ратной ниве трупом. Напротив, все стояли на своих местах и пытались разобрать, что только что произошло.        Все, кроме одного.        Каза нигде не было.        — Каз? — позвала она, озираясь по бокам, но предательски запаниковала, так и не услышав отклика.        Остальные члены банды уже принялись разыскивать бесследно исчезнувшего босса, и пусть миновали бесцельные минуты, Инеж старалась не подпустить снующую к ней голодным хищником тревогу ближе, чем та уже стояла рядом с ней. В любом случае, пославший их на задание Куинси мог грешить недомолвками и не предупредить о том, что тропа к статуэтке может и легка, но забрать её из пещеры окажется практически невозможным для простого ума.        «Может, он потерял сознание» — всколыхнула в голове весьма абсурдная мысль: Ротти уже посмотрел за валуном, однако не нашёл там ни единого намёка на Каза.        — Я… я нашла только это! — воскликнула Аника, размахивая искореженной тростью.        Инеж не могла описать, сколь сильно ей было не по нраву сочувствие в этом голосе.        Медленно бредя к ней, упрямо-слепо, точно наугад, точно не разбирая дороги и видя фантом перед собой, она, не сразу позволившая себе отвести взор от безобразно согнувшейся трости, неторопко, как если бы боясь, подняла стеклянные глаза наверх. На то место, где до этого восседал доселе никем не тронутый хрустальный волк, изначально почудившийся ей воистину примитивной вещицей, а теперь — самым настоящим проклятием.        И её, замершую, передёрнуло.        Статуэтка Сэлинджера оставалась там, где она и была.        С того происшествия миновали дни.        Недели.        Месяцы.        Полтора года, растянутые в контуженном сознании до непроглядной абстрактной точки на координате.        Вечность, за которой крамольно скрывалась мимолётность.        И все они одновременно похожие один на другой и в то же время разные, но в своём хитросплетении вероломно деформирующиеся в одно мгновение, затянувшееся в скудную да постылую бесконечность. Такую, что она сама — затерявшийся в дисперсии странник, востребованный везде, но в одночасье не нашедший своего места под солнцем.        Инеж посмотрела через плечо на осколок пестроцветного заката, который через час или два истлеет до звёздной синевы. Мановение его побуждало развернуться и устремиться прочь, будто оно имело гипнотичное влияние на неё, но вскоре грузный мужчина дёрнул занавеской и прикрыл панораму, а некто и вовсе мягко, почти по-товарищески, потеребил её за плечо.        — Эй-эй, не отставай. Извини, конечно, но по сравнению со всеми ты размером с арахис и тебя задавят, если потеряешься.        Она попыталась слабо улыбнуться привычно-задорному тону Джеспера, но получилось только болезненно скомкать уголки рта в чём-то, что на улыбку походило отдалённо. В конце концов, Инеж с самого начала уточнила, что на открывшуюся на Мраморном Павильоне ярмарку идти она не горела желанием. Оперируя тем, что их боссу бы развеяться хоть раз за последние полтора года (и словами «последние полтора года» он старался завуалировать треклятое происшествие со статуэткой), Джеспер на её вялые протесты не обращал никакого внимания: сгрёб под локоть то её, то Уайлена, и зашагал к ярмарке как ни в чём не бывало.        — Хорошо, — легко ответствовала Инеж, когда на деле хотелось развернуться и уйти.        — Купчик, тебя это тоже касается, — едва ли не тоном отчитывающего родителя заявил Джеспер, смотревший на негодующе семенившего к нему Уайлена. — Я только что увидел женщину, которая тащила ребёнка на поводке, потому что он убегал постоянно. Если будешь теряться, я тебе такой же куплю.        — Я ростом выше Инеж, меня не задавят, — угрюмо возразил он.        — Так я волнуюсь не за то, что найду тебя лепёшкой на земле. Тут куча филь, которые тебя до смерти уморят своим дешёвым флиртом.        — Просто скажи честно, что ты либо ревнуешь, либо ищешь повод пострелять, вот только запомни: сегодня мы отдыхаем, поэтому превратить ярмарку в кровавую бойню я тебе не позволю.        Щурясь осуждающе, Джеспер на секунду опустил обветренную пятерню к карману, из которого выглядывал ствол надёжно припрятанного револьвера, точно хотел убедиться, что его драгоценное оружие на месте.        — Ладно, — жеманно буркнул он.        Но несмотря на явное согласие и чуть ли не рыцарское обещание проследить за тем, чтобы одну не задавили, а второго не соблазнили до изнеможения, сам Джеспер минутами позже куда-то исчез, затерявшись в ватаге людей. Уайлен же уныло оглянул толпу в поисках стрелка, бормоча под нос лишенный адресата вопрос о том, как вообще можно потерять человека с таким ростом.        Озирающаяся по округе Инеж позволила фальшивому энтузиазму кануть в небытие. И без того натянутая как из последних сил, улыбка тут же сшелушилась с уст омертвевшей змеиной кожей. Какофония и лейтмотив из нескольких фальцетов царапал по вискам не хуже наждака, и она возвела сверкнувшие чёрными агатами глаза к куполу шатра, к самой ткани, на которую спадали шафрановые пелесины вечернего солнца. И вся местность казалась затянутой гренадиновой вуалью, будто Гезен провёл алчными ручищами каверзно склабившихся чертят росчерком жидких рубинов по разочаровавшим его народу-детищам.        Полтора года. Полтора чёртовых года с того дня, как бытование превратилось в абсолютную бессмыслицу, а она тратила время на ярмарке.        В порыве жгучего бессилия Инеж застыла посреди людской галаверы, словно будучи далеко отсюда разумом. Мелькали сотни лиц, если не тысячи. Плеяды образов, самых разных. Определённо, она не хотела здесь находиться, и тут, в окружении чужих людей, ей немногим комфортнее, чем в стенах кабинета Клуба Воронов, который с недавних пор стал принадлежать ей и ассоциировался ни с чем иным, как с непосильной ношей.        Хотелось перекроить сознание. Вывернуть его наизнанку, обличая пред всеми все накопившиеся проблемы, но в прерогативе её, как вояки, насильно водрузившей метафоричный венец лидера на макушку, лишь залечивать обнажившиеся да раскрывшиеся до кровавых созвездий сплетения шрамов, коими эти проблемы её вознаградили. Бежать в пугающее никуда, скрываться от мира за толстым слоем пыльного одеяла, надеясь пресечь некую абстрактную черту, за которой чрезвычайная надобность нести сие тяжкое бремя падёт и истлеет папиросной дымкой в сизом небе. Прикрыть глаза, представив, как дребезжало под ней до паутины трещин аллегоричное стекло и, рассыпаясь в дождь осколков, опадало в бездонную пропасть вместе с ней. Уйти на долгие века в забвение и, взывая к святым, помолиться (члены банды будут верны мысли, что она молилась за то, чтобы поскорее отыскать Каза, пусть он уже и числился у них покойником, но как же они окажутся далеки от правды!).        — Вы, кажетсы, очень любите револьверы.        — Вы правы, миледи! Я чуть ли не родился на свет с одним таким в руках.        По-юношески беззаботный хохот Джеспера Инеж узнала с выверенной лёгкостью даже в этом чудовищном содоме. Пройдя мимо торговки фальшивыми оберегами из останков Святых, она подобралась ближе к Уайлену, чьи рыжие кудри замелькали в прорези снующих из стороны в сторону зевак.        — Нашёлся. И уже решил на провидице свой шарм продемонстрировать, — изнурённо выдохнул Уайлен, но Инеж, вставшая рядом, его уже не слушала.        Присмотрелась: провидица, с коей беседовал Джеспер, несомненно была сулийкой. Та, кивая медленно и понимающе, улыбнулась кольцами-морщинами, невольно напоминая дерево — сосчитай каждое кольцо и узнаешь возраст. Ей наверняка больше сорока пяти, но одновременно с тем она маленькая и влюблённая в этот лживый мир девочка, которой достаточно засмеяться звонко, чтобы не стать утопленницей своих кошмаров.        Инеж даже обуяла на миг гиблая зависть: ей-то такой уже никогда не стать.        — Ах, я вижу… — испещрённые прорехами микротрещин губы шевельнулись, а в яшмовых глазах, напоминающих сердцевины подсолнуха, заплескалась вовсе не взрослая степенность. — Вижу, молодой человек, как вам дарят новый револьвер.        От услышанного Инеж, ожидавшая куда большего, помрачнела.        «Неужто сулийцы уподобились шарлатанам?» — пронзила черепную коробку мысль, после которой она почувствовала себя самой настоящей лицемеркой: сулийцам так же не пристало приставлять к чьему-то горлу нож и выполнять указания преступников, но Инеж в своё время легко позабыла об этом, стоило найти лазейку к выходу из Зверинца.        Тем более, что Джеспер, поддавшийся самообману, выглядел счастливым.        — Слыхали? — довольно вопросил он, вскочивший со стула, будто с самого начала зная, что они стояли за ним. — Миледи Виджая говорит, что у меня будет юбилейный десятый револьвер.        — Их может быть больше одного, — оповестила его разглаживающая складки на скатерти провидица, которую Джеспер назвал Виджаей. — Святые передают мне это, являясь в образе солнечных лучей днём и в облике звёзд по ночам. О подарке, который вы получите, поведала мне сама Санкта Алина — Заклинательница Солнца.        Лишь в виду учтивости Инеж не закатила глаза.        Дар глядеть в чьё-то будущее среди сулийцев был редкостью, но и в её караване доживала свои века одичалым вороном старушка, к которой она пришла незадолго до своего четырнадцатого дня рождения, потому как любопытство о своём будущем избранном изводило юное девичье сердце. Та поведала по звёздам, что благоверным её окажется погрязший в страхах и служивший стылому безразличию человек, за которого ей придётся биться едва ли не до кровавых ссадин за прутьями трещавших рёбер. Годами позже Инеж поняла, что провидице святые оповестили о Казе, но та не рассказала, как до этого её украдут из дома и заставят пройти через врата мучительной агонии.        — А, дочка, подойди сюда, — донёсся до неё добродушный голос Виджаи.        Инеж вздрогнула мелко и незаметно. Среди сулийцев не было ничего странного или зазорного в том, что старшие могли обратиться к чужому ребёнку как к «дочке» или «сыну», но ей, видевшей родителей раз в пару месяцев, не хотелось слышать такого от кого бы то ни было.        Подталкиваемая сзади что-то тараторившим Джеспером, она несмело и тяжеловесно, словно шедшая в изуверские ручища врага, прошествовала к выжидающей её Виджае. На стул Инеж села так, как будто ей предложили занять место на увенчанном шипами орудии пыток, и это сравнение, это буйство ощущений, изводило, и сердце в неровном бите больно ударилось о плоскости согнутых рёбер.        Она как настороженный зверь, который просто так не давался в руки.        — Вот, посмотрите, пожалуйста, — не присуще ему вежливо обратился к провидице Джеспер, уложивший ладони на плечи возмущённо шикнувшей Инеж, — а то босс наш как тучка каждое утро, даже когда солнечно.        — Тш-ш-ш… — приставив крючковатый палец к засохшим устам, Виджая безукоризненно попросила затишья.        Провидица внимательно воззрела на неё, и вдруг вся былая весёлость словно померкла, а каштановые глаза в свете ядовитого багрянца сверкнули молчаливой острасткой, отчего Инеж стало в разы беспокойней.        — Вижу… — протянула Виджая.        Инеж нахмурилась, комкая в уголке губ ещё не возродившееся из безмолвия предложение.        «Ну? Что же вы видите? Удивите меня».        — Вижу переполох в твоей душе. Вижу целую бурю, шторм, чьи волны бьются о скалы. Вижу то, что напоминает кровопролитный бой, который тянется годами и веками, но при всей его жестокости в нём невозможно умереть, — и, выдохнув судорожно, словно открывала сакральную тайну, дополнила: — Вижу на тебе волчье знамя, дитя.        От такой вести Инеж встрепенулась. Брови её взметнулись ввысь, а в груди не то саднило, не то мертвецки замирало. Она открыла рот, дёрнула заплетающимся языком, но ей невмоготу сделать вдох. Глотку тут же начинало першить, и дёрло так, как будто минутой ранее она орала во всё горло, только вот звука не было.        Над ней, тем временем, Уайлен и Джеспер принялись активно перешептываться:        — Волчье знамя?        — Что за волчье знамя?        — А я откуда знаю?        — Инеж была волком в прошлой жизни?        — И это не знаю. Призрак, — обратился к ней Джеспер, проворно выведя из прострации. — Расскажи, что это за знамя такое. Ты кого-то съела в прошлой жизни? А быть мохнатой и с хвостом классно было, а?        — Джес, ты ещё спроси, дружила ли она с белками и грачами.        Опомнившись, Инеж натянула на пронзённый ошеломлением лик предательски забытую машкеру хладнокровия, пусть та и обзавелась за прошедшее время змейками-трещинами. На выдохе она неспешно, стараясь не выдать бушевавшую в ней оторопь, встала, не сводя глаз с небывалой силой сжимающих столешницу пальцев. Голос её на грани того, чтобы задрожать, и ей страшно, что стоило заговорить не тем тоном, как начнутся подозрения, а сплетни осядут незримым фантомом в банде.        — Понятия не имею, о чём идёт речь.        До ушей донёсся вздох разочарования не сразу отпустившего её Джеспера. Инеж посчитала то своей маленькой победой: она бы принялась горячо возражать и нарекла бы провидицу обманщицей, но отчего-то не жаждала ставить ту в столь невыгодное положение.        «Волчье знамя».        «Волчье знамя».        Описав подбородком выразительную дугу, Инеж без слов повелевала либо продолжить путь к другому ларьку, либо и вовсе покинуть ярмарку. Её попутчики не пустились в долгие споры и, переглянувшись, шагнули в сторону от стола провидицы. Только Инеж собралась пройти за ними и забыть обо всём, как её невозмутимо окликнула Виджая:        — Погоди.        Она молвила без спешки, окинув задумчивым взором её худощавую фигуру, и, выждав, окатила глухим выдохом затонувшее в гаме толпы пространство. Не дожидаясь реакции оппонентки, та встала, ненароком демонстрируя грацию худого сулийского тела, и подошла к ней так плавно, что невольно напоминала медленно танцующий на водной глади лепесток алой герани.        — Тебе не хочется говорить об этом в чьём-то присутствии, — разумно подытожила Виджая, расцветая мягкой багрово-бурой, словно распустившая тёмные лепестки роза, улыбкой. — Возможно, я задела тебя, едва ли не выдав твои тайны, но если тебе будет интересно узнать больше, приходи в Западный Обруч к корпорации мистера Петеркина. Там мы сможем поговорить без лишних ушей.        Инеж чувствовала: она должна отказаться, качнуть тяжелеющей головой и, бормоча поспешное «простите», удалиться. Сомнение заплеталось в ней тугой паутиной, а дама перед ней подобна тихо выжидающему новой жертвы пауку.        Но вместо этого она, стоя так, задумалась, идя на поводу неких шестых чувств, просящих довериться услышанному.        — Буду иметь в виду.        И, ничего более не роняя, Инеж ушла, оставляя Виджаю позади и сдержав этот псевдо-правильный порыв бросить понурое «до свидания».        О том, что именно она обсуждала с провидицей, Джеспер её не спрашивал ни тогда, когда они сновали по шатру, ни тогда, когда вышли на свет затухающего солнца. Уайлен, отличавшийся редкой для керчийца кротостью — тем более, предпочитая молчаливо плестись и дожидаться, что она, возможно, сама захочет поведать о случившемся.        «Ты — новый босс Бочки, — горько напомнил Инеж внутренний голос, старательно избегая траурное «хоть тебя никто и не воспринимает». — Никто не будет лезть к тебе с лишними вопросами».        Остановившись на усеянном низкорослой зеленью да молодой жимолостью холме, Инеж осмотрела околотки и привычные панорамы, будто не видела их годами: медные шпили на куполах старых церквей тянулись к пурпурному небосводу, а ниже горбатились ревущими в смертельной хватке великанами лоснящиеся от недавней мелкой мороси черепичные крыши.        В груди защемило: Кеттердам ей никогда не был родным и таковым ещё не стал, но Инеж чудилось, что будучи далеко отсюда она становилась аморфной тенью самой себя.        — У меня есть дело, — озвучила она такой интонацией, которая ясно подчёркивала, что отвечать на возможные вопросы желания в ней не проглядывалось.        Тогда они и разошлись.        Ноги повели Инеж далеко от шатра, и по мере того, как близко она была к цели, марево грядущей ночи затягивалось сильнее прежнего. Небесная сирень в свою очередь постепенно приобретала блеклую синеву, по которой слабо струились лучи солнца, мешкотно угасающего крохотным огоньком на кончике нанизанной на канделябр восковой свечи.        Под подошвой обуви скоро зычно захрустела пригоршня мелкого гравия, коим посеяли стезю к величавому изумрудному лесу.        Инеж замерла в метре от тоннеля, воссозданного чудным образом склонившимися деревьями, и осмотрелась, уповая, что хвоста за ней никакого. И тогда, не дожидаясь больше, нырнула в глубину не всеми изведанного, чтобы затеряться на добрые несколько часов в ветвях, в неполном мраке чудившимися чьими-то скрюченными алчными руками, норовящими не то ограбить под стать людям этого захудалого городишки, не то убить.        Деревья — все как один тёмные и достающие до неба ромбовидными верхушками, покачивались и прогибались под порывистым студёным ветром, роняя на пергаментную кожу пожухлую листву да сосновые иглы. Ветви царапались о стволы, точно подпевая завывающим и ревущим в глубинах леса одичалым тварям.        Она прервала свой путь на небольшой зеленеющей прогалине у изломанного и холодного пня от кем-то коряво срубленного дуба.        В мрачном лесу, в тени деревьев, Инеж будто бы искала кого-то взглядом. Искала, пока не различила в глуши, прерываемой дальней осоловелой трелью пичужек, хруст разломленного сучка да эхо утробного рыка. Искала, пока в прорехах между высокими соснами не замелькал чёрный мех, а на неё из темени не воззрели угольные глаза дикого зверя.        И она, выдыхая, стояла в метрах от него, готовая в нужный момент схватить черенок кинжала и взмахнуть в стылом воздухе гранью серебристого лезвия.        Врала ей мать, врал и отец: горькая правда никогда лучше сладкой лжи не была. Осознание этого факта сродни разлуке с инфантильностью.        Дикий зверь, огромный чёрный волк, вышел из зарослей на неторопливо меркнувший свет. Глаза его доверчиво блеснули в полумраке леса, и это едва ли обман, пускай Инеж и знала: ему достаточно поддаться дикарскому бреду и возжелать греховного, как она развалится на земле перед ним, расщепленная в кровавую падаль.        Но волк этого не делал, идя и глядя на неё, как на старого друга, а она в уме молилась невесть кому, чтобы поскорее погасили свет.        Впервые за все месяцы Инеж больше не стояла так до последнего и, как будто срывая барьер недоверия, сделала шаг навстречу ему.        Тростниковая ручонка осторожно, точно наперекор назойливому лепету страха, зарылась в мех на его массивной шее, и позже она, более не страшившаяся ничего, позволила себе в эту шею уткнуться, чтобы ощутить, что она отныне часть этого леса. Часть этого волка.        — Здравствуй, Каз, — на выдохе, едва шевеление губ и безмолвный выдох.        И тогда лес поглотило долгожданной тьмой.        Последний луч, бессильно стелившийся по земле и кронам, истлел, забирая с собой все воспоминания о гипертрофированных колерах недавнего заката.