Красивый незнакомец однажды викингу явился, язык у него был раздвоен…

Иккинга разбудил пинок в бедро. Он проснулся с испуганным вдохом, ошалело сел на куче смятых одеял и огляделся. Вспомнив, где он и с кем, он унял разбушевавшееся сердце и было лёг обратно, но странный, похожий на всхлип звук привлёк его внимание. Он посмотрел направо, где должен мирно посапывать его друг. Беззубик дрожал и хмурился, борясь с кошмаром. Иккинг осторожно положил ладонь на чужую голову. Ласково, но ощутимо помассировал вспотевший висок большим пальцем. — Беззубик, шшшш… Просыпайся. Это просто кошмар. Ну, просыпайся, неугомонная рептилия. Беззубик со свистом выдохнул горячий воздух и замер, напрягшись. Тело всё ещё била мелкая дрожь. — Проснулся? Услышав его голос и почувствовал перебирающие волосы пальцы, Беззубик наконец открыл глаза. Солнце ещё не начало свой восход, костёр не так давно потух, погрузив пещеру во тьму. Но драконьи глаза сразу же нашли его. — Вот так. Хорошо. Просто дурацкий сон. Беззубик медленно кивнул. — Дурацкий сон, — повторил немного успокоившийся хеммелиг. — Ммм-хмм. Иккинг однажды пытался утешить Астрид. Когда им было пять-шесть лет, дядю Астрид убил дракон, и маленькая девочка не разговаривала несколько недель. Иккинг как-то застукал её у кузницы, девочка, насупившись, смотрела на секиру, которую Плевака представлял её матери. Анника Хофферсон и Плевака договаривались о цене, а Иккинг вышел из-за прилавка и рассказал Астрид какую-то историю. Он не помнит, какую именно и была ли это вообще история, но спустя пять минут непрекращающийся болтовни девочка взорвалась и накинулась на него с кулаками, осыпая всевозможными оскорблениями. Иккинг так и не понял, чем разозлил Астрид и почему из-за него она нарушила обет молчания, но Плевака потрепал его по волосам и сказал, что он молодчина, чего, в принципе, для пятилетнего мальчика было достаточно. Он просто надеется, что в этот раз его не побьют. Беззубик уже дышал ровно, без вздрагиваний и судорожных вдохов. Не зная, чем помочь, Иккинг продолжал гладить чёрные кудри. — Расскажешь? Беззубик шмыгнул носом, зажмурился, будто ему невыносимо больно, и с дрожащим выдохом покачал головой. — Хорошо, — успокаивающе произнёс Иккинг, панически соображая, как сгладить ситуацию. — Давай я расскажу что-нибудь? Беззубик сглотнул комок в горле, кивнул. От вида дрогнувшей нижней губы сердце Иккинга словно пронзили тысячи копьев. Он на секунду убрал руку с головы Беззубика, чтобы натянуть на них одеяло; наконец лёг, повернувшись набок. Вернул ладонь в спутанные ото сна волосы, бережно прижал чужое лицо к своей груди. Одна рука Беззубика обхватила его со спины, другая трогательно смяла ткань зелёной рубахи у его живота. Положив подбородок на чёрную макушку и порывшись в памяти, Иккинг рассказал, как Плевака обучал его кузнечному делу, как отец первый раз вложил в его неловкие руки удочку и научил терпению, как жизнь в качестве изгоя научила его радоваться мелочам, вроде лишнего куска черничного рулета. Беззубик фыркнул: — Это ещё что? Его голос был вялым, интонация медленной и ленивой, почти мурчащей. Иккинг поборол желание поцеловать эту сонную мордашку и сразу оторопел от непрошенной бесстыдной мысли. Что значит «поцеловать»? — Э-это… сладкая выпечка. На праздники пекут. В Торов четверг наверняка гору сделают. — Ммм… Иккинг всё же не удержался. Чуть наклонив голову, он клюнул друга в макушку. Драконьи уши в удивлении приподнялись, но тут же опустились; из груди донёсся мягкий рокот. Иккинг покраснел, побледнел и снова покраснел. Нет, с ним с недосыпа явно что-то не так! Откуда эти телячьи нежности?! Он долгие годы был влюблён в Астрид — первую красавицу на деревне. Ну, а какой мальчик бы не влюбился в неё? Ледяной взгляд голубых глаз, пронзающий душу, звонкий, как колокольчики, голос и непоколебимая воля Валькирии — всё это одновременно пробуждало бабочек в животе и скручивало кишки от страха. К ней непреодолимо тянуло, словно к изваянию неприкасаемой Богини. Иккинг мог часами вырисовывать оскал полных губ, рельеф напрягшихся бицепсов, побелевшие костяшки пальцев, сжимающих любимую секиру, изгиб тонкой талии, переходящий в соблазнительные бёдра… но то была красота физическая. Стоило Астрид раскрыть рот, все стыдливые желания Иккинга тут же улетучивались. У него возникали, конечно, мысли: а мягкие ли эти губы? или они обкусаны ветром? прячутся ли кубики пресса под этой синей туникой? Однако он и вообразить не мог, что сделает что-то подобное в реальной жизни, не сбросившись в итоге с обрыва. С Беззубиком всё было иначе. На него было приятно смотреть, его было приятно слушать и… чувствовать.

***

Из-за тяжёлой ночи проснулись они позже обычного. Иккинг кое-как разлепил глаза, широко зевнул и, аккуратно выпутавшись из капкана «одеяла-беззубик», справил нужду за пределами пещеры. Он посмотрел на солнце и прикинул, что до обеда осталось часа полтора. Вернувшись в пещеру, он порылся в вещах и достал бурдюк с водой. Беззубик громко вздохнул — не устало и не недовольно, а в своей манере, ворчливо так. Сделав пару глотков, Иккинг улёгся на своё немного остывшее место. Он вернул ладонь в волосы друга, затем нерешительно погладил большим пальцем щёки и опухшую красноватую кожу под глазами. Лицо Беззубика было тёплым, будто он плакал не несколько часов назад, а совсем недавно. — Не болит голова? — спросил Иккинг. — Болит. Иккинг сходил за бурдюком и протянул Беззубику. — Мне после воды становится легче. Восполняем запас воды в организме, хах. Беззубик приподнялся на локте и отпил из предложенного бурдюка. — Ну как? — Не знаю, — Беззубик пожал плечами, распластавшись. — Вроде легче. — Я же говорил! Пока Иккинг приводил себя в порядок на берегу озера, Беззубик успел задремать, накрыв голову Иккинговой накидкой, чтобы спрятаться от солнечных лучей. Иккинг не смог сдержать улыбку, когда увидел это. Он потянулся к своей сумке, отрыл там блокнот для рисования, уголёк и принялся переносить умилённую картину на бумагу. Услышав тихий скрип уголька о бумагу, ушной отросток Беззубика дёрнулся, и вскоре из-за подушки и скатившейся накидки показалось сонное лицо. Иккинг, хихикнув, запечатлел это выражение лица в своей памяти и постарался изобразить на рисунке. — Что ты там делаешь? Что-то смешное читаешь? — Лежи-лежи, это не книга. Подожди пару минут и я всё покажу тебе. Подозрительно сощурив глаза, Беззубик оставался неподвижным около минуты, затем нетерпеливо заёрзал и в конце концов не выдержал и подполз к нему на коленях. Иккинг развернул набросок, чтобы Беззубик мог увидеть… — Это… я? — поражённо прошептал хеммелиг. — Ага, — гордо кивнул Иккинг и пролистал страницы. — А это ты в драконьем обличье. Правда, я тут хвост размазал: не знал, что отрастёт. О, а это Плевака, смотри! Мой наставник, про которого я всё время судачу. Беззубик выпучил глаза. — А что у него с рукой? На рисунке Плевака криво ухмылялся, подняв руку-молот. — Это протез. — Про… тез? — Ну, у нас-то части тела не отрастают. Ему когда-то дракон руку оттяпал, а заместо потерянной конечности он цепляет себе молот, крюк, клинок. Ноги одной у него тоже, кстати, нет, но этот протез он, конечно, не меняет. Иккинг вручил блокнот Беззубику и, пока тот зачарованно рассматривал рисунки, прошёлся по карманам сумки, обнаружив два яблока. — Беззубик, а ты ешь что-то кроме сырой рыбы? — Когда получеловек, то да, — ответил Беззубик, не отрываясь от эскизов различных механизмов. — Я иногда ем ягоды. Однажды попробовал хлеб. — Да ну? И как? Не отравился? — Да нет вроде. — Тогда будешь яблоко? Беззубик наконец отвлёкся от созерцания, посмотрел на Иккинга, затем на зелёное яблоко в его протянутой руке. Беззубик взял его и откусил. Немного поморщился: кислое. — Значит, когда ты в драконьем облике, то можешь есть только рыбу? — Сырую, — подтвердил Беззубик, прожевав. Он продолжал перелистывать блокнот. — А то стошнит. — И так у всех хеммелигов, драконов? Или у тебя только? — У всех. Ну, у большинства. Я не со всеми хеммелигами встречался и далеко не со всеми разговаривал. Но, насколько знаю, почти у всех было несваренье, когда они ели что-то, что не было свежей сырой рыбой. Иккинг задумчиво посмотрел на собственное яблоко. Его давно мучила одна мысль… — Тогда… зачем забирать наш скот? Овец, яков? Даже куриц? Рука Беззубика, очерчивающая линии собственного лица на бумаге, замерла, вздрогнув. Беззубик прикусил нижнюю губу, свёл брови на переносице. — Я никогда ничего не крал у вас. Ни животных, ни рыбу. — Да, я знаю. Ночная Фурия — самый загадочный дракон Варварского архипелага. Не убивает, не калечит, не ворует, не пожирает. Вообще редко даёт о себе знать. Но другие? — Есть причина, — нехотя произнёс Беззубик. Иккинг мог почувствовать исходящее от друга волнение и страх. — Настоящая, ужасающая, громадная причина, почему драконы столько лет крадут еду, которую не могут съесть сами, у людей. В голове Иккинга пронеслись тысячи мыслей, каждая абсурднее и страшнее другой. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — Кто-то вам угрожает? Беззубик содрогнулся, обернулся, испуганно завертел головой, словно выискивая что-то. Или кого-то. — Эй, эй, Беззубик? — хеммелиг его не услышал. Беззубик, пребывая в очередном кошмаре, прижал драконьи уши к голове, спрятал, обняв, в груди блокнот и припал к земле, зажмурившись, в ожидании удара. — Беззубик, здесь только мы. Ну? Всё хорошо. Иккинг подполз ближе. Бедное создание сжалось в дрожащий жалкий комочек, тряся головой. — Я не могу, не могу… — Что не можешь? Беззубик, что с тобой? — Не надо… — в страдании и в слезах вымолвил Беззубик. — Ох, Беззубик… Иккинг потянулся к нему, как мотылёк на свет. Он не боялся попасть под горячую руку. Сейчас он бы вытерпел всякую боль, лишь бы как-то помочь. Он положил ладонь на спину Беззубика, провёл пальцами по выступающим позвонкам, очертил основание крыльев и вернулся вверх, массируя затылок. Беззубик всхлипнул и уткнулся в колени Иккинга. Сердце Иккинга обливалось кровью за его единственного друга, за этого чувствительного, доброго, озорного ребёнка, который скрасил его серую жизнь, ослепив всеми цветами радуги. Этот красивый, невозможно красивый юноша, пробуждающий в нём только бабочек. Иккинг обнял плачущего друга, поцеловал чёрные волосы. Зашептал: — Всё хорошо. Здесь только я и ты. Так и будет. Никто не тронет тебя. Это обещание.