Необратимость последствий

      Больше всего в полицейской работе Луку Дюверье раздражали предварительные опросы свидетелей. Он готов был днями и ночами носом пылесосить улицы шального города в поисках новоиспеченных Потрошителей, сидеть в офисе закопанный с ног до головы в бланки и отчеты, забывая про сон и еду, даже торчать на вскрытиях и помогать Патрику маркировать улики, собранные с тел, только бы избежать этого.       Общение с людьми в принципе вызывало дискомфорт в любом проявлении и плоскости. Неважно, с хорошими знакомыми капитан имел дело или же со злостными нарушителями порядка, коими, по его личному убеждению, могли быть и случайные прохожие, и кудрявая продавщица мороженого на углу, и внезапный новый сосед по дому, забывающий вынести свой мусорный мешок вовремя. Последний бесил особенно, и Лука буквально мстил ему, используя уже с десяток изобретенных изощренных способов. Любое столкновение с «противником» вынуждало держать себя в постоянном тонусе, заставляло контролировать речь и движения, и все это в совокупности превращало Дюверье в скопление непрерывно резонирующих нервных клеток. Проще говоря, мужчина постоянно был на грани вечной истерики.       Жизнь вне работы — это одно, но еще сложнее было осознавать, что неформальные опросы свидетелей — практически бесполезное мероприятие, результатом которого, однако, может быть как мгновенно поставленная в деле точка, так и тотальное ничего. Гораздо больше капитана привлекали официальные допросы в участке, где в тесной маленькой комнатушке без окон и притока свежего воздуха Лука мог чувствовать себя настоящим хозяином положения. Эдаким верховным жрецом. Можно даже не уточнять, что последние несколько лет капитан изображал исключительно «плохого полицейского». При этом уровень садистского удовольствия, получаемого им в процессе, не измерялся вообще никакими величинами.       Лука родился в семье талантливого инженера-конструктора Пьера Дюверье, прибывшего исполнять американскую мечту из Марселя, и педиатра Марии Ильман, которой только чудом еврейские до мозга костей родители разрешили выйти замуж за иноверца, прикинув, видимо, что внуки все равно свое по крови получат от матери, как того и предписывают все божьи законы. Лука стал плодом невероятной любви, возникшей вопреки этим же законам, и воспитывался в балансе строгости и вседозволенности. С самого детства мальчик привык получать все, что только было угодно его душе, но еще и уяснил, что праздная жизнь возможна только в том случае, если четко подчиняться правилам.       Хитрый и изворотливый парень умудрился даже подростковый бунт пережить в родительском доме тихо и без последствий для психики всех поколений, живущих под одной крышей. Он был послушным, милым, по-своему очаровательным, довольно смышленым и умеющим держать себя в руках. Отличник, президент школьного дискуссионного клуба, вице-капитан сборной команды по плаванию, любимчик всех учителей, соседских бабушек и самых популярных в школе и окрестностях девчонок. Родственники гордились своим мальчиком каждый день!       Гром грянул внезапно, как это обычно и бывает. Семнадцатилетний Дюверье объявил родителям и все еще здравствующему дедушке, что собирается после окончания школы пойти в Полицейскую Академию, а следом — в университет штата для прохождения специального курса по криминалистике. От полученных новостей господин Шай Ильман, возлагавший на внука большие надежды, связанные с успехами оного в науке, искусстве, на худой конец — культуре или, простите все святые, — спорте, свалился с инсультом. Лука, отказавшийся менять планы на жизнь даже для «разбитого горем дедушки», мгновенно из самого лучшего ребенка превратился во врага семьи номер один и вынужден был полагаться только на себя самого. С тех пор отношения с родителями у капитана были довольно натянутыми. А любовь к выбранной когда-то вопреки всему профессии с годами превратилась в нечто, чему не было правильного описания, и давила на мозги стальным прессом. И разве после всего пережитого не должно быть капитану обидно?       Можно было бы избежать столкновения с хозяином «Галилео». Сказаться совсем больным и свалить под шумок вслед за парочкой любителей Моцарта прямиком в морг, чтобы не пропустить самых волнительных моментов процесса вскрытия девушки, но еще какие-то остатки совести у Дюверье имеются в наличии, так что он идет к зданию клуба вместе с Моссом. Криминалисты, получившие от шефа отмашку ехать в лабораторию сразу после сбора улик, даже внимания не обратили на осиротевший тупик.       Владелец клуба встречает напарников на входе в здание.       — Доброй ночи, детективы! Меня зовут Эдвард Рудгер, я владелец «Галилео».       — Здравствуйте. Капитан Лука Дюверье, а это лейтенант Мосс. Мы могли бы найти спокойное место для беседы?       — Конечно! Не стоять же на пороге! Пойдемте же!       Экстравагантный Рудгер, давно по виду разменявший шестой десяток, но отчаянно цепляющийся за молодость, вприпрыжку направляется вглубь своего заведения, манерно взмахивая рукой в жесте, призывающем детективов следовать за ним. Наряженный в узкие джинсы с дырками на коленках и рубашку в крупные разноцветные орхидеи мужчина смотрится неуместным пятном посреди довольно сдержанного внутреннего убранства клуба. Миновав входную группу, ряд столиков, расположенных полукругом по краю танцпола, и зону с диджейской установкой, компания оказывается у отгороженной от общего зала кабинки. После того, как все усаживаются за вычурный лакированный стол, умостив телеса на обитом бархатом диване, Дюверье, решая не тратить больше время зря, достает телефон и заходит в «облако», которым члены его команды пользовались крайне редко ввиду отсутствия правильных привычек. Он выбирает самую приятную для просмотра фотографию жертвы и поворачивает экран к Эдварду.       — Мистер Рудгер, вам знакома эта женщина?       — Нет, впервые вижу… Господи, что с ней? — картинно заламывает руки мужчина. — Лиза ни о чем таком меня не предупреждала!       — Предположительно обескровлена.       — Но… почему у нее такое лицо…       — Мистер Рудгер, кто из ваших сотрудников работал вчера во вторую смену? — оставляя замечание без ответа, спрашивает Лука. — Нам нужно показать фото жертвы всем. Мы должны убедиться, что девушка не была вчера на вашей вечеринке. Так же мы бы хотели получить видеозаписи с камер наблюдения — наружных и внутренних. Вы готовы сотрудничать, или будем ждать, пока нам оформят на все ордер?       — Я готов помочь вам в любых вопросах, капитан, — сглотнув и оторвавшись от рассматривания фотографии, произносит Эдвард. — Я сам долгое время служил в полиции, все тонкости знаю. Вчера во вторую смену в общем зале работало семь человек: двое охранников на входе, бармен, администратор и три официанта. Я не учел сначала административный персонал, клининг и человека за вертушкой, но они все приедут сюда в течение часа. Остальные здесь, ждут в комнате отдыха. Большая часть сотрудников, работавших вчера в первую смену, вышла на работу и сегодня, так что вы сможете опросить всех. Записи с камер я предоставлю вам в течение часа, мой техник уже работает с ними. Но боюсь, что это мало чем вам поможет.       — Почему?       — Понимаете… Как уже было сказано, я работал в полиции. У меня прекрасная память на лица. Я никогда не видел ее в нашем клубе.       — Вы выходите в зал каждый вечер? — задумчиво уточняет Роберт, скрупулезно записывая данные в блокнот.       — Да, предпочитаю следить за порядком. Мы живем в мире высокой конкуренции, господа. У меня хоть и небольшой клуб, но славится репутацией. У нас много постоянных клиентов, которых знают в лицо все работники. Мое место каждый вечер вон там.       Рудгер указывает за спины детективов. Мосс внимательно разглядывает второй этаж, на котором расположена VIP-зона, отделенная от общего помещения еще и стеклянной стеной. Место одновременно и хорошо просматривается снизу, и с него самого открывается прекрасный вид на танцпол. Если Эдвард каждый вечер следит за обстановкой в своем заведении, то девушку бы он заметил, ведь все пространство клуба — довольно камерное место, вмещающее не так много посетителей одновременно.       — Ваш администратор сказала нам, что тематические вечеринки вы не проводите. Это так?       — Да, в этом нет необходимости. Некоторым людям просто нужно отвлечься от городской суеты, и тогда они приходят к нам. У нас ди-джей с завидным музыкальным вкусом, довольно талантливый повар и даже слишком обширное меню для места, где просто трясут задом, — деловито хвастается Рудгер.       — Вы делите мусорный контейнер с соседями?       — Нет, он принадлежит только нам. На соседей места бы не хватило. Вы даже не представляете, сколько отходов образовывается после каждой вечеринки, — тяжело вздыхает мужчина и элегантно поправляет воротничок рубашки.       — Там есть камеры?       — Камер нет. И в квартале тоже. Единственная наружная камера есть на магазине неподалеку, но она охватывает только главную дорогу. Камера над входом в клуб записывает только входящих и первый ряд мест на парковке, чаще всего занятых машинами VIP-клиентов. Место, где стоит контейнер… ну, вы и сами видели — не очень приятное. Мы долгое время боролись с бомжами, которые облюбовали тот закуток для своих увеселительных дел. Простые прохожие обходят это место стороной.       — Почему вы не поставили там камеру сами? Если контейнер принадлежит только вам, — справедливо замечает Роберт.       — А зачем мне смотреть за мусором, лейтенант? У нас договор с мусорной компанией — они обязаны следить за состоянием контейнера и общей чистотой этого закоулка.       — А если бы бомжи напали на ваших администраторов?       — Такого не случалось. Они были, в общем-то, безобидные. Но все равно соседство неприятное, как ни крути. К тому же здание, за которым расположен контейнер, принадлежит какому-то муниципалитету. Чтобы получить разрешение на установку камеры наружного наблюдения, нужно исписать пачку бумаги. У меня, откровенно говоря, нет ни сил, ни времени этим заниматься. Мой клуб расположен в районе, не закрепленным за бандой, детективы. Вам должно быть это известно. Хоть здесь и нет борьбы за власть и территории, место все равно не самое проходное. Я трачу десятки тысяч в год на рекламу заведения в соцсетях и СМИ, чтобы привлекать новых клиентов, хотя и постоянные вполне делают мне ежедневную кассу. Но…       — Как же вы тогда пользуетесь контейнером, который стоит на земле муниципалитета? — прерывает рассуждения Лука.       — Договор аренды. С этим как раз проблем никогда не было.       — Мы можем прямо сейчас опросить ваших работников? — на выдохе произносит Дюверье, заранее понимая, что из затеи ничего путевого не выйдет.       Рудгер кивает и провожает детективов в одно из внутренних помещений, рядом с которым выстроилась очередь из уставших и напуганных людей. Лука и Роберт опрашивают сотрудников «Галилео» по очереди, задавая им только один вопрос. Девушку никто не узнает. Детективы просто теряют время, награждая себя лишним раздражением. Вооружившись дисками с записями с внутренних камер наблюдения и заверениями Эдварда о том, что он всегда на связи и готов всесторонне оказывать поддержку следствию, мужчины покидают клуб и направляются к своей служебной машине.       Дюверье брезгливо осматривает тачку, собравшую на себе, кажется, всю лос-анджелесскую грязь. А ведь в последние дни не было даже намека на дождь. Решив, что напарник использует машину в личных целях, явно каких-то противозаконных, Лука злобно ухмыляется самому себе и закуривает, облокотившись на автомобиль. Роберт устало трет лицо ладонями, смотрит на часы, сообщающие ему о наступившем утре, и вульгарно чертыхается.       — Я спал от силы два часа. Сын с вечера плакал. Просто никакого покоя!       — Подожди немного. Через полгода станет полегче.       — Жена истерит. Требует, чтобы я перешел на бумажную работу. Ну, какой из меня перебиратель бумажек в офисе, кэп? Я от скуки свихнусь!       — Она боится за тебя. Боится остаться одна, не справиться с нагрузкой и ответственностью. Так что… просто перетерпи. Она устает, хоть ты, наверно, думаешь, что это не так.       — Да нет… я все понимаю. Но с работы не уйду! Ты скоро пойдешь на повышение, а я очень хочу на твое место.       Дюверье несдержанно хмыкает, но предпочитает в ответ на такое удивительное заявление промолчать. Выбрасывает сигарету и тянется в карман за очередной конфетой. Насморк волшебным образом куда-то испарился.       — Что думаешь о деле?       Детективы садятся в машину, Мосс заводит мотор. До полицейского участка ехать почти полчаса. Они успеют все обсудить, если приступят к разговору немедленно. Даже для короткой передышки от размышлений о деле и небольшого отдыха друг от друга времени категорически нет. Город уже постепенно начинает собирать утренние пробки. Солнце ядовито скалится им с горизонта, обещая нагреть асфальт и напечь голову очередному преступнику, который вечером непременно в чем-нибудь набедокурит. Это цикл. Непрерывный и с каждым новым прожитым десятилетием усугубляющийся. Лука философом не был, мечтателем быть давно перестал, а рационализма старался не касаться, чтобы в очередной раз не вляпаться в какую-нибудь неприятность. Однако все равно думает о возвышенном, глядя на проносящийся мимо город, полный жизни. В этой машине, конкретно в эту секунду и еще через одну, — жизни нет. Прикрывая веки и снова распахивая глаза на максимум, Дюверье видит лишь убогую серость, бензиновой лужей растекающуюся по предметам за стеклом.       — Думаю, что он выбрал это место неслучайно. Сам посуди: камер нет, мимо проходящих людей тоже. За углом спокойно можно было припарковать машину и сделать все в лучшем виде. Убийца спокойно дождался вечера, подъехал к зданию, припарковался так, чтобы тачку не было видно ни с главной дороги, ни с соседней улицы, и быстро установил инсталляцию.       — Если мусоровоз приезжает каждый день в три часа утра… а мешки с мусором второй раз выносят около семи, то у него было в запасе достаточно времени, чтобы постепенно в течение дня и вывезти весь мусор, и разместить инсталляцию в контейнере. Но все равно странно, что никто ничего не заметил.       — Если у него вместительная машина, то вопросов нет. Он мог даже грузовик подогнать. Тогда можно было одновременно провернуть два дела: выгрузить из контейнера мусор и разместить девушку в нем.       — Это не лишено логики. Придется ехать в мусорную компанию. Мы взяли их реквизиты?       — Обижаешь. Но знаешь…       — Что?       — Мне кажется, что ни мусорщики, ни клуб здесь вообще не при чем. Преступник выбирал именно место. Такое, чтобы беспрепятственно проехать и остаться незамеченным. Он должен хорошо знать город, ну, или хотя бы быть подготовленным. Он планировал это явно не один день! Если опираться на приблизительное время смерти, то умерла девушка вчера в обед. Он дождался темноты и провернул дело в два счета.       — Ну, да. И пока ждал, успел извлечь из нее органы. Это часть какого-то ритуала?       — Ну, не торговля точно, иначе самих органов мы бы не нашли.       — Ты вообще когда-нибудь сталкивался с такими экспозициями?       — Не-а. Я знаю, что в прошлом году в отделе по борьбе с организованной преступностью было дело, где члены одной банды подвешивали конкурентов за территорию к заборам перед их же собственными домами за выпущенные кишки. И никакой ритуальной подоплеки не было — они просто больные там все на голову, и все, — фыркает Мосс, скривившись в отвращении.       — Но это же должно что-то значить, Бобби. Убийца бы не стал тратить время на такую инсталляцию, если бы не вкладывал в нее определенный смысл.       — Так это нам и предстоит выяснить. Мы для чего трудимся на благо общества, кэп? Если бы на любой детективный вопрос можно было бы ответить сходу, то мы в принципе были бы не нужны… как класс.       — Что удалось собрать ребятам? Ты не обратил внимания?       — Холланд прислал мне сообщение, что у них есть несколько смазанных отпечатков, кусочек чека, какие-то остатки еды. Но я сомневаюсь, что это как-то относится к делу: все-таки она лежала в мусорном контейнере. Осмотр прилегающей территории вообще ничего не дал, кроме подтеков мочи на самом здании. Думаю, что случайные прохожие там все же бывают. И используют закуток в качестве бесплатного туалета.       — Да, уж… а говорим, что живем в веке новых технологий, — качает головой Лука.       — Цивилизация добралась далеко не до каждого жителя планеты, Дюверье, даже если он живет в развитой стране. Кстати, может, пригласим профайлера? Это бы не помешало. Составить портрет предполагаемого преступника будет полезно и увеличит скорость расследования.       — Я подумаю об этом. В любом случае такие вопросы нужно решать с Эриком.       — Ну, может, подговорим нашего нового помощника коронера решить эту проблему?       Роберт прищуривается и, хохотнув, облизывает тонкие губы, считая свою шутку невероятно удачной. Паркуется у полицейского участка и собирается выходить из машины, но все же переводит взгляд на подозрительно притихшего капитана. Обычно такое поведение шефа не сулило Моссу ничего хорошего.       — Бобби, что не понятного было в моих словах? Я же сказал тебе, чтобы из ртов нашей команды этот бред не вылезал. Я не хочу проблем и разборок с начальством! Если нам нужен будет профайлер, я разберусь с этим сам.       — А тебе не обидно? — вдруг спрашивает Мосс, задумчиво разглядывая свои ногти.       — Что именно? — удивленно спрашивает Дюверье.       — Ну… ты больше десяти лет на службе. Конкретно в нашем участке — десять. Ты всего добился сам. А подчиняешься в расследовании приведенному за ручку мальчишке.       Луке не обидно. Ему странно. Конфеты отвратительно вяжут рот.