Это не песня о любви

Оук встретил их за дверью душевой. – Что знают люди? – Спросила Люси Грей, задирая подбородок и собирая руки на груди. – Тяжело протащить по коридорам незамеченной капитолийку, слухи уже начали распространяться. Конечно, этим занимаются верные мне люди, но уже пошли шепотки. – Нет, это надо обрубить немедленно, – хрипло сказал Кориолан, кашляя и содрогаясь в конвульсиях. Его тело словно сдалось теперь, когда ушла опасность. – Ты должен им что-то сказать, Олли. – Я не Олеандр, – сказал Кориолан, удивленный просьбой Оука. – Для меня – да. И для наших людей. Ты хотел оставить Кориолана Сноу позади, и ты оставил. Его больше нет, —сказал Оук. – Но ты все еще вдохновляешь людей своими словами. И нам нужно, чтобы эти слова были… Идеальны. – Он выдохнул. – Вы нашли деньги? – Спросил Кориолан, простонав, и потер лицо. – Они где-то рядом, поверь мне. Наши лучшие специалисты пытаются взломать код доступа… Уверен, Джексон немедленно перевел эти деньги, как только Кардью их передала, так что нам только надо найти его кубышку. – Они нам нужны, – твердо сказал Кориолан, поджимая губы. – Никто не станет помогать нам по доброте душевной. Глаза Оука были как два пустых пруда. – Я знаю. – Кориолан, – позвала Люси Грей. – Он прав. Ты должен что-то сказать, – попросила она. – Победители пишут свою историю. Не позволяй им разрушить все, решив вдруг играть в благородство и молчать. Кориолан смотрел на Люси Грей, но все, о чем он мог думать – ребенок, которого она носила. – Хорошо, – прохрипел он. Люди уже начали собираться в главном зале. Кориолан вошел с шиком – хромая, еле добрался до сцены, с помощью Люси Грей, которая почти волокла его на плечах. Оук достал микрофон, нервно крутил его в руках, настраивая. – Я уверен, у вас у всех есть вопросы, – начал он, и его голос прогремел в воздухе над головами всех собравшихся. – И у меня есть ответы. Но лучше будет, если вы услышите их из уст доверенного гражданина Тринадцатого, Олеандра Роуза, которого мы едва не потеряли. Кориолан поднялся, жестом показал Люси Грей, чтобы она оставалась сидеть, пока сам еле дохромал до места, освобожденного Оуком. Его пальцы были вялыми, когда он ухватил микрофон, посмотрел на перепуганные лица перед ним. – Сегодня наш бывший президент Корбин Джексон совершил попытку государственного переворота. Он, и еще несколько человек, ныне безвременно почившие, вступили в заговор с представителями Капитолия. Я узнал об этой измене и попытался ее остановить, но все закончилось насилием. Корбин строил планы с Капитолием, с тем самым городом, который разрушил нас, загнал под землю в качестве наказания. Он был предателем, не стоившим доверия, и мы должны быть благодарны, что наш бесстрашный президент смог остановить его, прежде чем случилось что-то ужасное. – Они шли за нашими детьми? – Спросила женщина, прижимая к себе своего сына, притягивая его к себе, к своей груди. Кориолан посмотрел на море людских лиц перед ним Кто сможет ее поправить? Каждый, кто мог, уже погиб, а Ливии не долго осталось разговаривать. Его пальцы дрогнули от восторга при мысли, как он вырвет язык из ее рта, так, чтобы она никогда не могла более визжать, чтобы не могла портить его планы. – Думаю, этого можно было бы ожидать, – ответил Кориолан, и по залу понеслись шепотки о жестокости Голодных Игр. Краем глаза он увидел Люси Грей, которая инстинктивно положила руку на живот. Ее дети никогда не узнают Жатвы. Это всегда было гарантией, что его дети будут в безопасности, но как странно это было, жить без такого страха? Он снова обратил внимание на толпу. – Главное, что следует помнить – что мы остановили этот заговор, и вы все еще в безопасности. Принимаются самые срочные меры, благодаря Оуку Финчли. Кориолан вернул микрофон Оуку, снова опускаясь на стул, пытаясь не скрипеть зубами при людях, пытаясь дышать сквозь боль. Он краем уха слышал, как Оук попросил всех поаплодировать Кориолану за его неустанные попытки разрушить заговор, очевидно, он был достаточно умен, чтобы согласиться со всем, что придумал Кориолан ради их выгоды. Он отправил всех по домам, заверив, что в случае новостей он готов к полной открытости. Кориолану казалось, что он не может двинуться, прикованный к месту, его кости слишком болели, чтобы делать что-то столь ненужное, как вставание. – Нам надо идти в медицинское крыло, – нервно говорила Люси Грей. – Если ты пережил эту ночь только чтобы умереть от разрыва селезенки… – Я в порядке, – прорычал Кориолан, сжимая зубы, заставляя себя вытянуть ноги. Чистая агония. – Нет, и перестань притворяться, – ответила она. – Только если ты позволишь, чтобы тебя тоже осмотрели, – сказал Кориолан, опираясь о стену, когда встал во весь рост. – Ох, да я в порядке... – Пожалуйста. Для меня. Мне так будет легче, – сказал он, стараясь приятно улыбнуться. – На мне ни царапинки, милый. – И все же. – Кориолан был обеспокоен. Если Клер и Бушон следили за ним некоторое время, они могли прийти к решению, что Кориолан... Если они хотели причинить ему особую боль, им просто было бы нужно добраться до Люси Грей. Было облегчением знать, что она еще не умерла, но Кориолан не верил, что это значит, что они не тронули ее. – Если ты пойдешь, то и я пойду, – наконец заявила Люси Грей, такая же упрямая, как он. И они пошли. Медленно. Через боль. Кориолан отказался от носилок, считая, что это станет слишком большим ударом по его эго, так что они двигались со скоростью улитки, но приближаясь все ближе и ближе. Ему немедленно уделили полное внимание: уколы против инфекции, швы, чтобы закрыть некоторые открытые раны, обезболивающее, чтобы заглушить тупую боль, которая текла по всему его телу. Морфлинг был сладок как сахар, теперь он понимал, почему Хайботтом так на него подсел. – Твоя очередь, – сказал он Люси Грей, которая направилась было к двери. – Черт, поймал меня, – сказала она и села рядом с ним. Кориолан не отводил от нее взгляда, пока она проходила осмотр, после которого заявили, что она в полном порядке. – Какой срок? – Спросил Кориолан, хватая ее ладонь и сплетая их пальцы, нервозность пробирала его, чувство, которое он не испытывал раньше. – Около двух месяцев, судя по всему, – сказал доктор, глядя на ультразвуковое обследование. На его лице отражались картины с монитора. – Хотите послушать сердцебиение? Кориолан сам не заметил, как кивнул. Люси Грей тоже кивнула, и они оба сидели несколько секунд в абсолютной тишине. А потом... Тихий, ритмичный стук наполнил воздух. Эмоции охватили Кориолана, так быстро и неожиданно, что ему казалось, он тонет в них. Сердцебиение, прошептал он себе, чувствуя себя ошеломленным. У них действительно был ребенок. Он опустил руку на ее живот, все еще плоский. Она двинула рукой, словно хотела оттолкнуть его, но в итоге положила свою ладонь на его, и так и держала до самого конца осмотра. Когда доктор отключал свои машины, Кориолан наклонился ближе, проведя пальцами по ее животу. – Привет, малыш. Я твой отец, – прошептал он. Он поднял голову и увидел, что Люси Грей смотрит на него, широко улыбаясь. – Что? Она театрально пожала плечами. – Да ничего. Когда им обоим объявили, что они не на пороге смерти, Кориолану выдали бумагу с описанием, что делать, когда он проснется завтра утром в еще более худшем состоянии, и они сумели дотащить себя до их дома, хотя Кориолан практически не помнил, как они добрались. На самом деле, последнее, что он помнил, было как он сидел рядом с Люси Грей в медицинском отсеке, потрясенный звуком сердцебиения его сына или дочери, как он представился своему ребенку, как и положено вежливому человеку. На самом деле, как только дверь закрылась, и он смог выбраться из своей одежды, Кориолан уснул, едва упав головой на подушку, позволяя боли ускользнуть, пока он сам падал в забытье. На далеком лугу, под ветвями ив... Засыпая, он слышал, как Люси Грей напевает колыбельную, предназначенную не для него, но тем не менее, успокаивающую его душу. ХХХ Кориолан стоял в лесу, вдыхая запах свежих листьев, позволяя летнему ветру взъерошить его волосы. Он прислонился к дереву, и хотя он знал, что полностью выздоровел, он все еще видел сломанные ветки там, где его волокли, бесцеремонно тащили его тело, несколько месяцев назад, и к его горлу подступила тошнота. Возможно, мир считал, что Кориолана невозможно потрясти, но по ночам его сны были темными, оставляя кислый след на его губах, показывая, что сделало с ним ощущение неминуемой смерти. Только Люси Грей слышала его стоны и всхлипы, и она успокаивала его, тихо напевая ему в ухо, но он так и не мог проспать всю ночь напролет. Больше не мог. Он услышал звук чьих-то шагов по листьям и мху. – Боже, да ты просто картинка. Это правда ты. Кориолан повернулся, склонив голову на бок, и увидел Иллария Хевенсби, в его капитолийском пиджаке и галстуке-бабочке, у него были широко раскрыты глаза. – Арий, – сказал Кориолан, надеясь возродить старое товарищество с одноклассником, использовав его давнее прозвище. – Когда мне сказали, что лидер повстанцев Панема кто-то, кого я знаю... – Ты и не думал, что это могу быть я, да? – Иларий фыркнул. – Люблю удивлять. Но ты? Боже мой, ты знаешь, что о тебе все думают, а? – Ливия меня просветила. Она поделилась приятными воспоминаниями о своей маленькой поездке в Тринадцатый? – Спросил Кориолан с волчьей улыбкой, вспоминая, как они показывали ей машины, которые могут сжечь Капитолий дотла в течение секунд, кислотные бомбы, которые превратят людей в ничто, технику, с помощью которой они могут зарыться еще глубже в землю, еще на сто лет, если понадобится. Чего Ливии не показали – так это того, что у них не было достаточно людей, чтобы начать войну, не было достаточно информации и разведки для войны, и желания начинать войну, которую как-то придется закончить. Кориолан помнил дни перед Темными Временами, как бы смутны не были те воспоминания. Он почувствовал на языке вкус крови, запах смерти в воздухе, ужас, которым была война. Тринадцатый не был готов. Но Ливия видела только ужасающего врага, кого-то, с кем не стоило связываться. Иларий чуточку позеленел. – Она теперь не много разговаривает. Пальцы Кориолана дернулись, словно он все еще чувствовал теплую кровь на его руках, как когда он вырвал язык из этих ядовитых уст. Если он был проклят воспоминаниями его кошмаров, то его могли утешить звуки ее крика. Кориолан с трудом сдержался от торжествующего смеха – Как жаль. Вместе с ней они передали записку, он знал, что однажды тот, кто захочет свергнуть правительство Панема, сможет расшифровать загадку, и связаться с ними, предлагая партнерство. Кориолан был достаточно умен, чтобы понять, что они не смогут сделать это сами – кроме того, Тринадцатому были нужны припасы из Панема – еда, ресурсы, поставки. Ему надо было с кем-то заключить договор. Таинственный контакт тщательно проверили, прежде чем пустили его появиться перед ним. Конечно, он даже представить себе не мог, что это окажется Иларий. – Щенку пришлось подать в отставку с должности ассистента Распорядителя Игр Галл, чтобы за ней ухаживать. Тем лучше, я думаю. Игры стали только хуже с тех пор, как ты ушел. – Хуже? – Это теперь настоящий карнавал, – с отвращением выплюнул Иларий. – Бои гладиаторов. Зрелище. В точности как хотела Галл. Дети стали младше, игры стали кровавее, а дистрикты еще больше забиты, чем раньше. – По-моему, тебе тогда понравилось работать с той девчонкой. Она прошла довольно далеко. Воуви, кажется? Что-то в этом имени заставило Илария содрогнуться. – Это просто так казалось. Это безумие, Кориолан. Сеян был прав. Жаль слышать, что он умер. Я знаю, что вы были близки. Кориолану показалось, что краем глаза он заметил приближающуюся фигуру, почти похожую на Сеяна, он бежал к нему среди деревьев. Недавно появившаяся тревога – он не был уверен, было ли это новообретенное чувство вины – спасибо, женушка – или это были галлюцинации от недостатка сна. В любом случае, Сеян не собирался так просто дать о себе забыть, только не когда он был наверху, вдали от холодных коридоров Тринадцатого. – Кажется, будто столетья прошли, – Кориолан не был уверен, как отвечать на соболезнования о том, кто ему даже не нравился, и при этом считалось, что он должен принимать соболезнования. – К делу... – Боже, Тигрис будет так рада! Кориолан резко повернул голову. – Ты не станешь говорить ей, что я жив, – властно рявкнул он, и его лицо изменилось так, что Иларий отступил на два шага. – Но… Кориолан, она безумно по тебе скучает. Все еще оплакивает твою смерть. Кориолан неловко сглотнул при этой мысли. Он отдал бы все, чтобы еще раз ее увидеть, но он не мог. Он оставил их. Повернулся спиной к роду Сноу. Она должна была его ненавидеть за это. Должна. Он бы ненавидел на ее месте. Он бы презирал землю, по которой она ходила, если бы они поменялись местами. – Если ты хочешь моего участия, то оставишь мою судьбу в тайне, – он сжал челюсти. – Разве ты не слышал поговорку, что двое могут хранить секрет, если один из них мертв? – Хорошо. Я тебя не понимаю, но мы хотим участия Тринадцатого. – Вам нужен Тринадцатый, – поправил его Кориолан. – Тебе просто обязательно нужно сказать последнее слово, да? – Взорвался Иларий. – Ты совсем не изменился. – Я вырос, – заверил его Кориолан с хитрой улыбкой. – Так. Тринадцатому нужны ресурсы. В обмен вы получите помощь вашей революции. – У вас есть пушки и бомбы, чтобы сравнять с землей весь Капитолий, – Иларий был в ярости. – Почему просто… – Арий, – Кориолан фыркнул. – Ты думаешь, революция – это так легко? Думаешь, она делается за день? Пожалуйста. Нам повезет, если мы сумеем все изменить в ближайшие тридцать лет. Панем был построен устойчивым, понадобится много времени, чтобы разрушить его изнутри. – Но… – Я не отправлю граждан Тринадцатого на войну, которой они не хотят, как и не стану без нужды убивать граждан Капитолия. – Даже представить себе не мог, чтобы Кориолан Сноу мог отказаться от кровавой бани. Глаза Кориолана блеснули. – Если ты таким меня считаешь, помешанным на войне кровожадным дикарем, то ты совсем меня не знаешь. Я сохраню нам обоим жизнь, Иларий. – Но что насчет детей? – В отчаянии Иларий схватил Кориолана за руку. – А что с ними? – Дети, которые попадают под Жатву! Это нечестно по отношению к ним! Я видел матерей, которые умоляли помочь им. Я знаю, что у каждого из этих детей есть шанс оказаться тем, кого выберут из этого проклятого жребия, чтобы умереть на телевидении, и это нахрен меня убивает! В голове Кориолана мелькнула мысль. Он смотрел на Илария, продолжавшего болтать, и идея становилась все отчетливее и отчетливее, пока не сформировалась в потрясающе идеальный план. – Кориолан, какого хрена ты улыбаешься, пока я рассказываю об убитых детях? – Прорычал Иларий. Кориолан скрестил руки на груди. – Кажется, у тебя излишек детей, который ты хочешь спасти от этой участи, и так получилось, что в Тринадцатом касательно детей небольшая засуха. Многие граждане убили бы за шанс быть родителями. Иларий резко выдохнул. – Так ты... Ты собираешься воровать детей у их родных родителей и привозить их сюда, чтобы... чтобы? – Чтобы их любили, о них заботились, учили, вместо того, чтобы прирезать? А ты бы этого не сделал? – Он пожал плечами. – Воровать – звучит слишком вульгарно. Уверен, родители, которые по-настоящему любят своих детей, отпустят их. Ну, может быть за вознаграждение, ведь они лишаются права на тессеры. – Разве это не заметят? – Мы не станем спасать всех, Иларий. Это даже не будет какой-то процент. Думаешь, миротворцы заметят, что какие-то дети рановато умирают в дистриктах, или, вернее, исчезают? Сам скажи. Я прекрасно знаю, что у миротворцев куда больше забот о которых стоит волноваться. Иларий раздраженно смотрел на Кориолана. – Я думаю, родители предпочли бы, чтобы Голодные Игры отменили. – Проснись, – ответил Кориолан, его терпение было на исходе. – Ты хочешь решения за одну ночь. Ты с ума сошел. И ты скорее подпишешь их смертный приговор, желая идеального решения, чем работающее. Он не был ученым… Он не мог решить проблему бесплодия в Тринадцатом. Но… Если он даст людям то, что они хотят больше всего. Кориолан вдохнул воздух, уже практически слыша приветствия и славословия. Может быть, они даже поставят ему памятник. – Я подумаю над этим, – прошептал Иларий, но по его яростному, темному виду, Кориолан понял, что победил. – Олеандр. – Что? – Кориолан повернулся, рявкая на рядового. – Я на собрании. – Твоя жена. Она думает, начались схватки, и сказала, чтобы не звали тебя, но я подумал… Кориолан поднял руку, трясясь от ярости. – Я скоро буду, – он с трудом сдержал гнев. – Иди. Было ли глупо надеяться, что Иларий не услышал ни слова их разговора? Рядовой побежал назад к бункеру, и Кориолан обернулся, он знал, что это были тщетные надежды. – Знаешь, – тихо сказал Иларий. – Я никогда не верил, что ты убил Люси Грей. С чего бы вдруг? Я в том лагере, где считают, что ты любил ее. Мы все сами это видели во время Игр. – Мы встретимся здесь через месяц, чтобы обсудить детали, – прорычал Кориолан, бесясь от мысли, что столь ценная информация попала в руки того, кто может все разрушить. Теперь все, что ему оставалось – надеяться, что Иларий – не двойной агент. Убить его теперь? Черт, он слишком много знал. – Конечно, ты не стал бы говорить им, кто ты такой. И Люси Грей умнее этого. Неудивительно, что вы оба исчезли. Это она твоя жена, ведь так? – Продолжал допытываться Иларий. – До свидания, – твердо сказал Кориолан. – Ты боишься, – сказал Иларий, и шок сдавил его горло. – Что я воспользуюсь этой информацией и наврежу тебе. Ей, твоему ребенку. Я на твоей стороне, я клянусь. Я не позволю, чтобы с ними что-то случилось, – он сглотнул. – Хочешь знать, что именно меня пробудило? Почему я присоединился к повстанцам? Я тоже полюбил, Кориолан. И я сделаю для нее что угодно. И я думал, что не смогу любить кого-то больше... Пока у меня не родился сын в прошлом году. Плутарх. Это все для него. Теперь и ты это знаешь. Ты можешь навредить мне так же, как я тебе. Но я не стану этого делать. Кориолан выдохнул, отворачиваясь от него. – Иди домой, Хевенсби. К своему ребенку. Мы не закончили, я обещаю. – Ты должен позволить мне сказать Тигрис, что она станет тетей. – Нет, – Кориолан сжал кулаки. – На этом я стою твердо. – Пожалуйста. Это так ее порадует. Она совсем одна и... – Одна? – Кориолан резко развернулся. – Что это значит – одна? Иларий дважды моргнул. – Полагаю, ты никак не мог узнать... Но, Кориолан, твоя бабушка умерла два года назад. Кориолан сдержал свое горе, свою боль, отказываясь показать хоть какие-то признаки скорби. Он проглотил ту часть себя, что хотела кричать, не о ней самой собственно, но представить, что Тигрис считает, что вся ее семья мертва... – Она была уже стара, – механическим голосом сказал Кориолан. – Этого стоило ожидать рано или поздно. – Я знаю, что у тебя не каменное сердце, как бы ты ни старался меня в этом убедить, – Иларий выглядел злым. – Позволь мне рассказать ей. – Со временем, – сказал Кориолан, сжимая ногти в ладони, оставляя следы полумесяцев на коже. Ему нужно было время придумать, как извиниться. Как попросить у нее прощения. – Не сейчас. – Я никогда тебя не понимал, и точно сейчас не понимаю. Хорошо, – сдался Иларий. – Поздравляю, кстати. Ты будешь... Отцом. – Кажется, ты пропустил положенный тут комплимент. Иларий усмехнулся. – Нет, не пропускал. Кориолан дождался, пока тот уберется, прежде чем побежать к лесу, ведшему домой. Он забежал в кабинет доктора, где Люси Грей пыталась вырваться из их заботы. – Я в порядке, в порядке! – Настаивала она, поймав взгляд Кориолана. – Что хорошего в повышении, когда никто не слушает твоих команд? Я особенно сказала тебя не беспокоить. Кориолан прижал руки к ее животу, теперь уже большому. – Вы оба в порядке? Если ты здесь, то и я с тобой. – Это просто колики, я просто переволновалась. Кориолан повернулся к мужчине рядом с ним. – Док? – Она права. Но мы проверили, все показывает, что ребенок здоров. Кориолан расслабился. – Я же вам говорила вам обоим! – Люси Грей закатила глаза. – Знаете, время от времени полезно будет меня послушать. А теперь, отведи меня домой. Кориолан легко улыбнулся. – Слушаюсь, женушка. ХХХ Кто-то следил за ним. Кориолан повернулся и увидел, как женщина попыталась скрыться в тенях. – Слушаю? – спросил он. – Мистер Роуз, сэр, – она сделала реверанс. – Я, это, ищу вашу жену. Кориолан изобразил удивление, хотя он представлял, к чему все это было. – Неужели? – Вы знаете, где она сейчас? – Вы можете передать свое сообщение через меня. Уверен, она его получит, – с доброй улыбкой предложил Кориолан. – Я лучше скажу ей лично. Кориолан усмехнулся. – Хорошо. Следуйте за мной. Он нашел жену там, где обычно она и бывала последние дни – у стен Тринадцатого, с небольшим числом детей-школьников, они разрисовывали стены в сложную и яркую фреску. Попытка похищения Кориолана вынудила Оука временно запретить походы наружу, и с этим Кориолан был согласен. Но его жена, как обычно чувствительная, не хотела, чтобы люди Тринадцатого чувствовали себя взаперти, и взяла на себя этот огромный проект несколько месяцев назад – по крайней мере, пока они не сообразят, как устроить теплицу и сад здесь внизу. С тех пор, как доктор предложил ей отойти от работы, пока не родится ребенок, почти все свои часы она проводила здесь. Кориолан думал, что она должна была быть в постели. Отдыхать. Она могла родить в любое время. Но он знал, что это было практически к черту невозможно поменять ее мнение. Если она собиралась рисовать фреску, ничто не могло ее остановить. Женщина подбежала к Люси Грей, что-то шепча ей на ухо. – Так, дети. Закончим на сегодня, – объявила Люси Грей, краска была размазана по ее лицу и волосам. – Вы все сегодня чудесно поработали. Кориолан помог Люси Грей закрыть банки с краской и промыть кисти. – Это нечто, милая. Просто шедевр. – Ну, я говорила, что Кови – художники во всех смыслах, хотя я, конечно, не лучшая, – Люси Грей чуть толкнула его. – Но я сгожусь. – Чего хотела эта женщина? – У нее просто был заказ на ту сторону. Что-то про ткани, нитки, и сахарный тростник. Кориолан раздраженно вздохнул. – Она мне не сказала. Она что, не знает, что это я договариваюсь о торговле, привожу этим людям их маленькие радости? – Конечно, но это была моя идея позволить людям делать заказы для Илария. Порадовать их. Кроме того, ты скоро привезешь детей, мне тоже что-то нужно, или я просто стану маленькой сноской в твоих будущих биографиях. Они напишут: “Ах, Олеандр Роуз дал нам детей, а его жена, как там ее, ну, она тоже там была”. – Она дразнила его. Кориолан мягко улыбнулся Люси Грей. – Почему-то, дорогая, я сомневаюсь, что ты когда-нибудь будешь забытой сноской. Ты слишком полна жизни. И это не просто ее личность – в определенном смысле, Кориолан думал, что его жену будут прославлять больше него. Линнет Роуз, которая принесла танцы и музыку в Тринадцатый Дистрикт. По понедельникам был открытый микрофон, по вторникам и четвергам (пока ее не отправили на постельный режим) она пела, по пятницам играла музыка и танцевали. Как они могли забыть женщину, которая до сих пор плела венки, цветочные занавески, цветочные одеяла, и отдавала их людям не за деньги, а за улыбки. И никто не забудет Люси Грей, которая раскрасила стены, чтобы у них было ощущение, что они наверху, кто разрисовал стены в комнатах детей, кто всегда думает о дистрикте, который принял ее. Люси Грей была яркой силой в этих коридорах, ярче солнца, звезд и луны вместе взятых, вместе с ее беззаветным оптимизмом, почти агрессивной уверенностью, что люди заслуживают большего. Кориолан видел, что люди тоже начинали в это верить. Это не Кориолан вдохновлял их – это была Люси Грей. – И все же, я не настолько страшный, она могла и ко мне подойти, – пожаловался Кориолан. – Конечно, нет, но ко мне подойти легче. Нет никого доброжелательнее матери, – сказала Люси Грей, положив руку на живот и потерев его. – Обиделся? Кориолан рассмеялся. – Может быть чуть-чуть. ХХХ Наследник рода Сноу родился посреди холодной осенней ночи. До сих пор Кориолан не волновался, не за Люси Грей. Но в секунду, когда она испустила крик, который эхом отозвался от стен медицинского отсека, Кориолан с ужасом вспомнил свою мать. Она тоже так кричала – и через несколько часов оба, она и его нерожденная сестра, были мертвы. – Да ради бога, сделайте что-нибудь! – Кориолан тряс доктора за плечи. – Ей больно! – Поэтому это и называется схватки, дорогой! – Сердито выкрикнула Люси Грей с кровати, где держалась руками за перила так крепко, что костяшки ее пальцев побелели. – Это не для слабых духом. – Я не могу сидеть и смотреть, как ты страдаешь, – сказал Кориолан, топая по комнате. – Это пытка. – Ну да, а я тут в парке прогуливаюсь? – Люси Грей тяжело дышала, утирая лоб. – Если будешь тут трястись, то лучше уйди. Кориолан был возмущен. – Уйти? – Ты слышал, черт побери! Доктор отвел Кориолана в сторону, протягивая ему стакан воды, успокаивая, будто это ему было больно. – Сэр, мы хотим детей. Вы знаете, что мы сделаем все, что в наших силах, чтобы ребенок остался жив, – тихо сказал он. Кориолан укусил кубик льда. – А моя жена? – Хрипло спросил он. Доктор поколебался. Кориолан вспомнил своего отца. Как бы тот не любил свою жену, идею о наследии он любил больше. Может быть, если бы это было не так, все было бы... По-другому. – Если до этого дойдет, спасайте ее, – яростным шепотом сказал Кориолан. – Не ребенка, ее. – Если вы там строите планы без меня, я придушу тебя, Олеандр! – Закричала Люси Грей с кровати. Доктор поколебался, глядя в лицо Кориолана. – Вы понимаете? – До этого не дойдет, сэр, – заверил доктор, отмахиваясь от его беспокойств. – Это нормально. Все протекает как обычно во время родов. Кориолан прошел мимо него, вытянул стул и сел рядом с Люси Грей. – Привет, красавчик. Часто тут бываешь? – Спросила она, ее кожа блестела от напряжения. Увидев мрачное выражение лица Кориолана, она фыркнула. – Трудная публика тут. Все критикуют. – Я просто думаю, что сейчас не время для легкомысленных шуток. – Ой, да ладно. Женщины рожали с сотворения времен. Тут ничего особенного, милый. – Ты всегда была особенной. Люси Грей толкнула его в плечо. – Ты становишься слезливым, я тебя прогоню. Он спрятал улыбку. – Прости. Роды продолжались до ночи. Оук наведывался трижды, чтобы убедиться, что все хорошо. Тоуни приходила со своим малышом, чтобы у Люси Грей была компания. Сотни ходили по коридорам, говоря слова поддержки. – Они просто хотят увидеть здорового ребенка, – Люси Грей пожала плечами. – Не могу их винить. Я тут как бы знаменитость. Но Кориолан знал, что они приходили для нее. Когда пришло время тужиться, доктор вежливо попросил Кориолана выйти, но он только тверже ухватил руку Люси Грей. – Я не уйду. Он прижимался своим лбом к ее в самые худшие моменты, шептал ей какую-то чепуху, позволял ей выворачивать его руку, пока мир гудел вокруг него. Тужься, тужься, тужься! Крик раздался в воздухе, намного выше, чем голос Люси Грей. Кориолану понадобилось время, чтобы понять, что это голос ребенка. – Поздравляю, мистер и миссис Роуз. Это девочка! Кориолан с удивлением смотрел, как доктор положил маленькое, покрытое кровью существо, в руки Люси Грей. Он был потрясен до онемения, какой маленькой она была, какой хрупкой. У нее были пряди светлых волос на голове, уже вьющиеся, пусть они были влажными, прилипшими к голове. И когда Люси Грей тихо запела ей, ее глаза открылись, встречая глаза Кориолана. Ее глаза были ярко-голубыми. – Генетика, – Люси Грей фыркнула. – Она твоя копия, будто я вообще не имею к ней отношения, – поддразнила она. Малышка моргнула, глядя на Кориолана, и ее глаза показались ему такими знакомыми, такими уютными. Это было словно он смотрел в глаза старого мудрого друга. Или же сестры, которой не довелось сделать ни вдоха. Это было чепухой. Кориолан не верил в переселение душ или что-то вроде того. Но он не мог не думать, что может быть вселенная что-то исправила рождением этой маленькой девочки, сделала то, что должна была сделать двадцать лет назад. И в первый раз с тех пор, как он узнал о смерти матери, сестры, черт, даже его проклятого отца... Кориолан заплакал по ним всем. И он хотел, чтобы Тигрис была рядом. ХХХ – Ей нужно имя. Конечно, нужно было. Три дня и до сих пор без имени? – Ну, я кое-что предложу, а потом ты предложишь, – сказала Люси Грей, водя пальцами по нежным, мягким вьющимся волосам ребенка. – Сильное имя из Капитолия, и второе имя с цветом. – Ты дашь ей капитолийское имя? – А ты позволишь мне дать ей имя из дистриктов? Кориолан пожал плечами. – Туше. Люси Грей держала ребенка в руках. – Она и твоя дочь. Мы не обязаны звать ее двумя именами, так будет слишком очевидно, но мы будем знать. Что это не среднее имя, это второе имя. Кориолан смотрел на нее, идея казалась ему странной. – Понимаю. – Я думала об имени Шантильи. Как Кружево Шантильи. Это красивое имя, ведь так? – Почему бы нам цвет не сделать первым именем? – Неожиданно щедро для нее предложил Кориолан. – Шантильи Роуз. Звучит хорошо. – А второе имя? Кориолан постучал пальцами по столу, склонил голову набок, вспоминая уроки Мадам-Бабушки. – Нерилла – это значит сила и амбиции. Люси Грей засмеялась. – Что ж, мне это нравится. ХХХ В итоге они стали называть ее “Муравьишкой”, потому что она была маленькой, как насекомое. У нее была внешность ее отца, но боже мой, связки у нее были от матери. Она кричала так громко, что ее могли слышать с другой стороны Тринадцатого. Прошло время. Жизнь Кориолана с Люси Грей и дочерью вошла в колею: подъем, приготовление завтрака, поиграть с дочкой, поработать и снова, снова. Все в Тринадцатом обожали Муравьишку. Она была очень красивой, с ее широкими голубыми глазами и светлыми волосами. Все это говорили, и Кориолана раздувало от гордости. Его дочь, самая красивая из всех. Его дочь, такая умная, но такая маленькая, наверняка, это досталось ей от ее коварных родителей. Его дочь, Алмаз Тринадцатого. Между встречами первых детей, которых привезли в Тринадцатый, встречами с Иларием раз в несколько месяцев для обсуждения планов, и возвращениями домой к Муравьишке, Кориолан нашел какое-то наслаждение сложившимся ритмом жизни. Это было для него новым. Люси Грей любила их дочь как-то, что казалось Кориолану почти чужим. Это была сбивающая с ног любовь, громогласная и очевидная. Она поднимала ее на руки, посыпала ее щечки тысячами поцелуев, и Муравьишка визжала от радости. Люси Грей танцевала с ней в гостиной, пела все песни, что когда-либо слышала. Она пекла ей пирожные, и Муравьишка хватала их своими пухлыми ручками, и ломала их на части, и на нее никогда не кричали за это. Не было никаких строгих хватаний за руки, жестоких слов и сердитых взглядов. Только бесконечная любовь. Он спрашивал себя, что бы это было, если бы она любила его так же. Иногда он спрашивал себя, что может быть придуманная и реальная жизнь встретились посередине – и может быть они не стояли на этой линии между, каждый день. Если все верили, что они безумно влюблены друг в друга, и что они оба любили свою дочь, то может эта любовь была где-то? Кориолан знал, что было глупо в это верить. Есть вещи в жизни, которых стоит хотеть больше, чем любовь женщины. Ему становилось все горше, когда приходилось напоминать себе об этом, труднее убедить себя, чего он на самом деле больше всего хотел.