Home

Сугуру никогда не испытывал настоящего гнева. Легкое раздражение — довольно часто, но не злость. В критических ситуациях холодная рациональность всегда перекрывала все лишние чувства, позволяя мыслить здраво в любом хаосе. До этого момента. И быть сильнее навязчивого желания совершить нечто неправильное и деструктивное оказалось сложно до помутнения рассудка. Но он откладывает весь свой гнев в сторону. Он обязан мыслить трезво. И доходчиво всё объяснить, взяв ситуацию под контроль. — Вы устроили самосуд и обвинили невиновных. Нанако и Мимико никогда не были «проклятыми». Весь бред, который вы мне только что так ярко описывали, не имеет никаких оснований, но имеет запись, которую я передам в прокуратуру, — Сугуру поднял экран телефона с незаметно снятым видео, где были запечатлены все худшие ракурсы ситуации, — Я уничтожу всю вашу жизнь за ваши преступления, а сейчас я попрошу вас передать мне ключи и покинуть помещение, если жизнь дорога. — Как ты смеешь мне угрожать? Я немедленно сообщу вашему руководству о том, насколько некомпетентных магов они присылают! Сугуру многого стоит удержать при себе кулаки, которые так и тянулись проехаться по чужой физиономии. Но у него был козырь в рукаве, который заставит этих (не)людей пересмотреть свои мерзкие приоритеты и повиноваться. — Вы меня вообще слушаете? Нанако и Мимико — не причина ваших проблем. Это значит, что реальное проклятие, если таковое вообще есть где-то за пределами вашего воображения, сотрёт в пыль вашу жалкую деревушку в любой момент, если я не вмешаюсь. Поэтому повторяю. Передайте мне ключи и покиньте помещение, если хотите дожить до завтра. Голос Сугуру звучит удивительно спокойно, но нужно быть абсолютным идиотом, чтобы не распознать скользящие ядовитыми змеями угрозы в нем. Его требования выполняются и от него буквально бегут. Сугуру кое-как убеждает себя поставить рвущуюся наружу ярость на паузу, чтобы подарить спокойствие тем, кому оно было остро необходимо, открывая клетку. Он бы в жизни не подумал, что ему когда-то придётся открывать клетку с детьми во время работы магом. — Всё будет в порядке. Всё, что я сказал, — правда. Во всём произошедшем нет вашей вины. Вас больше никто никогда не обидит и я об этом позабочусь. *** Сугуру сидел в кафе у заправки вместе с детьми, которых он как можно быстрее вывел за пределы этого чертового поселения. Ему было неизвестно, как долго те провели без еды, и он не рискнул кормить их чем-то тяжелее каши и супа (хотя дать им что-то более вкусное очень хотелось). Он позвонил Сатору и попросил его приехать за ними вместе с аптечкой — электрички и автобусы тупо не работают в такой час, а у таксиста могут возникнуть лишние вопросы. Всё-таки школьник в такой глуши с двумя побитыми детьми на руках доверия не внушает и официант круглосуточной забегаловки уже подозрительно на них косился. Добираться с помощью техники тоже не вариант — это могло лишний раз напугать девочек. А ещё ему было жизненно важно увидеть Сатору, рядом с которым можно твердо стоять на ногах даже в их непрочном безумном мире. Гето очень старался держаться спокойно и мягко, деликатно разговаривая с девочками и узнавая некоторые подробности их заточения, которые он, благо, догадался записать на диктофон для дальнейшей передачи полиции. С каждой минутой он всё сильнее проникался к ним сочувствием и, как следствие, непроизвольно привязывался. Сугуру пытался продолжать сохранять ясность ума, чтобы случайно не вернуться в деревню и не начать вершить правосудие собственноручно. Хотелось посадить тех нелюдей в ту же клетку, в которой сидели Нанако и Мимико. Впрочем, он ещё посадит их за решётку. Он в этом не сомневался. В голове стал выстраиваться план того, что он с ними сделает. Его всегда злили несправедливость и невежество, из-за которых страдали другие, и сейчас он был на взводе от их апофеоза. У Сатору возникла масса вопросов, когда он приехал, но тот оставил их при себе, чтобы не копаться в травмирующих воспоминаниях детей лишний раз. Сугуру был ему за это благодарен. Тот был за рулём, пока Гето бережно обрабатывал их раны на задних сидениях, к своему ужасу обнаруживая ещё и переломы с гематомами. Как же хорошо, что Сатору захватил обезболивающее… Он эту деревню нахрен похоронит. Но чуть позже. Сейчас было приоритетно их обезопасить. — Сатору, быстрее. Им становится хуже. Они могли бы спокойно доехать за час, но температура близнецов начала пугающе падать, хныканье от боли сменилось на тревожное молчание, а хватка маленьких ручек на его рубашке становилась всё слабее. Сатору ударил по газам. Сугуру впервые в жизни стало страшно до крупной дрожи и оглушительно бьющего пульса. Когда они наконец-то приехали, Сатору быстро открыл для него дверь, помогая выбраться (с детьми на руках это было бы неудобно), и произнес: — Я разбужу Сёко. Неси их в медпункт. Гето слушается, внутренне испытывая благодарность за чужую уверенную оперативность. Чётко и по делу. Им нельзя было терять время и им нужно было сделать всё правильно. После лечения от Иэири девочек просто беспомощно вырубило от усталости на больничной койке. Он не смог уйти и лёг рядом, крепко прижав к себе, в тепло, подальше от всех кошмаров. Сатору тоже не решился отходить и заснул на стуле возле кровати, словно охраняя их таким образом и даря спасительное спокойствие, хотя бы немного ослабляющее тревогу, которая безостановочно колотилась внутри. Той ночью они не успели поговорить о случившемся. Утром Сугуру выкурил пачку сигарет и рассказал обо всем только в общих чертах, чтобы не спровоцировать у себя порыв вернуться туда с дробовиком. *** Чем дольше Сугуру анализировал ситуацию — тем ему становилось хуже. Ему 17 лет и у него случайным образом появились дети. Вместе с этим у него был парень, которому такого счастья явно не надо. И Сугуру оказался у моральной дилеммы. С одной стороны был Сатору, ради которого он готов отдать всё, что имеет и чего не имеет (ради него заберёт силой, что бы тот не попросил). С другой — Нанако и Мимико, которые видели в нем последнюю надежду на нормальную жизнь и отчаянно тянулись к нему. Хотелось выбрать оба варианта, но всё было не так просто. Даже если Годжо хорошо относился к детям, одно дело — просто переодически приглядывать за ними и весело проводить время; другое — быть в постоянной ответственности за них и круглосуточно следить за их здоровьем, настроением и состоянием. Сугуру был уверен в Сатору, как и в том, что если захочет — тот станет прекрасным родителем. Вот только вопрос был в том, желал ли этого сам Сатору, которому самому хотелось побыть ребенком и который был сосредоточен на собственном профессиональном развитии. Сатору сейчас не нужны дети — это факт. Тем более ему не нужны сложные дети, у которых проблемы чуть ли не в каждой сфере жизни. Сугуру не имеет права принуждать Сатору к их воспитанию, отнимая у него последние года юности, что было единственным относительно свободным и счастливым временем в жизни Сатору. На Сатору и без того повесили обязанность многократно спасать мир еще в младенчестве — Сугуру не смел вешать на него новые обязательства. Но он просто не может оставить этих детей на произвол судьбы, даже если это будет значить, что их пути разойдутся. И от этого просто хотелось плакать. Гето буквально чувствовал, как их отношения вот-вот оборвутся, словно к ним привязали бомбу замедленного действия. Закончатся совместные вечера, исчезнут их общие шутки, опустеют их любимые места для встреч, станет одиноко до скрежета под рёбрами. Сатору был его солнцем, без которого даже дышать было сложно и без которого буквально становилось холоднее. Но Сатору от него уйдёт, если узнает, что он собирается взять опеку в таком возрасте. У них ни жилья, ни работы, ни образования. Они сами еще дети, не окончавшие старшую школу. Сатору далеко не альтруист и не поддержит такую авантюру, которая предполагала полную бескорыстную перекройку привычного уклада. Слишком много трудностей и неизвестных переменных, чтобы создание семьи стало хотя бы от части привлекательной перспективой сейчас. Первые дни Нанако и Мимико в техникуме выдалась крайне тяжёлыми для всех, что тоже знатно давило на психику. Они вели себя дико и не подпускали к себе никого, кроме Годжо и Гето, шугаясь от других магов, как от огня. Не выходили из комнаты, говорили либо невозможным шёпотом, либо просто молчали, плохо ели и плохо спали, и, глядя на это, сердце разбивалось ещё сильнее. И, как следствие, Сугуру хотелось отомстить еще больше. Он занимался поиском команды адвокатов, находясь на связи с прокуратурой, которой передал все скрытно сделанные записи той ночи. Он сам плохо ел и мало спал в тот период, пытаясь найти решение для всех обрушившихся на них проблем, что накрывали с головой. Нужно было экстренно думать, как получить опеку будучи несовершеннолетним, что он будет делать, если его бросит Сатору, через какие стратегии можно добиться желанного приговора для виновных и каким образом воспитать детей, если у него не было в этом опыта от слова совсем. И моментами он сходил с ума. Впрочем, он знал, что его старания не напрасны, и это давало сил на то, чтобы продолжать справляться. Спустя пару суток девочки начали улыбаться, а спустя неделю (всего лишь неделю!) его назвали папой, ведь «ты о нас заботишься, так что ты — папа». Сугуру от этого три часа ревел в ванной, потому что после такого любой выбор, которых не включает их, был просто недопустимым. Даже если при этом он рискует потерять Сатору. — Что случилось, Сугуру? Ты выглядишь таким расстроенным. — аккуратно спрашивает тот, проведя пальцами по острым скулам и заставляя посмотреть в свои огромные обеспокоенные глаза, переполненные искренним волнением. Сугуру боялся, что это последний раз, когда он так смотрит на него. Что после огласки его решения в Сатору будет отражаться только отчужденность и равнодушие. Что он вычеркнет Сугуру из своей жизни или вовсе начнёт отговаривать его от принятого решения. — Я хочу взять над Нанако и Мимико опеку и по-настоящему стать отцом для них. Я пойму, если ты меня в этом не поддержишь и захочешь расстаться со мной, но- — О чем ты говоришь? Будь у тебя хоть десять детей — я бы тебя не бросил, — уверенно произносит Годжо, заставив всё внутри содрогнуться, — Я допускал возможность того, что когда-нибудь в будущем у нас появятся дети. Ничего страшного, если мы станем родителями немного раньше. Всё будет хорошо. Со всеми нами. Годжо притягивает его к себе и он отчаянно хватается за каждое его слово, чувствуя, как от резко нахлынувшей дрожи подкашиваются колени и он буквально падает ему в руки. — Я люблю тебя. Спасибо, Сатору. — Хэй, не плачь. Всё в порядке. Я с тобой, Сугуру. Мы со всем справимся. Гето чувствовал себя идиотом за то, что посмел в нем усомниться. Сатору — последний, в ком можно разочароваться. Рыдая у него на руках с долгожданным облегчением после недели в постоянном терзающем стрессе, он это понимал. Он чертовски устал, чертовски ненавидит общество, в котором дети сидят в клетках, и чертовски рад тому, что находится в отношениях с правильным человеком, который может гарантировать, что всё будет хорошо. Спустя полчаса и одну бесконечность поцелуев он смог успокоиться в родных руках, выровнив дыхание. Заметив, что он пришёл в себя, Сатору осторожно спросил: — Ты снова был на встрече с полицией. Как дела с арестом? — Их взяли под стражу. В жизни не забуду, как они поступили с Нанако и Мимико. По ходу расследования выяснилось, что они убили их маму. — кулаки сами собой скомкали чужую рубашку, а в голосе начало слышиться отчётливое рычание. Даже Годжо стало не по себе. — Я не поверю, что тебя удовлетворит одно лишь заключение. У тебя есть какой-то план? — Да. Ты в деле? Гето отстраняется, чтобы посмотреть на своего парня. И неожиданно увидеть в нем мужчину, преисполненного той же непоколебимостью, что и он сам. Не школьника. А взрослого, на которого можно положиться без колебаний. — Ради тебя я сделаю всё, что угодно. Даже если это будет включать убийства. — абсолютно серьёзно ответил Сатору, уверенно сплетая их пальцы вместе. Их судьбы связаны и последствия всех принятых решений они разделят вместе. — Все причастные умрут. Но мы не будем проливать кровь. За нас это сделают другие. — твердо произносит Гето, по новой наполняясь сокрушительной решительностью. Его красные глаза, горящие кровожадным холодом, лишний раз напоминали, почему ему нельзя переступать дорогу. Он не уничтожил в себе эту первобытную злость. Всего лишь нашёл для неё другой выход и взял под контроль. Сатору он таким нравился — слегка безумным и жутко бескомпромиссным в своем яростном стремлении защищать. И Сатору подпишится под любое его предложение, будучи рядом несмотря ни на что. *** У них наступил довольно напряжённый период жизни. Одну часть они проводили с различными представителями закона, а другую с их мелкими, пропуская при этом уроки и миссии — Масамичи вошел в положение и позволял. Годжо начало казаться, что в Гето проснулось что-то на подобии материнского инстинкта — тот рычал на всех незнакомцев, что подходили к их дочкам ближе, чем на десять метров; шёл играть с ними даже тогда, когда сам едва ли не терял сознание от переутомления; боялся оставлять их на ночь одних и забирал их к ним в постель (Годжо даже завидовал, потому что Гето слишком преданно и слишком крепко прижимал тех к себе); звонил чуть ли не каждые десять минут Нанами в общагу, когда они вместе выехали на очередное заседание (Нанами его в итоге заблокировал из-за слишком частых звонков). У Сугуру связь с детьми выработалась практически одномоментно и первые недели он не отходил от них ни на шаг, пока был в техникуме, а когда вынужденно отсутвовал — постоянно нервничал и не знал, куда себя деть. Сатору такое поведение казалось милым и местами даже забавным. Сугуру первое время был ужасно гиперопекающим (потом это пошло на спад, но вначале он был просто одержим их безопасностью). Годжо как-то раз принёс детям плюшевую игрушку и Гето она показалась острой. Плюшевая игрушка. Острой. После этого тот пошёл на урок по вышиванию от Яги и они вместе переделали её во что-то более круглое, пока Сатору пытался сдержать смех, наблюдая за этим. Лего, которое он тоже купил, он решил отложить до лучших времен, пока у Сугуру не остынет этот «материнский инстинкт». У Годжо привязанность вырабатывалась медленнее, криво-косо, но вырабатывалась. Осознавая серьёзность ситуации, он вёл себя учтиво и аккуратно, вопреки рвущемуся наружу громкому характеру, который он кое-как подавлял, чтобы не шокировать всё ещё напуганных Нанако и Мимико. Несмотря на то, что у него не было никаких представлений о том, как быть хорошим родителем, получалось не так плохо, если его тоже в какой-то момент начали называть папой. Он брал пример с Сугуру, пытаясь копировать его действия и слова, чтобы детям было с ним комфортно — у Годжо не было доброго папочки в детстве, так что приходилось на ходу учиться у своего парня. И ему даже неожиданно начало казаться, что роль отца ему очень подходит. На него смотрели, как на героя, и это вдохновляло на то, чтобы становиться сильнее с каждым днем. Если поначалу он воспринимал их всего лишь как прикольный бонус, идущий в комплекте с Сугуру, то потом он случайно увидел в них своих собственных детей. В касаниях и в голосе Сатору появилось больше искренности и нежности — он перестал имитировать чувства, которые он должен был испытывать к их маленьким принцессам, ведь они стали появляться сами собой в гигантсктих объёмах. Он больше не относился к ним хорошо только ради Сугуру (Сатору не врал себе — если бы не Сугуру, он бы навряд ли за них взялся). Но теперь он действительно к ним привязался и вёл себя соответственно. А потому начал понимать и гиперопеку Сугуру, и его желание уничтожить всех, кто им навредил. Когда они стали решать все проблемы вместе, ситуация значительно облегчилась. Годжо следил за тем, чтобы его парень высыпался перед всеми сложными переговорами, Гето следил, чтобы Годжо продолжал сдерживать свой нрав при себе во время слушания или контакта с детьми, они оба направляли Нанако и Мимико в сторону улучшений. И их дочкам действительно становилось лучше: они меньше боялись, больше улыбались, прекращали вздрагивать от резких движений и привыкали к тёплым объятиям. Сатору и Сугуру каждый раз не могли нарадоваться любому их позитивному изменению — наблюдать за тем, как недавно нелюдимые дети учатся доверять и отпускают страх перед миром, было действительно потрясающе. Но вот только был один нюанс. Их дочери изначально не должны были проходить через всю ту жесть, после которой им пришлось привыкать к самым нормальным вещам. Дети не должны привыкать к тому, что протянутая рука не всегда хочет ударить. И не должны привыкать есть три раза в день, а не раз в три дня. И уж тем более не должны привыкать к тому, чтобы улыбаться можно чаще, чем плакать. Это было неправильно и это злило. А злить двух сильнейших магов — смертельный номер. И в своём стремлении к правосудию они пошли по головам. Годжо и Гето довели дело до смертной казни. Мужчина и женщина, истязавшие их детей, оказались под землёй с одобрения суда, который сделал исключение и не стал ждать несколько лет для осуществления смертельного приговора, беря в расчет жестокость преступления, связи техникума и деньги Годжо, который приложил руку к ускорению расследования и судебных процессов. Их деревня получала некоторые инвестиции, на которых существовало локальное хозяйство, но после общественной огласки произошедшего (они задействовали все ресурсы, чтобы эта новость разлетелась по всем изданиям) оно потеряло всякий шанс на развитие и быстро пришло в упадок, ведь больше никто не хотел иметь с ними дело. Владельцы хозяйств и несколько рабочих покончили с жизнью, осознавая безвыходность ситуации, что вызвало ужас у местных — все друг друга знали и были в тесных взаимоотношениях, как и в любом другом маленьком поселении, что вызвало глубокий траур, который усугублялся травлей со стороны общественности — в конце концов, жители замалчивали много грязных тайн, которые повсплывали наружу (чего только стоили дети в подвале). На этой почве образовалось новое проклятие особого уровня, что полностью выкосило всех оставшихся жителей, пройдясь стихийным бедствием по всей округе. Больше это место не было обозначено на карте и Сугуру ощущал мрачное удоволетворение, изгоняя проклятие, появление которого они целиком и полностью спланировали и спровоцировали. Они не использовали техники, не прибегали к грубой силе или принуждению. Их не в чем было обвинить. Они всего лишь законным образом целенаправленно запустили цепочку событий, которая привела к такому результату, местами манипулируя событиями и вместе за всем наблюдали, держась за руки. Свой родительский долг они выполнили. Сделали так, чтобы все, кто был хотя бы немного причастен к ранам их детей, больше не дышал — будь это пассивное наблюдение за насилием или активное участие в нем. И у них не было никаких сожалений по этому поводу. Когда новости о произошедшем дошли до Яги, нового директора техникума, он вызвал их к себе в кабинет. — Скажите, насколько вы предугадали такой исход? — Не говорите так, словно мы своими руками вырезали всю деревню. — улыбнулся Годжо, бережно обняв своего парня за талию в безмолвном жесте поддержки. Они оба выглядили ужасно довольными тем, как всё закончилось. Устали, но явно наслаждались местью. — И всё же? — Я запланировал это развитие событий ещё с того момента, когда впервые увидел Нанако и Мимико. Конечно, идея самолично перебить всех виновных на месте возникла первее, но я сдержался, — улыбнулся Гето, прильнув к Годжо, который оказался его самой надежной опорой, — Будете винить меня за расчетливость? — у него появился тот самый лисий прищур в дополнение к хитрой улыбке. Яге можно было не врать. — Если бы я был на твоём месте — виновные бы в первую же секунду отправились в реанимацию, — честно признался Масамичи. Этот человек сам готов стоять горой, если дело касалось детей — слишком их любит, потому и выбрал работу в сфере преподавания, — Что будете делать дальше? Мелкие уже называют вас своими отцами. — Возьмём опеку. Представители службы защиты детей и местный суд так прониклись нашей историей, что это будет несложно по-тихому организовать без лишнего внимания, — смело произнес Годжо, а после уже с некоторым оттенком тревоги добавил; — Правда, мы понятия не имеем, что будем делать, когда вы выселите нас из общаги. Сомневаюсь, что здесь разрешено жить с маленькими детьми. — Не выселю. Вы спокойно закончите учебу и я буду стараться не дергать вас лишний раз. Взять на себя подобную ответственность — сложное решение. И я помогу, чем смогу. — Спасибо. Это многое для нас значит. — Сугуру чувствует, как последние остатки давящего беспокойства покидают психику. За этот короткий промежуток они прошли через тяжёлые на всех уровнях заседания, поспособствовали смертной казни и вывели двух детей из ада, перевернув этим собственную жизнь. После всего этого было огромным облегчением услышать, что им хотя бы есть, где остаться. «Всё будет в порядке.» *** Вскоре у них действительно получилось взять официальную опеку. Правда, чтобы клан не задавал лишних вопросов, они официально оформили её только на Гето, но Сатору не жаловался — это был единственный безопасный вариант, а стать семьёй на всех бумажках они ещё успеют. Они уже стали семьёй с того самого момента, когда Сатору сказал, что будет с ним несмотря ни на что, а всё остальное — формальности. Они решили отметить новую главу их жизни на диване — на выход куда-то ещё сил не хватило. Суши, комедия на тв, домашнее караоке и их дочки в смешных кигуруми, которые под конец их маленького праздника уснули у них на коленях. Оказалось, что дети в 17 — это не так плохо, как это звучит. С тех пор, как в их жизнь вошли Нанако и Мимико, они стали значительно ближе к друг другу. Первое серьёзное испытание, которое выдержали их отношения. Резкий повод для саморазвития и взросления. Переход от счастья между друг другом к счастью в семье. Которая, впрочем, могла ещё немного прибавить в размере. — Я сейчас предложу кое-что безумное. — сразу предупредил Годжо. — Ты всегда предлагаешь «кое-что безумное». Давай, вываливай. — беззлобно усмехнулся Гето, обняв его за локоть. После всего того, что они пережили вместе, он был готов пойти за ним хоть на край света и подписываться на любые его авантрюры. — Помнишь, перед смертью Тоджи сказал, что у него есть ребёнок?