Home

— Наша соседка такая добрая! Тут на целую неделю хватит. — Угу. Цумики улыбается, держа в руках пакет с продуктами — их смерть от голода снова откладывается. Это кажется достаточно веским оправданием для очередной кражи в магазине. И для вранья. Куро почувствовал, как его хозяин помрачнел от этой лжи и уткнулся ему в живот в попытке дать хотя бы какую-то поддержку. Мегуми благодарно притянул его к себе. У Мегуми были странные способности. Будучи слишком рациональным, он и сам в них сомневался, относясь со скептицизмом к проклятиям, которых видел на улицах, и к странной энергии, которую он от них ощущал. Считал, что у него заигралось воображение. Понимал, что жизнь у них так себе и психика могла просто сбегать от реальности в подобные видения. Но потом он понял, что это вовсе не видения. У них было мало игрушек и Цумики развлекала его «театром теней». Светила фонариком в тёмной комнате и создавала руками силуэты животных, которые ему нравились. Он как-то раз попросил научить его делать также, но это закончилось появлением двух гончих в их доме. Офигели они тогда знатно, но с их помощью стало легче красть продукты и легче защищаться от посторонних. Легче выживать. Даже если он совершенно не понимал, как работали эти способности, лишними они точно не были. В их жизни вообще было очень много необъяснимых вещей. Куда пропала мама? А куда делся папа? И почему этот козёл оплатил воду и электричество на пару лет вперед, но забыл про отопление? Откуда у Мегуми гончие? Почему на улицах так много странных монстров? Почему другие их не видят? И почему другие живут на порядок лучше, чем они с Цумики? Последний вопрос интересовал больше всего. Иногда ему казалось, что какие-то высшие силы просто проебались и раздали всем родителей, а на них просто благополучно забили. Нечестный порядок вещей, с которым приходилось мириться и даже не ждать того, что когда-нибудь станет по-другому. Задушить детскую обиду и привыкать к взрослому миру, в котором они оказались слишком рано. Научиться дышать под водой. Но эта чёрная полоса неожиданно резко оборвалась. И началась настолько белая, что порой даже не верилось, что так можно. Изменения в их жизнь принесли Годжо и Гето. Собрали их вещи в одну сумку (до Мегуми только тогда дошло, как мало они с сестрой имели) и увели подальше от дома, где их никто не ждал. К ним он тоже относился со скептицизмом — странные пафосные подростки, которые каким-то образом решили, что заводить детей в их возрасте — отличная идея. Ему эта затея казалась чем-то изначально провальным и он пообещал себе быть начеку, чтобы быть готовым к тому, что всё обрушится. Привязываться было небезопасно. Во всяком случае, они с Цумики попали в семью. Мегуми не испытывал никаких надежд по этому поводу и готовился к худшему, но неожиданно узнал, что можно жить по-другому. Например, он понял, что можно жить под защитой. Не защищать себя самостоятельно, а иметь кого-то взрослого рядом. К ним с сестрами (ага, вместе с колличеством отцов у него резко увеличилось количество сестер) как-то раз прикопалась компания подростков. Тем стоило один раз посмотреть на оскал Гето с армией проклятий за спиной и на леденящий душу взгляд Годжо, чтобы убежать без оглядки. — Хэй, не бойтесь. Мы рядом. — мягко говорит Сугуру, отгоняя последние следы тревоги. — Клянусь, я своими руками открою преисподню, если с вами что-то случится. — твердо добавляет их второй опекун, вселяя неожиданно твердую уверенность в завтрашнем дне. Почему-то эти слова так въелись в голову. Наверное, потому что до этого никто не горел желанием его защитить, кроме Цумики, которой далеко не всегда было это под силу. Зато его новые родители горели так, что могли бы сжечь целый материк. Ещё одним неожиданным открытием стало то, что люди вокруг могут быть надёжными. Все жители техникума оказались хорошими. Директор, который казался вредным на первый взгляд, на деле был ответственным добросовестный учителем. Сёко, которая отталкивала постоянным сигаретным облаком вокруг себя, оказалась чуть ли не самой адекватной здесь. Нанако и Мимико, к которым у него было взаимное недоверие, быстро стали его лучшими друзьями. А чуть позже он случайно начал воспринимать их как своих собственных сестёр. Но самым шокирующем осознанием стало то, что его действительно любили родители. И что родители тоже оказались хорошими. Странно, но это было больно осознавать. Словно это было слишком замечательно, чтобы быть правдой, и он искал намёки на то, что всё не так благополучно, как ему кажется. Поманили теплом, ослабили бдительность, а на деле — что-то замышляют. Но вот только всё было именно таким, каким казалось. Они с Цумики попали в пусть и очень странную, но любящую семью, где взрослые были достаточно надежными, чтобы они перестали выживать и начали жить. Они больше не ходили в обносках, не боялись случайных прохожих, не мерзли зимой и не ждали того, что завтрашний день будет таким же херовым, как и предыдущие. Потому что теперь все дни стали хорошими. Их новые родители любили без повода. Им не нужны были отличные оценки или примерное поведение. Годжо и Гето часто могли устраивать какие-то праздники просто так. Ходить в кафе или в игровые клубы стало не привилегией для людей из другого мира, а обычным занятием на выходных. Веселье стало нормой, а не редкой возможностью. Счастье стало тем, что всегда было в наличии. Одним из самых первых воспоминаний Мегуми был его день рождения. Цумики тогда нашла забытую отцовскую зажигалку и он загадал на ней желание — свечей и торта не было, потому что папа предпочел купить пиво, вопреки всем уговорам его старшей сестры. Со временем это воспоминание становилось всё более далёким и казалось всё более неправильным. Потому что Годжо и Гето ничего не стоило сводить их куда-нибудь или задарить подарками. Для них было естественно давать любовь. После очередного такого времяпровождения в каком-то развлекательном центре он впервые сам подошёл к развалившемуся на диване Годжо и лёг ему на грудь. Сверхтактильный опекун опешил и осторожно стал гладить его по спине, словно боясь вспугнуть. Мегуми не знал, как объяснить этот внезапный порыв его обнять, но почувствовал себя удивительно правильно, когда он это сделал. Пусть это всё ещё было непривычно и неловко. Сатору начал ласково напевать какую-то мелодию, напоминающую колыбельную, принося раннее незнакомое успокоение. Его руки были невыносимо теплыми и касаясь не просто рёбер, а сердца под ними, которое почему-то внезапно сжалось до боли. — Эй, Мегуми, почему ты плачешь? — Я не знаю. Слезы сами стекали по лицу. Он не плакал, когда было голодно и холодно. Какой смысл ронять слезы сейчас, когда у него было всё, о чём он даже не позволял себе мечтать? Зато Годжо, видимо, прекрасно знал, что с ним происходит. Потому что в ответ он сказал одну единственную фразу, от которой наконец-то стало легче: — Всё плохое позади. Мы тебя любим. — шепчет Сатору и он впервые настолько сильно хочет кому-то верить. Кажется, он плакал от сожаления. От того, что был лишён всех этих благ всё это время. От того, что не знал подобной заботы раньше. Годжо, который шутит по-черному без каких-либо фильтров, никогда об этом не шутил. Мегуми было непривычно в новом доме и он ждал серьёзных подвохов. Ждал, что однажды на них с сестрами либо забьют, как на надоеших игрушек, либо начнут к ним плохо относиться. Но этого не происходило и он медленно опускал воздвигнутые вокруг себя стены, пока они разом не грохнулись под слишком настойчивой добротой. И пока он не стал сам проситься кому-то в руки. Мегуми любил свою новую жизнь. И у него даже появились кое-какие представления о счастье. Поэтому когда кто-то просто заикался о том, что с его семьёй что-то не так, у него вставала красная пелена перед глазами. — Слышь, я мамку твою ебал! — Не знал, что ты некрофил. — Тогда я папку твоего ебал! Он с этими длинными волосами похож на- — Тебе пиздец. - Мегуми не дал ему договорить и заткнул ударом в живот. Вот так самая обычная ссора на детской площадке превратилась в битву насмерть. Но соперник оказался не промах и Мегуми тоже влетело. Гето, который отошел на пять минут, чтобы купить им мороженку, знатно охренел, когда вернулся, сразу начав осматривать его на наличие повреждений. Однако из повреждений был только фингал, на который тот тут же приложил свою упаковку пломбира, чтобы было не так больно, попутно поцеловав в висок. Мегуми не хотел рассказывать про произошедшее и угрюмо молчал, пока Гето качал его на качельке, чтобы немного успокоить. Конечно, он победил, и победа оказалась сладкой на вкус — Гето принес ему эскимо. Но хотелось бы, чтобы она доставалась проще. Хотелось быть намного сильнее. Таким же сильным, как его…родители. До сих пор непривычно, у него есть родители. Это осознание порой давалось так странно. — Гето, научите меня драться. Он не видел, как Гето дерётся, но почему-то был уверен, что он делает это круто. — Научу. Если ты расскажешь, почему побил того мальчика. — бережная рука потрепала его непослушные волосы, от чего он рефлекторно вздрогнул. Мегуми порой чувствовал себя, как дикий кот, когда непроизвольно отшатывался, а после — осторожно подходил обратно к ласке. — Он плохо о вас говорил. Сугуру выглядил искренне удивлённым и чуть улыбнулся на такой ответ. — Не стоило идти на такие жертвы ради меня, мой хороший. В следующий раз так не делай, я не хочу, чтобы ты пострадал, — заботливо заверил тот, — К слову, не хочешь начать обращаться ко мне и к Сатору, как к твоим отцам? Конечно, если ты не готов, я не настаиваю, но ты единственный до сих пор называешь нас по фамилии. Мегуми сидел в пластырях с животными, которые Гето купил специально для него, потому что знал, что ему такие нравятся. Ел эскимо, потому что Гето запомнил, что это его любимое мороженое. Был одет в футболку с волками, которую ему кучу раз перешивал Гето, потому что Мегуми не хотел с ней расставаться, но слишком часто случайно рвал ее. И понимал, что ради него стоит распускать руки. — Нет, это того стоило. Папа. Ему тогда на мгновение показалось, что у Сугуру заслезились глаза. А может и не показалось. Двое придурковатых старшекурсника из магического мира стали теми, кого он называет своими родителями. Годжо, который научил его играть в приставку, меньше нервничать без повода и фотографировать закаты. Гето, который научил его любить просыпаться по утрам, верить в лучшее и складывать бумажных журавликов. Папа и папа. То пусто, то густо, что называется.