И ночь эта была длинной.
Тихой.
Прекрасной.
Они не говорили друг с другом, вот от слова совсем. Се Лянь не высказал претензии о том, что вроде как планировал полежать в одиночестве, ему было приятно чужое присутствие и плевать на то, реально оно или нет.
В чем вообще смысл осознания иллюзии? Если она прекрасна, то нужно ли ее уничтожать? Раз помогает, коротает одиночество, то она — не враг, жаль только, что другом
даже она не станет.
Раньше выдуманная реальность была страшной. Иногда она была ужаснее истины, отвратительней жизни и больнее потери. Была чем-то убивающим, но в то же время воскрешающим, вот только в чем смысл, если в ней не хотелось не жить, не умирать?
Даже существовать не хотелось.
Сейчас тоже. Особенно тогда, когда незнакомец молча встал и направился к двери на лестничную клетку. Казалось, так и покинет, не сказав ни слова, но вопреки ожиданиям произнес:
— Прекрасно поговорили. Вы тут часто? Позволите ли коротать вашу тишину моей?
Се Лянь усмехнулся. До чего же интересный молодой человек… Молчали всю ночь, даже дыхания не было слышно, ни единого шороха, а для него это уже диалог… Впрочем, разговор с космосом тоже удался.
— Никто не запрещал вам приходить сюда.
Незнакомец ушел, а Се Лянь продолжил лежать. Сегодня пары с девяти, мог бы и поспать, но не хотелось, а снотворное с ударной дозой кофе чревато.
Встал, осознавая, что из-за ветра и шершавой поверхности бетона волосы запутались. Даже рукой не смог по ним провести — пальцы застряли. За выходные Се Лянь, кажется, ни разу их не расчесывал, так что неудивительно.
Все-таки поднялся, разминая мышцы и смотря на только-только просыпающийся город. Так красиво. Хотелось бы сейчас сделать эскиз, но ноги послушно направились в квартиру ради очередной кружки растворимого кофе.
Стены давят. Сильно давят. Лишают кислорода, пространства в груди, раскалывают череп, но за этим всем следует открытое в квартире окно. Резкий выдох прервал тишину, а неравномерное и глубокое дыхание не прекращалось несколько минут.
Что это было?
Это было странно, но не страшно.
Будто проведи он еще секунду на лестничном пролете — задохнулся бы. Будто не открой он сейчас окно, стены превратили бы его в ни на что не способную кровавую кашу.
Кажется, следующую стипендию однозначно нужно отложить на успокоительные. Что-то адекватное без рецепта не продадут, но какая-то ерунда с пустырником и мятой — лучше, чем ничего.
А еще хотелось напиться. Сильно.
Еще раз ощутить кого-то, будто это и было причиной. Еще разок почувствовать себя безумцем и не бояться этого, ибо ощущение это прекрасно.
Думая обо всем подряд, Се Лянь словно в трансе взял расческу и попытался сделать что-то с образовавшимся комком волос. Провозился так, кажется, минут сорок, не меньше, но вскоре попытки прекратились. На расческе клок волос, что просто выпали или обломались… Шевелюра, что раньше доходила блеском до поясницы, теперь больше похожа на мочалку.
Немного посмотрев на себя в зеркало и обратив внимание только на полный стекла взгляд, Се Лянь взял в руки ножницы. Так проще.
Колтун упал на пол, а затем и оставшиеся относительно здоровые волосы. Теперь это похоже на
очень кривое каре. Кажется, даже легче стало.
Жалко, мама их любила.
Она носилась с ними все детство, а потом это вошло уже в привычку, но сейчас в этом больше нет смысла, наверное.
Руки ножницы не держали, но все равно постарались сделать «стрижку» более ровной, и что-то даже получилось… Но это не отменило того факта, что деньги на потенциальную еду Се Лянь потратил на парикмахера в их доме.
Теперь волосы по плечи. Вроде и грустно, а все равно.
Ничего не изменилось.
Утро, сломанный об пол карандаш, университет, работа, вечер, звезды, а потом все по новой. По сотне кругов, беспрерывно, но в календаре стабильно двадцать первое мая, будто ничего и не произошло. Будто время — одна сплошная шутка, что готова смеяться над чужой глупостью — жизнью — всегда, а оно бессмертно, может это делать все также бесконечно.
Все еще хочется утопить печаль в алкоголе, лишь бы стало легче. Лишь бы была опора, стабильность, определенность. Либо сумасшествие, либо нормальность; что-то одно, а не все и сразу. По крупице разум собирал сам себя, но инструкции отродясь не имел. Не было ответа на вопрос о том, чем является этот круговорот из ничего и всего одновременно. Такого быстрого, но текущего, словно мед, времени.
И очередной цикл начался университетом. Без сна, без фрака, без фальши, без масок, но с ложью в перемешку с истиной. Что из этого что одному богу известно, но атеисту его ответ показался чистым бредом.
Ши Цинсюань тоже стал классическим началом дня, таким обыденным, уже не выделяющимся из рутины. А день этот начался еще вчера вечером, будто не было этой ночи.
Будто ничего нет.
Ши Цинсюань сел за парту с Се Лянем, который не высказывал претензий. Пара по композиции будет длиться четыре часа из-за практики, надо бы скоротать время за разговорами, чем единственный экстраверт в этой компании и занялся. Еще несколько раз похвалил смелость Се Ляня в смене стиля, а в конечном итоге этот монолог на фоне лекции пришел к:
— Лянь-Лянь! Я сказать забыл, слушай… — он помахал руками, чтобы хоть как-то привлечь внимание друга. Получилось, Се Лянь поднял полные внимания глаза. — Мы тут потоком собираемся на пати в честь окончания семестра… Ну, в честь начала нового, не суть, может, с нами? Ты в последнее время какой-то уставший…
Уставший? Вот, как это выглядит.
Се Лянь без раздумий согласился. А потом снова пары, снова сломанные карандаши и снова дом. Кажется, этап работы потерялся в сообщениях с просьбой взять выходной. Это должно радовать, но нет, ибо это очередной повод быть с собой, а этого не хочется. Хочется загрузить себя до такой степени, чтобы не осталось времени на жизнь. До такой степени, чтобы не осталась смысла существовать.
В университете делать больше нечего — становится только хуже. Прогулка по мосту и ловля промозглого ветра привели в чувство, но этого было недостаточно.
Должно быть что-то, что даст определенности, ответ, а на край — вернет то, без чего невыносимо. Вернет иллюзию. Вернет страх ее утери.
Ши Цинсюань сказал, что вечеринка запланирована на завтрашний вечер, а до этого времени стоило еще что-нибудь сделать. Желательно, чтобы это что-то было занятным.
Решение пришло, хоть и не само, но быстро. Уведомление на телефоне о том, что в ближайшую неделю в Мидлсбро ожидается чуть ли не шторм, заставило вздрогнуть. Казалось бы, весна на дворе, а морской ветер бушует.
Се Лянь даже вспомнить не может, когда пользовался возможностью Шеффилда поехать к морю. Не близко, конечно, но меньше чем за три часа можно добраться. Кажется, что за два с лишним года жизни здесь, он даже в соседние города не ездил… Ну, раз уж выдался свободный вечер, можно и смотаться. Завтра в университет, хоть уже и не хочется, так что в случае чего будет прекрасная возможность пропустить его без камня на совести.
Просмотрев разные варианты дороги, Се Лянь принял решение начать с метро, а там уже поймать попутку. Денег нет от слова совсем, хоть проездной выручит.
Что брать с собой он отродясь не знает. Даже сюда он переехал с одними только художественными материалами, парой джинс, свитером и плюшевой свинкой… Лучшее комбо для жизни в незнакомой стране учитывая то, что посылкой остальные пожитки ему никто отправлять не собирался.
В итоге он не взял ничего, кроме проездного и пары купюр. Даже телефон оставил, чтобы было более… Реально? Се Лянь не знает. Это непредсказуемо. Если он потеряется, попадется в руки наркомана, натолкнется на убийцу или будет сбит машиной, ему никто не поможет. Эта неизвестность и полная уверенность в том, что в случае чего опасность сожрет полностью и заставила руки опустить устройство. Впрочем, даже будь оно при себе, звонить некому.
До метро добрался быстро — всего сорок минут, подождал ближайшее отбытие в восемь двадцать, а потом еще полтора часа дороги. Не скучно, совсем нет, скорее… Спокойно. Уже почти десять вечера, людей мало, так что вокруг тихо. Стоило бы взять скетчбук и нарисовать сидящих рядом, но Се Ляню хватило и взгляда. Смотрел и делал эскиз в своей голове, чтобы в случае чего вспомнить. Не знал, зачем, просто иногда это действительно помогало.
Вышел на какой-то станции… Именно какой-то: Се Лянь не имеет ни малейшего понятия о том, где сейчас находится. Вышел из этих катакомб и понял, что вроде как, все еще в Великобритании, на том спасибо.
Путем недолгих расспросов стало ясно, что до Мидлсбро буквально пятнадцать минут на машине — следующая станция на уже давно ушедшем метро, так что кроме еще часа прогулки у него вариантов не было.
По пути Се Лянь регулярно обращался к прохожим и из раза в раз убеждался в том, что в следующий раз все же лучше взять телефон хотя бы ради навигатора. Мог, конечно, и карту купить, они тут на каждом шагу продаются, но деньги не лишние.
Ни через час и ни через полтора, но бетонные дороги сменились более разбитыми аналогами, а многоэтажки — частными домиками. Ноги уже отваливаются, но Се Лянь упорно движется вперед, к океану.
Холодный ветер дует в шею, забираясь за спину, обхватывает поясницу и пускает по телу дрожь. Раньше от этого могли укрыть распущенные волосы, а сейчас нет. Ветер этот реален. Полностью и неоспоримо.
Се Лянь провел ногтями по запястью. Не для того, чтобы приступила кровь, — такое тоже было — а просто чтобы почувствовать то, как оно немного травмируется. Совсем чуть-чуть, чтобы кожа немного покраснела а кое-где выступила кровавая роса, не более. Все хорошо. Он здесь. Он реален.
Ноготь еще раз коснулся уже образовавшихся красных полос на запястье, но уже поперек, чтобы одними лишь движениями внушать себе:
Твое имя Се Лянь, ты переехал из Шанхая и поступил в университет культуры и искусств Шеффилда, твои родители умерли, когда тебе было семь, у тебя был друг, но он тоже ушел и далеко не по твоей вине. У тебя есть мечта и собственная личность, отдельная, своя. Ты можешь любить, можешь ненавидеть, можешь чувствовать или не ощущать ничего. Ты вырос, тебе не нужны таблетки и ты не слышишь голосов. Скажи же что-нибудь, слышишь?
— Эй?
Слышишь? Это твой голос. Не чужой. А теперь посмотри на руки. Они твои, не чужие.
Так говорил друг. Так говорил тот, кто звался отцом. Так говорил человек в белом.
Так говорили все вокруг, но все они ушли. Кто-то навсегда, укрываясь в облаках очередного заката, а кто-то просто потому что так проще.
Без него проще.
Так знакомо, так прекрасно и так невыносимо, но вопреки всему реально.
Кроссовки скинуты за ненадобностью, носки тоже, а стопы теперь утопают в холодном песке.
Весна. Очень холодная весна. Вот сколько сейчас градусов, пятнадцать? Вода, наверное, намного холоднее, но ноги все равно послушно идут к ней.
Когда коснулись пропитанного водой песка, по телу прошла дрожь. Волны действительно огромные, но со всей силы не бьют, останавливаясь где-то в двадцати метрах от берега. Сила, конечно, гонит их, но они даже до щиколотки не достают.
Джинсы теперь подвернуты чуть ли не до колен, но смысла в этом, как оказалось, было немного. Се Лянь, не особо заботясь об одежде, сорвался прямо в море. Ощущение, будто пятки разрывает, было, но значения не имело.
Тут сила воды и показала себя в полной мере: удержаться на одном месте и не упасть оказалось весьма трудной задачкой. Получилось, конечно, но джинсы промокли полностью, в то время как свитер отделался только нижней частью и рукавами.
Так хорошо.
Людей вообще нет. Это не обустроенный пляж, даже лежаков нет, об отелях и говорить нет смысла. Песок только на основной части, а в море огромные скользкие булыжники, на которых так и нужно свалиться.
А еще они очень острые.
В себя Се Лянь пришел в себя лишь когда вода под ним стала алой. Почему — вопрос хороший и занятный, но режущая боль в стопах говорит сама за себя.
И проблема даже не в ранах, а в соленной воде, которая жгла так, будто в открытую плоть насыпали черного перца. Вот это уже отвратное чувство.
Но теперь он точно тут. Точно Се Лянь и точно один.
Хромая, он вышел из вод океана, оставляя за собой красные следы. Так и упал на песок, пачкая им и так мокрые штаны.
За горизонтом уже закат. Минут пять и все покроет пелена звезд.
С полным безразличием Се Лянь осмотрел свои раны и понял, что правую ступню проткнуло чуть ли не насквозь, а левую просто покарябало в четырех местах. Кровь не останавливается, так и течет, создавая небольшую лужицу. Жжет уже меньше, но ощутимо. По-хорошему стоит обработать, но где и как непонятно. Се Лянь в этом городе впервые и попросту не знает, где ближайшая клиника… Загуглил бы, но телефон благополучно отдыхает дома.
Сошелся на том, что не умрет от пары мелких царапин и продолжил сидеть в ожидании остановки крови.
— Эй, ты чего там сидишь? — со стороны какого-то частного домика раздался голос. Не то взволнованный, не то злой, но он явно звал.
Подошел буквально немного ближе, с шорохом раздвинул ветки и ощутимо замер.
— Се Лянь…? — а еще спустя мгновение уже увереннее направился ближе, немного повышая голос. — Это правда ты? Ты что тут делаешь? Что-то случилось?
А Се Лянь замер наподобие каменной статуи, лишь бы не верить в происходящее. Вот и почему реальность так непредсказуема и неприятна? Голос этот был более, чем знаком и заново встречаться с ним лицом к лицу явно не хочется.
Но юношу это никак не волновало. Он подошел ближе, и, немного помедлив, дотронулся до плеча Се Ляня, а тот даже голову не повернул.
— Ты как тут… Твою мать, ты как умудрился?! Вот для кого написано, что пляж не для посетителей… Блять, сейчас! Не помри тут…
И тут же ушел домой.
Ненадолго, конечно. Вернулся буквально через три минуты с какой-то коробкой в руках. Се Лянь все еще в сидит, даже двинуться боится и далеко не из-за шанса повредить и так изувеченные ноги, а… Что вообще делать в такой ситуации?
Фэн Синь сел рядом на корточки, открыл это подобие аптечки, смочил бинт в какой-то жидкости и даже с долей волнения произнес:
— Будет больно — говори, но объясняться будешь потом, — аккуратно обхватил левую стопу и начал свои попытки обработать рану. Се Лянь попросту в ступор впал, не меньше. — Твою ж… Я буду вопросы задавать, а ты на ус мотай… Пропал черти куда на четыре с лишним года, ты как себе это в голову вбил? Хоть бы позвонил, ладно, но ты даже сообщения не написал! Ладно мне, я телефон проебал, но Му Цину мог! Боже…
И бухтел он так… Долго. Опыта в первой помощи при травмах у Фэн Синя было, видимо, немного, поэтому возился настырно и усердно. Задачу усложнял еще и песок, который из-за ветра так и хотел попасть в рану, но идти так в дом еще хуже… Мог, конечно, и донести, но до этого додумались только когда обе стопы были, хоть и посредственно, но забинтованы.
Больно было, но для Се Ляня обработка ран — настолько простая и обыденная вещь, что он даже внимания на это не обратил.
— Встать можешь? — в ответ получил только невнятное мычание, а потом без лишних разговоров Фэн Синь положил руку Се Ляня себе на плечо и помог подняться. — Аккуратно… Дом недалеко, там уже разберемся.
— Мгм.
И действительно, буквально в пяти метрах от пляжа было много небольших частных домиков, и хромали они до самого близкого. Небольшой деревянный забор и весьма хлипкая калитка ограждали красивое двухэтажное строение с резным балконом.
— Ты зайдешь и это не обсуждается, — продолжал бубнить, пока открывал дверь и подходил в коридор, все еще держа Се Ляня под руку.
Изнутри домик выглядит очень даже приятно: деревянные стены и пол, мягкие ковры и минималистичная мебель. Все аккуратно и не ярко, только на некоторых полках хаос из парфюма и каких-то мелочей.
Ну и что говорить?
— Ты один живешь? Против не будут?
— Уж поверь, как придет, он будет
очень рад, — не без грамма сарказма, будто этот некто тоже ждал этой встречи. Се Лянь, конечно, предполагает, но вердикт выносить не спешит. — Иди на кухню, я сейчас приду.
Небольшой коридор и пара дверок из того же дерева. В стены встроен шкаф, немного открытый, но Се Лянь не вглядывается. Просто в глаза бросилось то, что стиль Фэн Синю немного не соответствует. Се Лянь очень наблюдателен, подметил это сразу, но быть может, это его сожитель.
В конце коридора проход на кухню, просторную и светлую. Окна выходят прямо на океан, а на подоконнике стоит несколько горшков с цветами и какими-то ростками. Все из того же дерева, но стол стеклянный, идеально прозрачный.
Се Лянь сел за стол, подбирая слова в свое оправдание, но даже прошептать ничего не успел, когда из-за открывшийся входной двери донеслось:
— Блять, Фэн Синь, если это шутка, поверь, я с тебя три шкуры спущу… — вошедший в дом немного помолчал и резко сменил тему. — Ты опять расшиб себе что-то?
— А-а… Стой, не я, подожди… — кричал Фэн Синь из другой комнаты. — Где у нас эта сетка серебренная?
— Точно расшиб… Щас, — потом потасовка перешла за закрытые двери, а Се Лянь удалил в своей голове весь придуманный текст, понимая, что несмотря на всю свою любовь к цензурной речи, это пиздец.
Голос точно принадлежит Му Цину. Первая реакция, конечно, ступор, ибо Се Лянь по сей день помнит, как разнимал этих двух полуфабрикатов в школьные годы. Тогда они сломали друг другу все конечности по крайней мере по одному разу, не меньше. Серьезно, не было ни одного дня без драки или ссоры, он был словно меж двух огней, не позволяя охватить им друг друга. Безусловно, из раза в раз они мирились, несмотря на гипс и пару новых шрамов, но это все равно удивительно.
В любом случае, велик и шанс того, что они просто живут вместе, правда?
Спустя, кажется, пару минут, Му Цин под громкое
«твою мать, ты шутишь?» зашел на кухню с тихо сидящим там Се Лянем:
— Ха-ха… Привет?
— Привет блять… Ты где был? — подбежал и обнял.
Вот оно, воссоединение? Фэн Синь тоже решил не отставать и подошел уже со спины, обхватывая и Му Цина и Се Ляня. Так и стояли, пока последний не выдавил из себя:
— Задушите же…
— Честно? Хотелось бы, — Му Цин все-таки сел на свободный стул, одним взглядом отправляя бедного Фэн Синя на поиски третьего. — А теперь объясняй. Мне плевать, как, но объясниться ты должен. А потом уже разберемся с твоими ногами, он не на столько плох в медицинской помощи.
Вернулся Фэн Синь с потрепанной табуреткой и сел на нее. Так он был в несколько раз ниже остальных, но поддержать разговор это не помешало:
— Я рад, честно, но поверь, лучше бы ты объявился… Четыре года назад?
— Если считать с последней встречи, то пять лет, — поправил Се Лянь, на что получил синхронные вздохи. — Там… Сложно было. Когда я вышел, то вас не нашел.
— Мы писали тебе. Все, блять, расписали от и до, — Му Цин оперся лбом на руки. — Ладно, не прочел, но позвонить-то мог? Хоть словом…
— Мне не передали письма, это там в принципе редко происходит, — начал оправдываться Се Лянь. — Меня как выписали… Многое произошло. Я потом сразу переехал.
— А теперь так. Я завариваю чай или что ты там пьешь, и ты нам все рассказываешь.
— Самим-то надо за многое пояснить…
— А, ты об этом, — Му Цин утвердительно показал пальцем на Фэн Синя. — Мы замужем. После пар гуляли и… как-то само получилось.
Фэн Синю, видимо, настолько неразвернутая картина событий не понравился, так что со звонким «кхм» он пояснил:
— Поправочка: мы напились, а проснулись уже с печатью в паспорте.
— Во-первых, идея была твоя.
— Во-вторых, в хлам был ты и согласился.
— Так блять…
— Спокойно! Тише-тише, Му Цин, ты же чай хотел сделать? — на что получил непонятное бу-бу-бу в перемешку со смехом Фэн Синя, который этой историей был явно горд. Или просто рад возможности поведать о ней.
Разнимать их — привычка. За годы ничего не меняется. Му Цин на это только закатил глаза и нехотя продолжил кипятить воду, выбирая один из кучи пакетиков чая.
Сейчас разница все-таки ощущается. Тогда, в ту далекую встречу, им было по пятнадцать, а Се Лянь уже в усмирительной рубашке и под кучей успокоительных. Это была единственная за долгое время встреча, впрочем, она же и последняя.
Какая ирония, тогда его волосы тоже обрезали.
Фэн Синь все еще смотрит не Се Ляня с какой-то бдительностью, что ли, будто не знает, что он выкинет в следующую секунду. Тогда Се Лянь был, скорее, не невменяем, а вообще никакой. Хоть говори, хоть молчи, хоть кричи, хоть за плечи тряси — никакой реакции, а сейчас даже отвечает…
— У тебя ремиссия?
— Относительно. Иногда происходят обострения, но редко, — сказал, но уверен не был. Так рецидив или реальность? — Сейчас все нормально, не переживай, — и принял кружку из рук Му Цина. — Вы учитесь?
— Му Цин отчислился, а я заканчиваю, — Фэн Синь хлебнул чая и в кое-то веке расслабился, потирая пальцами свободной руки виски. — Боже…
Одно слово, а описывает все. Так внезапно, так тупо и так неожиданно, что тошно. Так странно, что никто и не реагирует толком, будто судьбой была предназначена эта встреча, и все о ней прекрасно знали. Будто ничего сверхъестественного не произошло.
Будто должен был Се Лянь сегодня сорваться, потеряться, разорвать ноги в кровь и встретить давних знакомых.
Быть может, даже друзей.
— Так, для начала, ты что тут забыл вообще?
И пошло-поехало. Без особого энтузиазма, но Се Лянь рассказал о произошедшем. Му Цин решил не настаивать на том, чтобы ему все разложили по полочкам, остановились на нынешних занятиях, хобби, планах и подобной ерунде.
Как в старые-добрые.
Как оказалось, они в статусе мужей уже полтора года. Оба учились на IT, но Му Цин благополучно отчислился, обустроил небольшое помещение под ателье и работает. Вдвоем переехали дом, что мать оставила Фэн Синю по наследству, ибо в общаге не хотелось. Так и живут вместе почти три года, если считать университет.
Се Лянь вкратце поведал историю его занимательного путешествия, немного рассказал о жизни в Шеффилде, специальности и паре мелочей, всеми силами стараясь отойти от времен его нахождения в Китае, но Фэн Синь все-таки спросил:
— Кстати, как там Мэй Нанцин? — Се Лянь застыл, а потом решил не нагружать атмосферу своей грустью и как ни в чем не бывало произнес:
— Он умер три года назад.
— Прости.
Как началось, так и закончилось. Больше диалог не клеился… Но вроде как сошлись на том, что теперь будут поддерживать связь и взяли с Се Ляня обещание не теряться.
Му Цин настоял на том, чтобы переделать кривую перевязку Фэн Синя, а затем и на том, что не отправит Се Ляня на попутках в другой город и пусть ночует у них.
Для Се Ляня выделенный ими диван больше его кровати, ей-богу. Му Цин засел за пошив какого-то платья, уточнив, что с ним он до четырех утра спать не будет, а там и на кровать пойдет.
Впрочем, это лучше, чем средь ночи ехать домой.
Ноги болят жутко, обезболивающее не помогло, но Се Лянь не хотел никого притеснять, итак проблем доставил…
А вот как будет переться на вечеринку с ногами в фарш, он не особо подумал.
Впрочем как и о том, что ненужные воспоминания даруют и ненужных, давно забытых сновидений.
———
— Не находишь это странным?
— Что именно?
— То, что ты сейчас лежишь в истерике и судорогах передо мной.
Се Лянь попытался оглядеться по сторонам, но ничего не изменилось: все еще комната, все еще статично бежевые обои, все еще кружки стоят на столе и все еще больно. Очень больно. Но далеко не из-за судорог, а от разрывающейся на части груди.
— То, что ты один. Истеришь тут в одиночестве, а потом все также один пойдешь в школу и будешь в одинокой толпе врать о том, что поспал.
— И что? Ты же тут…
— Ты псих, Се Лянь, не отрицай этого.
— Я псих и мне стыдно перед самим собой из-за этого.
— Я всегда тебя пойму и сейчас понимаю.
— Я знаю, что не способен понять себя.
Около одной из стен, тоже бежевой, тоже статично отвратительной, стояло нечто из смеси черного и белого. Словно дьявол и ангел слились воедино, одной фразой уничтожая, а другой приводя в чувство.
Теперь это нечто не пугает, оно стало единственным, кто сопровождает ночной плач, успокаивая и сидит рядом во время попыток осознать реальность, подавая лезвие.
Оно рядом всегда. Даже тогда, когда отворачивается рассудок. Но оно — не единственное. На фоне существуют сотни голосов и сотни личин, а самое смешное то, что Се Лянь в легкую может примерить любую из них. Будто они — и есть он сам, так странно и неестественно, что даже приятно.
Се Лянь знает, что там, в соседней комнате, спит Мэй Нанцин, и он искренне уверен в том, что все таблетки выпиты, но истина такова, что они лишают единственной иллюзии счастья.
В этой иллюзии больно. Она терзает своими когтями, разрывает кожу зубами и позволяет в тоже время упиться святой водой в надежде на помощь Господа, и она же убедила его в отсутствии веры.
Они — иллюзии, голоса, галлюцинации, забывчивость, ненависть, он сам — это он, другого не дано, а с таблетками будет не он, а кто-то…
Кто-то чужой.
Психиатр говорит, что это нормально. Юйши Хуан всеми силами старается обговорить эти нюансы и делает самую оптимальную для него дозировку препаратов, но ото лжи это не избавляет. Се Лянь врет плохо, очень плохо, но правды в упор не говорит, убеждая в ней.
— Ты не сможешь без меня.
— Не смогу.
— А они? Без них сможешь?
— Я..? Нет. Без Сань Лана не смогу.
А чернота засмеялась, пока белое месиво не подошло ближе и не обняло:
— Все хорошо, они не уйдут.
Он не уйдет.
— Уйдет. От
нас все уйдут.
Но ушел лишь Се Лянь. Сначала из дома, потом из душащей школы, потом снова из дома. Потом от себя самого.
И так изо дня в день. Стабильно плохо-нормально-замечательно и варьируется это только от настроение голосов, что решили взять шествие сегодня.
Но противнее всего от взглядов. Таких лицемерных, ими пропитаны все, ибо все смотрят с этой мерзкой жалостью. Настолько отвратительной, что тошно. И все бояться подойти ближе, ибо общаться с психом — себе дороже.
Почему?
— А сам как думаешь? Им весело. Весело смотреть на тебя вот так.
Как?
— А посмотри на них. Видишь? Делают вид, что хотят помочь, но лишь думают о том, как бы побыстрее уйти.
Ты, возможно, и прав.
Но это сейчас Се Лянь так спокойно вступает в дискуссию. Раньше даже ему было страшно от самого себя. Это было страшнее монстров под кроватью, темного коридора и могилы родителей.
Тогда они и пришли.
Все вокруг говорили, мол, Се Лянь такой бедный мальчик, такого лишился, а сам ребенок попросту не понимал, почему все в черном.
И где мама и папа?
А потом увидел и их. Они, кажется, спали. Просто уснули в этом подобии кровати, правда?
Но вместо полученного убеждения, маленький Се Лянь действительно получил ответ:
— Они мертвы.
А голоса, вроде как, и нет. Ребенок в панике оглядывается по сторонам, думая, кто сказал это. Кто солгал. Кто единственный сказал правду.
Ребенку страшно.
— Они погибли. Не дышат, их сердца не бьются, их кровь больше не течет.
— Нет! — вырвалось из горла. На него, кажется, обернулись. Будто не слышали ничего… Почему так?
— Эй, ты чего? Это нормально, все умирают. Ты тоже умрешь, — шепотом, тихо, так нежно.
Но Се Ляню все еще страшно. Этот голос не менялся в зависимости от того, куда он поворачивал голову. Обычно он становился громче, тише, ярче или звонче, а этот везде одинаков. Из глаз градом посыпались слезы, а ручки затряслись, ибо зрачки все еще не могут найти источник звука.
А он продолжает.
Громче и громче, будто приближается.
А никого нет.
———
Выход из мира грез без снотворного оказался весьма неприятным. На новом месте спать до жути некомфортно, но тело не ломит как дома, на том спасибо.
Телефона не оказалось под рукой, непривычно, но на тумбочке рядом стоят часы и показывают они девять утра. Пары безбожно пропущены, если и успеет, то на последние две и с очень большой натяжкой.
Хотелось встать, но режущая боль пронзила ноги. Вот и кто его тащил в воду… Но это вполне себе терпимо, так что с помощью стены Се Лянь доковылял сначала до стола, чтобы взять воды, а потом и до ванны. Фэн Синь, видимо, уже ушел, а Му Цин отдыхает в спальне, не хочется будить.
Ему любезно оставили зубную щетку с приклеенной запиской «это для Се Ляня, не трожь» — мило. После сложного и непонятного разговора наравне с нежданной встречей, непредсказуемо для самого себя, стало легче. Теперь даже умываться как-то проще, чтоли.
И куда теперь?
Все вышло из привычного ритма.
Теперь не стабильно плохо. Среди этого теперь есть кто-то знающий о прошлом и с одной стороны, это успокаивает, а с другой…
Ты хотел уйти от этого.
— Да. Очень хотел.
В ответ говорила не только голова, но и зеркало. Даже не шептало, как голос, а кричало. Глаза видят, как рот расходится по швам: теперь улыбка шире.
Холодная вода ударила по лицу.
Теперь он снова Се Лянь. Теперь этой улыбки нет. Теперь зеркало не говорит.
Но вода обволакивает лицо еще раз.
