No Undoing What Is Done (Невозможно изменить то, что сделано)

Итак, как вы, наверное, догадались, судя по всей той чуши, которую вы прочитали, Аластор и Хаск стали друзьями. Надолго. В течение очень долгого времени, особенно если судить по прошлым попыткам Хаска завести друзей. Обычно его друзья уставали от позиции Хаска «плевать, уходи», когда понимали, что он не собирался развлекать их и удерживать возле себя. Никто не задерживался достаточно долго, чтобы увидеть его настоящего, и это было хорошо. Они всегда уходили, и Хаск обретал сладкий покой. Однако Аластор так и не ушел. Может все потому, что Аластор просто подумал, что позиция «плевать, уходи» была бесконечно забавной, чтобы попытаться сломать его, или потому, что Аластору нужен был Хаск, чтобы оставаться его другом; опасаясь, что стоит только отставить Хаска одного и через несколько секунд он побежит в полицию. Хаска особо не волновало, почему у него есть настоящий друг. Его волновало только то, что у него есть человек, которому на него не плевать. Так что Хаск не знал, почему он так чертовски удивился, когда проснулся на кровати Аластора, забинтованный, как мумия. На нем было так много бинтов, что он задался вопросом, не снится ли ему еще один кошмар о медицинской палатке на его военной базе. Так что либо ему приснилось, либо Аластер конфисковал столько бинтов, что какая-то больница осталась без них вообще. Можно было бы подумать, что у него по пуле на каждую конечность, учитывая, насколько он был связан. Когда Хаск проверял, насколько ограничены его движения; он заметил сгорбившуюся фигуру Аластора, сидящего на краю кровати спиной к Хаску. Хаск медленно моргнул, выход из фазы глубокого сна всё ещё задерживал его мозговую активность. Или, может быть, это была перевязка, похожая на мумию, которую сделал для него Аластор. Что бы это ни было, это не помешало Хаску бросить быстрый взгляд на устрашающе отдалённое лицо Аластора. Аластор смотрел на стену так, будто именно эта стена застрелила Хаска. Его руки были так крепко сжаты перед собой, что костяшки пальцев побелели, а нога дрожала. Его глаза были широко раскрыты и отстранены, и то слабое красное свечение, которое они иногда видели (в существовании которого Хаск больше не мог сомневаться), было особенно заметным. Он прижал к губам сигарету, выпуская мягкие клубы дыма, прежде чем рука, державшая раковую палочку, опустилась обратно. На нем все еще была одежда, в которой Хаск видел его до того как… До того как он оказался здесь. И он не улыбался. Он не улыбался. Черт возьми, что? Аластор, Аластор… — не улыбался. Хаск вздрогнул так чертовски сильно, что чуть не упал с кровати, когда Аластор с резкостью оленя резко повернул голову, чтобы посмотреть на него, и маниакальная улыбка снова скользнула по его лицу. — Хаскер! Ты проснулся! — Поза Аластора изменилась, он стал напряжённым и неподвижным. Его спина выпрямилась, нога замерла, а рука, держащая сигарету, быстро скользнула за спину, когда он повернулся к Хаску. У него была слабая улыбка. Не обычный Чеширский кот, а маленький. Между ними возникла пауза, когда Хаск моргнул, глядя на Аластора. Этот человек выглядел чертовски забавно, как олень, пойманный в свете фар. Но когда до него дошло, в желудке Хаска поселилась глубокая яма жалости. Аластор так тщательно перевязал его, потому что волновался. Аластор не изменился, потому, что он потратил последние, черт знает сколько Хаск спал, просто ожидая, пока Хаск проснется. Аластор хмурился и курил из-за Хаска. И все из-за того, что Хаска застрелили. Радиоведущий, каннибал, серийный убийца, убийца Нового Орлеана развязался из-за паршивого, старого, пьяного ветерана. — …ты куришь? — Это все, что смог сказать Хаск, прежде чем пауза, повисшая между ними, исчезла, позволяя Аластор судорожно вздохнуть. — Не часто, — пробормотал Аластор, когда рука за его спиной вышла из укрытия, показывая сигарету. — Совсем не часто. — Тихо сказал Аластор, прежде чем снова поднес сигарету к губам, выпустив в лицо Хаску мягкий клуб дыма, который Хаск с радостью затянул. Хаск позволил молчанию повиснуть между ними, позволяя Аластору совершить неизбежное самому, не вынуждая Хаска просить его об этом. Веревка между ними тут же оборвалась. Рука Аластора дернулась, прежде чем его тело упало вперед, свернувшись вокруг Хаска, как будто ветеран не был таким большим и крепким по сравнению с радиоведущим. Хаск тихо крякнул, когда рука Аластора обняла его за плечи и крепко прижала Хаска к себе, в то время как другая крепко сжимала руку Хаска. — Ты уже давно спишь, — сказал Аластор дрожащим тоном полным неуверенности. Хаск вдохнул аромат сигарного дыма и нестиранной одежды Аластора. Совсем не то, чем Аластор должен пахнуть, щёлкнуло в мозгу. Аластор действительно ждал, пока Хаск проснется, не так ли? Это- Это… Это одержимо-любезно с его стороны, не так ли? Несмотря на то, что Аластор окружал Хаска, как будто Хаск был каким-то милым плюшевым мишкой, Хаск не осмелился прикоснуться к Аластору. Аластор, вероятно, отрубил бы ему руки, а затем скормил их Хаску перед смертью, обязательно последовавшей за этим. Теперь вы можете подумать, черт возьми, какого черта они обнимаются? Что, черт возьми, произошло в том материале, который я прочитал, что довело всю эту чертову парочку до стадии объятий? Ну, был один раз На Рождество Хаск был ужасно пьян, что совсем неудивительно. Когда он был ребенком, в его семье никогда не хватало денег на празднование Рождества. Возможно, его мама все еще пробовала «Рождество», зашивая дыры в одежде Хаска или водя его в парк поиграть. Но когда он вырос и находился вдали от матери, он даже не беспокоился о Рождестве. Он просто напивался в баре, направлялся туда, где жил в тот момент, и терял сознание. Это уже было обычным делом для Хаска на любом празднике, поэтому Рождество даже в барах не было для него чем-то особенным. Но в это Рождество он действительно сильно напился. Так сильно, что едва мог стоять. И ты хочешь знать, почему? Снег. Шел снег. В Лас-Вегасе не идет снег, никогда не было. Он никогда раньше не видел снега, поэтому был напуган до чертиков и избегал его, как чумы. Он даже не вышел из квартиры, из-за чего ему пришлось выуживать старую бутылку вина из-под незакрепленной половицы, вероятно, ради бога, доставшуюся ещё предыдущим владельцам квартиры. И он продолжал искать бутылки с вином, пока все вокруг него не превратилось в размытое пятно. Он лежал на диване и моргал, наблюдая, как из окна падает снег. Потом раздался стук. И другой. И другой. И другой. Хаск проворчал, узнав Аластора за дверью. Он знал, что это был Аластор, кто же еще, черт возьми, это мог быть? Он услышал, как открылась дверь и послышались счастливые шаги Аластора к дивану. Да, у Аластора были ключи от его квартиры, вас это шокирует? Нет, и если да, то, подумайте, действительно ли это самая жуткая вещь, которую сделал Аластор. — Хаскер! Мой дорогой друг! — пропел Аластор, плюхнувшись на диван рядом с головой Хаскера. — Я принес тебе подарок! Он сказал об этом, бросив Хаску на колени маленькую красную подарочную коробку. Кряхтя от усилия, он заставил Хаска сесть, в то время, как бутылка пива покачивалась в его потной ладони. Хаск моргнул, глядя на подарок, прежде чем взять его, как будто это был какой-то древний артефакт, который рассыпался бы в его руках при малейшем движении. — Что это? — Это сюрприз! — Нет, типа, что это? Аластор моргнул, глядя на Хаска, нахмурив брови. — …подарок? — Почему? — Ну, это Рождественский подарок. — объяснил Аластор, всё сильнее нахмурив брови. — Какое это имеет отношение к чему-либо? — Хаск проворчал, все еще осматривая коробку. Все, что ему было нужно, это маленькая подзорная труба и шляпа, ведь он внезапно стал детективом. Казалось, все необходимое осознание пришло к Аластору в ту секунду, когда Хаск скептически осматривал коробку. — На Рождество вы дарите подарки людям, которые вам дороги, разве вы никогда их не получали? — Аластор тихо усмехнулся, обхватив рукой диван, совсем рядом от головы Хаска. Хаск покачал головой. — Моя мама говорила, что у нас никогда не было денег, — Хаск остановился, глядя на Аластора полуприкрытыми глазами. — Могу ли я открыть его? — Это то, для чего он сделан, не так ли? — нежно замечает Аластор так, будто он разговаривал с ребенком, которому едва исполнилось шесть лет. Иногда ему казалось, что Хаск может быть бессвязным во время выпивки, но сейчас Аластор думал не об этом. Хаск несколько мгновений лапает подарок, прежде чем разорвать оберточную бумагу и обнаружить крошечную рубиновую бархатную коробочку. Он открывает ее с легким щелчком, снова обнаруживая маленькое золотое кольцо с крошечным красным рубином, вырезанным в форме ромба. — Ты, черт возьми, предлагаешь? - Хаск невнятно произносит, резко поворачивая голову, чтобы посмотреть на Аластора. Его щеки слегка покраснели то ли от алкоголя, то ли от чего-то еще. — Вряд ли, это старая вещь, которую я обнаружил в своем подвале. Я решил, что мне следует отдать его, потому что он мне бесполезен! Лжец, лжец, лжец. Аластор любил красный цвет и маленькие украшения. Для него эта вещь никак не могла быть бесполезна. Что бы он ни говорил. Это самая дорогая вещь, к которой Хаск когда-либо прикасался и, вероятно, когда-либо прикоснется, он не будет жаловаться. Он надевает кольцо на безымянный палец, оно как-то подошло. Как-то. Но это не ситуация «как-то». Хаск отказывается в это верить, каким бы пьяным он ни был. — О, какое чудесное совпадение! — усмехается Аластор, вытянув руку вперед и обхватив ею плечи Хаска, а не диван. Лжец, лжец, лжец. Хаск знал, когда люди лгут, его мать однажды научила его определять это из злости к отцу. Вам просто нужно было следить за их глазами и языком тела, и в данный момент Аластор избегал любого зрительного контакта, которого только мог, и его нога постукивала по полу. Хаск ненавидел, когда ему лгали, особенно когда они думали, что им это сойдет с рук. Итак, естественно, Хаск хотел отомстить Аластору за столь открытую ложь ему в лицо. Прежде чем пьяная задница Хаска смогла хоть что-то осознать, он уже обнял Аластора за плечи и сделал еще один глоток пива. Аластор напрягся, как дверной гвоздь, его позвоночник выпрямился, а губы дернулись в улыбке. Он действительно был оленем, пойманным в чертовы фары. Трезвый Хаск точно выбил бы дерьмо из пьяного Хаска, если бы увидел это, просто для протокола. Но Хаск не самый рациональный человек, когда он чертовски пьян, ну, как вы и предполагали. И двух Хасков не было, хотя именно это Хаск увидел бы в зеркале, если бы посмотрел в него прямо сейчас. Это также та часть, где Хаск определенно должен был умереть, потому что Аластор не мог не держать при себе нож 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. Но он не умер. Они оба молчали, пока Хаск прислонялся к Аластору в поисках поддержки, наблюдая, как снег падает из окна, а руки Аластора тряслись у него на коленях. Хаск почувствовал, как его тело покачивается и наклоняется, пока внезапно не осознал, что его прижали к дивану, а Аластор нависал над ним с натянутой улыбкой и прищуренными глазами. Одна рука Аластора впилась Хаску в плечо, а другая прижимала нож к шее Хаска. В схватке их ноги неловко переплелись, а Аластор все еще держал значительное расстояние между их лицами и грудью. — И почему ты решил, что имеешь на это право? — Аластор зашипел сквозь зубы, его кулак трясся, когда он приставил нож к шее Хаска. Если бы Аластор не был таким здравомыслящим человеком, помимо его хобби убивать людей, у него бы изо рта шла пена. Хаск пьяно моргнул, а затем сделал что-то еще глупее. — Разве не так ты благодаришь людей за подарки? — хрипло пробормотал Хаск. — Извини, что я наконец-то понял что-то правильно, Иисус. — Проворчал Хаск, делая еще один глоток вина, все еще находясь под Аластором с клинком у шеи. Аластор, казалось, остановился, его губы слегка приоткрылись от шока, но, тем не менее, он все еще улыбался. Трезвый Хаск ждал, чтобы нож перерезал ему шею прямо здесь и сейчас. Но пьяный Хаск мог думать только о том, какими на самом деле красивыми были глаза Аластора, когда в них светилось такое красное свечение. — Ну, Хаскер, ты просто что-то, — Аластор раздраженно усмехнулся, прежде чем забрать нож обратно в карман пальто, отойти от Хаска и выпрямиться, стоя перед диваном. Аластор с любопытством наблюдал, как Хаск играл с недавно приобретенным кольцом на пальце, будучи слишком пьяным, чтобы заметить, что Аластор уходит. Аластор мягко закрыл за собой дверь квартиры, его тело тряслось от адреналина и шока. — Ну, — вздохнул Аластор про себя, собираясь выходить из жилого дома. Аластор был шокирован даже больше, чем Хаск. Его никто не трогал. Никто. Он никому не позволял прикасаться к себе. В такие моменты у него был естественный инстинкт — отбить человеку руку или прямо отрезать ее. Но на этот раз у него не было этого природного инстинкта, нет. Он замолчал. Он замер в шоке. Он никогда этого не делал. Он никогда этого не делал. Что такого особенного в Хаскере, что вызвало такую реакцию у Аластора? Что, черт возьми, было в Хаске, что помешало его жизни закончиться сегодня вечером? Нет Дело не в том, что сделал Хаскер. Речь идет об Аласторе и о том, чего он не сделал. — Во что я только что ввязался? - Аластор кипел изнутри и снаружи, а вокруг была лишь ночь. Завтра Хаску придется избавиться от множества тел. Это был первый шаг в холодные ледяные воды бассейна между Аластором и Хаском. Первый облом, от которого потрескался остальной лед. Как только Хаск сломал лед, он провалился сквозь него и утонул. Обидчивость Аластора усилилась с того Рождества, мужчина умирал от желания так или иначе заполучить Хаска. Будь то рука на плече или просто близость к Хаску на публике, ситуация всегда обострялась, когда они оставались одни. Всякий раз, когда Аластор после этого приглашал Хаска на ужин, он усаживал их обоих на диван, в то время как Аластор даже не прикасался к еде и просто играл с Хаском. Дергал его за волосы, проводил по ладони, сжимал предплечье, постукивал ботинком по ботинку Хаска. Все это с вершинкой в виде чертового кольца породило в голове Хаска неверные представления о том, что Аластор может чувствовать к нему. Хаску следовало отговорить Аластора, но он этого не сделал, что, кстати, было худшей ошибкой в его жизни (нет, определенно не было). Потому что, поскольку Аластор не получил отрицательных отзывов по этому поводу, он продолжил прикосновения, буквально обнимая Хаска. Мертвец обнимает мужчину. Весь этот этап начался с того, что Хаск и Аластор не виделись несколько дней, потому что Аластор простудился и не мог никого убить. В тот момент, когда Аластор достаточно освежился, чтобы ходить без усталости, ударяющей его, как кирпич, он был в квартире Хаска на рассвете (это так напугало Хаска, что он бросил тарелку в Аластора, который, к счастью, увернулся). Затем внезапно Хаск обнаружил себя в полусонном состоянии, прижатого к дивану в положении обнимашки. Какого черта?! И поскольку Хаск был настолько уставшим и потрясенным, он не сказал ничего, что могло бы отговорить радиоведущего от данного действия! Поэтому, естественно, Аластор продолжал это делать! Какого черта??!! Итак, теперь Хаск оказывается в объятиях серийного убийцы, который вылечил его после пулевого ранения. И он думает, что сходит с ума так же, как Аластор, потому что… — его это устраивает. Не просто забота психопата, а все это вообще. Он поклялся, что после войны никогда больше не заставит никого о себе заботиться. Он поклялся ради Христа. Но теперь кто-то заботился о нем. Вроде искренне. Это напугало его до чертиков. Что теперь он снова способен быть любимым. — Мне нужно выпить, — тихо бормочет Хаск, извиваясь в объятиях Аластора. Аластор усмехается. — Не в этот раз. Кто он такой, чтобы говорить Аластору, что этот человек неправ?