Cuts.

— Lololowka, нанесение себе увечий никак не улучшит твоё эмоциональное состояние. Печальные глазки Райи мерцали в полумраке, пока она пыталась достучаться до хозяина, отчаянно крутясь вокруг и зачитывая разные убеждения, значившие только одно: самоповреждение — это плохо. В ответ тишина. Слышно, как капает дождевая вода с потрёпанных деревьев. Слышно, как ветка елозит по стеклу с отрывистым скрипом. Фоновый шум ветра и звук металла, задевающего кожу. Но не слышно ответа. Парень лишь тихонько вёл лезвием дальше, словно вырисовывая узоры на стекле. Выцарапывая немножко крови, немножко боли, он словно не собирается останавливаться. Поверхностные ранки на запястье углублялись, подбираясь к предплечью. Словно чем дальше от тонкой чувствительной кожи, тем безопаснее. И отметины покрывали почти всю поверхность, красными, жидкими цветами пятная край задёрнутого рукава и постельное бельё. Размеренное шумное дыхание, похожее на тяжёлые, усталые вздохи. — Lololowka, есть куда более полезные способы отвлечься и расслабиться. Например: медитация, рисование, прогулка с друзьями, купание в реке, чтение, сон. Хочешь, я прочитаю тебе сказку на ночь? А ты оставишь этот нож и больше не будешь творить глупостей. Договорились? Lololowka молчит, остановившись. Он не видел смысла резать дальше — места не оставалось. Рука была щедро осыпана царапинами, словно он.. не словно, так и есть — он методично резал каждый свободный участок и не хотел оставлять ничего чистого, здорового. Да и легче не стало почти. Как было пусто на душе, так и осталось. Но кровь вызывала странное, мазохистское удовольствие, улыбку, внимательность, любопытство. Вот она, красная, густоватая, скапливается на ладонях, стекая с предплечья, и её всё больше, и больше, и больше. Не хочется её ни смывать, ни вытирать, лишь дождаться, когда она досохнет и толстым слоем покроет руки. Красивая. Интересная. И в голове стало легче. — Я рада, что мы нашли общий язык, Lololowka. — с некоторым облегчением доносится от тусклого корпуса П.Е.Р.С.И.К. Райя счищает кровь с чужой кожи и старается возместить ущерб, оставив от кровавого месива только серые широкие шрамы и еле заметные полоски. Подсвечивается, сканируя тело своего носителя на наличие прочих травм и наконец заканчивает процедуру. Дейв с какой-то непонятной даже ему тоской осматривает почти целую руку, крутя со всех сторон. Ничего больше не болело, крови нигде не было, словно он и не делал ничего. — Итак, какую сказку ты хочешь послушать? В моей библиотеке есть- Парень отрицательно мотает головой, с глухим шлёпом падая головой на подушку. Он просто ляжет спать. На усваивание новой информации сил не было совсем. . . . ........ — Lololowka, нам нужно серьёзно с тобой поговорить. Ты прекрасно знаешь, о чём я, верно? — Райя словно зажала Дейва на углу таверны, не давая отмахнуться. — Я не хочу и не буду это обсуждать. — тихо, но уверенно ответил комиссар. — Нет, ты будешь. — Мордашка Райи приняла на редкость угрожающий взгляд и нахмуренные глаза, корпус поднялся на уровень глаз. — Lololowka, я понимала, что ты можешь оступиться и упасть с высокого места, или не успеть ответить на удар, или провалиться под воду и захлебнуться. Пауза. — Ты знаешь, что объединяет все эти происшествия? Они чуть не привели тебя к смерти, и если бы не я, исход был бы летальным. Парень молчит, стиснув зубы до выпирающих желваков. Тяжело вздыхает и оттягивает рукава, пряча руки, заводит одну исполосованную ногу за другую, скрывается, прикрываясь одеждой. То был не последний раз, и никакие сказки на ночь, прогулки на свежем воздухе и рисование не могли сбить скомканное ощущение себя. Никак. Царапины изрисовали всё тело, везде, до куда можно было дотянуться, неровные, кривые или нарочито ровные и идеальные. И с каждым разом они становились всё глубже и глубже. Дейв смелел или терял разум, издеваясь над собой же, чтобы чувствовать хоть.. хоть что-нибудь? Да нет же, всё не так страшно. Было больно, было много крови, иногда кружилась голова, но ведь Райя всё восстанавливала и лечила. Ожоги от зажигалки, красными пятнами покрывшие тело, тигриные полоски крови, синяки, всё это быстро исчезало почти без следа с помощью Прайм. Не страшно? — А знаешь, что ещё объединяет эти происшествия? Они происходили случайно. Ты случайно получал травмы, непреднамеренно падал или тонул. Lololowka прекрасно понимает, к чему всё клонит. Складывает руки на груди, опирается на стенку, смотрит прямиком на синий экран опекающего робота. Всего лишь робота, который и должен беспокоиться. Ведь если умрёт носитель, роботу будет негде жить. Наверное, роботы не хотят умирать так же, как люди, иначе как объяснить стремление П.Е.Р.С.И.К. к защите своего хозяина? Зачем, когда больше никто не печётся? И почему ей не всё равно, если она может всё восстановить? Лампочка моргает, тусклым мрачноватым светом пятная два силуэта. И вроде за окном солнце, слегка жухлая трава, свежий воздух, живые люди, но здесь разговор покрасил всё в тёмные цвета. Пустая таверна и тяжёлые слова. — Lololowka, на протяжении двух недель я замечаю, что ты каждую ночь нарочно причиняешь себе боль. Четырнадцать ночей. Кожа превратилась в сетку из белых и розоватых шрамов. А на душе всё так же пусто. И в голове шумит прохладный ветер и моросящий дождь. — Разве может "боль"— неприятное или мучительное ощущение — приносить удовлетворение? Я не понимаю тебя. Я не понимаю, почему ты дополнительно хочешь терпеть ожоги или порезы. И ты тоже не понимаешь, так ведь? Не забывай, что мы с тобой — одно целое, прочесть твои мысли не стоит труда. Но тебе определённо стоит найти другое хобби. Lololowka, ты меня слышишь? Lololowka слышал, но не хотел слушать. Всё это бессмысленно и глупо. Отводит взгляд, мнёт рукава, укутывается в комиссарскую куртку. — И что будет потом? Ты будешь нарочно прыгать со скал, задерживаться под водой дольше, чем могут выдержать твои лёгкие, бросать оружие во время боя? — глаза Райи замерцали, ушки опустились, мордашка из угрожающей смягчилась в печальную. — Lololowka, нам стоит прекратить это, пока не поздно. Я вижу изменения только в худшую сторону. Последствия могут стать необратимыми. Чего ты добиваешься? И снова молчание. Голова поникла, на душе снова тяжко и тошно. — Я не знаю, какой предложить компромисс, Райя. Я постараюсь.