Антон ощущал, что его душу словно рвут на части. Боль пронзала его сердце, словно невидимые иглы, пронзающие каждую клетку его существа. Невыносимая тоска и отчаяние заставляли его душу кричать на весь мир, но никто не мог услышать этот безмолвный крик.
Сначала была боль, острая и невыносимая, словно пламя, охватившее его всего. Он чувствовал, как его эмоции разрывают его на части, не оставляя ни капли надежды на спасение. Каждый миг был как мучение, каждое утро — как удар по уже раненому сердцу.
Но затем пришла апатия, словно тяжелый мрак, поглотивший все чувства и оставивший лишь пустоту. Его сердце, которое когда-то билось с такой силой, теперь казалось замершим. Глаза, которые когда-то сверкали от страсти и живости, теперь отражали лишь бездонную тьму.
Апатия окутала его как холодный покров, лишив его способности чувствовать что-либо, кроме пустоты. Он стал как мертвый внутри, потерявший связь с миром и с самим собой. В этом состоянии безразличия он ощущал себя потерянным, как пленник собственного равнодушия, пытающийся найти выход из этой бездны, которая поглотила его целиком.
В своем состоянии отчаяния Антон начал причинять вред себе. Он искал способ пробудиться из этого чувства пустоты и отрешенности, и для него самого повреждение тела стало способом почувствовать что-то, хоть какую-то физическую боль, чтобы ощутить, что он все еще жив.
Первые шаги в этом направлении были незаметными — это могли быть небольшие порезы на коже, которые он наносил себе в тайне. Но по мере того, как Антону становилось хуже, его действия становились все более опасными. Он начал убивать собственное здоровье, не обращая внимания на последствия.
Антон мог пропускать еду и сон, игнорируя базовые потребности своего организма. Он мог топить себя в алкоголе, искажая реальность в поисках выхода из своего внутреннего ада. Самоуничтожение стало для него способом контролировать свою боль и отчаяние, даже если это было временным облегчением.
Этот цикл саморазрушения и самоистязания стал для Антона как бы утешением в его борьбе с пустотой, хотя на самом деле это лишь углубляло его страдания. Каждый акт самоповреждения был как крик души, пытающейся пробудиться из этой тьмы, но вместо этого он все глубже погружался в бездну своего собственного страдания.
— Гребанный долбаеб, — возмущался Серёжа, собирая пустые бутылки и прочий мусор по квартире друга. — За что ж ты мне такой достался то, а? У тебя деньги хотя бы остались?
— Тысяча где-то, — ответил Антон, прислонившись к пустому холодильнику. — Нормально все, проживу.
— Нет, вот ты точно идиот, — Серёжа остановился и злобно посмотрел на подростка. — Ты как за коммуналку платить будешь, подумал? У тебя же еще свет постоянно горит. Руки покажи. Блять, Антон, тебе что, тринадцать?
— За коммуналку у меня и так долг.
— Еще лучше! — уже начал кричать Сергей. — Взрослый, я такой взрослый, самый взрослый из всех взрослых, да? Да что же ты такой взрослый на все забил то? Господи, да за что ж мне такое чудо?
— Что-то не нравится, — в ответ начал кричать Антон. — Можешь уходить. Сам справлюсь. И без твоих нравоучений проживу.
— Значит так, ты сейчас поднимаешь свою тощую задницу, собираешь вещи и едешь со мной, понял?
— Нет, не еду.
— Я тебя не спрашивал. Что, Татьяна Юрьевна твоя такая ужасная, так хули ты в школу не ходишь?
— У меня справка.
— Справка у тебя? — вдруг засмеялся друг. — Справка кого? Алкоголика? Так поехали в рехаб. Зла на тебя не хватает, честное слово. Ты хоть сам на себя посмотри, на кого ты похож стал. Хочешь как Пашка закончить?
— Может, хочу.
— Перебьешься. Я тоже много чего хочу, но в эти желания не входит друг-алкаш.
— Так зачем ты возишься с другом-алкашом?
— Да сам не знаю, — Серёжа присел на стул и откинулся на спинку. — Наверное, потому что мне самому никто кроме тебя и не нужен. Да и я сам никому не нужен. Ты, кстати, тоже. Мы с тобой оба этому миру не нужны, если сдохнем оба — никто и не заметит. Меня мать родила из-за идиотизма, ты сам себя закопал. Мы только друг за друга держаться и можем. Если и ты уйдешь, я же не вытяну один. Возьми себя в руки, пожалуйста, я помогу, чем смогу, но помогу.
Антон долго молчал. Слова друга больно ударили прямо в душу, будто ножом начали ковырять сердце его.
— Я не знаю, что со мной, — Антон медленно опустил голову, его плечи задрожали, и слезы начали скатываться по его щекам. Его голос дрогнул, когда он попытался сказать что-то, но слова застряли в горле. Он закрыл глаза, пытаясь сдержать эмоции, но больше не мог справиться. Его дыхание стало неровным, а плач стал все громче и более отчаянным. — Я ничего не умею. Черт, я даже экзамены выбрать не смог, какая самостоятельность?
— Ничего, это решаемо, — Серёжа подошел к другу и крепко обнял его. — Все решаемо, слышишь? Было бы желание. Я вот физику сдавал, может и ты попробуешь? Ты ее хорошо знаешь, даже очень.
— Ты считаешь меня нытиком?
— Нет, не считаю. Мне действительно кажется, что ты запутался и так и не разобрался в бытовых проблемах.
— Я сейчас соберу вещи. И над физикой подумаю.
— Физику своему напиши. Хоть он и Козел, как ты говоришь, но пусть пробник тебе какой-нибудь даст.
— У меня нет никаких его контактов.
— Так напиши какому-нибудь учителю и попроси номер, — Серёжа похлопал Антона по спине и отдалился. — Давай, успокаивайся, Тош.
Парень быстро отыскал контакт Павла Алексеевича и, написав ему, стал ожидать ответа. Странное волнение наполнило его в этот момент.
Вы, 19:37
Здравствуйте, Павел Алексеевич, это Антон Шастун из 9Б. Хотел узнать, нет ли у вас контакта Арсения Сергеевича?
Павел Алексеевич, 19:40
Привет. Есть ник в телеграмме: @*****. А тебе зачем?
Вы, 19:40
Да так, вопрос один был. Спасибо.
Антон отложил телефон в сторону и закрыл лицо руками.
— Тох, ну что, достал?
— Да достать то достал, — сказал парень, потирая щеки ладонями. — Написать страшно. Вдруг, опять передумаю.
— Хуже будет, если не попробуешь.
Подросток тяжело вздохнул, но все же написал на указанный аккаунт. Ответ последовал незамедлительно.
Arseniy, 19:55
Здравствуй, Антон. По какому поводу пишешь?
Вы, 19:56
Я тут думаю над тем, чтобы физику сдавать. Может, вы мне какой-нибудь пробник дадите?
Arseniy, 19:56
Я не думаю, что он тебе нужен, ты решаешь задачи гораздо более высокого уровня. В школе поговорим.
Вы, 19:57
Вы даже ругаться не будете?
Arseniy, 19:57
Нет, зачем? Я в тебе уверен.
В сердце Антона смешивались удивление, надежда и даже немного радости. Он ощущал, как эта неожиданная уверенность учителя давала ему силы и веру в себя. Но в то же время внутри него еще тлела тревога и неуверенность, смешанные со смутным чувством ответственности за это доверие.
