многострочия

Он должен был догадаться, что она любит Пасху. Выросшая в семье, глубоко чтящей традиции своей религии, Крисси знала все тонкости пасхальной недели: для неё это было не просто веселым сбором разноцветных яиц, но и днями молитв в кругу семьи и прихожан церкви. Часто сопровожденными очередным недовольством матери, строгим надзором и скучным скупым обедом, ведь чревоугодие, по мнению Лоры Каннингем, самый страшный грех, да и вообще, «бог терпел, и нам велел». Она уехала, стала более раскрепощенной и в лучшем смысле слова эгоистичной. Теперь она ест тогда, когда захочет, а не когда ей прикажут, даже если этот кто-то будет сам Христос. Крисси нарушает традиции и больше не подставляет вторую щеку. Но во всем остальном она осталась собой, и это её умение балансировать между старыми устоями и открытостью к новому восхищает его и время от времени очень забавляет. Дело в кроликах. Господи, он сойдет с ума от такого количества этих пушистых тварей на каждой поверхности их дома, но это того стоит, — Крисси в счастливом порыве закупается к Пасхе так, будто завтра не наступит, сгребает с полок супермаркетов весь ушасто-яичный мерч, невзирая на цены и качество, лишь бы было много и максимально мило. Она — жертва капитализма, когда дело доходит до маленьких зверушек с корзинками сладостей, транжира и хаос, но Эдди ей это прощает. Потому что это та часть Пасхи, что осталась ей счастливым воспоминанием о детстве, которых у неё не то чтобы было много. — Крисси, я не стану вешать это на зеркало, — говорит, приподнимая одну бровь, когда она с надутыми губами показывает ему брелок с кроликом, держащим белое яйцо с сердечками. — Но он совсем маленький! Он не будет отвлекать от вождения, — уговаривает Крисси. — И он тебе так пойдет. — Мне? Пойдет? Он комично озирается по сторонам: они в маленьком магазине украшений для дома, где все уставлено светлыми пастельными товарами специально к Пасхе, и посреди этого райского пастбища он словно чёрт — цепи, выцветшие монстры на майке, кожа да шипы. Дамочки средних лет напугано оглядываются на него, а кассирша то и дело тянется рукой под прилавок к тревожной кнопке — просто на всякий случай. Эдди фыркает: — Моей развалюхе незачем портить собой такую прелесть, принцесса. Лучше закрепи его себе на ключи. — Я уже купила брелоки для ключей, — вздыхает Крисси и смущенно добавляет: — Целых шесть. Там уже нет места, куда их вешать… — Ты запасаешься до самого Судного дня, сладкая? — он смеется. Крисси пихает его в плечо, но улыбка все равно предательски лезет на её румяное лицо. Затем она поворачивается в сторону шкафа с розовыми тарелками с нарисованными на них цыплятами, и её синие глаза загораются, словно фейерверки на четвёртое июля. — О боже мой, смотри! Какая прелесть! Нам нужны такие дома, Эдди! — пищит она и тянет его к витринам, а Эдди не сопротивляется. Конечно, их заначке конец из-за всех этих пасхальных приключений, но если это делает её такой счастливой, увлеченной в том, что наконец-то выбрала она сама, то пусть. В конце концов, этот парень на небе учил человечество любить друг друга, несмотря ни на что.