многострочия

Первое, что с утра чувствует Крисси — теснота. Её тело как-то странно перевернулось во сне и конечности свисают с краев постели. Это странно — её кровать достаточно большая, чтобы не переваливаться за край, а сама Крисси маленькая и помещается практически в любом пространстве. Мышцы ноют, словно она всю ночь провела в крохотной коробке, вместо привычной гибкости и лёгкости её суставы кажутся забитыми и давно не видевшими утреннюю разминку. И внизу живота, под резинкой трусов, всё непонятно тянет и пульсирует, будто одежда за ночь вдруг стала ей не по размеру. От постельного белья вместо лавандового кондиционера пахнет потом и землёй, да и в самой комнате воздух спёртый и пропитан пылевой взвесью. Это странно; Крисси более чем уверена, что делала вчера уборку и оставила окно приоткрытым на ночь… Она приподнимает голову, недовольно причмокивая сухими губами, и тянется к лицу, чтобы снять повязку для сна, но вместо неё случайно тычет себе в глаз пальцем и чертыхается, — повязка, должно быть, сползла с неё ночью. — Господи, — выдыхает она и испуганно замолкает — её голос ужасно хриплый, низкий, как у… Она пытается встать, но неуклюже соскальзывает рукой с матраса и… упирается ею в пол. Какого чёрта? Её кровать гораздо выше уровня пола! Совсем напуганная, Крисси кое-как кубарем скатывается с постели и подскакивает на ноги. У неё странное ощущение, что она стала… выше? Её конечности такие длинные, и она чувствует себя русалочкой, впервые ступившей на землю, потому что передвигается она теперь грузно и неуклюже, в отличие от её стандартной пружинистой походки. Крисси трёт глаза и смаргивает пелену сна, надеясь, что всё придёт в норму, как только она взбодрится. Но всё только ухудшается, когда поражённо застывает посреди комнаты. Чужой комнаты. Плакаты с монстрами, демонами и длинноволосыми мужчинами с гитарами. Рисунки, наклейки, постеры-анонсы туров каких-то групп, чьи названия больше похожи на оккультные проклятия, нежели на наименования музыкальных коллективов. Красная тряпка заместо шторы, старый шкаф, обклеенный стикерами комод, куча комиксов на полу, какие-то книжки, бумажки, фантики, бутылки… Разбросанная повсюду одежда. Мужская одежда. — О боже, — шокировано хнычет какой-то парень, и до Крисси не сразу доходит, что это говорит она. Это бред. Это сон. Это попросту невозможно. Крисси крутится на месте, панически озираясь по сторонам. Это не её розовая спальня. Она не узнаёт эту комнату, она никогда здесь не бывала: это точно не комната Джейсона, не комната ее младшего брата или кого-нибудь из ее знакомых-спортсменов; помещение слишком маленькое и половину занимает одна только кровать (если так, конечно, можно назвать тупо брошенный на пол матрас, заваленный простынями и клетчатым пыльным пледом), не прибрано, тесно и откровенно плохо пахнет, и эти жуткие постеры… Её сердце колотится в груди как отбойный молот. Ей никогда ещё не было так страшно, до паники и высохшей глотки. Крисси хочется завизжать и заплакать. Её похитили среди ночи из дома родителей? Неужели так бывает не только в фильмах ужасов? Или она до сих пор спит и всё происходящее плод её разыгравшегося воображения? На стене справа от неё над захламлённым столиком висит зеркало. Крисси стремглав бросается к нему, по пути дважды чуть не навернувшись на свалке из корешков и шмоток под ногами. Зеркало наполовину завешано красивой красной гитарой, но тем не менее, Крисси может увидеть в нём отражение… Вот только не своё. Из зеркала на неё ошарашенными круглыми карими глазами пялится Эдди Мансон. Голый по пояс, лохматый и с красным следом от подушки на щеке. И вот тут из её горла вырывается протяжный, полный ужаса визг. ** Будильник разрывает его барабанные перепонки, — наверняка Уэйн притащил в тщетной надежде приучить племянника просыпаться по режиму. У старика иногда такое дурацкое чувство юмора, особенно после ночной смены. Этот адский звон долбит череп изнутри, совсем как в тот раз, когда они неправильно поставили колонки в «Убежище» и чуть не оглохли от свиста микрофона, поэтому Эдди протягивает руку и, не глядя, с яростью бьёт ладонью по источнику звука. — Твою мать, заткнись, заткнись, заткнись, кусок дерьма, — стонет он, но трель не прекращается. Тогда он принимает импульсивное решение просто схватить будильник и швырнуть в сторону, ни разу при этом не открыв глаза. Лишь после грохота часов об пол они наконец-таки затыкаются, но сон уже безбожно отпугнут душераздирающим звоном. Эдди недовольно скатывается с кровати… но вместо плавной встречи с полом летит по ощущениям фута два, впечатываясь лицом в ковровое покрытие. Такое розовое и чистое, что остатки сна выбивает из головы моментально, — в прямом смысле. Ковровое покрытие? В трейлере Мансонов? Очень смешно. На его полу не было ковра с тех самых пор, как они с Дагом и Джеффом пролили на последний воду из бонгов и безвозвратно испортили его. Уэйн тогда здорово взгрел его, такое не забудешь. Единственное, что смягчает ходьбу по его комнате, это хлам из тряпок, который Эдди хранит в качестве подушек безопасности. Но сейчас от пола пахнет не его нестиранными джинсами, а лимонным средством для мытья ковров. И вокруг ни соринки, идеальный мягкий ворс, как в гребаной гостинице. Эдди садится на задницу и трёт копчик, растерянно осматриваясь. Краска отливает с его лица, когда он осознаёт, что проснулся не у себя в своей родной анархичной спальне, а в совершенно, типа, максимально противоположной ей комнате. И, судя по вполне реальной боли в лице и спине, это ему точно не снится. Эта комната больше, просторнее; наверняка здесь уместились бы две его комнаты в Форест Хилз. Декор напоминает ему картинки в дизайнерских каталогах: кровать с белым изголовьем, с которой он и свалился, огромная, как сраный остров, постельное бельё светло-розовое, цвета жвачки, и усыпанное грудой плюшевых игрушек; пол тоже розовый, комод, тумба, всё до боли в глазах светлое и аккуратное, с резными ручками, цветочными узорами на стенах, кружевами, мелкими милыми блестящими штучками, длинными воздушными шторами, ну просто домик мечты Барби какой-то. На туалетном столике расставлены флакончики духов, шкатулки и косметические принадлежности, на зеркале над ним наклеены бумажки-напоминалки и полоски фотографий. Ни намёка на плакаты с его любимыми рокерами, ни рисунков его группы и D&D, — вместо этого на стене висит один скромный плакат с проклятым Билли Джоэлом и полочка с керамическими фигурками Иисуса и Божьей матери, блять, и золотыми пузатыми кубками, грамотами, медалями и прочими атрибутами талантливого старательного человека, который явно не оставался в школе на второй год. Пахло свежим весенним воздухом, дующим из приоткрытого окна. Снаружи шелестела густая крона дерева и щебетали птички — поразительная, чужеродная идиллия; ни тебе лая дворняг, бегающих по трейлерному парку, ни рёва радиоприёмника мистера Шмидта, ни истеричных криков его вечно недовольной жены. Эдди каким-то образом оказался в комнате девушки. Может быть, даже маленькой девочки, судя по этому розовому кошмару и армии плюшевых зверят на кровати. И это немыслимо пугает. Начиная от того, что он абсолютно уверен, что накануне вечером заснул у себя в трейлере, и заканчивая тем фактом, что его нога не ступала в комнату женщины примерно ни разу за последние двадцать лет; все его встречи с девушками включали в себя либо туалет в «Убежище», либо пол кузова его фургона. Да и в любом случае, его немногочисленные бывшие подружки никогда бы не повесили на стену своей комнаты плакат Билли Джоэла. Поэтому он даже не может угадать, в чьей он спальне. Но, честно говоря, это и не важно. Как и более не важно, как он сюда попал. Важно вот что. Куда, мать вашу, подевался его член?! ** Крисси — или Эдди? — поскальзывается на комиксе на полу и бухается на спину, ударяясь локтями. Но боль меркнет в сравнении с ужасом от увиденного. Что это?! Почему она — парень?! Почему Эдди Мансон?! Как это возможно? Как это исправить? Крисси быстро и тяжело дышит, чувствуя, что у неё начинается гипервентиляция. Её тело — точнее, его тело, — сотрясает холодная влажная паника. Боже, а Эдди, оказывается, жутко потливый… Гадость! Крисси отползает назад по полу, её нижняя губа трясётся. В этот момент дверь в комнату открывается, и хриплый мужской голос с сильным южно-индианским акцентом заставляет Крисси дёрнуться в страхе и оглянуться: — Эдди, ты в порядке? Я услышал грохот, — на пороге стоит пожилой мужчина с залысиной, седой щетиной на худом сером лице и в запыленной рабочей форме. Крисси смутно припоминает, что Эдди живёт с дядей, Уэйном Мансоном; её мать как-то раз сказала, что, в отличие от своего беспризорного племянника и непутёвого младшего брата, Уэйн единственный более или менее приличный представитель этой потерянной семейки. Крисси открывает и закрывает рот, не зная, что сказать человеку, которого она впервые видит и в чьём доме неожиданно проснулась. Её горло сдавливает от желания заплакать в приступе страха и беспомощности. Выражение её лица — лица Эдди, — должно быть, озадачивает Уэйна. Мужчина хмурит бесцветные брови и подходит ближе, глядя на неё сверху вниз. — Ты чего? Выглядишь так, будто увидал саму смерть, — его морщинистое лицо трогает усмешка. — Довольно обидно. Я ещё не настолько старая рухлядь, Эд. Крисси ничего не отвечает, тупо пялясь на мистера Мансона. Весёлость стирается с его лица, сменяясь настороженным видом: — Эдди? Что случилось? Ты что, опять… — он запинается, потом качает головой и устало вздыхает. — Завязывал бы ты с этим дерьмом, мальчик, серьёзно. Не то совсем потеряешь голову, а она тебе, насколько я знаю, ещё пригодится до конца учебного года. Крисси моргает. О чём говорит Уэйн ей непонятно, но взор старика обводит комнату, словно ища какую-то вещь. Не обнаружив её, он возвращает взгляд на Эдди, несколько секунд всматриваясь в его глаза, хмыкает и возвращается к двери. — Уже почти восемь, собирайся сейчас, если не хочешь опоздать. Я спать, постарайся не хлопать дверцей холодильника, как обычно, — он крутит пальцем в воздухе и строго добавляет, — и прибери весь этот бардак. Если мы живём в трейлере, это не означает, что мы должны устраивать из него чёртов притон, — после чего выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь. Крисси слышит тяжесть его шагов и усталые вздохи напополам с зевком. Будь это её мать, она бы уже вопила на Крисси во всё горло за такой адский беспорядок с утра, но Уэйн Мансон был неожиданно спокойным и вежливым, при всём своём суровом виде. Он обращался с ней как с равной и оставил в покое вместо того, чтобы засыпать вопросами. Которых у неё, например, уже накопилась целая тонна. — Это просто сон. Просто сон. Просто сон… — бормочет Крисси, прижав волосатые колени к груди и зажмурившись. — Просто глупый сон. Я сосчитаю до трёх и проснусь, да, верно, обязательно проснусь, и всё будет как обычно. Раз, — она судорожно вдохнула, — два, — ногти Эдди (господи, этот парень когда-нибудь слышал про маникюрные ножницы?) впились в кожу, — три… ** — Кристина Элизабет Каннингем! — отлично, это ебучее утро, похоже, собирается довести его или до глухоты, или до сумасшествия — визг женщины на, судя по всему, нижнем этаже дома, взрывается в его голове; ногти по стеклу и то звучат нежнее, нежели этот вопль банши. Эдди тут же хочется зажать уши руками, и он бы это сделал, если бы не обомлел на месте. Его паника и без того в последние минуты приближалась к критической отметке, а после чужого крика превысила любые допустимые пределы. Кристина Каннингем в этом городе существовала только одна. Всё постепенно встало на места: кубки, фигурки героев Библии, чирлидерская форма старшей школы Хоукинса, висящая на аккуратной вешалке на ручке комода. Он в комнате Крисси Каннингем. Было бы классным началом сексуальной фантазии, если бы не шокировало настолько сильно. Потому что этого никак, ни в каком варианте вселенной не могло произойти, и уж тем более не подобным образом. Он ожидает, что Крисси выйдет из ванной или ещё каким-то волшебным образом материализуется посреди комнаты, чтобы ответить на крик, чтобы доказать ему, что он не сошёл с ума, но этого не происходит. Эдди ринулся к зеркалу в полный рост, стоящему в углу, мысленно умоляя о том, чтобы всё это было просто бэд-трипом, кошмаром или галлюцинацией от удара головой после падения с этой космической кровати. Но Крисси всё-таки есть в этой комнате. И она смотрит прямо на него. Её красивое маленькое лицо вытянуто в изумлении, серо-голубые глаза кажутся совсем огромными, пока он во всю силу таращится на её отражение. Своё отражение. Нет, это точно какая-то галлюцинация. Должно быть, он принял что-то перед сном и забыл, а теперь богатая фантазия нарисовала ему сумасшедшую шутку в виде замены своего тела на тело Крисси, одетое в голубую пижаму с оборками. Он трогает её лицо, мягкую персиковую кожу, щупает шелковистые рыжеватые волосы. Ощущается реальным. Чересчур реальным. Пиздец-как-жутко реальным. — Какого хрена… — шепчет Эдди; губы Крисси в отражении двигается в унисон с его пораженным вздохом. Ругательство её мягким девичьим голосом звучит странно и чужеродно. Он не помнит, чтобы Крисси в принципе когда-либо ругалась, будучи слишком кроткой и идеальной. Так, хорошо. Хорошо. Точнее, нет, это нихуя не хорошо! Он превратился в Крисси Каннингем? Это довольно необычная фантазия для дрочки, но допустим. Но почему она так реалистична, даже для его развитого воображения? — Кристина! — верещит тётка; судя по шагам, она поднимается по лестнице. Эдди испуганно оборачивается и несколько секунд всерьёз планирует кинуться прятаться под кровать. Не успевает — дверь открывается, и в проёме возникает женщина с короткими светлыми волосами и очень недовольным лицом. — Крисси! Ты оглохла? Я зову тебя уже пятнадцать минут! — шипит она. Нетрудно догадаться даже его панически тормозящим мозгом, что это Лора Каннингем, мама Крисси. Эдди встречал эту мегеру однажды, несколько лет назад, на шоу талантов — помнит, как она схватила тоненькую ручку маленькой Крисси, словно коршун, и оттащила дочь со словами «никогда больше не смей разговаривать с этим хулиганом». — Я… — Почему ты до сих пор в пижаме? Почему кровать не застелена? Почему ты не делаешь разминку? Почему я должна отвлекаться от завтрака и подниматься к тебе, чтобы разбудить твою ленивую непричёсанную голову?! — с каждым предложением голос Лоры возрастает на октаву, и Эдди искренне хочется предложить женщине попробовать себя в метале — с такими связками она могла бы уделать даже Эксл Роуза. — Я… э-э… — Немедленно прекрати мямлить, ты знаешь, как я ненавижу, когда ты так делаешь! — не даёт вставить она хоть слово. — Быстро приведи себя в порядок и спускайся вниз, Джейсон будет здесь с минуты на минуту. Не заставляй этого мальчика ждать, а меня краснеть перед ним из-за того, какая ты чудовищно непунктуальная! Лора окидывает ледяным взглядом комнату — идеальную и чистую настолько, что здесь можно было бы поселить, блять, президента, но миссис Каннингем всё равно не устраивает увиденное, поскольку она презрительно морщится и бормочет что-то похожее на «лентяйка», после чего выходит, не потрудившись даже прикрыть дверь. Эдди с тоской вспоминает об Уэйне, который никогда вот так не врывался в его комнату: дядя прекрасно осведомлён, что в комнате взрослого парня порой творятся вещи, свидетелем которых ему лучше не быть. Чёрт возьми, Уэйн… Стоп. Если Эдди здесь, в теле Крисси, то где сама Крисси? Она тоже в своём теле и они слились в какой-то сумасшедшей астральной херне, как в фантастических фильмах, или прокляты и теперь стали одним целым, как в той кампании в прошлом месяце у персонажей Гарета и мини-Уилера? Он жмурится, но вместо голоса Крисси в голове только собственные воспоминания о прошлом вечере в трейлере. Дома. В своём теле. Значит, по логике этой максимально нелогичной ситуации, либо Крисси исчезла, а он теперь её замена, либо она по-прежнему находится там. В Форест Хилз. Господи, а у него в комнате такой свинарник… Эдди вновь оборачивается к зеркалу и, глядя на испуганное личико Крисси, быстро соображает, что ему делать. В первую очередь ему нужно попасть в свой дом, — и выбраться из этой вылизанной комнаты и из-под охраны дамочки-коршуна как можно скорее. Найти своё тело. И вернуть всё на свои законные места! Отлично, хорошо, звучит как план. Ничего, блять, сложного. Но сперва стоит переодеться — и так, чтобы не зависнуть напротив зеркала, разглядывая голое тело Крисси Каннингем несколько часов.