Наравне

Тяжело отыскать смысл, когда утрата давит на безвыходное ощущение груза ответственности. Что представляло из себя скопление непонятных мыслей в моей голове в моменты абсолютного бездействия — даже для себя самой это всегда оставалось загадкой. Сложно было сформировать это во что-то понятное, особенно в моменты любого, даже самого скучного ожидания. Я погружалась в раздумья, ловя приступы неприятных навязчивых мыслей, отделаться от которых выходило с трудом и зачастую благодаря другим людям. И в них ты раз за разом переживаешь самые страшные ситуации из глубин собственного пугающего подсознания, пытаешься проанализировать абсолютно все возможных исходы, выбрать лучший. И тем самым погружаешься еще глубже, пока один из случайных прохожих — живых людей или механических роботов-пустышек — не протянет внезапную «руку помощи»: не толкнет, не спросит время или дорогу, не обругает с ног до головы. Ты теряешься, но тут же забываешь о собственных тяжелых переживаниях. И думаешь уже о проблемах чуть меньших, чем удержание всех тяжестей вселенной на собственных плечах. Мысли о месте хотя бы в собственных жизнях, что уж говорить о чьих-то других, появляются сами собой: они приходят темной поздней ночью, в час, когда их не особо и ждут, как самые незваные гости. Оставляют после себя осадок с привкусом ядовито-миндальной горечи и бесшумно растворяются в потаенных закромах встревоженного внутреннего «я», проходясь солью по еще не закрывшимся душевным ранам. Такое присуще каждому. Кто-то справляется с этим самостоятельно, а кто-то обращается за помощью к специалистам. Кто-то сталкивается редко и не обращает на это внимания в силу отсутствия явных последствий, отрицательно сказывающихся на психическом состоянии. Кто-то испытывает ощущение забытия постоянно и это действительно мешает жить. Последним «кем-то» была я. За торчащую железку у изголовья мягкой подстилки зацепился правый рукав моей желтоватой кофты. К слову приходится, что сегодня я надела именно ее — на ней моя мама пришила небольшой значок слева, прямо в районе шеи и сказала, что тот всегда будет приносить мне удачу. К моему внутреннему несчастью в ней я была в тот роковой день. И в ней сидела сегодня здесь, действительно ощущая себя более удачливой, нежели когда-либо еще. Стоит ли говорить, что вероятно, первый описанный случай был совпадением. Он не принес мне ничего кроме утраты цели существования — «спасение жизни» я за удачу не воспринимала. Но познав бесцельное существование со временем я стала обретать и новый смысл. Не сдаваться, развиваться, верить во что-то хорошее. Этот смысл был еще пока совсем далек, размыт и неясен, но все же контур медленно становился четче. Сегодня же слишком везло. Мысли об утратах меня почти не тревожили. Ночные страхи и тяжелые кошмары из бессознательного отступили — пока я не знала, надолго ли затянется внезапная ретирада в моей голове, но появившееся время в спокойной обстановке подарило возможность уснуть. Изъерзав, я закрыла глаза там же, где и очнулась после стрессового обморока, подкошенная тяжёлым днем и прошедшими насыщенными событиями. Чувство свободы плюшевыми лапами почти касалось моей груди. Оно расцветало, подобно маленькому ростку на засыпанной пеплом земле. Пробивалось к последнему лучику солнца, что скрывалось за мрачными тучами, и звалось надеждой. Наконец снился космос. Его бескрайние просторы и вихри из миллиардов звезд, что кружили вокруг центров галактик под воздействием невероятной силы притяжения. Снились планетарные туманности и гудящие квазары, остатки сверхновых и облака горячей плазмы. Снился пульс приближенной звезды, слышались режущие уши рассекания облаков неизвестного мне газового гиганта — будто песок рвал воздух под порывами мощного ветра. Его шелест сменился грохотом. Вот я уже стою на корабле у штурвала с электронным управлением и смотрю на появление красного карлика из-за большой планеты, что заканчивала свой цикличный оборот. В соседнем отсеке за железными дверьми слышу недовольный спич. — Вот же шлак горелый! Кто спер мои экспериментальные колбы?! Отрывая взгляд от исправно работающего оборудования, я медленно обернулась в сторону шума. Уши бы мои не слышали той ярости, что буквально шквалом обрушивалась на проходящих мимо прямо из приемника, стоящего в коридоре соседней части корабля. Кто-то вышел на связь, параллельно ругаясь с членом экипажа. — Не все то энергон, что светится! Опешила. Никто о попытках связи не сообщал, а сама я не припоминала, чтобы давала добро на получение сигнала… Да и чтобы стояла у штурвала тоже… Толчок. С замиранием сердца я дернулась в бок, хватаясь за кожаные рукоятки. Верещание сигнала о входе в зону космической турбулентности раздражало до злостной дрожи в коленках, но я старалась обращать внимание лишь на то, что происходило за бортом. Вселенная на глазах сменялась океанской пучиной. Гул космоса превратился в давящий шум толщи ледяных вод, а облака пыли и межзвездного газа — во взбитые штормовые тучи из пены и песчаного дна. Держалась также стойко, до момента, пока по спине не хлопнули. — Не дергай на себя. Я застыла, поднимая взгляд в отражение лобового стекла и без тени смущения откровенно пялясь появившемуся за спиной в глаза. Они отдавали рубиновым блеском, как у жадного дракона, что смотрел на драгоценный металл — Живой Мегатрон, а точнее — аккуратное переплетение земного витрувианского и инопланетного в строгих человеческих формах. Точеный подбородок и мощные скулы не узнать было невозможно. Он возвышался надо мной, обмундированный в странный железный жакет со вставками десептиконской эмблемы. Под жакетом — черная хлопчатая рубаха с глубоким вырезом, отглаженная до идеала любого перфекциониста. На груди красовался черный жетон на подвеске. Дергаю штурвал на себя, крепче сжимая в стальной хватке выступ и невольно усмехаюсь, замечая легкое вздрагивание широких черных бровей. — Сказал не дергать. — Крохотная случайность. — протягиваю с улыбкой, все еще не отрывая от мужчины взгляда, пока осознание не окатывает ледяной водой. Я вскочила с самодельной кровати, как только сон отпустил податливый разум. Хотелось смеяться — абсурдность придуманного в голове одновременно смущала и заставляла снова и снова погружаться в череду созданных воспоминаний. Едва удалось прийти в себя, как похожий грохот, что встретился на иллюзорном корабле, раздался наяву в коридоре. — Слушай сюда, велоцитронский ты слизняк! Я натяну тебе окуляры на твой красный бампер, если ты не заткнешься через наноклик! Слюна от внезапного изумленного вздоха скомкалась в легких и я, давясь, закашлялась. Голос был незнакомым: шуршащим и скрежещущим, напоминающим скольжение пенопласта по гладкому стеклу. В последнее время стало казаться, что резкие пробуждения начнут преследовать меня во всем путешествии. Что они уже начали. Суета в отсеке жилого коридора отвлекла мое внимание и заставила высунуться в дверной проем — в голову сразу не пришло, что я нахожусь далеко не в каюте Оптимуса. Снова очередные перемены мест, которые перестали значить для меня хоть что-то. Я не чувствовала тревогу, отчего-то она покинула мое клокочущее сердце — на секунду я даже почувствовала себя полнейшей дурой, которая снова влезает в неприятности, но мне нечего было терять. Я будто качалась на громадных качелях, взлетая в одних моментах своей жизни и проваливаясь в других, сродни катанию на русских горках без страховочных тросов. Все это приводило к метанию между разными крайностями и теперь я жаждала очередных перемен. Серьезно, еще год назад я вполне была готова умереть. Не от своих рук — так от своей головы, ведь я смирилась с тем, что моя жизнь вот-вот закончится. Я оказалась на самом глубоком дне — и эмоционально и физически, мне не на что было дальше существовать, а усталость забивалась во всех мышцах с каждым прожитым днем. За небольшое количество времени я постепенно мирилась, принимая медленно утекающую сквозь пальцы судьбу и лишь недавно вновь взяла себя в руки. Страх умереть не вернулся — я по-прежнему ощущаю себя на дне. Однако теперь, если я и смогу помочь кому-то своим существованием хоть немного прежде, чем действительно умру, я уже буду считать остатки своей жизни прожитыми не зря. Снаружи меня ждала полнейшая неразбериха. Путаница из незнакомых мне созданий в сочетании с их странными выражениями сводила меня с ума. Ко всему прочему, мне почти зарядили по голове концом сервоприводных сцеплений во время лихого побега, едва я успела высунуться. Вероятно, как раз для избегания подобных ситуаций в стены вмонтировали оконца в пол, но лишь сейчас я догадалась об их предназначении — в голову как-то не лезли мысли, что в определенных случаях присутствие на корабле все еще живых людей лишь их сильное везение и бдительная внимательность. Я развернулась обратно лишь когда на прикроватной тумбе взвизгнул «будильник» — его подобие, собранное наспех из оставшихся после ремонта проводков и болтиков кем-то очень рукастым. Покачав головой, было решено вернуться на место и просто ждать. Под железной коробочкой, разбудившей меня, я нашла обрывок желтоватой бумаги с выцарапанными практически не пишущей ручкой цифрами. Рядом были добавлены указания и возможности моих дальнейших действий. Два набора чисел: один принадлежал Кейли и идентифицировался ее номером телефона, а второй указывался с пометкой ID-шифра и принадлежал уже мне. Мое имя теперь красовалось в базе данных — с этой новостью Кейли встретила меня на выходе из комнаты. После моего погружения в сон прошло около семи часов, мне выделили каюту на этом корабле и перенесли в нее для более благополучного отдыха. То, что в моей голове смешались сознательное и бессознательное, реальное и воображаемое, и я проснулась от споров незнакомых мне бывших десептиконов, не было кем-то учтено, однако меня бы все равно разбудили, хотелось мне того или нет. — Финальное собрание. — Кейли волокла меня под руку в незнакомом мне направлении. — Через час. Ты успеешь поужинать, если сильно изголодалась за день. Что предпочитаешь? — А здесь предоставляют выбор? — удивленно обернулась я, едва поспевая за знакомой. — Вообще нет, но можно выбрать рацион по своему усмотрению в первые дни членства. Имею ввиду, без особой конкретики в блюдах, но с уточнениями в жирности еды, калорийности и прочей чепухи, если она тебе важна. Я, например, без ума от мяса. Барбекю, все дела. Да и здесь гемоглобин и животный белок — вещи весьма необходимые. А вот горох и остальные бобовые я исключила из рациона — терпеть не могу их вкус. Я задумчиво пожала плечами. Какая может быть привередливость в еде, если все в мире по-своему вкусно. Я не сижу на диетах, не разбираюсь в особенностях кухонь Вселенной, оттого буду лишь рада попробовать что-то новое. — Наверное, единственное, от чего меня воротит — чрезмерная острота. — Принято. Я введу твой запрос, когда мы окажемся на кухне. Мы поравнялись. Я шла рядом, покусывая нижнюю губу и обдумывая последний сон. Вероятно, я выглядела незаинтересованной в дальнейшем разговоре, от чего Кейли оставила меня в покое. Мы обедали молча. Стул изощренно заскрипел. Я приземлилась на выделенное мне место в первом ряду зала всех основных заседаний и заинтересованно окинула взглядом присутствующих. У самодельной трибуны, переминаясь с ноги на ногу и перебирая какие-то электронные планшеты длиной с мой рост, стоял встревоженный белоснежный автобот. Его взгляд блуждал по головам, но ни на ком не останавливался. — Галактика в серьёзной опасности. — он начал с жестких козырей, как только подошел ближе к пюпитру для подобных выступлений. За его спиной раскрылась голограмма с картой Млечного пути, — Мы должны оставить в стороне наши разногласия с десептиконами и работать вместе, чтобы предотвратить разрушение будущего вселенной. Возможно, мы были не согласны с ними в наших взглядах и многие до сих пор таят весьма обоснованные обиды друг на друга, но… — Дрифт опешил. Я просекла дрожь в механическом голосе и его веселое лицо сменил скрытый ужас. — Это ужасная ситуация, — в речь за него вступился Ультра Магнус. — И нам нужна их помощь, чтобы спасти Галактику. Объединив наши силы, мы сможем преодолеть эту угрозу и защитить наш новый дом. Дрифт отошел в сторону. Новый дом… Его ладони дрожали, не удерживая даже незначительного веса планшета, от чего тот рухнул с глухим грохотом и, перекатившись на бок, раскололся на две половины. Автобот, некогда служивший под предводительством десептиконской элиты в лице Турмоила, спустился вниз почти бегом и, переметнувшись через невысокий выступ в полу, скрылся за дверьми отсека. Кейли поежилась. Не любила подобные мероприятия, чувствовала себя в них не в своей тарелке. Теперь, когда один из ее хороших знакомых внезапно удалился прочь, она впервые почувствовала тревогу, которая не пришла ни в начале его речи, ни при ее завершении Ультра Магнусом. Девушка не переживала — чем большим была опасность, тем меньшим было ее волнение и в данную минуту тревога не была ей свойственна, хоть она и несла на плечах немалую ответственность за любую ошибку и погрешность. По крайней мере, сейчас лицо ее не выразило ровным счетом ничего до этой секунды: девушка вскинула бровями и сухо вздохнула. — Что с ним? — шепнула ей на ухо, стараясь не привлекать к разговору лишние уши за нашими спинами. — Не бери в голову. Это… не всех касается. Она поднялась со своего места и удалилась прочь, оставляя меня в неведении. Под тираду Ультра Магнуса, стискивающего дентопластины от внутренней ярости на сложившиеся под таким углом обстоятельства, я лишь сильнее погружалась в проблемы «Потаенного света». Их было немало. Внутренние разногласия и классовые разрывы иногда всплывали яркими склоками даже за тот короткий промежуток времени, который я успела здесь побывать — дожидаясь Ноа или гуляя с Кейли я иногда слышала грубые споры и видела в каютах зарождения настоящих кулачных боев. Но и худа без добра не бывает — несмотря на это экипаж тесно сплочен и виной тому много веков назад стала ожесточенная война. Ультра Магнус пресек возрастающий под вскипевшими эмоциями бунт. Несмотря на перемирие, объединить усилия значило принять их в СВОИ ряды. После массовых убийств, потери тысячи товарищей обе стороны смотрели друг на друга с отвращением — в первую очередь из-за утраты планеты, которую все считали своим домом. Масштабы новой катастрофы едва были понятны кому-то еще, кроме приближенных Оптимуса, с которыми тот говорил лично несколько часов назад, однако даже подобное осознание не порождало в Искрах семени доверия. По обрывкам кибертронской истории всех их строили для великих битв и бесконечных сражений. Но Кейли видела, как раз за разом их разум и экспрессия выдавали в них маленьких детей. Иной раз они не были грубыми машинами из металла и жгучего энергона, а становились уязвимыми птахами, что забились в угол клетки под прицелом огнестрельного оружия. Она не отнимала работы у Ранга, однако с Дрифтом дела обстояли иначе. Этот светлый автобот, перевернувший жизни сотни ныне товарищей, а некогда и заклятых врагов, многим от всех отличался. И пусть он являлся вторым заместителем, от него уже давно не ждали проверки документационной волокиты или отслеживание дел в рядах команды. Он помогал Родимусу, участвовал в высадках, но зачастую все чаще погружался в себя. В его оптике она видела хрустальное небо, способное задавить собой все невзгоды и треснуть от лихого удара под дых. С такими речами Дрифт чувствовал себя гадко, вспоминая свой далекий юношеский актив — его постыдный побег от того, кого он боялся до сих пор, и кого до сих пор не в силах признать. И страх этот раздирал его Искру на лоскуты, заставляя собственную тень закрывать блеклый свет каюты и становиться до ужаса громадной. Кейли отыскала его в излюбленной позе лотоса под музыку давящейся болью Искры. Каюта оказалась заперта, и девушке пришлось пролезть через крохотную дыру в стене — Дрифт случайно пробил ее еще очень давно во время падения из очередной позы, когда только учился управляться с новыми пушками и обновленным корпусом после принятия автоботской метки. Он переходил с огнестрела на искусство ближнего боя с использованием катан, оттого они были убраны поглубже в недра собственного корпуса. Поначалу Дрифт откладывал ремонт стены в силу недостатка времени, потом счел это за клич судьбы и начал относиться к пробоине, как к напоминанию о том дне, а когда на борту появилась Кейли… Дрифт врал другим, что сейчас ему не до этого. На деле, вновь исповедуясь понимающей подруге, однажды сознался, что пока что в моменты фатального изнеможения будет рад только ей и Рэтчету. Через эту дыру в стене она всегда сможет попасть к нему в каюту, что бы ни случилось. — Дрифт… Его шлем бессильно склонился, он впервые не ждал ее в этой комнате. — Не убивайся… Отвергая прошлое ничего не изменится. Воспринимай все, как свой же опыт. Они пришли к вам, значит принимают твои взгляды. Лучше поздно, чем никогда. — Не все. Они не сдались бы без сущей необходимости, а я… повел себя слабо. — Ты жалеешь о своем выборе? — Нет. Но мне не следовало убегать, как вшивому и трусливому падальщику. — Послушай… — девушка забралась на его согнутое колено и похлопала ладонью по металлу. — Лично я смотрю на это совершенно с другого ракурса. Ты был настолько силен, что поменял мировоззрение во времена суровой войны, зная, что никто из твоих тогда еще сокомандников этого не примет, хотя многим даже сейчас это далеко не под силу. Это тяжело, действительно, но ты сделал это, как бы плохо на душе не было. Главное то, что говорит твоё сердце, — Кейли потянулась к собственной груди и приложила ладонь на левую сторону, в район солнечного сплетения, — и то, что ты считаешь действительно правильным. Ты должен гордиться собой и держать голову выше, помни, откуда начался этот путь, ведь прошлое даётся нам, чтобы черпать из него опыт и быть благодарным за то, что сейчас ты именно такой, какой есть. Надо верить в будущее, которое собираешься построить, ибо это та сила, которая движет нами. Гордись собой нынешнем, не забывая, кем являлся в прошлом. Дрифт замер. По щеке из живого металла стекала голубая слеза, которую тот ту же стряхнул точеным пальцем. — Прими то, что мы делаем это ради нашего общего будущего. Они готовы жить в мире — это ли не половинка той победы, которую завоевали вы, автоботы? Я тоже не люблю Мегатрона, но… Даже мне льстит то, что он меняет свои принципы, пересматривая жизненные взгляды. Может, из них и выйдет что-то дельное?