Добро тебе не к лицу

Когда Серафимы создавали цвета, Калипсо выпал красный. Она играла с оттенками, смешивая закат с лепестками роз, каплю крови с признанием в любви, горсть рубинов со светом холодных звезд. Глядя в глаза Аластора, Калипсо почти восхищалась своим творением: ни единой звезде не остыть настолько, чтобы сравниться с их загадочным сиянием. Вот бы вырвать их и поместить на небо в новом созвездии! Люди бы назвали его в честь нее? — Что ты хочешь увидеть? — спросила она. Единственный источник света – дьявольский микрофон – вспыхнул в предвкушении, рассыпав по постели горсть иллюзорных искр. — День нашей смерти, — ответил Аластор, со своей улыбкой похожий на одержимого. — До самой последней секунды. Простынь затрещала в ее кулаке. — Я не хочу это видеть. — Тебе придется. — Он предвинулся ближе, подцепил когтем бретельку ее ночного платья. — Иначе, будет не так весело. Бретелька скользила вниз, почти не касаясь кожи. Калипсо толкнула Аластора в плечо, опрокидывая на спину, и лихо оседлала бедра. Даже в скудном свете отлетевшего в сторону микрофона было отчетливо заметно неподдельное изумление, застывшее на его лице. Аластор одеревенел, как будучи человеком делал всякий раз при попытке обнять его чуть крепче. "Великий Радио-демон боится близости?" — хмыкнула про себя Калипсо и не удержалась: — Расслабься, иначе будет не так весело. Аластор пытался сделать хорошую мину при плохой игре, однако… Калипсо нагнулась к нему, закрывая их обоих крыльями от мертвенно-красного света. — Тебя выдают помехи. Он дернулся, намереваясь скинуть нахалку, но провалился в вязкую тьму. В ней не было ничего: ощущений, звуков, запахов, давления, гравитации. Абсолютный сенсорный голод. Мой любовник не был хмурым. Аластор заозирался. Без толку: вокруг по-прежнему оставалось бесстрастное "ничто", сквозь которое просачивался издевательский голос. Он даже в смерти видел юмор. Источник звука смещался: становился то дальше, то ближе, хаотично менял направления. И, зная, как всех это бесит, Мы продолжали быть вместе! Аластор выбросил руку в пустоту и получил в ответ заливистый смех. Если Небо пело песни, Он их…Ах! Под его пальцами билось крыло – самый кончик, но этого было достаточно, чтобы перышко за перышком затянуть в капкан пойманного ангела. — Истинный вестник, — подсказал Аластор, и на этот раз отчетливо различил собственный голос. Тьма неспешно распадалась на волокна. Перед Радио-демоном предстал окутанный сумерками Новый Орлеан. И Калипсо, послушно устроившаяся в кольце его рук. Некоторое время ее облик оставался размытым, а когда обрел четкость, Аластор отшатнулся. Те же медные кудри, прищуренные в улыбке темные глаза, милые бледные губы, которым так не шла надменная усмешка! Ему в лицо кинулся ветер, полный земных запахов: сырого асфальта и близкой реки, сожженого бензина и краски с крупной типографии. Выпечки из пекарни через дорогу. Они стояли у входа на радиостанцию, где Аластор провел половину жизни. Из стеклянной витрины книжного магазинчика на него смотрел демон, оскаленный, хищно-сгорбленный, загнанный в угол. Прохожие не обращали на него внимания, огибали, как фонарный столб или груду мусора. Ведущая на радиостанцию дверь распахнулась, выпуская двоих, смеющихся одной им понятной шутке. Мужчина, проходя мимо, сорвал с чужого цветника самую сочную розу и протянул смутившейся спутнице. Рука об руку они поспешили вдоль улицы. — Аминь. Аластор вздрогнул. Из-за его плеча за парочкой равнодушно наблюдала Калипсо. — Ты не дарил мне цветок, — произнесла она, — только подумал о нем. Воспоминания ненадежны, будь осторожен. — Почему я в таком обличье? — Очевидно, разве нет? — Калипсо царапнула ногтем его рога. — Тебе нравится быть чудовищем. Она двинулась вперед. — Почему ты тогда выглядишь, как человек? — окликнул Аластор. Она зябко повела плечами. — Потому что хотела жить. Поторопись: соблазн оставить тебя здесь слишком велик. Грешник и падший ангел тенями следовали за своим прошлым. Оно привело их в уютный домик на окраине города с большим садом, плавно растворявшемся в лесу. Внутри все осталось по-прежнему: тепло и мягкость светлого дерева, цветастые шторы, чучела на стенах, тривиальные картины, белый рояль. Калипсо ловко пробежалась по клавишам в незатейливой минорной мелодии. В столовой вовсю накрывали ужин. Вместо того, чтобы остаться с девушкой, Аластор последовал за мужчиной на кухню. Заметив, что Калипсо увлеклась роялем, он негромко позвал ее. — Не хочу смотреть, — отрезала она. — В этом весь смысл, — заметил Аластор. — У нас был уговор. Она со злостью захлопнула крышку и мимо него пролетела в кухню. Мужчина как раз раскладывал по тарелкам горячее мясо. Он напевал себе под нос и пританцовывал в такт. Внезапно его взгляд зацепился за отдельно висящий поварской нож с необычной резной рукоятью. Поразмыслив минуту, мужчина сорвал нож с крючка и швырнул в ящик, после чего захлопнул его и отступил к стене. Он был бледен, дрожащей рукой откинул со лба челку. Сделав глубокий вдох, он натянул прежнюю улыбку и вышел, захватив две тарелки. — Как мило, — бесцветно отозвалась Калипсо. — Ростки совести у убийцы. Она примостилась на узком подоконнике и отвернулась, любуясь садом. — Какая же ты язвительная дрянь, — сказал Аластор. Он, ссутулившись, подпирал стену: его рога порой задевали низкий потолок. — Почти не жалею о твоем убийстве. — Пошел ты, — беззлобно огрызнулась она. Аластор усмехнулся: — Сейчас я бы избрал иной способ отправить тебя в Ад и держать на привязи до конца времен. — Удиви меня! Радио-демон неуловимо приблизился на расстояние полушага. Воспоминание было ярким – еще бы! – и наполненным броскими деталями: лаской закатного солнца, душноватым запахом нагретого дерева и сухоцветов в вазе, немного пыли и жареной оленины. Звуки: смех, звон столового серебра, музыка, скрип половиц, шуршание бабочки в паутине. Колкость растрескавшейся краски, мягкость лацкана и холод пуговиц. — Я бы искусил тебя на пустяковый грех, — негромко – интимно – поделился Аластор. — Например, воровство булочки из пекарни или яблока из чужого сада. — Калипсо хмыкнула, оценив. — Или на мимолетную запретную мысль. Какой грех самый тяжкий по вашим правилам? Гордыня? Я бы убеждал тебя, как ты божественно прекрасна, пока ты бы не поверила и не возгордилась. — Похоть, милый, — Калипсо неспешно пропустила сквозь пальцы огненные кудри, — воистину тяжкий грех. Он заставляет предать праведность мысли в угоду наслаждению, променять чистоту души на низменное желание плоти. Аластор лающе рассмеялся. Эта тема триггерила его еще при жизни. Их прервал вернувшийся на кухню мужчина – "Аластор", не знавший, что ему осталось всего несколько часов жизни. На его губах играла мечтательная улыбка. Он сложил тарелки в мойку и потянулся за чаем, затем вдруг резко остановился. Улыбка сползла с его лица. Он не сводил завороженного взгляда с ритуального ножа, услужливо лежавшего на разделочной доске. — Разве ты не убрал его в стол? — нахмурилась Калипсо. — Так и есть, — отчеканил Аластор. — Любопытно, верно? — Уверен, что это не ложное воспоминание? Он красноречиво посмотрел на нее сверху вниз. — Я отчетливо помню, как сделал выбор. Калипсо соскочила с подоконника. "Аластор" из прошлого обхватил резную рукоять, полную вуду символов. — Я дам вам другую. — В его шепоте проскальзывало отчаяние. — До новой луны еще две ночи, у меня есть время. Радио-демон приглашающе раскинул руки: — Да начнется шоу! Воспоминание смазалось. Две картинки наложились друг на друга: на одной "Аластор" решительно покидал кухню с ножом, на другой разрезал им же собственные предплечья от запястья до локтевого сгиба, как требовал ритуал. Его безумный смех и крики в комнате сливались воедино, и параллельно с ними звучал вкрадчивый женский голос: "Закончи начатое сейчас. Ты будешь свободен. Исцелен. Знаменит. Любим. Сейчас. Убей ее!" Убей. Убей. Убей… "Аластор" ворвался обратно на кухню, пока второй истекал кровью на полу. Он отбросил грязный нож и кинулся к телефону. Реальность снова треснула: "Аластор" повесил трубку, как только прошел первый гудок, а новый – рваный, дерганный, блеклый – невнятно звал полицию и признавался в убийствах. "Ложное воспоминание", — поняла Калипсо, глядя в спину покидавшему кухню Радио-демону. — "Он представлял, как пытался меня спасти". Ей ничего не оставалось, как отправиться за ним. В комнате царил настоящий ужас. Если бы Калипсо не пережила его прежде, сейчас рассталась бы с ужином. Она сражалась за свою жизнь. Но не как ангел. Даже в тот час она не хотела ранить Аластора божественным оружием: его душа бы не выдержала мощи и попросту испарилась. Она нашла обоих на пороге: человек цеплялся за косяк и бился об него виском – "Оставь меня в покое! Оставь меня!!", – а демон возвышался над ним. В груди Аластора – давно уже мертвого – горел безумный хохот, изредка прорывавшийся сквозь сжатые зубы. В конце концов смертный кинулся вдогонку за еще живой жертвой. — Мне всегда было интересно, почему лес? Почему не город? — воодушевленно спросил Радио-демон. — Шок, — кратко бросила Калипсо. — Мы не пропустим кульминацию? — Твоя правда, поспешим! — Аластор предложил ей свой локоть, который та бесцеремонно отпихнула. Ее мысли занимало не столько само действо, сколько тот голос в мыслях Аластора. Он мог, разумеется, его выдумать, однако, Калипсо была уверена, что слышала его прежде. Где и когда? Они успели как раз вовремя. Жертва распласталась на траве – раны не позволили ей убежать далеко. Она упорно ползла дальше и дальше в чащу. Калипсо припомнила, что тогда в ее голове не было ни единой связной мысли. Только первобытный человеческий страх перед смертью. Убийца нагнал ее, безоружный. Насколько же дико было видеть его всего в крови, в порванной одежде, но с чистым бинтом в добела сжатом кулаке. — Стой! — прохрипел он. — Я хочу… Неподалеку раздался собачий лай. Они оба уставились на обомлевшего охотника. — Стреляй! — закричала девушка, и тот вскинул ружье. Пуля попала точно в лоб и насквозь пробила череп. "Аластор" рухнул, как подкошенный. Калипсо ожидала, что воспоминание закончится, но выстрел не убил его сразу. Воспоминание сузилось, померкло, оборвалось по краям, оставив узкую полоску света. Тело девушки обмякло – она потеряла слишком много крови. Ее исполосованная грудь поднялась раз, второй, затем застыла. Умирая, Аластор видел это, выжег в памяти, и стремился дотянуться, но так и не смог. Демона и Серафима окружил шум витавшего в кронах ветра. — Хватит, — Калипсо схватила Аластора за ворот и рванула на себя.

***

Они растянулись на постели. Все тот же неподвижный адский воздух, оседающий серой на корне языка, холодные простыни, ночь в мире без солнца. "Проваливай!" — хотелось закричать Калипсо. Она забыла, как соскучилась по человеческому миру. Забыла, насколько ненавистен ей Ад! Потратила слишком много сил. Аластор приподнялся. Было слышно его прерывистое дыхание. Микрофон скрипнул и потух. Несколько минут Калипсо понадобилось, чтобы осознать себя в одиночестве: Радио-демон исчез.

***

— Чарли, дорогая! — напротив ее кровати возник Аластор. — Не помешаю? Та с визгом натянула одеяло до ушей. Пару секунд спустя из-под него выбралась всклокоченная Вэгги. — Ты что тут забыл посреди ночи, хрен собачий?! — рявкнула она. — Я сейчас наколю твою тушу на копье и прожарю, как кебаб! Аластор с заинтересованным "оу!" приподнял брови. — Признаюсь, твое красноречие вдохновило меня на подкаст. Однако, о нем позже. У меня срочный вопрос. — Он не подождет до утра? — без особой надежды взмолилась Чарли. — Исключено! Радио-демон прошел к окну и удобно расположился на диване. — Ну, и? — не выдержала Вэгги. Где-то под одеялом она умудрилась найти и натянуть скудную одежду, после чего встала и задернула полог для Чарли. Аластор критически оценил ее угрожающую позу. — Как ты поняла, что твои отношения с Чарли должны выглядеть именно так? Вэгги поперхнулась воздухом. — Обалдел? Может, еще в постель к нам залезешь? Аластор внезапно заинтересовался микрофоном. — Благодарю, с теорией я знаком. Прилично одетая Чарли высунулась из-за полога. — Аластор, ты имеешь в виду любовь? Комнату наполнили слабые помехи. — Какую любовь? — усмехнулась Вэгги. — Посмотри на него! Вряд ли в Аду найдется более самовлюбленный грешник! Разумеется, он про сэкс. — Допустим, — выпалил Аластор вместе с предзаписанным эффектом восторга. — Допустим, что? — Допустим, меня интересуют оба аспекта. Чарли опустилась рядом с ним. — Аластор, речь ведь о… — по комнате поползли зловещие тени. — Неважно, впрочем, о ком ты и зачем спрашиваешь! — тени пропали. — Знаешь, любовь – сильное чувство, которое согревает тебя. Ты ощущаешь поддержку и заботу. Например, задумываешься о настроении любимого, ждешь его возвращения и… — Да все проще! — не выдержала Вэгги. — Готов в пекло влезть за другого, в смертельной опасности стоишь плечом к плечу, хотя можешь сбежать и спасти свою шкуру, пожертвуешь силой ради него – ты влюблен. Понятно? Радио-демон задумчиво помычал. — Это не все, — поспешила вмешаться Чарли. — Любовь бывает разная: к семье, питомцу, избраннику. — Так сложно? — почти что восхитился Аластор. — Когда хочешь просто оберегать, это одно, а когда… — Чарли покраснела и смущенно взглянула на Вэгги, — хочешь всегда обнимать, целовать, доставлять удовольствие, тогда... — она закусила губу. — Тогда что? — напомнил о себе Аластор. Вэгги бессильно застонала. — Ты сейчас сломаешь его, Чарли. Послушай, Аластор, — тот с готовностью развернулся к ней всем корпусом, даже встопорщил ушки. — Крипово… Не суть! Начни со знаков внимания: сделай комплимент, укрой пледом, если холодно, принеси кофе с печеньем, пригласи на прогулку – без убийств! – или сделай подарок. Если почувствуешь ответ, возьми за руку. Его голова упала на бок, будто шея сломалась, не выдержав веса новой информации. — А дальше? — А дальше разберетесь! Ка… Объект твоего гипотетического интереса тебе подскажет. Только не угрожай! Аластор таращился на нее некоторое время, затем подскочил. — Ладушки! Весьма информативно! Продолжайте, чем бы вы там не занимались. Когда он, наконец, ушел, Чарли встревоженно спросила: — Нам не стоит предупредить Калипсо? — Разберутся, — отмахнулась Вэгги. — Пойдем, — она потянула ее к кровати. — Клянусь, завтра я поставлю против него ловушки!

***

Хаск кинул кости – те радостно покатились по зеленому сукну. — Давай, детка! — взревел он под улюлюканье низшей швали. Его противник – какой-то хрен из Гоэтии – коршуном навис над столом. — Победа, — объявил крупье. — Да, сучка! — Хаск продемонстрировал оппоненту средние пальцы и одним глотком выхлебал виски. Внезапно перед глазами у него зарябило. — Что за на… — он кинулся прочь и… шлепнулся под ноги Аластору. — Снова здравствуй, дорогой друг! — просиял Радио-демон. — Надеюсь, не отвлек? Хаск зарычал в пол. — Я только-только собрался поиметь ту напыщенную глисту на огромные бабки! — Мм, значит, ничего важного, — Аластор постучал пальцами по микрофону. — У меня вопрос. Будь любезен, не сквернословь, когда я разговариваю! Хаск угрюмо зыркнул на него из-под кустистых бровей. — Чего надо? Пока я более-менее трезвый. — Как ощущается влюбленность? У Хаска отвисла челюсть. Вопрос настолько поразил его, что он решил, будто тот хрен подсыпал ему в стакан жесткую наркоту, и теперь он не разговаривает с Радио-демоном, а пускает слюни в канаве. — Что? — Влюбленность, — повторил Аластор, теряя терпение. — Привязанность, влечение… — Стоп-стоп! — тот поспешно вскинул руки. — За подобной мудростью лучше к Энджелу. Он все наглядно объяснит и инструкцию напишет. Аластор угрожающе прищурился. — Я, правда, не знаю! — серьезно ответил Хаск. — Разве что… ну… вот все, например, думают, что некто отбитый, вульгарный, неблагодарный. А ты считаешь, что не такой уж и отбитый, даже как-то веселят его идиотские шутки. А неблагодарный, потому что не умеет иначе, жизнь такая. Не знаю я! Верни меня обратно, после такого я имею полное право надраться. Не успел он закончить, как уже оказался у прежнего игорного стола, только гоэтская мразь в его отсутствие прибрала выигрыш. Хаск схватил ближайшую бутылку и разбил о чью-то голову, сделав смертельно-красивую розочку. — Верни бабки, глиста лупастая!

***

Энджела разбудил визг его ручной свинки. Паук подорвался и грохнулся с кровати. — Наггетс? Где ты?! — С ним все в порядке! Вспыхнул свет, и Энджел едва сдержался от кучи грязных словечек. Радио-демон с комфортом устроился в его мягком кресле с притихшим Наггетсом на руках. Он с любопытством ощупывал и поглаживал свинку, которая боялась даже пошевелиться. — Действительно, очень приятное ощущение, — заявил Аластор. — Это создание такое теплое и мягкое! Ты за это его любишь? — Пожалуйста, не причиняй ему вред, — попросил Энджел. Аластор и Наггетс посмотрели друг на друга одинаково удивленно, и Радио-демон опустил свинку на пол. Та немедленно скрылась под кроватью. — Я пришел за консультацией. Она не займет много времени. Энджел накинул пеньюар и выжидательно уставился на неожиданного гостя. — Меня интересует твоя профессиональная деятельность. — Ого! — вырвалось у Энджела. — Вообще-то я с недавних пор решил завязать с практическими занятиями, но ради тебя, клубничка… — Приблизишься, и я оторву тебе все конечности, — красноречиво улыбнулся Аластор, — до единой. Вопреки ожиданию, паук облегченно выдохнул. — Узнаю нашего сладкого олененка! Прощай, депрессия! — он неловко хихикнул. — Что ты хочешь знать? — Зачем вообще нужно все это? — Радио-демон пошевелил пальцами в воздухе. — Какую роль занятие, пободное твоему, играет в любви? Энджел справился с желанием расхохотаться и растрезвонить всем и вся о том, что происходит в его комнате. — Усаживайся поудобнее, карамелька, — он потер все четыре ладони, — разговор будет долгим.

***

На изломе ночи, в самый темный и холодный час тишину в комнате Калипсо нарушил шорох: Радио-демон поднял упавшее на пол одеяло и накрыл им спящего Серафима. Ощутив чужое присутствие, она пошевелилась. — Аластор? Что ты делаешь? — Ничего! — тут же выпалил он, хотя понимал, как глупо выглядит, заявляясь в ее комнату тайком. — Небольшой акт заботы. Его окружили аплодисменты. Калипсо откинулась на подушки. Посчитав разговор законченным, Радио-демон поспешил откланяться. — Ал, — окликнула она, заставив его замереть. Очередное имя из прошлого, которое они воскресили, как на заре времен Господь воскресил Лазаря. — Хочешь, я спою для тебя? — Прямо сейчас? Она пожала обнаженными плечами. Алый свет скользнул по ним драгоценным шелком. — Почему нет? Грандиозный охват не ожидаю, но не думаю, что весь Ад мирно спит. — Я буду счастлив, — произнес Аластор без привычного фильтра, — вновь наполнить эфир твоим голосом. — Дай мне минуту, — попросила Калипсо. Ей понадобилось гораздо больше, чтобы с тремя парами крыльев найти подходящую одежду. Она бы дальше мучалась, однако, обозначившись кратким стуком, в комнату вошел Радио-демон с корсетным платьем в руках. — Могу я предложить Мадонне наряд? Калипсо спряталась от него в тени. — Богохульствуешь перед ангелом? Аластор дождался, пока она наденет платье, затем забрал из ее холодных пальцев шелковый шнур. Протягивая его неспешно через каждую петельку, он алчно наблюдал, как Калипсо чуть ежится от прикосновений, как скользят по шее мелкие кудри, как движутся и трутся друг о друга белоснежные перья. Не удержавшись, Аластор коснулся нежного пушка в основании верхней пары крыльев. Острые лопатки, напряженные плечи... Он поймал себя на мысли, что хотел бы ощутить их кожей – не тем, чем стали его руки после смерти. — Закрой глаза, — шепнул Аластор, согрев дыханием ее шею. Придержав за талию, он потянул Калипсо назад. Один шаг – и они в обители Радио-демона. Калипсо подошла в микрофону. Сквозь панорамные окна открывался завораживающий вид на безмолвный в такой час Пентаграмм Сити. — Прошу, несравненная Калипсо! — Аластор поднял руку и, как в давние времена их совместной работы, отсчитал пять-четыре-три-два… Один. — Я знаю то чувство, — почти речитативом. — Когда ты один на краю земли. На сердце так пусто От боли, что сам себе причинил. С высоты было видно, как медленно загораются в далеких окнах огни – сотни светлячков просыпаются, готовые вот-вот взлететь. Услышь голос мой: Не так уж мир зол. Послушай того… — ...кто через все прошел! — она невольно посмотрела на него в наивной надежде отыскать частицу страсти, той воли к жизни, которая однажды заставила ее поддаться сомнению. Аластор по-прежнему улыбался, однако, теперь… Калипсо давно не видела его искренним, почти забыла. — Услышь меня, — пела она на весь Ад, но только для него. — История не закончена твоя! Послушай еще раз ту колыбельную, Что часто крутят по радио. В ней я пою тебе, поверь же мне, Ты не один в этой пустоте! — Да, я рядом, — обещала Калипсо, намеренно меняя слова, — и я знаю, что спасу тебя своим голосом! Лишь закрой глаза, И зазвучит колыбельная. — Твоя колыбельная, — Калипсо позволила себе повторить строчку, как последний – самый сладкий – глоток воздуха перед прыжком в ледяную воду. Аластор снял наушники. Она ждала, что он скажет хоть слово – напрасно. Скупо попрощавшись, Калипсо покинула его.

***

На другом конце города, в башне Ви, Вокс неожиданно пришел в себя после комы. — Почему, — простонал он, — мне чудился мерзкий голос Аластора вместе с моей Калипсо? Сидевший около него Валентино отшвырнул телефон. — Потому что эта ебаная сука пела на его радио. — Нет, — Вокс схватился за битый монитор и заорал от боли. — Что со мной? Почему я не вижу?! Вал, где ты? Он слепо зашарил вокруг, пока не наткнулся на конечность Валентино. — Успокойся и включи экран, придурок. Вокс моментально сосредоточился. Вскоре на черном прямоугольнике зажглись глаза. — Все мельтешит, — пожаловался он, — трещины в самых ублюдских местах! Меня тошнит! Валентино закатил глаза. — Не хочешь сказать, что рад меня видеть? Целого и невредимого, — саркастично выплюнул он. Обе его правые руки пока с трудом держали мундштук, не то, что камеру или шлюху. Он, наконец, добился внимания Вокса. — Кто это сделал? — в бешенстве заорал тот. — Угадай. Валентино сунул ему под нос планшет. На смазанном фото за смутно знакомой женщиной в шляпе виднелся портал Радио-демона, а в нем сам Аластор, нанизанный на какую-то мерзость, и крылатая фигура в облачении истребителя. — Калипсо? — не поверил Вокс. Валентино мрачно кивнул. — Вильвет пробила ее по своим каналам и нашла свидетелей: наемника из нижних Кругов, Страйкера, и бывшую подружку Аластора, Мимзи. Мимзи сказала, что именно из-за Калипсо Аластора при жизни пристрелили, как животное. Он был серийником и собирался ее прирезать. А наемник мельком видел у девчонки драные, но все-таки крылья. Три пары. У Вокса на миг погас экран. — Она Серафим?! — Падший. — Валентино нагнулся к нему, едва не вжимаясь носом в монитор. — Ты хоть представляешь, что это значит?