Место для шага вперёд

Ночевать в гостевом доме, где на весь этаж один рабочий душ, а в вашей комнате за малым нет соседей, — так себе опыт. Влад вертится до самого утра, то накрываясь одеялом с головой, то совсем отбрасывая мешающуюся ткань: прямо рядом с кроватью шпарит батарея, в паре шагов открытое окно. Холодный воздух ласкает тело, избавляя от жары, но уже через мгновение — морозит, заставляя кутаться в простынях. И так по кругу. Костя спит как убитый, даже не ворочается, лежит на животе всю ночь, иногда почёсывает пальцами ноги щиколотку и изредка помыкивает, отбиваясь от волос, заползающих в рот. Влад искренне завидует такому крепкому сну, пока считает количество отходящих слоёв на осыпающемся потолке. От безнадёги вертит перстень меж пальцев, ловя на нём отблески луны, и каждые пять минут обязательно вздыхает: за что ему такое наказание — непонятно. Ранним утром блёклая синева, залёгшая под нижними веками, открыто говорит о неудаче. Влад застывает перед зеркалом, бессознательно удерживая руки под горячей водой, и утыкается взглядом в потрепанную керамику раковины, по углам которой разбросаны чешуйчатые трещины, подобно засохшей почве. Такую же сухость он чувствует на языке, не рискуя полоскать рот местной проточной водой, так же твёрдо ощущается забитая спина, когда он на пробу ведёт лопатками в стороны, морщась от ноющей боли. Где-то в глубине коридора визжат дети других приезжих, нежелающие просыпаться в такую рань, в комнате напротив слышатся булькающие звуки начинающего пьяницы и недовольные женские возгласы — наверное, жёнушки, вынужденной менять тазик. Теория подтверждается довольно поспешно: только Влад закрывает за собой дверь, как снаружи доносится шустрый топот. Он благодарит судьбу, что хотя бы успел покинуть ванну. Костя сидит на краю постели оловянным солдатиком, готовясь в любой момент подорваться в путь. Не обращает внимания на звуки за стенкой, отвлекается от телефона, только чтобы рассмотреть зашедшего Влада и бросить слишком бодро: — Не выспался? Ответить Владу нечего. Приходится коротко кивнуть и, немного помедлив, начать заправлять постель, морща нос от ворса на покрывале, криво сходящегося с нижней частью кровати. Потом, заодно, заправить ровнее за Костю. Тот скачет на пятках, натягивая штаны, вынюхивает потерянный у тумбочки носок, который каким-то образом добрался туда из походной сумки, и, собравшись, нетерпеливо подгоняет Влада одним взглядом. Почти с нервозностью болтает-болтает-болтает о сегодняшних планах, жарится в куртке у входа, но не возражает, когда Коноплёв уже в пятый раз оглядывает комнату на наличие потерь, прежде чем уйти восвояси из этой недоделанной коммуналки. В машине Костя снова показывает ему свой экран. Объясняет, в каком порядке лучше добираться до каждой достопримечательности, и машет для экспрессии пальцем. Владу чудится, что вокруг него мотается рой надоедливых мух. Нога на педалях держится неуверенно, по жилам растекается раздражение. Как назло, на город опускается туман. Они добираются до Кафедрального собора с названием, которое Влад пока переварить не может. Костя почему-то не бежит вперёд, как раньше, — шагает нога в ногу, поводырём таская от одного места к другому. Вокруг кресты, кусты, впереди — храм сто метров в высоту, но перед глазами всё сливается воедино. Спасает только пронизывающий холод: Влад кутается в вытащенную из багажника куртку и останавливается у входа в церковь, вздёрнув подбородок вверх, чтобы взглянуть на закрытый дымкой купол. Кое-как удаётся устоять на месте — кружит голову. — Подождёшь немного? — спрашивает Костя на полтона тише, чем обычно. Заискивающе смотрит, вертя камеру в руках. Влад снова кивает, пряча нос в вороте, и наблюдает за тем, как Костя уносится в сторону, настраивая объектив. Проходит пять минут, десять, может, больше, и коченеть на одном месте становится всё тяжелее. Смирно вставать в позу голубя, напрягая все мышцы, не хочется, поэтому Влад просто заходит в собор и бесцельно бродит внутри, ненадолго задерживаясь на золотых саркофагах и иконах, выложенных драгоценными камнями. Роскошь пестрит на фоне белёсых стен, заставляет ёжиться. Ноги сами несут к подсвечнику, словно десяток огоньков сумеет согреть. Так он и замирает — прилипает взглядом к бегущим язычкам пламени, не замечая очередной реликвии позади них. Хочется коснуться, погладить. Прижечь подушечки пальцев, чтобы окончательно проснуться. По ближайшей свечке тонкой струйкой скатывается тающий воск. Влад тянется к ней, задумав забрать капельку с собой. На весь храм вдруг громко хлопает входная дверь, следом звенит потерянное «Влад», эхом отбиваясь от стенок. Позади раздаются быстрые шаги, а палец, едва не коснувшийся свечи, тут же оказывается у губ, — Коноплёв шикает, прекрасно понимая, кто пришёл по его душу. Костя настигает волной, хватается за предплечье и смотрит безумно: не так, как впервые, по-другому. Шумно втягивая носом воздух. — Куда ты сбежал? — Мне было холодно, — тупо оправдывается Влад, чувствуя себя ребёнком, что теряется, не подумав, а потом непонимающе смотрит на мать, не осознавая своей беспечности. Отличие лишь в том, что Костю он знает только второй день. — Я тебя потерял, — так же тупо отвечает Костя, почти под руку выводя из храма. Хочется напомнить ему, впечатлительному, что он вообще-то внутри великого сооружения, но до этого ему почему-то нет дела. Хочется напомнить ему, суетливому, что можно позвонить или написать, только Влад вовремя вспоминает, что никакими контактами они не обменивались, — удивительно продуманный ход. Улица встречает холодным потоком ветра. Влад впервые завидует тому, что у Кости длинные волосы, — закрывают уши, пока мочки Коноплёва мгновенно леденеют, окрашиваются в алый, а на серёжке вот-вот вырастет сосулька. Возможно, он преувеличивает, но без шапки именно так всё и ощущается. — Подождал бы у машины, — немного подумав, предлагает решение Влад. Идея настолько простая, что Костя тушуется. Возвращаются в эту самую машину молча: Коноплёв чувствует, как кипит чужой мозг, и не препятствует. Он побеспокоился бы о такой наэлектризованной тишине, если бы не был столь уставшим. Все переживания сегодня пусть несёт Костя вместе с рюкзаком на плечах. Этим он, похоже, решает заняться незамедлительно. Потому что, как только Влад собирается сесть за руль, слышится решительное: — Погоди. Ждать не хочется. Влад вскидывает бровью, тянется в салон, чтобы завести машину и включить печку. Хрен его знает, сколько Костя собирается болтать, пусть внутри уже будет нагрето. Дверь скрипуче защёлкивается. — Помнишь, что я вчера тебе сказал? — продолжает он, параллельно закидывая сумку на заднее сидение. — Что у меня страсть к помойкам? — честно, угадать ход чужих мыслей сложновато. — Что ты дашь мне выпить из рога? Пришло время? Костя глядит в ответ озадаченно. Видимо, пытается понять, сошёл Влад с ума или отморозил голову. Коноплёв на мгновение пугается — неужели, побегав по сакральным дорожкам, он приблизился к Богу и выронил шило из задницы? Не верится. — Ты запомнил только это? — он улыбается, позволяет расслабленно выдохнуть. Всё на месте. — Я про то, что мы теперь товарищи. И про план, который мы нахуй... — Тише, — перебивает Влад, указывая пальцем в небо, и слабо дёргает уголком губ. — Он всё слышит. — Который мы решили игнорировать, — Костя подыгрывает, подходит ближе и в миг делается серьёзнее. — До Батуми ехать пять часов. Я подумал, что всё остальное мы можем посмотреть по пути обратно, всё равно ехать по этой же дороге… Влад сжимает губы — пять часов непрерывной дороги ему с трудом удастся осилить. В первую очередь потому что не хочется подвергать Костю опасности. — Дерьмовая идея, — прямо говорит он, старательно сдерживая зевок, до лёгкой влажности в уголках глаз. — Побойся Бога, — дразнит Костя, повторяя недавний жест Влада. — Я не договорил. Есть вариант, что я сяду за руль, а ты как раз поспишь. Пять часов — не так много, но лучше, чем ничего. Делает паузу. Для убедительности тянет пальцы к щеке. — А то в твои мешки, — щёлкает прямо под веком, заставляя отмахнуться, и по-доброму хмыкает, — скоро литрами молоко заливать можно будет. Это твой коварный план, да? Из них двоих коварный план точно у Кости. Влад застывает на месте, пытаясь нащупать отголоски согласия у себя в мыслях. Костя путешествует автостопом, доверяет себя первому встречному. Вернее сказать, путешествовал — со вчерашнего дня он самый настоящий попутчик, выискавший удобного таксиста в лице Влада. А сейчас ему вдруг захотелось поменяться местами. И лицо у него наивное, простодушное. Ну точно успел в воскресную школу забежать. — Ты серьёзно? — Влад уточняет с сомнением, скрещивает руки на груди и опирается на машину бедром. Закрывается сам и перекрывает путь к двери, пока не делая поспешных решений. — Влад, — Костя замечает моментально, сразу стихает, сжимает зубы, стараясь придумать, с какой стороны лучше всего подойти. В этот раз имя звучит с надеждой. — Меня парит. Мы теперь братаны. Братаны. «Очень интересно», — думает Влад и незаметно нащупывает пальцами печатку, спрятанную за собственной рукой. Костя не выглядит так, словно лжёт. Влад не то чтобы умеет разбираться в людях. Ему вообще разбираться не хочется — слипаются веки. Идея начинает привлекать. — И ты не выкинешь меня на обочину, пока я сплю? — Судя по сегодняшней ночи, сон у тебя чуткий. Думаешь, получится? — Костя отвечает с манерой знатока, от чего сразу тянет уточнить: как ты судишь-то, сурок, если продрых до последней минуты? Вообще Влад и сам может уснуть где угодно и когда угодно. Просто дорога на него непрекословно влияет. — Не разъебёшь мне тачку намерено? — Нахрена? — Не будешь крошить своими батончиками? — Чё? — тут Костя сам скрещивает руки, но от того, что приходится задуматься. Стоят одинаково, два истукана. — Если захочешь перекусить — даже не думай ничем крошить. Еда строго снаружи, — Влад подтверждает свои слова, так же строго глядя на Костю. Ослушается — придётся потратить ещё лишние пять часов на вычищение салона. Коноплёв и так едва терпит пыль, собирающуюся на ботинках. — То есть это «да»? — Поклянись. — За что? — За всё. Костя ненадолго замолкает. Через секунду — встаёт по стойке смирно и прикладывает ладонь к сердцу. — Клянусь любить тебя всю жизнь, до старости, в горе и радости, болезни и здравии… Дверь снова щёлкает. Влад приглашающе кивает головой: — Давай, собака ездовая, пока не передумал. Сидеть на месте пассажира непривычно. Внезапно обнаруживаешь в себе желание говорить: когда ты за рулём, ты всегда занят и не чувствуешь ничего, кроме своей машины. Костя тоже молчит, но, видимо, не из большого желания, — хмурится, следит за дорогой. Ощущает ответственность. Влада такой подход усыпляет ещё больше: он сразу успокаивается, разнежившись, промазывает пальцем в плейлисте, и делает потише, чтобы на фоне звучал не только жужжащий шум, но и тёплые голоса. Земфира ласково напевает «румбу», Костя чуть слышно воет в унисон, подстраивается под мелодию, плавно справляясь с извилистыми дорогами. «Беда со мною, с тобою, с дорогами, с небом» в последний раз звучит в голове, Влад цепляется взглядом за густое марево и растекается вместе с ним, иногда открывая глаза на особо крутых поворотах. В ушах непрерывно бурлят мотивы следующих песен, но с места он не двигается, — только подкладывает ладонь под щёку, зарываясь в сон ещё глубже. Краски смешиваются в голове, предстают ярким Элизиумом, шелестящими полями. Держатся недолго, меняются на яркие всплески света, от которых хочется поскорее отвернуться. В голове нарастают рокочущие вопли, и Влад дёргается. Протирает веки пальцами, жмурясь, и безуспешно пытается разглядеть окружение. Пять часов пролетело незаметно, пятью минутами. — Пробка, — сквозь сонную толщу объясняет Костя. — Проснулся? Ещё немного осталось. Если получится сдвинуться. Воплями оказываются нетерпеливые гудки соседних машин, светом — лучи по правую сторону дороги, вдоль которой больше нет деревьев. Там море, тусклое солнце и вместо тумана — снег. Зима, как полагается на юге, пришла неожиданно. А через пару дней от неё не останется и следа. Костя надутый — таким понурым Влад не видел его до сих пор. Без шапки, совершенно лохматый, со стаканчиком кофе под боком. Подобные обстоятельства утомят любого, даже самого стойкого. Умудрился же при этом Влада ни разу не разбудить. — Сейчас нормально? — Костя интересуется, потирая руль, почти вдавливая палец в чёрную кожу. Отвлекается от дисфории, накатывающей с каждым новым сигналом водителей. Влад выпрямляется на месте и думает, что видеть Костю таким, — невыносимо. Нужно срочно что-то с этим делать. — Очень хорошо, — делится он, потягиваясь из стороны в сторону, и заключительно зевает, улыбаясь искренне, по-тёплому. Чтобы доказать, что всё не зря. — Спасибо. Долго стоим? Костины плечи опускаются, лоб разглаживается, пальцы на руле разжимаются. Влад принимает это за победу и прикусывает щёку изнутри от непривычного чувства: кошки скребутся совсем не от тоски. — Да уже вечность. По картам авария, а эти будто не умеют телефоном пользоваться, прутся вперёд, орут… Застряли, короче. Кофе будешь? — он кивает в сторону стаканчика. — Не допил. Остыл, правда. Сорян, второй не взял, ты же спал. Влада ничего не смущает. Он допивает пресный, холодный кофе с видом умирающего, одним большим глотком. Слабо морщится от приторности, не жалуется, но Костя всё равно успевает увидеть и сдавленно ржёт. — Ты сколько сахара туда насыпал? — Два пакетика. Там ещё молока добрая половина. Думал, это как раз по твоей части. Для зрелищности Влад плющится ещё больше. — Я пью без молока. — Что-о-о-о? — Костя показушно удивляется, во второй раз хватаясь за сердце. — Какой из тебя тогда кот? Ты позор нации. — Сам ты позор. Какая собака пьёт молоко? — Любая. Это универсальный продукт. А для тебя — обязанность. К трём до Батуми добраться всё-таки удаётся: с Нойзом на повторе, с урчащими в животах симфониями. Костя упрашивает снять его, пока он за рулём, и, не отрывая взгляда от дороги, профессионально выдумывает, как ему удалось встретить бродячего мудреца, показавшего ему одно из чудес света — каршеринг. Взамен на такую услугу он пожертвовал мудрецу перстень и пообещал на обратном пути привезти чан молока. Влад некстати смеётся за кадром, руша всю сказку, и добивает видео анекдотом про монаха-долгожителя. Спорить с Костей также бесполезно — легче сдохнуть. Это быстро подтверждается, когда они, голодные, вместо того чтобы сходить в ближайшее кафе, находят тот самый ресторан, который когда-то посоветовал Косте мужик из псевдогрузинской питерской закусочной. Причём совсем не обговаривая это решение: Влад выходит из машины, готовый тут же забежать в столовую у парковки, но его утягивают вперёд с предлогом отыскать место получше, поколоритнее. В итоге приходится тридцать минут шагать по навигатору вдоль набережной, чтобы усесться в заведении, которое ничем не отличается от всех остальных. Для Кости, конечно, отличается, Костя чуть ли не скачет от радости, поэтому Влад даже бурчать не смеет на такие выходки. Заветные бадриджани он не пробует, зато Костя съедает всё, даже косточек не оставляя от граната. По-дурацки стонет каждый раз, когда что-то запихивает себе в рот, — набрал дюжину тарелок и пробует по очереди, моментально рецензируя ощущения Владу. Коноплёв, не парясь, елозит наколотым хлебом по яйцу, смешивая его с сыром, потому что взял одно хачапури, поддавшись банальному факту их нахождения в Аджарии. Не пожалели оба: голодному волку и замёрзшая собака — еда. Про нагретую собаку напротив Влад старается не думать. Сытые проходятся до площади Европы уже в привычном для них темпе. Костя несётся впереди, попутно снимая что-то в свой блог. Иногда убегает совсем в другую сторону — Влад останавливается на месте, ждёт, пока тот насладится своей очередной находкой в виде частной ярмарки. Иногда мчится, как охотничий пёс, гонящийся за кроликом, — Влад продолжает спокойно идти, пытаясь привыкнуть к небоскрёбам, чередующимся с европейскими пятиэтажками и обшитыми металлом домами, и через некоторое время Костя снова возвращается к нему, заметив пропажу. Затем они шагают рядом, а потом всё снова повторяется. Когда темнеет, ноги потихоньку начинают болеть, тело — мёрзнуть. Снег оседает на крышах, пальцы зябнут до такой степени, что Костя прячет камеру в сумке, чтобы зарыться руками в карманы. Вынужденно они возвращаются к машине, вдруг удастся откопать что-то тёплое. Заканчивать день к семи вечера совершенно не хочется. Влад выуживает только пачку стиков и заброшенные в угол кожаные перчатки. У Кости добыча покрупнее: кряхтя, он достаёт со дна сумки шапку-ушанку, и, недолго покрутив её в руках, благородно тянет Владу. — Надевай давай. Уши отморозишь. Хочется возразить, но Коноплёв вспоминает заученную за сегодня мантру, — с Костей бесполезно спорить. Поэтому он послушно забирает шапку, пару мгновений рассматривая вышитые на ней снежинки, и натягивает на голову, выдыхая от великого удовольствия: будто залез в горячую ванну после зимней прогулки. — У Шарика такая же была, — считает нужным напомнить Влад, и всучивает перчатки Косте с тем же упрямством, дразня: — Лапы отморозишь. Надо ж как-то камеру держать. Костя слушается, но преимуществом пользуется неактивно, тоже немного подустал. Через время вообще от одной перчатки избавляется — неудобно листать браузер. Влад даёт ему поблажку, потому что он ищет, где купить вино, которое распивать без него вряд ли получится. Да и как тут отказать: Грузия без вина — всё равно, что лето без солнца. Покупку всё равно откладывают, пока есть время. Костя безоговорочно ставит метку обратно на набережную, пока Влад прокручивает в голове, смогут ли они вспомнить, где припарковались. Такие детали вдруг кажутся незначительными. Только после того, как он скринит адрес, конечно. Людей становится неожиданно больше. Колесо обозрения горит неоном похлеще, чем в Санта-Монике, впереди двумя кружащимися точками показывается инсталляция. «Али и Нино», — вслух вспоминает Костя и снова лезет в телефон. Добравшись до неё, Влад вскидывает голову, как утром, и теперь глядит не в густой туман, а на медленно двигающиеся друг к другу железки. Надо сказать, железки красивые — металлические диски плавно выстраиваются в силуэты мужчины и женщины и заставляют невольно задержать дыхание. — Отсылка к роману, — наконец поясняет Костя, начитавшись статей. — Грузинка-христианка Нино и азербайджанец-мусульманин Али влюблены друг в друга. Мир против их союза, но у любви нет преград, — и, чуть погодя, добавляет: — Как у Сюткина. Костина «Москва-Нева» сама собой пропевается в голове и бесследно теряется в мыслях. Влад не отвечает: смотрит, с саспенсом выжидая долгожданного соприкосновения фигур. Минута, другая — те гладко сходятся, сливаются, становятся одним целым и снова расходятся, начиная цикл заново. Как в простынях, в бессонном перепаде температур. Как Костя, слоняющийся туда-обратно. Что-то дёргается в выцарапанных кошками щёлках в груди. Раскрывает их пошире, впуская холодный воздух, навеянный морем. Справа Костя выдыхает растворяющееся облачко. — Пошли. Надо успеть за вином, — напоминает он, выталкивая Влада из наваждения. — Здесь же круглосуточно. — Успеть, пока тебе снова спать не захотелось. Влад поправляет шапку на голове. Костя зазывает кивком, делает пару покачивающихся шагов назад спиной и разворачивается, зная, что за ним обязательно последуют. Впереди ещё целая ночь.