Шесть лет назад
Родители решили устроить себе отпуск для двоих, отправившись на остров Чеджудо. Юнги, получивший в своё распоряжение целый дом на несколько дней, не смог упустить такую шикарную возможность. Уже к обеду приехали друзья, и ребята устроили баттл по UFC на приставке. Без алкоголя, конечно же, не обошлось. Банки пива то и дело попадались на глаза то тут, то там. Ближе к вечеру троица из Пак Юнги, Ким Сокджина и его брата Намджуна блеяла, как барашки, не в состоянии связать два слова из-за заплетающихся языков. На бокс уже все давно забили, предпочитая кататься по полу и ржать с сальных приколов друг друга, не забывая при этом пинать рукой или ногой под зад, ну или куда попадут. За всем этим, сидя в кресле, наблюдал Чонгук. Парень был трезв как стёклышко, ведь он в принципе не употребляет алкоголь. Не против, когда друзья напиваются, почти всегда выступает в роли трезвого водителя, развозя эти тела по домам. Чону не трудно, его это вовсе не раздражает, просто сам он не испытывает тяги к высокоградусным напиткам. Вот и приходится каждый раз занимать роль стороннего наблюдателя, пока другие напиваются до зелёных слоников, а после бегут в объятия к своему драгоценному белому другу. — Ты эту Кан Сокчё вообще видел? Она ж страшная, как пугало, — лепетал Юнги, завалившись на спину и вместо подушки использовав задницу Намджуна, лежащего на животе. — А теперь только представь, насколько ты лох, Пак, если тебя даже пугало отшило, — буркнул Джун, и его брата разорвало со смеху, похожего на стеклоочиститель. — Это не она меня, это я её. — Да-да, весь универ в курсе, как Сокчё от тебя убегала, когда вы встретились во внутреннем дворе. Аж пятки сверкали. — Я тебе сейчас, — делает рывок, чтобы перевернуться на бок, но обессиленно падает обратно, — вертолёты пройдут, и узнаешь, что я с тобой сделаю. — Предлагаю по третьему кругу, — внезапно на парней обрушивается туша весом почти под восемьдесят килограммов, придавливая обоих к полу и выбивая из них сдавленные стоны. — Караоке! — Опять будешь завывать, как белая белуга, которой самец не успел вовремя присунуть, — кряхтит Юнги, предпринимая провальные попытки спихнуть с себя друга. — Если мы не поедем, я начну это делать прямо здесь. Set me free-e, — приводит в исполнение свою угрозу Джин, беря самую высокую ноту, на которую способен, чем вызывает у остальных состояние, близкое к кровопусканию из ушей. — Да поедем мы сейчас, Господи, только заткнись, — стонет Намджун. Уперевшись ладонями в пол, приподымается на локтях, скидывая с себя остальных. — Гук, ты с нами? — А как же Чимин? — Чон кивает головой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. — Мы оставим его одного? Кажется, Чонгук — единственный из четвёрки, кто вообще помнил о присутствии ещё одного человека в доме. Точнее — двенадцатилетнего ребёнка, которого как бы оставили под присмотром старшего брата, но тот не шибко был этим обременён. — Да чё с ним случится? Сидит, наверное, как всегда дрочится в свои Sims, — фыркает Юнги. — Ему ж не пять лет, пиццу в микроволновке сам разогреет. Давай, погнали, Гук. — Не, я пас, парни. Мне завтра рано утром на тренировку. — Ой, так и скажи, что тебе роль няньки нравится больше, чем идея оторваться с друзьями. — Кто-то же должен, — улыбается Чонгук и поднимается с места. — Хорошо повеселиться и безопасно добраться домой. Когда те уехали, парень поднялся на второй этаж и, подойдя к нужной двери, тихонько постучал. В ответ тишина. «Наверное, спит», — подумал Чон, но глянув на наручные часы, понял, что вряд ли. — Я захожу, — громко предупредил и нажал на ручку. В комнате было темно, за исключением одного источника света — монитора компьютера, перед которым сидел Чимин в наушниках. Мальчик что-то виртуозно набирал на клавиатуре, качая головой в такт музыке. Он был так увлечён своим занятием, что даже не заметил, как кто-то подошёл к нему почти вплотную и наклонился над самым плечом. Чонгук хотел уже объявить о своём несанкционированном вторжении в чужое личное пространство, но глаза сами зацепились за текст на экране. «Пальцы невесомо коснулись его лица, обжигая и доводя до истомы одним только этим прикосновением. Он был красив, как же, чертовски, он был красив. Как греческий бог, ни одного изъяна, только сплошное совершенство с головы до пят. Одни только губы можно было изучать вечность, их безупречную форму. Как же хотелось прикоснуться к ним…» Предложение обрывается, и брови Чона ползут вверх. И это пишет двенадцатилетний ребёнок? Ему точно двенадцать? Потому что описание выглядит слишком осмысленным, как будто он сам прочувствовал всё то, о чём писал. Внутренний интерес подбивал расспросить мальчика, но совесть твердила, что не стоит этого делать. Парень и так без разрешения прикоснулся к сокровенному, зачем было смущать ещё больше. Может, Чимин не хотел никому говорить вовсе, предпочитая оставить эту тайну только своей. Чонгуку вдруг стало не по себе, и он отстранился. Но уйти незамеченным не удалось. Мальчик резко снял наушники и обернулся. Глаза округлились до возможных пределов, когда он увидел перед собой друга брата. Вкладка с текстом была мгновенно закрыта, а компьютер выключен в два клика. Заметив, как засуетился младший, Чон виновато поджал губы. Да, Чимин точно не был готов делиться своими секретами. — Ты голоден? — поинтересовался старший, сунув руки в карманы спортивных штанов. — Там осталась пицца, если хочешь. Ну или могу приготовить что-то другое. — Где Юнги? — Он уехал с Джуном и Джином в караоке. — А ты почему не с ними? — Ну как, разве я мог оставить тебя одного, Кроха? — улыбнулся мягко, той самой обворожительной улыбкой, от которой сердце Чимина тут же превратилось в желе и растеклось внутри по стенкам рёбер. Кроха. Пак уже и не помнит, как долго с ним это ласковое прозвище. Всю жизнь? Так его называл только Чонгук, в отличие от родного брата, для которого был мелюзгой, подкидышем, гномом, додиком, в лучшем случае — просто мелким. Юнги любил Чимина, но показывать свои чувства совершенно не умел. Тем не менее в школе все знали, что за своего младшего тот порвёт любого в лоскуты, если обидят. Чон был другим. Именно он нянчился чаще с Мини, чем его старший, когда родители работали или находились в отъезде. Вот и сейчас Чонгук снова заботился о младшем брате, которого у него никогда не было, ведь он в семье единственный ребёнок. Чимин сидел за столом на кухне, махая ногами и наблюдая, как парень помешивает рамён в кастрюльке. С плохо скрываемым восторгом ловил каждое движение, глотая скопившуюся во рту слюну от распространяющихся ароматов. Мальчик не ел с самого утра, хотя ему предлагали спуститься, когда несколько часов назад приехала доставка с пиццей. Он был слишком занят написанием своей истории. Чувства, зародившиеся в детском сердечке, изливались на электронный лист бумаги. Это был единственный способ рассказать правду, которая так и останется заметкой на домашнем компьютере, не добравшись до своего адресата. Так думал Чимин. Не подозревал, что тайна теперь была известна не только ему одному. Но Чонгук не подавал виду. Парень не знал, кому были посвящены те строки, и не собирался лезть в душу. До тех пор, пока Пак сам не захочет поделиться. Дети очень чувствительны, их легко задеть одним неосторожным словом, нанеся вред неокрепшей психике, что непременно оставит в будущем неприятный отпечаток. Тем более первая влюблённость, чистая и невинная. Чимин был ещё мал, но это не значит, что он не мог испытывать нечто подобное. Всё, чего хотелось, чтобы мальчик не сильно поранился, если вдруг чувства окажутся невзаимными. Чонгук не мог даже представить себе, что он и есть тот, кто однажды непременно причинит боль. — Осторожно, ещё горячее, — заботливо предупреждает, ставя на стол тарелку с лапшой, — я добавил яйцо, как ты любишь. — М-м-м, — мычит с набитым ртом, блаженно прикрывая глаза от первых вкусовых ощущений, его сосочки на языке уже пели дифирамбы, — как вкусно, — со звонким сёрбаньем втягивает тянущуюся лапшу, отчего капли бульона стекают по подбородку. — Тише, не спеши, — берёт салфетку и сам вытирает лицо младшему, — я приготовил тебе целую кастрюлю, если захочешь добавки. — У тебя самый лучший рамён в этом мире. — Если бы твоя мама сейчас это услышала, она бы обиделась, — расхохотался Чонгук. Его смех… тот самый, заразительный и заставляющий смущаться влюблённого по уши Чимина.* * *
Юнги уехал уже больше часа назад, а значит, совсем скоро должен был вернуться вместе с гостем. Чимин всё это время носился как ошпаренный по своей комнате, выворачивая наизнанку полки с вещами. За происходящей вакханалией наблюдал его лучший друг через экран ноутбука по видеозвонку. — Что мне надеть? Я не знаю, что мне надеть! Ничего не подходит, — на пол летит очередной пуловер, оголяя подтянутый торс. — Такое ощущение, что к вам едет какой-то принц датский, а не друг Юнги, — сипит через динамик голос Хосока. — К нам едет сам Чон Чонгук! — Сам Чон Чонгук, — перекривляет слова младшего. — Кто такой вообще этот Чон Чонгук? — Хоби, ты мне точно друг или кто? — Чимин подходит к ноутбуку и наклоняется, уставившись на изображение. — Я тебе тысячу раз рассказывал, кто это. — Погоди, это тот Чонгук, по которому ты сохнешь уже пять лет, хотя вы даже не виделись и не общались в течение этого времени? — Да. — Так твоя шизофрения реальна. А я-то думал, ты просто крышей подтекаешь из-за своих рассказов. — Напомни, почему я вообще с тобой дружу? — Потому что я самый прекрасный, красивый, умный, талантливый, — перечисляет, загибая по пальцу на каждый эпитет. — Забыл добавить самовлюблённый, — бросает Пак прежде, чем вернуться вновь к наведению хаоса среди одежды. — Чимин, выходи, они уже приехали, — раздался со стуком голос мамы. Парень замер, уставившись на дверь. Тело окатило жаром, а следом бросило в холод, сделав кожу в миг гусиной. Внутри всё сжалось в один сплошной комок нервов, и Хосок вот совершенно не помогал своим: — Можешь идти встречать его так. Думаю, твой Чонгук оценит. Ответом служит весьма красноречивый жест в виде среднего пальца, после чего крышка ноутбука захлопывается. Шумно выдохнув через нос, Чимин оборачивается и смотрит на гору сваленной одежды на полу. В итоге схватывает первую попавшуюся кофту и натягивает на себя. По мере приближения к лестнице голоса внизу становятся громче, и парень без труда может различить среди них тот, который принадлежит Чонгуку. Шаги сами собой замедляются, и Пак застывает на ступеньках, не в состоянии пошевелиться. С этой точки он мог беспрепятственно наблюдать, оставаясь незамеченным. Мама обнимает гостя, расцеловывая в обе щеки, не давая возможности даже снять верхнюю одежду. — Вот так всегда, моя мать тебе рада больше, чем собственному сыну, — ворчит Юнги, снимая один за другим ботинки. — Как же ты вырос, мой мальчик, — щебечет женщина, не обращая внимания на сетования сына. — Дай же посмотрю на тебя, — отступает на шаг и восторженно вздыхает, — всё такой же красавец. — Будет вам, госпожа Пак, — смущённо улыбается Чон, опуская взгляд себе под ноги. — Какая я тебе госпожа Пак? За пять лет уже забыл, как зовут твою крёстную? Я тебе сколько раз говорила, чтобы не слышала в моём доме никаких формальностей, — шутливо журит крестника, похлопывая по плечу. — Дай человеку хоть дыхание перевести с дороги, напала на паренька с порога, — вступается отец, мягко отстраняя жену за локоть. — А где Чимин? Его нет дома? — вдруг спрашивает Чонгук. Сердце Чимина пропускает удар. Затаив дыхание, он уже хотел попятиться назад, но путь к отступлению был отрезан одним только взглядом полумесяцев, устремившихся на него с первого этажа. Губы безупречной формы, о которых когда-то писал, расплылись в самой очаровательной улыбке, следом произнеся: — Привет, Кроха. Все краски мира вспыхивают буйством своих оттенков, ослепив влюблённого. Чувства обостряются в моменте; обонянием ощущает давно забытый запах, осязанием созерцает, как в воздухе кружатся невидимые пылинки, а язык прилипает к нёбу от внезапно образовавшейся засухи в полости рта. Прошло много времени, и вот образ, теплившийся в детском сознании, оживает, обретя свою явственную форму самого прекрасного человека на планете. Красивого, как греческий бог. Но по-прежнему недосягаемого как звёзды. Кроха. Чимин давно не слышит ласкового прозвища, по которому скучает все эти годы. Не меньше, чем по тому, кто его дал. Любить Чонгука на расстоянии было невероятно сложно. Ещё сложнее оказалось встретиться лицом к лицу. Не раз рисовал в голове возможные сценарии, где бежит навстречу, бросается в объятия, уткнувшись лицом в шею, вдыхает неповторимый природный аромат кожи и честно признаётся, как же долго ждал этой встречи. Но вот он, предмет многолетних томных воздыханий, стоит прямо перед ним, а Чимин будто ногами прирос к полу и заодно язык с корнем проглотил. Лицо бледное, руки трясутся, да его всего колбасит, как лихорадочного. Если парень сейчас просто сбежит, мир остановится и сотрёт из памяти случившееся? Нет? Что ж, очень жаль. — Чимин, ну что ты встал, как вкопанный. Иди поздоровайся, — зовёт мама. И Пак наконец-то отмирает. Медленно спускается по ступенькам и подходит ближе, пряча глаза куда угодно, только бы не столкнуться с двумя бездонными океанами напротив. — Привет, Чонгук-хён, — дрожью по тембру пробегается плохо скрываемое волнение. — Ну что, даже не обнимешь своего хёна? Чонгук расставляет руки в стороны в приглашающем жесте, и Чимин снова цепенеет. Взглядом испуганного оленёнка смотрит из-под пушистых ресниц, точно малыш Бэмби из старого диснеевского мультика. Чон подходит сам и сгребает младшего в охапку, выбивая напрочь у того весь воздух из лёгких. По телу разливается уже знакомое тепло, будто после долгих странствий путник наконец-то добрался до своего очага и облегчённо выдохнул со словами: «я дома». Маленькие, по сравнению с чоновыми, ручки ухватились за края куртки, медленно поползли под ней вдоль талии и обхватили в кольцо. Я скучал. Заветные слова так и остаются не озвученными. Следом почувствует холод из-за ускользнувших объятий, когда Чонгук отпускает его. Чимин только и смог бросить напоследок взгляд с тысячей невысказанных чувств, засевших так глубоко в душе, что каждая клеточка в организме изнывала от переполненности ими. Он весь был соткан из одной сплошной любви к тому, кто видел в нём лишь донсена. Маленького мальчика, которому в детстве варил рамён, чьи разбитые коленки мазал зелёнкой и кому помогал делать домашку по английскому. Вот кем был Чимин для Чонгука.* * *
Ужин проходит за довольно оживлённой беседой, если быть точнее, гость только и успевает отстреливаться от вопросов крёстной и её мужа, продолжавших засыпать всё новыми и новыми. Так Чимин узнаёт, что отец Чонгука, однокурсник его отца, устроился на новое место работы в частной клинике кардиологом. А мама уже несколько месяцев во всю готовилась к открытию своей первой галереи в самом сердце Парижа. Чоны по этой причине и переехали пять лет назад во Францию. Жозе происходила из семьи известного французского художника и пианистки, отсюда и врождённая тяга к искусству у самого Чонгука, окончившего Национальный Сеульский Университет по специальности искусствоведение. После смерти отца госпожа Чон получила в наследство права на все его картины и пообещала семейному нотариусу исполнить последнюю волю почившего. Луи Лемар всегда мечтал, чтобы однажды его картины были выставлены на центральной улице Парижа, и все желающие могли насладиться ими. И вот, спустя годы непосильного труда его дочери, мечта старика почти воплотилась в жизнь. Сам же Чонгук своими достижениями не сильно хвастается, скромно упоминая, что работает сейчас в одной школе искусств, преподавая детям живопись. От этой новости госпожа Пак расплылась от умиления. И непонятно как (хотя вполне очевидно, что этот вопрос женщина хотела задать самым первым) тема разговора перешла к семье, а именно, какие были планы у Чона на этот счёт. — Ты с кем-нибудь встречаешься сейчас? Француженки, наверное, все такие же невероятно красивые, как и твоя мама. От слов мамы у Чимина ложка застывает в воздухе, так и не добравшись до рта. Он выжидающе впивается взглядом в Чонгука. Что, если парень сейчас скажет, что у него есть девушка? Или даже невеста? Как Чимину дальше жить с этим? Одно дело находиться в иллюзии из-за неведения, и совершенно другое, когда у тебя жестоко отнимают последнюю крупицу надежды. Наверное, это было слишком эгоистично со стороны Пака — желать, чтобы хён оставался одиноким всегда. Но разве слепо влюблённому сердцу прикажешь быть милосердным, в то время как оно само страдает, сгорая в огне невзаимности, обжигающем все внутренности? — Нет, я пока что не готов к такому серьёзному шагу, — спокойно отвечает Чонгук. Волна облегчения окатывает младшего, и он опускает ложку обратно в тарелку, судорожно выдохнув, чем привлекает к себе внимание Юнги, покосившегося на брата с каким-то странным выражением. Однако старший почти сразу переключился на звуковой сигнал своего телефона. — Нам пора, — обратился он к Гуку. — Спасибо за ужин, но нас уже ждут, — поднимается из-за стола, пихнув перед этим друга в бедро коленом. — Хорошо, только не допоздна. Чтобы к полуночи были дома оба. — Ну мам, — простонал Юнги, — мне в следующем году уже тридцать, а ты меня контролируешь, как будто мне семнадцать, как Чимину. — Вот именно, что тебе уже тридцать в следующем году, а ты до сих пор живёшь с родителями, — парирует госпожа Пак на закатывающиеся глаза сына. — Вот обзаведёшься своей жилплощадью и будешь там устанавливать свои правила, а пока ты живешь в моём доме, будь добр уважать мои порядки. — Я верну его домой в полночь, — приходит на помощь Чонгук. Хотя сам Юнги это бы так не назвал. Скорее походило на желание угодить властной женщине, в очередной раз подтвердив свой негласный статус любимого третьего сына. — Так-то лучше, — женщина удовлетворённо кивает. — Я постелила тебе на втором этаже в гостевой комнате. — Спасибо большое, но я забронировал отель… — Никаких отелей! Ты останешься у нас. Дом большой, места хватит всем. — Ты теперь у нас в заложниках, — забрасывает руку на шею Чону и прижимает к себе, — вернёшься к своим француженкам с во-от такими щеками, а то глянь, одни кожа да кости. Надо это исправить, да, мам? — Ой, идите уже, — отмахивается от них госпожа Пак и сама встаёт следом, чтобы начать убирать со стола. — В полночь, как штык, — напоминает она.* * *
На часах было без пяти двенадцать. Несмотря на своё указание, сама госпожа Пак уже давно спит, ведь утром ей и господину Паку на работу. На кухне горит тусклая подсветка вдоль мебели, служившая единственным источником света. Чимин сидит на полу, уплетая хлопья с молоком, когда со стороны коридора слышатся шаги и несвязное бормотание. Наклонившись немного в бок, младший видит, как Чонгук буквально тащит на себе едва переставляющего ноги Юнги. Ну, чтобы брат не напился до состояния нестояния, это был бы не он. Благо, его комната располагалась на первом этаже, и безвольная туша вскоре оказалась в своей постели, заботливо переодетая в домашнюю одежду и укрытая одеялом. Чон тихо выходит, закрыв за собой двери, и сталкивается с изучающим взглядом младшего. — А ты чего не спишь? — зашёл на кухню, попутно снимая с себя куртку и вешая на спинку стула. — Ещё и на полу сидишь. Простудишься ведь, — опускается рядом. — Хлопья? — удивлённо вскидывает брови, заглянув в тарелку. — В такое время? — Будешь? — как-то машинально зачерпывает новую порцию и протягивает старшему. Он даже не успевает подумать перед тем, как сказать. Хотел было уже извиниться и предложить налить отдельно, но Чон наклоняется и берёт ложку в рот. — Вкусные, — довольно прохрустел парень. — Что это за вкус? Банановые? — Ага, — булькнул Чимин, и его мозг окончательно поплавился. Из уголка губ Чонгука стекла маленькая капелька молока, оставив влажную дорожку на подбородке. Пак был бы не против её тут же слизать. От промелькнувшей мысли адамово яблоко нервно дёрнулось, а внизу живота всё стянуло в тугой узел. Он смотрел на хёна и не мог остановить своё воображение, продолжавшее вырисовывать в сознании так натурально картинки всего того, что хотелось бы сейчас сделать. Бросить прочь тарелку, залезть на упругие бёдра, прижавшись своим возбуждением к чужому, и наконец-то почувствовать, какие они на вкус, самые желанные и нежные губы в мире. — Всё нормально? — сквозь пелену вожделения проникает в разум голос старшего, отрезвляя и приводя в чувства. — Мне завтра в школу, спокойной ночи, — получается как-то слишком резко, но Чимину действительно необходимо сейчас как можно скорее телепортироваться на другой конец света, чтобы не натворить глупостей. Ну или хотя бы в свою комнату. Парень быстро сполоснул тарелку и чуть ли не убежал на второй этаж, оставив Чонгука с его озадаченностью наедине. Оказавшись в кровати, натянул одеяло до самого подбородка и крепко зажмурил глаза. Тщетно. Образ возбуждённого Чона становится только ярче, а собственный член податливо реагирует на фантазию, наливаясь кровью и требуя разрядки. Чимин до последнего сражается с желанием прикоснуться к себе, но в итоге проигрывает. Отбросив одеяло в сторону, скользит под резинку трусов и начинает неторопливо ласкать, второй рукой прикрывает рот, сдерживая стоны. Мысль о том, что объект влажных мечтаний находился за соседней стенкой, доводила до исступления. Парень начал интенсивнее водить ладонью, задевая самые чувствительные места и представляя, что это не его, а рука Чонгука сейчас вытворяла с ним такое. Понадобилось всего пара минут, и Чимин излился семенем в сжатый кулак, прикусив ребро ладони от прошедшего по всему телу электрического разряда. Ещё ни разу он так быстро не кончал. Какие бы сногсшибательные порноролики не находил в интернете, ничто не шло в сравнение с воображением секса с хёном. Однако на смену эйфории от оргазма пришло чувство стыда. И как теперь смотреть в глаза Чонгуку? Зная, что сегодня ночью младший навсегда стёр грань между невинными детскими чувствами и нечто большим, более осознанным и взрослым.