The Other Side Ruelle
«Вот бы вернуться в прошлое и всё исправить», — сказал бы себе прошлый Чонгук. Но Чонгук настоящий ни за что бы не согласился на эту авантюру. Всё так, как должно быть. Сломленному человеку не страшно ошибаться. Пережив крах однажды, со временем учишься принимать неудачи как нечто обыденное. И даже разбитое вновь сердце не так саднит в груди. Словно напоминая слова Оскара Уайльда о том, что сердце создано для того, чтобы его разбить. Но даже разбитым оно продолжит жить. После пожара остался лишь дым, а выжженная пустошь в грудной клетке покрылась сажей от обугленных чувств. Бесцельно бродя уже битый час по улицам города, Чонгук будто путешествует по затрёпанным страницам собственного дневника памяти. Он много думает и вспоминает, прокручивая в голове связующие с его первой любовью фрагменты, кажется, высеченные на сердце ржавым гвоздём. Тэмин всегда был таким — эгоцентричным и одновременно трусливым, ставящим себя и свои желания выше других, но при этом оставаясь зависимым от общественного мнения. Ли нравилось быть любимым, только вот любить в ответ он никогда не умел. Лишь брать, но не отдавать. А Чонгук, наивный и влюблённый слепец, искал столько лет причины в себе. Без устали корил себя за ошибки, которых не совершал. При этом совершенно не замечая, насколько отравляющими в действительности были эти недоотношения с самого начала. Предательство можно попытаться простить, если любишь человека до скрежета костей, так сильно, что находишь десятки оправданий тому, что не стоило и одного. Однако Тэмин предал дважды. И этого Чон уже не может простить. Потому что если любишь, то будешь бороться до последнего, потом и кровью, найдёшь способ быть рядом. Ли думал, что спустя пять лет одного «люблю» окажется достаточно, и Чонгук, забыв все обиды, снова выберет его. Но как же он ошибался. Чонгук уже давно излечился от этой болезни под названием Ли Тэмин, медицинскими спицами по крупицам выкорчевал её из сердца, на скорую руку заштопав открытые раны. После них остались шрамы. Они будут всегда напоминать о том, как на самом деле светлое чувство может ранить, если влюбиться не в того. Мужчина останавливается на мосту, запрокинув голову назад, и выдыхает маленькое облачко пара. — Я не могу так, я не хочу, — надломлено срывается с его губ обращённое к небу, — столько раз выбирали не меня. Мне был нужен тот, кто готов взорваться при мысли, что он меня теряет. Больше я не позволю тебя, — кладёт руку на грудь и сжимает края кашемирового ворота пальто, — так сильно ранить. Уж лучше камень вместо сердца, чем постоянно резать пальцы об его осколки. В очередной раз убеждается в правильности своего решения — ему такая любовь не нужна, он и без неё проживёт эту жизнь. Да, она будет пуста и мрачна, прямо как его картины, но зато бедный орган сможет продержаться дольше. Причиной смерти если и станет остановка сердца, то от старости, а не из-за того, что кто-то своей неосторожностью снова пережмёт клапаны, обескровив очередной жестокостью. Домой совершенно не хочется возвращаться. У крёстной непременно появятся вопросы, и Чонгук не сможет придумать ничего толкового в своё оправдание, ведь у его второй мамы очень чуткое нутро, а зоркий глаз — проницательный. От неё ничего не утаишь, а Чон чувствует себя всё ещё разбитым. Его напускная стойкость даст трещину в моменте, стоит женщине обнять его и приголубить, как не делала родная мать уже очень много лет. Возможно, вообще никогда. Госпожа Пак всегда повторяла: «у меня три сына, я люблю их одинаково, и не важно, что родила я только двоих из них». Чонгук завидовал Юнги и Чимину. Потому что в чужом доме всегда ощущал себя любимее, чем в собственном. И отчего-то был уверен, что, окажись на месте его мамы госпожа Пак, та приняла бы сына таким, какой есть. Ему бы не пришлось чувствовать себя выродком, неправильным, испорченным. Но жестокая правда заключается в том, что мать Чона — Жозе. Женщина, которой плевать на своего ребёнка, будто у неё ещё с десяток сыновей, и не страшно, если один оказался неугодным. Мужчине никогда не понять, за что так жестоко обошлись с ним родные люди. Он и не пытается. Больше нет. Ведь и семьи у него как таковой больше нет. Прогуливаясь вдоль набережной Пусана, Чонгук вдруг слышит звуки саксофона. Замедляет шаг, прислушивается и замечает одинокого музыканта на обочине. Люди проходят мимо, некоторые останавливаются ненадолго, чтобы послушать, другие бросают монеты в открытый футляр, лежащий перед саксофонистом. Свет уличных фонарей играет на золотистых кнопках инструмента, добавляя особенного очарования в вечерний воздух. Чонгук медленно подходит к музыканту, чьи ноты наполняют воздух меланхолией джаза. Несмотря на прохладный вечер, вокруг него собирается несколько прохожих, остановившихся, чтобы насладиться музыкой. Саксофонист, погруженный в своё искусство, кажется совершенно оторванным от реальности, его пальцы уверенно скользят по клавишам инструмента. Вместе с приятной мелодией в воздухе будто растворяется и прежняя печаль художника. Тот улыбается, глядя на пожилого музыканта. Люди уже давно разошлись, и Чонгук остаётся стоять один. Когда музыка стихает, он достаёт из кармана пальто своё портмоне и бросает несколько крупных купюр к мелочи в футляре. — Молодой человек, — окликает саксофонист, когда Чон отходит на несколько шагов. Погружённый снова в свои мысли, не сразу понимает, что обращаются именно к нему. — Молодой человек, — нагоняет и хватает за локоть, — заберите деньги, — протягивает бумажки, — это слишком много, я ведь не попрошайка какой-то, чтобы вы мне из жалости на милостыню подавали. — Аджосси, я вовсе не хотел вас оскорбить, — смущается от неловкости Чонгук, но деньги не спешит забирать, — но почему вы отказываетесь взять их? Разве ваш талант стоит тех двадцати вон, что вам бросают прохожие? — Талант не измерить деньгами. Да, я играю для того, чтобы заработать немного лишних, но мне не нужно столько. — А сколько вам нужно? — Вы что, издеваетесь надо мной? — начинает закипать старик. — Нет-нет, что вы, аджосси, вы снова меня не так поняли. Если не хотите брать деньги, могу ли я просто что-то сделать для вас? — Вас так очаровала моя музыка? — недоверчиво щурится, заметно смягчаясь в тоне. — Скорее, успокоила. У меня сегодня был невероятно паршивый день, — зачем-то честно признаётся саксофонисту. — Вам разбили сердце? — Так заметно? — грустно улыбается. — Да у вас же всё на лице написано. Моя жена всегда говорила, что глаза — зеркало души, а у вас там, на дне, — сплошная пустота и тоска. Можно ли считать совпадением то, что вас зацепила песня с названием «Love is gone»? — Любовь ушла, — переводит с английского на корейский Чонгук, проводя языком по нижней губе и ощущая, как первое слово оставляет на кончике неприятный металлический привкус. На самом деле, это кровь, слизанная с потрескавшейся кожи. — Моя жена верит в то, что настоящая любовь должна быть долговечной и устойчивой к испытаниям временем. Для нее любовь, которая проходит, может означать, что она не была истинной, а скорее — иллюзией или временным чувством. Каждый человек имеет свое собственное представление о любви и её природе. Однако я склонен верить словам своей жены. Я влюбился в неё ещё в первом классе и буду любить её до конца жизни. Потому что мои чувства к ней не изменятся ни с течением времени, ни из-за обстоятельств, никакая сила не заставит меня думать иначе. И я играю по вечерам на улице только для того, чтобы на нашу годовщину я мог купить жене большой букет её любимых лилий. Пенсия, как вы знаете, не очень большая, особенно если всю жизнь проработал на заводе, вот и приходится таким образом зарабатывать. Но я все равно не возьму у вас эти деньги, — старик наконец-то вкладывает сумму в раскрытую ладонь Чонгука и сам сжимает её. — Тогда позвольте мне купить цветы для вашей жены, если не хотите брать деньги. И, аджосси, прежде чем вы воспримете мои слова снова неправильно, я всего лишь хочу сделать для вас что-то безвозмездно. Даже не за ваш талант к игре на саксофоне. Просто, ваши слова о любви… мне бы хотелось, чтобы вы поскорее смогли вернуться сегодня домой и порадовать свою жену подарком. Саксофонист сперва отнекивается, но своей искренностью и настойчивостью Чонгук всё же добивается положительного ответа. Вытрусив мелочь из футляра в тряпичную сумку, складывает инструмент, и вместе с художником они отправляются в единственный ещё открытый в такое время цветочный магазин, расположенный в двух кварталах. По дороге старик без умолку рассказывает о своей жене, об их совместной жизни, которая порою была вовсе не лёгкой. Упоминает то, как однажды любовь всей его жизни едва за порог дома не выставила и не избила скалкой за то, что ей показалось, будто муж на соседку заглядывался, а тот на самом деле на её помидоры на огороде позарился. Всё хотел выведать, какой сорт и какие удобрения использовала, что у неё урожай такой хороший получился. Чонгук от души смеётся над каждой историей, забывая окончательно о своей боли. Ровно до момента, пока вместо жилого дома саксофонист не приводит их на кладбище. Он открывает скрипучую калитку, заходит внутрь ограждения под мрачнеющий взгляд Чона. — Ну здравствуй, родная, — старик наклоняется и целует выцветший портрет улыбающейся женщины, — как ты, милая? — нежно поглаживает ладонью надгробный памятник. — Я сегодня не один к тебе пришёл. Это Чонгук, — оборачивается он к застывшему, словно статуя, — а это моя жена Юн Хора. У нас сегодня золотая годовщина — пятьдесят лет, — продолжает улыбаться, словно не о мертвеце говорит. Чонгук учтиво низко кланяется в знак уважения, в руках крепче сжимая стебли лилий, перевязанных у основания белой лентой в тон лепестков. — Ты только взгляни, какие он цветы тебе купил, мне бы на такие никогда денег не хватило. Я сперва думал тумаков ему надавать, чтобы старших уважал, но парнишка-то оказался весьма неплохой, вот я и решил вас познакомить, любовь моя. Ты ведь не против, голубка? Голубка… У Чона в груди разливается странное тепло от того, как пожилой мужчина нежен со своей супругой, умершей почти пятнадцать лет назад. Не то чтобы он сильно пялился, но дата смерти как-то сама собой попалась на глаза. Всего на мгновение, но только что заново поверил в любовь. Вот, что имел в виду старик, когда говорил об истинности. Тёплые воспоминания продолжают жить в сердце того, кто любит. Кажется, даже после собственной смерти этот милый дедушка будет любить свою жену. «У моей любви есть только один предел — вечность», — вспоминает фразу из какой-то книги. — Чонгук, — окликает по имени, возвращая в реальность, — так и будешь стоять там? — Простите, я не знал, что… — не находя правильных слов, поджимает губы и делает несколько шагов, останавливаясь у изножья могилы, — мне не стоило быть таким навязчивым, — протягивает мужчине букет, чтобы тот аккуратно положил его на мраморную плиту. — Всё в порядке, — добродушно тянет губы в улыбке, — я просто слишком горд, чтобы сразу так прямо признаться, как много для меня значит твой поступок, Чонгук. Но эти цветы, — переводит взгляд сперва на букет, а после на фотографию, — значат намного больше, чем может показаться на первый взгляд. Знаешь ли ты, какое у них значение? — вновь оборачивается и внимательно смотрит на собеседника. — Расскажете? — Я процитирую одного небезызвестного поэта: «Есть шип у розы и врага, а у барашка есть рога. Но чистая лилия так безоружна, и кроме любви ничего ей не нужно». Первое и самое распространённое значение лилии — безусловная любовь и верность. Рыцари дарили цветок возлюбленным дамам в знак преданности своего сердца. Отсюда пошла традиция дарить лилии на годовщину свадьбы или на саму торжественную церемонию бракосочетания в качестве талисмана супружеских отношений. Но именно белые считаются символом чистоты и непорочности чувств. Если однажды ты встретишь человека, который будет любить лилии так же сильно, как моя жена, то знай: это и есть твоя судьба.* * *
— Так и будешь делать вид, что ничего не случилось? — Юнги буравит взглядом жениха, которому в этот момент обрабатывает губу Намджун. — Хён, я тебя уважаю, но, прошу, не лезь. Это только наше с Чонгуком дело, с-с-с, — шипит из-за неприятного жжения обеззараживающего средства на открытой ране. — Вы только послушайте его! — вскакивает со своего места. — Ты меня своей просьбой подставил! Я еле уговорил Чона согласиться прийти. В итоге он свалил, не берёт трубку, а ты сидишь с физиономией разукрашенной. Вот, наверное, твоя невеста обрадуется, что у жениха на свадебных фотографиях будет вместо рожи — отбивная. — Ну, всё не так уж плохо, — пытается разрядить обстановку Ким-я-на-семь-минут-раньше-родился-старший, — хотя у мелкого удар хорошо поставлен, — получается у него, мягко говоря, не очень. Тэмин хмурится от упоминания своей будущей жены, с которой ему предстоит ещё объясниться. Если друзей он может просто проигнорировать с их требованиями рассказать, что произошло, то с Дживу это не прокатит. — Я что-нибудь придумаю, — произносит Ли, когда друг заканчивает свои манипуляции с разбитой губой, — а вы, — обводит взглядом хёна и двойняшек, — постарайтесь ничего не ляпнуть на свадьбе. — Чонгук, я так понимаю, — подаёт голос Сокджин, — приглашение на свадьбу не принял. — Мой ты золотой, — прыскает, но вовсе не со смеху, Юнги, — какой ты у нас догадливый. Джин кривится и выставляет средний палец, получая в ответ зеркальный жест от Пака.* * *
От ужина, на котором пожилой саксофонист настаивает в знак благодарности, Чонгук тактично отказывается. Он проводит мужчину до дома, и на прощание аджосси тепло обнимает его, как родного внука. На этом они и расстаются. Чон ещё некоторое время гуляет по городу, оттягивая время, чтобы дать домашним возможность спокойно лечь спать. И только ближе к полуночи он приезжает к дому Паков. Но внутрь так и не решается зайти. Стоя у крыльца, всё думает о той мелодии, что услышал сегодня. Название так сильно врезалось в память, что мужчина никак не может выбросить его из головы. Он вводит его в поисковике, и ему тут же в первом запросе выдаёт ссылку на ноты. Открыв их, пролистывает и понимает, что это партия для фортепиано. Идея сама собой зародилась, и Чонгук отправляется на задний двор, где в старом гараже Юнги оборудовал небольшую музыкальную студию, чтобы иногда работать на дому, если нет желания или настроения ехать на основную. В этом гараже Юнги создал уютное место для творчества. Стены утеплены для звукоизоляции, а на полу лежит мягкий ковёр. В углу стоят синтезатор, несколько гитар и ударная установка. Напротив рабочего стола, заставленного мониторами, микрофонами и различными звукозаписывающими устройствами, располагаются большой плазменный телевизор, на котором можно смотреть музыкальные клипы для вдохновения. Чонгук входит в студию и улыбается, чувствуя прилив вдохновения от одного только вида этого пространства. Подключив питание, садится за синтезатор, включает оборудование и ставит перед собой открытые на экране смартфона ноты. Он опускает пальцы на клавиши, и первые ноты звучат неуверенно, но почти сразу же находит нужный ритм. Музыкальные годы обучения, проведённые в детстве, возвращаются к нему с каждым движением его пальцев.Love is Gone (Piano Version) Riyandi Kusuma
Чарующая своей трагичностью мелодия вновь оживает вместе с тем, как Чон виртуозно перебирает чёрные и белые. Он закрывает глаза и уже не смотрит в телефон, воспринимая только на слух и позволяя музыке наполнить пространство студии. Это похоже на магию, как если бы пианино само подсказывало ему, какие клавиши нажимать. Играет всё дольше и дольше, забыв о времени. Когда композиция заканчивается, начинает заново, будто проживая снова и снова ту боль, что принесла ему ушедшая любовь, прощается с ней раз и навсегда. Будучи всецело поглощённым музыкой, Чонгук не замечает, что в студии он уже не один, и всё это время за ним кто-то наблюдает. Чимин, оперевшись плечом на дверной косяк, смотрит, затаив дыхание. На его лице отражается гамма чувств: удивление, восхищение и нежность. Он видит, как глубоко музыка касается любимого хёна, отражение собственных чувств, которые Пак сам испытывает, но никак не мог выразить. Когда мелодия наконец затихает, и последние ноты плавно растворяются в воздухе, старший открывает глаза, медленно фокусируется на Чимине, стоящем у двери. На мгновение в комнате повисает тишина. — Ты давно здесь? — спрашивает он приглушённо. — Да, некоторое время, — парень отталкивается от своей опоры и подходит к старшему. — Ты играешь потрясающе. Я не хотел тебя отвлекать. Мужчина кивает, его лицо озаряет улыбка, которая сама по себе возникает от одного только взгляда на немного смущённого младшенького. — Тебе понравилось? — Знаешь, это было почти как волшебство, — опускается рядом на скамейку у пианино. Смотрит прямо в глаза любимому хёну, но, не выдерживая, опускает свои, невесомо касается кончиком указательного ноты ля. — Я слушал, как ты играешь, и старался даже не дышать, чтобы тебя не отвлечь и дослушать до конца. Это было так, — снова поднимает взгляд на хёна, — так трогательно. — Иногда музыка помогает мне выразить то, что я не могу сказать словами. Сегодня… это было нужно мне. — Что-то случилось? — Не бери в голову, Кроха, — Чон встаёт и ласково треплет темноволосую макушку, — уже поздно, идём в дом. Чимин медленно кивает, понимая, что Чонгук не хочет говорить о том, что его тревожит, и не желает обременять своими проблемами. Но взгляд младшего остаётся полон заботы и нежности. — Хорошо, хён. Если тебе нужно будет поговорить, я всегда здесь. Они покидают музыкальную студию и не спеша направляются к дому. Звездное небо наверху и тихий шепот ветра создают успокаивающую атмосферу, и хотя разговор между ними затих, их шаги синхронны, а сердца — полны личных тревог. У младшего о любимом хёне, а у старшего — ощущение, как старые шрамы постепенно затягиваются. В доме Чонгук наливает им по чашке тёплого чая, и они устраиваются на мягком диване в гостиной. Теперь, в уютной обстановке, Чимин вновь оглядывает Чонгука, пытаясь разгадать мысли того. Чон улыбается ему, но его глаза остаются задумчивыми. Младший отставляет свой чай на столик и подползает ближе, прижимая колени к груди и обнимая их, укладывает подбородок на коленные чашечки. — Хён, — тихо зовёт. — Мм? — Как сказать по-французски «я тебя люблю»? — робко спрашивает Чимин, глядя из-под пушистых ресниц со всем трепетом. Чон, всё ещё держа чашку на полпути ко рту, на секунду замирает от неожиданности, а потом медленно опускает её обратно на столик. — Je t'aime, — с красивым французским произношением отвечает Чонгук. В глазах Пака мелькнуло что-то вроде облегчения или, возможно, даже радости. Словно это были именно те слова, которые он хотел услышать. — Je t'aime, — влюблённо повторяет Чимин прямо в глаза напротив. — Почему вдруг спросил? — старший осторожно взглядывает на парня, пытаясь понять причину такого вопроса. Чимин, чувствуя внимание Чонгука, слегка краснеет и опускает взгляд на свои руки, которыми нервно ковыряет пальцы ног. — Просто… мне было интересно. Это звучит красиво, правда? — голос дрожит от волнения, и он смущённо кривит губы в подобие улыбки в попытке скрыть переживания. Чонгук мягко улыбается в ответ и кивает, его глаза светятся пониманием и теплом. — Да, очень красиво. Je t'aime… это может много значить для кого-то, кто это слышит. Чимин снова встречается с аметистовыми напротив, и в этот момент ему начинает казаться, будто между ними витает нечто большее, чем просто слова на французском. Он чувствует, как эти простые слова «я тебя люблю» кажутся подходящим выражением его глубокой привязанности. Вот только хён, похоже, до сих пор совершенно не замечает того, как младший уже давно и глубоко в него. — А ты кому-то уже говорил это? — осторожно интересуется Пак. Сердце так отчаянно бьётся сейчас, надеясь и боясь одновременно. Он хочет и не хочет знать ответ на свой вопрос. Но слова уже сорвались с его уст, и теперь остаётся лишь миг, прежде чем хрупкая детская влюблённость обратится прахом или воспарит ещё выше в небеса. — Нет. Однажды Чонгук признался в любви на корейском и был отвергнут. Больше он ни на одном языке мира не произнесёт этих слов. Никогда. — Понятно, — облегчённо выдыхает Чимин, своей реакцией обескураживая старшего. — Ты так беспокоишься за своего хёна? — не может скрыть улыбки, что вновь появляется на лице. — Тот, кому ты однажды скажешь эти слова, должен быть достоин их, — «и я буду», — а если тебе кто-то причинит боль, я заставлю страдать его самого, — говорит серьёзно. Чон смотрит с удивлением и каким-то восхищением от того, как пылко его маленький донсен готов защищать и беречь сердце, которое не смог даже он сам сохранить. Мужчина расставляет руки, приглашая в свои объятия, и младший тут же льнёт, снова сворачивается клубочком, как котёнок, прижимается щекой к мерно вздымающейся от дыхания груди. Чонгук проводит по его волосам и целует в темечко. — Спасибо тебе, — тихо произносит Чонгук, его голос наполнен теплом и благодарностью. — То, что ты так переживаешь за меня, значит многое. Чимин ощущает, как напряжение покидает его тело, растворяется в этом простом, но таком значимом жесте. В объятиях Чонгука он находит не только утешение, но и чувство защищенности, которое так редко испытывает. — Я всегда буду рядом, хён. Ты знаешь это, правда? — Чимин поднимает взгляд, искренне смотря на старшего с немым обещанием — обещанием стать тем, кто будет всегда любить. Чонгук улыбается, касаясь лба Чимина своим. Он чувствует, как младший вновь и вновь дарит ему силы справляться с трудностями, даже не осознавая этого. Тот, о ком заботился с самого раннего детства, теперь сам готов подставить своё маленькое хрупкое плечо и позволить опереться. На миг Чон прикрывает веки, потираясь лбом о чужой, и переходит на шепот: — Я знаю, Кроха. И я благодарен за это больше, чем могу выразить. Не знаю, что делал бы без тебя. Впервые в жизни он чувствует, что его кто-то так сильно любит. Может быть, не той любовью, о которой мечтал, но разве это важно сейчас? В эти мгновения Чимин дарит старшему чувство уюта и тепла, которых он был так долго лишён, бередя свои старые раны день за днём. Своим присутствием Пак исцеляет их, так что шрамы почти исчезают, не оставляя следа. Тихо, мягко, Чонгук продолжает гладить волосы младшего, пока тот, казалось, с каждым вздохом всё больше расслабляется в его объятиях. Вот так, в простоте и понимании, между ними укрепляются невидимые нити доверия и глубокой привязанности, которые никакие слова не в силах полностью описать. Чон всегда считал Юнги своим лучшим другом, но даже с хёном у него не было такой связи, которая, кажется, всегда существовала с донсеном ещё с первой их встречи.