Без короля цыганам тяжко

      Всю следующую неделю Фелль провёл без сна и в не самом лучшем расположении духа. Всё валилось у него из рук, даже Библия, которую он каждый день читал перед сном. Да и она будто бы горела в его руках. Не в огне, разумеется. Она просто становилась такой горячей, что её невозможно держать было в руках. А посуды он уже перебил столько, что если бы не договор и кодекс чести (которого и в помине не существовало, кодексом чести выступал Мишель), Габриэль бы давно выселил мозолящего глаза соседа, который и так заполнял своим телом всё место в пространстве и даже занятий теперь не посещал. А какая польза от этого книгочея-кюре, если над ним даже не похохмить с товарищами? Одному ведь скучно.       Никому Фелль не рассказывал о том, что произошло той ночью на Площади Людовика XV. Ни о прелестнейшей, чёрт её подери, цыганке, ни о визите полиции. Да и речи об этом по городу не шло. Не может ведь быть так, чтобы об этом забыли, верно? Такое невозможно выкинуть из головы. Особенно эту девицу. А может, и не девицу, но Фелль даже думать себе о таком запрещает. Точно девица.       И как горожане после этого спокойно ходят по улицам и сплетничают о бородавке, внезапно появившейся у местной швеи? Неужели подобное для них может быть настолько обыденным? Этим Париж никогда не перестанет удивлять — безразличием. А может, Зеро просто слишком скучно живёт.       Чистым небо было недолго. Уже который день над столицей сгущались тучи и моросил противный дождь. А Фелль всё сидел на кровати и смотрел в потолок. И перед собой видел эти рыжие кудри по плечи и пёструю юбку, непонятно, из чего сшитую. В ушах его играла престранная музыка. Такая, которую ещё не писали, да и сейчас не пишут. Жанра такого он не знал, хоть и посещал музыкальный курс при монастыре. Может, не стоило бросать? Хотя он слишком нетерпелив. Когда он услышал её на площади в первый раз, первое слово, которое пришло ему в голову, было… Бибоп. Неужели он настолько сошёл с ума, что слова начал выдумывать? Да, действительно. Эта ведьма околдовала его. Вот, почему Библия горит в его руках. Вот, почему он не способен ясно мыслить. Вот, почему он постоянно думает только о ней. О безымянной цыганке, что, не страшась правосудия, громко заявляла о совершённом ей убийстве. О девушке, что, никого вокруг себя не замечая (кроме… него, и это его поражало ещё сильнее), танцевала то ли так, будто из неё выходил легион бесов, то ли как профессиональная танцовщица при дворе королевы.       Случись это с ним чуть раньше, он бы немедленно побежал в церковь, умоляя изгнать из него злого духа, и наказал бы негодяйку. Но сейчас он даже не может понять, против ли он. Феллю как будто даже нравилось думать о ней днями и ночами напролёт. Правда, Габриэлю не нравилось, что его сокурсник постоянно пребывает в экзистенциальном кризисе, но кто вообще спрашивал Габриэля? Кому этот сопляк тут вообще нужен?       Особенно когда лезет со своими непрошеными советами. Мол, «вставай, сволочь, погуляй, развейся, девушку себе найди, каналья». Как будто он здесь хозяин! Хотя… он и правда здесь хозяин. Но не души Фелля ведь?       Через некоторое время он заставил себя встать с кровати и хотя бы попробовать дойти до здания Военной школы. В городе не осталось ничего, что напомнило бы ему о той милой цыганке. Никаких пёстрых цветов. Из города будто бы выпили всю краску. Всё было таким мрачным и серым, что казалось, будто он и не открывал глаза. Фелль снова начинал ненавидеть Париж. С его хмурыми чванными жителями, грязью повсюду и тучами, не желающими открывать солнце.       Фелль уже проделывал весьма большие успехи в ходьбе, и до Военной школы оставалось всего пять минут пути. Он завернул в узкий переулок, который до этого пробежал, гонясь за беспризорником, и не смог его разглядеть. А лучше бы так и не смог. Пахло ещё хуже, чем до этого. Особенно кровью и чем-то… странным, чего он ещё раньше не ощущал. Мёртвая тишина била по его ушам сильнее, чем звук пушечного выстрела. Перед его глазами предстало то, чего он остерегался всю свою короткую жизнь. В один ряд, как товар, стояли девушки. Пышногрудые, накрашенные, почти что голые. Габриэль любил здесь бывать, и, когда сбегал с занятий в этот переулочек, всегда шутливо говорил, что зайдёт к швеям, и странно дёргал себя за щёки. В такие моменты однокурсники называли его «крошка Джим».       — Ты погляди-ка, Кристина, — заговорила одна из них. Разговаривала она, будто чахоточная, настолько хриплый у неё был голос. А ещё она постоянно кашляла. У той цыганки тоже был хрипловатый голос, но он был мягче, он очаровывал… — Кого это к нам занесло. Это про него говорил крошка Джим?       — Сказать не могу, но выглядит он аппетитно, — ответила женщина рядом, посмеиваясь. Говорила она пискляво, и была высокой и тощей. И постоянно курила сигару. Видимо, здесь были варианты на любой вкус.        — Одет-то как, с иголочки. Сразу видно, из знатного рода. И испуганный такой. Ну, малыш, тут тебе не библиотека. Мы не книжки, у нас страницы потруднее перелистываются, — сказала третья и громко рассмеялась. Жутко, как чайка. — Выбирай давай, чего уставился, как на витрину? Небось глаза разбегаются?       Зеро даже пошевелиться не мог. Всё внутри него дрожало при виде этих женщин. Никогда ещё он не чувствовал себя таким грязным и беззащитным. Из его открытого рта не мог вырваться ни один звук. Только непонятный скрип. Казалось бы, он будущий военный. А перед простыми шлюхами поджимает хвост и не может даже слова произнести. Грехи всегда его пугали, лишь малейшее упоминание заставляло его содрогаться. Особенно когда он не был в состоянии обличить грешников. «Вот, папенька, почему я не пошёл в миссионеры…». Одна только мысль о Фелле-миссионере заставила бы любого смеяться. Хуже проповедей птицам святого Франциска.       Он отвернулся было, чтобы уйти, но тут его резко повернули к себе, вцепившись в его камзол мёртвой хваткой. Фелль зажмурился и попытался вырваться, но все силы мигом покинули его. Он уже приготовился к самой страшной участи, но вдруг услышал до боли знакомый голос:        — Девочки, я его знаю. Его не трахаем, у него мужское бессилие.       Фелль надеялся, что ему почудилось. Что всё это страшный сон. И всё ещё не осмеливался открыть глаза. Только не она…       — А чего он тогда тут делает? — недовольно спросила чахоточная.       — Заблудился, наверное. Не местный мальчик. Да и флик он, нахер нам такие? — когда девушка обратилась к Феллю, её голос стал помягче. — Проводить тебя, ангел?       Фелль широко распахнул глаза, всё больше и больше убеждаясь в своём кошмаре. Прямо перед ним стояла рыжая девица, чьи глаза были перемотаны чёрным платком в сеточку. Цыганка. Шлюха. Да чтоб ему провалиться!       — Ну, в самом деле, девочки, вы что творите? Пугаете невинных молодых людей. Смотрели бы, кому товар предлагаете, у него молоко ещё на губах не обсохло. Пойдём, ангел.       Подталкивая его к выходу из переулка, цыганка быстро шла рядом с ним, иногда оборачиваясь и шипя на его обитательниц. Фелль мог услышать только перешёптывание сзади них. Они называли её змеёй. Гадюкой. А она лишь бормотала про себя, что если она и будет змеёй, то анакондой, но уж точно не гадюкой.       Они вышли на рынок. Там Феллю уже точно ничто не угрожало. Забавно, второй раз она спасает его от самых странных, но жутких опасностей. Ей бы сейчас бросить его на дороге и заняться своими делами вместо того, чтобы тратить время на этого жалкого юношу. Но цыганка так и не ушла от него. Он был чересчур шокирован, и вряд ли бы смог куда-то дойти. Они сидели, облокотившись на стену, пока мимо проходили вечно спешащие куда-то горожане. Улыбка, вечно сияющая на лице цыганки, теперь куда-то исчезла, и она отсутствующе смотрела в одну точку. Фелль уже немного приходил в себя, но не мог сделать этого до конца. Выпала такая возможность поговорить с ней, но… какой ценой. Да и хочет ли он теперь с ней связываться?       На его языке вертелся вопрос, но он никак не мог его из себя выдавить.       — Я не из этих, — ответила она, будто бы опять прочитала его мысли. — Просто, бывает, захожу переночевать. И кормят иногда.       — Но… ты же… это было бы логично? И отговорка очень глупая, знаешь ли.       — Потому что я цыганка и танцовщица?       Она обиженно и ехидно усмехнулась, поворачивая голову к нему.       — Зеро, неужели ты своей умной, напитанной книжками головой не можешь понять, что это порочит искусство? Снова обижаешь. Хотя я тебя — ни разу, заметь.       Фелль не мог понять, врёт она или всегда так разговаривает. С такой преувеличенной иронией. Из неё не выходило никакого яда, нет, просто… она как будто пыталась каждым словом уколоть. По ней совершенно ничего нельзя было понять. Он не мог её прочесть. Разговаривая с ней, он чувствовал, что говорит с безжизненным портретом, который при этом, на удивление, написан с душой.       — Просто скажи правду, — попытался он вывести её на откровенность таким способом. Он бы даже не был обижен. С каждой секундой ему хотелось узнать о ней всё больше и больше.       Её губы скривились в улыбке, и между ними встала неловкая пауза. Глаза Зеро забегали, а его руки начали потеть.       — Люди не обязаны говорить тебе правду, ангел, — и это было единственным её ответом. Похоже, и впрямь обиделась. Даже не смотрит на него. Было бы удивительно, если бы её не обидели такие заявления.       — Тебе будет легче рассказать её, если я скажу, что прощаю тебя? — с надеждой спросил Зеро, пододвигаясь ближе к ней.       — Если бы ты не был таким славным ангелочком, Зеро Фелль, я бы тебя избила прямо сейчас на этом же месте.       Зеро лишь вздохнул, отводя взгляд в сторону и медленно отодвигаясь от неё. В самом деле, она, фактически, его спасла, а он такое говорит о ней… ему бы и правда лучше провалиться сквозь землю. В первый раз в жизни он по-настоящему говорит с девушкой, и надо же так опозориться! Фелля изнутри поедала совесть.       — Прости, я… — он запнулся, сглатывая слюну, и хотел было продолжить, но его перебили. Цыганка громко расхохоталась, закрывая рот рукой. Видимо, настолько жалок был его несчастный вид. Если бы она не заглушала свой смех ладонью, его бы слышал весь Париж, Фелль был в этом абсолютно уверен. И этот смех точно был искренним. На площади она так не смеялась.       — Ничего. На правду не обижаются. Ты почти угадал, правда, сейчас я не работаю. А больше тебе знать не положено.       Фелль посмотрел на неё с благодарностью и облегчённо выдохнул. Даже несмотря на то, что он сейчас услышал, он почувствовал, будто бы гора упала с плеч. Для Фелля, этого наивного, глупого юноши, это уже ничего не значило. А тот факт, что она в отставке, абсолютно менял для него дело.       — Даже твоё имя? — только сейчас он вспомнил, что всё ещё не знает, как её зовут.       — Тем более моё имя. Но можешь звать меня Змием. Или Змеёй, плевать. Кем тебе удобно.       — Серпента? Мне кажется, тебе подойдёт.       — Как хочешь, ангел.       И этого Феллю было достаточно.       Какое-то время они опять молча сидели. Зеро никогда бы не мог подумать, что ему будет уютно с кем-то молчать. Прямо как в самых дешёвых бульварных романах — это молчание было красноречивее любого диалога. Это был первый человек, с которому Феллю было, о чём помолчать. И он даже забыл о том, что сидит рядом с убийцей и представительницей древнейшей профессии. Она в первую очередь предстала перед ним, как человек, и очаровала его так, что он ослеп. И в этом была вся трагедия.       — Задерживаю я тебя, ангел, — подала голос Серпента, поправляя волосы, спадающие ей на лоб. — Но не могу тебя отпустить в таких расстроенных чувствах. Да и понравился ты мне. Тебе только крылышек для полноты картины не хватает, — она усмехнулась с какой-то горечью.       — Почему ангел? — спросил Фелль, широко улыбаясь. Он даже не замечал горечи в её словах. Весь мир будто играл яркими красками, только ещё ярче. Он терял голову. Правда, не настолько, чтобы окончательно сходить с ума, но ему казалось совершенно наоборот.       — Чистый ты. Весь белый такой, пушистый. И кудряшки эти твои… аж челюсть сводит. Уезжать тебе надо отсюда. Да только ты меня не послушаешь, ты слишком упрямый. Как баран, ей богу.       Фелль не мог до конца переварить то, о чём она говорит. Уехать?! Когда он только достиг того, к чему так долго стремился? Да как она может даже думать о таком?.. он уже готов был задохнуться от гнева, но держал себя в руках рядом с ней. Она не должна видеть его таким.       — Да как ты… я не уеду! Я только здесь обустроился, я только на полпути к своей мечте, я… после того, как я встретил тебя, как ты можешь такое говорить?! — только по окончании своей тирады он понял, что перестал себя контролировать.       Цыганка присвистнула, скрещивая руки на груди, и встала, изгибаясь в спине, точно как змея. Прошла несколько шагов в противоположную от него сторону, потом обернулась.       — Вот как оно, значит, ангел.       Она присела на корточки перед ним и схватила его за грудки. Даже несмотря на то, что она была к нему так близко, он всё ещё не мог разглядеть её глаз. Только на шее выпирал кадык.       — Неужели, пробыв здесь целый месяц, ты не видишь, какой гнилой этот город? Король нас не любит. Цыган, беспризорников и шлюх так тем более. И стоит тебе хоть раз оступиться — ты полетишь прямо в ад, а я этого не хочу. И не смей думать, что мне на тебя не плевать, просто такие люди, как ты, у нас бесполезны. Им у нас не место, слышишь? Тебе бы в раю сейчас на арфе играть, а не сидеть на дороге, облитой помоями, и спасаться от куртизанок, которым ты даже отпор дать не можешь.       В её голосе было столько скрытой злобы, что Фелль начинал паниковать всё больше и больше. И вместе с этой паникой в нём появлялось желание защититься любыми возможными способами. Даже если это ранит противника, а сейчас он в ней видел именно его. Не помня себя, он отдёрнул одну из её рук и ответил, глядя ей прямо в лицо и выделяя каждое слово.       — Я. Тебя. Не. Боюсь. Не. Смей. Так. Говорить. Со. МНОЙ!       С этими словами он сдёрнул повязку с её глаз.