Касабланка

Hollywood Undead - Undead

// — Ты издеваешься? — Блядь, иди нахуй, ладно? — Чем ты думал, когда пошёл на такое? И ради кого, блядь? Зачем, Алан? — Иди. Нахуй. // Алан, резко выдохнув, просыпается. Всё как наяву: и её интонации, и голос, и даже запах увядающего леса. Он растерянно смотрит в бесцветный потолок и проводит рукой по волосам. Фыркает, когда задевает новое ухо. Это очень странно. — Какого цвета? — Огненно-рыжие. Иронично. Алан устало прикрывает глаза и шумно выдыхает. Он садится на матрасе, рука натыкается на пушистый мех хвоста, отросшего накануне. Алан усмехается, а потом начинает смеяться. Сухо и надтреснуто, но всё же смеяться. — Ты бы лопнула со смеху, если бы узнала, — бормочет он и встаёт на ноги. Он окидывает растерянным взглядом матрас на полу и проводит рукой по шее, запрокидывая голову. Хочется кофе. И курить. Сон-тире-воспоминание-тире-бред-наяву всё ещё не отпускает, Алан бредёт в душ. Он знает, что надо просто переждать, что однажды легче всё-таки станет, и его немного отпустит. Просто… Страшно вот так терять себя. Страшно не ощущать почву, пусть и зыбкую, под ногами. Раньше она у него была. Он выходит из душа, наспех вытирается и натягивает на себя футболку с логотипом FFDP и трусы. Застывает, глядя в одну точку на стене. Первые месяцы жизни в Аду он всегда вспоминал с некоторой дрожью, потому что это было по-настоящему жуткое время. Можно сколько угодно бегать от себя, но от правды при всём желании сбежать не получится: Стая действительно держала его на плаву долгие годы, и по Алану невъебически сильно ударила её потеря. Алан видит многочисленные портреты, которыми увешана вся его комната. Он передёргивает плечами, вспоминая, как первые месяцы просто с ума сходил: искажённый спектр зрительного восприятия именно тогда вызывал внутри бесконечную ярость и бесконечную тупую боль. Он всё рисовал и рисовал семью Стаю, бесконечно злился на подставившее его зрение, не позволяющее теперь передать всё так, как он помнит, как видел когда-то. Он воскрешал их образы без конца, чтобы оставить с собой пусть и немного, но малую крупицу того, что было, того, что ещё удавалось сохранить. Позволяя себе забрать хотя бы такое скудное приданое. Для него эти люди и оставшиеся о них воспоминания имели колоссальную значимость. Мозг отказывается работать, пока в организм не поступит привычная доза кофеина. Шестерёнки в голове вращаются слишком медленно, Алан буквально слышит раздражающий скрип, с которым они трутся друг о друга, пытаясь встать на место. Натянув джинсы, Алан задумчиво засовывает ноги в тапки и шаркает по коридору до бара. Его комната находится в самом дальнем углу первого этажа, что, в принципе, Алана более, чем устраивает. Нет непрошенных гостей и, вообще, любых неожиданностей. Можно спокойно забиться в свой угол и спокойно… Спокойно что? Ты еблан? Алан останавливается на половине пути и обессиленно прижимается затылком к стене. — Когда же уже отпустит, — шепчет он, встряхивает головой и продолжает идти дальше. Тем не менее, единственное, что Алану оставалось на первых порах — цепляться за ускользающее прошлое и наблюдать, как оно утекает сквозь пальцы, будто песок. Как мог и умел, как получалось, как был научен за свою безобразно долгую, но в итоге всё же такую (бес)полезную жизнь. Это классика мироздания, наверное — не ценить то, чем обладаешь, пока оно не будет потеряно безвозвратно. Громкий стук приводит его в себя: Хаск смотрит на него с нечитаемым выражением лица. Алан моргает и понимает, что дошёл до бара на автопилоте, а Хаск сделал то же, что делал много раз до этого: сварил ему огромную порцию утреннего латте, стоило Алану только показаться неподалёку. — Обычно обитатели Ада хорошеют, когда с ними происходит трансформация. Ты выглядишь так, будто тебя асфальтоукладчиком раскатали, а потом наспех сшили заново. — Чувствую себя так же, — сипит Алан, делая глоток из кружки. Мало кто про это знает, хотя это кажется очевидным настолько же, насколько банальным, но Хаск варит отличный кофе. Лучший из тех, что Алан пробовал. В ответ на реплику Алана Хаск фыркает, и повисает молчание. С Хаском молчать тоже хорошо — комфортно, уютно, но сейчас это кажется неправильным. Алан присматривается: он видит заострившиеся скулы Хаска и ставшие больше за последние дни круги под глазами. От его внимания не ускользает и то, как Хаск с абсолютно каменным выражением лица иногда подлипает и смотрит в стену. Почти как Алан сегодня утром. — Так и не вернулся? — спрашивает он, отпивая из своей кружки. — Нет. Сегодня тоже нет, — глухо отвечает Хаск, беря в руки полотенце. — Что думаешь делать? — Я не знаю, что здесь можно сделать! — рявкает Хаск, а потом стискивает зубы и возвращает себе былое псевдоспокойствие. — Мне кажется, я всё перепробовал. Знаешь, сейчас уже думаю, что ни на что не могу повлиять вовсе. Никогда не мог. — Можешь, — уверенно отвечает Алан. Хаск поднимает на него больные глаза, и Алан продолжает: — Просто это займёт больше времени. — Этот контракт невозможно разорвать, тебе ли не знать. О, Алан прекрасно знает. Однако из любого правила есть исключение, или, если быть точнее — мелкий шрифт в условиях всегда играет решающую роль. — Лазейка есть в любой договорённости. — Он сам не хочет. Ничего не хочет. И Хаск прекрасно знает, какая именно лазейка есть в контракте Энджела Даста. Вот уж воистину, дьявольская хитрость. — Не хотел бы — не якшался бы с тобой. Твоё мнение много для него значит, и ты об этом прекрасно знаешь, хмурый сукин сын. Хаск фыркает и включает плитку, чтобы поставить на неё угли для Алана. — Возможно. Но привычки зачастую оказываются сильнее. — Либо просто не умеет по-другому, — пожимает Алан плечами. — Дай ему… Двери отеля распахиваются с громким стуком, на пороге, еле волоча ногами, показывается Энджел. Спустя три дня отсутствия. — … время, — заканчивает Алан. Он не поворачивает голову на раздавшийся сбоку звон стекла — Хаск слишком сильно сжал бокал — берёт свой кофе и уходит. Не нужно быть дураком, чтобы понимать, где именно Эндж пропадал всё это время, у кого именно пропадал. И что конкретно имеет в виду Хаск, когда говорит, что привычки зачастую сильнее. Контракт Энджела с Валентино можно разорвать, но всё, как и всегда, упирается в одного конкретного человека. Энджел контракт разрывать не хочет, и дело здесь не в том, что он не понимает, что так нужно сделать — прекрасно всё понимает, — а в том, что он не научен по-другому. Не умеет иначе. Валентино слишком сильно держит его на цепи ненависти и самобичевания, и Алан не по наслышке знает, как тяжело выбираться из такого болота. В какой-то момент страдания начинают казаться единственным выходом, иногда охуевший от боли мозг даже приписывает им какое-то высшее предначертание. По типу “через страдания мы находим покой и исцеление”. С одной стороны, конечно, так, но с другой… Подсаживаешься на боль и агонию как на наркотик, и это становится смыслом жизни. И, как правило, понимают это немногие, что ещё сильнее запутывает порочный клубок. Человек — удивительное существо, люди врать могут врать себе бесконечно, и нет никого опаснее, чем подобные кадры. Потому что они в итоге начинают верить собственной игре разума, и всему окружающему миру тоже врут. Вот и получается, что не столько Валентино держит Энджела, сколько ад внутри черепной коробки. И как бы сильно Энджел не хотел, внутри, в глубине души всегда будет что-то, что приковывает его цепями к источнику страданий. И избавляться надо в первую очередь от этого. А чтобы от этого избавиться, надо с собой познакомиться, перестать себе врать. Свободу внутри обрести в первую очередь. Загвоздка лишь в том, что самостоятельно это сделать невероятно сложно, и было бы очень славно, если бы рядом был человек, который на руках пронесёт через весь этот пиздец, даст почву и опору под ногами, причину жить и бороться. Алан верит — Энджел обязательно освободится однажды. Потому что у него есть Хаск. Хаск никогда не даст ему затонуть окончательно, никогда его не бросит. Не после того, как, наконец, нашёл.

***

Он вспоминает три глубоких пореза и окровавленное тело у себя на руках. Это случилось месяц назад, но у Алана в ноздрях до сих пор стоит металлический запах крови. — То есть вы теперь вместе? — ровным тоном уточняет Алан. Ей повезло, что Алан… Что в её жизни был Алан, проще говоря. После таких ран не выживают. Она молчит, и Алан продолжает вкрадчиво: — Он тебя ненавидел все эти годы, помнишь? Он с дерьмом тебя мешал каждый день, понимаешь, каждый. И, кстати, об этом, — он задирает её футболку, обнажая плоский живот с тремя уродливыми шрамами, — ты не забыла? Не забыла, как было дело? — Я всё помню, — прилетает незамедлительный ответ. — Кроме того, как оказалась у тебя. Но это, наверное, мелочи, — заканчивает она, глядя на него в упор. Пронзительного цвета зелёная радужка. У её дочери такая же, хоть они и не родня вовсе. — Д-а-а, мелочи, — тянет Алан язвительно, опуская руку. Он до сих пор чувствует тепло чужой кожи, а перед глазами так и стоит картина бессонной ночи, где сначала он разбил выблядку табло, и слава Богу, не убил — рыжая катастрофа бы такого не вынесла. А потом вернулся домой, перевязывал ей раны и без конца бормотал заклинания. Лишь бы выжила. Лишь бы оставалась рядом с Малой столько, сколько нужно. Лишь бы улыбнулась хоть раз своей настоящей улыбкой. — Это — твоя жизнь, и тебе выбирать, как разрушать её, — наконец говорит Алан, вставая на ноги и распахивая входную дверь. Она как-то особенно, по-звериному встряхивает головой и застывает, переводя взгляд сквозь огненную чёлку то на него, то на открытую дверь. — Я тебе не судья, и даже не друг. Арчи убьёт тебя однажды, помяни моё слово. — Он и пальцем меня больше не тронет без моего согласия, — чеканит она и выходит из его квартиры, оглушительно хлопнув дверью. Алан и сам не понимает, почему его так разозлила вся эта ситуация. Почему он вообще испытывает эмоции, и какого дьявола они настолько сильные. Он отходит к дивану и садится на него, подогнув одну ногу под себя. — Нахуя я вообще поселился в этом придурочном городе, — бормочет он, вытряхивая из зипа порошок прямо на стол. “Без моего согласия”. То есть не вообще пальцем не тронет, а тронет, и ещё как, только сначала разрешение от неё получит? Некоторых хлебом не корми, дай пострадать и поразрушать себя. Если не собственными руками, так чужими. Алан качает головой — его всё это бесконечно заебало.

***

Алан заходит в свой закуток около бара, ставит кружку с кофе на стол и начинает подготавливать кальян к покуру. Он механически моет колбу, чашку, собирает шахту и ополаскивает её тоже. Забивает табак, пьёт кофе, а потом возвращается к бару. Энджел спит на барной стойке, Хаск сидит за ней и, подперев щёку рукой, просто смотрит на него. И в этом взгляде буквально всё: сожаление, боль, ненависть, надежда, досада и безграничное тепло. Алан не знает, как называется подобный коктейль чувств. Он не хочет нарушать идиллии, но Хаск поднимает на него глаза и скашивает взгляд в сторону от себя. Алан кивает, юркает за барную стойку, цепляет пальцами кадило, закладывает в него угли и уходит. Порой Алан думает, что именно на неё он смотрел в своё время так же. А потом думает, что нет. Ни на кого в своей жизни он не смотрел так, как Хаск смотрит на Энджела, и вот что интересно — посмотрит ли когда-нибудь? Он складывает угли на калауд, потом подходит к тумбе, выдвигает один из ящиков, достаёт оттуда бумагу и карандаш и возвращается за стол. Придвигает к себе ближе свою гигантскую кружку с кофе и продумывает план действий на сегодня. Руки порхают над листом бумаги, Алан практически туда не смотрит, погружённый в свои мысли и периодически затягивается от кальяна, выдыхая дым в воздух. — Можно? — раздаётся голос за его спиной, Алан вздрагивает, чуть не проливая на себя кофе. От резкой перемены цвета в глазах начинает рябить, Алан встряхивает головой и совершенно искренне улыбается, понимая, кто именно его только что окликнул. — Ваше Величество? — Я рано, да? Слишком рано. Но время, впрочем, уже позднее, я просто… Люцифер мельтешит, и Алан находит это просто до невыразимого очаровательным. — Ваше Величество, — спокойно говорит он, — присядьте, пожалуйста. Вы будете кофе? Люцифер одной рукой сжимает коробочку с надписью “Мир Лу-Лу”, а во второй крепко держит пухлую папку. Он кивает и садится на диван напротив Алана, лицом к импровизированной двери. Аккуратно ставит коробочку на стол, папку кладёт рядом. — Я… — Я принесу Вам. Можете пока покурить, он как раз свежий. — Алан. Что-то в голосе Люцифера звучит не так, Алан переводит взгляд туда, куда тот смотрит. — Это… — осторожно начинает Люцифер, но Алан его перебивает: — Малая. Алан понимает, что Люцифер пытался деликатно обойти его больное место, и по-настоящему благодарен ему за это. — Милая девочка, — заключает Люцифер, задумчиво глядя на набросок. — Да, наше маленькое солнце. Хотел написать список дел на сегодня, но отвлёкся, бывает. Это для Принцессы? — он указывает на “Мир Лу-Лу”. Люцифер кивает: — Она очень любит пирожные оттуда. Привожу раз в недели три-месяц, люблю её баловать. — Как у Вас с ней? Алан прикусывает язык — вопрос вырывается изо рта раньше, чем он успевает подумать, — но Люцифер взмахивает рукой в жесте, означающем “всё в порядке”. — Сложно, — честно отвечает он. — Такое ощущение, что что бы я ни сделал — её всё раздражает. Всё не в тему, не так, не то. — Мне кажется, Вы преувеличиваете, — осторожно говорит Алан, поднимаясь на ноги. — Всё не может быть настолько плохо. Может, ты же сам всё видел. — Не знаю, — голос Люцифера звучит растерянно. — Я ни в чём не уверен уже долгое время. От этого обречённого тона сердце Алана болезненно сжимается. Он сам не понимает, почему, но его буквально на части разрывает от желания помочь и защитить. — Я сейчас вернусь, Ваше Величество, — говорит он. — Отдыхайте, Принцесса скоро проснётся. В это время она ещё спит, можете подождать её тут, — улыбается он и выходит. Мысли всё ещё путаются, Алан ненавидит, когда так происходит.

***

— Кофе будешь? Её голос звучит хрипло, Алан смотрит. Волосы забраны в пучок, но пушистые пряди так и лезут в глаза. Солнце заставляет её волосы сиять, ярко, остро даже — настоящий пожар, который никак не удаётся укротить. Это не дом Стаи, но их дом, который они сами построили на дружественной земле. Рядом с новыми союзниками. — Буду. Война закончилась, и оставалось только жить. Она раздосадованно шипит, когда кофе убегает из турки и начинает суетиться около плиты, переворачивая бекон и разбивая яйца. Алан не успевает ничего сделать, потому что в кухню влетает миниатюрный ураган Малая, которая быстро снимает турку и разливает кофе по кружкам. — Я помогу, мам, — раздаётся её звонкий голос, и лицо Сестрицы моментально преображается. — Спасибо, — отвечает она с улыбкой, целует дочь в белоснежную макушку и начинает раскладывать еду по тарелкам. Одну она ставит напротив Алана, и словно по щелчку пальцев, дом сразу начинает наполняться звуками. В кухню заходит Стая, точнее, то, что от неё осталось. Малая напротив каждого ставит тарелки с едой, которые Сестрица выдаёт, как на конвейере. Чудачка плюхается рядом, соприкасаясь с ним плечом, Малая мимоходом сжимает руку Алана, когда он отдаёт ей тарелку, освобождая место — стол на кухне явно не рассчитан на такое количество людей. Они всё ещё не могут перестать касаться друг друга, будто постоянно ища доказательство, что этот человек рядом. Что всё закончилось, и они могут выдохнуть. Что семья под одной крышей, и всё хорошо.

***

Алан встряхивает головой, выныривая из воспоминаний на пути к бару. Хаск молча колдует около кофе-машины, Энджел, уже пришедший себя, но всё ещё безобразно помятый, задумчиво смотрит в стакан с виски. — Удивительно, что он пошёл сразу к тебе, — выдаёт Энджел внезапно. — Я думал, он пришёл к Чарли. — Так и есть, — пожимает Алан плечами, — просто Принцесса пока ещё не проснулась, и Его Величество решил переждать. — Звучит логично, — кивает Эндж и поворачивает голову к Хаску. — А ты что думаешь, котик? Хаск закатывает глаза и с громким стуком ставит перед Аланом кружку. — Я не спросил, какой кофе он любит, — рассеянно говорит Алан. Утро сегодня кажется странным — каким-то ленивым и бесконечным. Не удаётся ни проснуться, ни заставить мозг толком работать в привычном ритме. — Чёрный, — отвечает Хаск на невысказанный вопрос. — Двойную порцию, по настроению с щепоткой перца. — Спасибо, — искренне благодарит тот, Хаск едва уловимо наклоняет голову, принимая его благодарность. Алан чувствует себя странно, когда возвращается в импровизированную зону курения. Люцифер вертит в руках мундштук, Алан внимательно смотрит за его реакцией. Он добавил в недавнюю забивку чуть больше фруктов, и ему хочется знать мнение Люцифера. Когда тот блаженно прикрывает глаза и откидывается на диван, Алан думает, что эксперимент, в целом, удался. Алан замечает, что портрет Малой лежит чуть ближе к Люциферу, чем он его оставлял. — Можете забрать себе, если нравится, — говорит он, усаживаясь напротив. — Это же… Твоя память о ней. О них, — Люцифер растерянно проводит пальцем по бумаге. Алан в очередной раз поражается тому, насколько же у Люцифера красивые руки. — Я ещё нарисую, не переживайте, Ваше Величество. Порой мне кажется, что вся моя комната — огромный мемориал памяти в их честь. Всё жду, когда же отпустит, легче становится ненамного. — Часто их рисуешь? Алан переводит взгляд на Люцифера. Его вопрос звучит так, будто Люциферу в самом деле интересно. — Постоянно, стоит немного забыться, — легко отвечает он. — Мне бы хотелось посмотреть, — говорит Люцифер, и Алан вздрагивает. Это звучит по-настоящему искренне, с неподдельным интересом. Алан про себя думает, что это и очевидно, что Королю Ада будут сильно откликаться разные темы и вопросы, связанные с семьёй. — Я покажу Вам как-нибудь, Ваше Величество. — И расскажешь, — требовательно произносит Люцифер, его глаза опасно сверкают. Алан смеётся: — Не можете простить мне вчерашний съезд с темы? — Люцифер поджимает губы, передавая ему мундштук. — Понимаю, Ваше Величество, меня тоже бы это задело. К слову, — продолжает Алан, принимая трубку и затягивая дым в лёгкие, — то же самое можно сказать и о Вас. Люцифер несколько секунд непонимающе смотрит, а потом в глазах мелькает осознание, и он кивает. Люцифер придвигает к себе кружку с кофе и делает глоток. Его кадык дёргается, Алан непроизвольно сглатывает. Очень интересно. — Конечно, расскажу, — возвращается он к теме. — Всё, что пожелаете знать. Последняя фраза звучит непривычно непозволительно ласково по отношению к Королю Ада, но лицо Люцифера моментально разглаживается. — Я тебе тоже, — спустя мгновение отвечает он. — Если тебе интересно. — Всё интересно, что касается Вас, Ваше Величество. — Ты же знаешь моё имя, к чему эти церемонии? — Не знаю, мне так хочется, — просто отвечает Алан. — Кажется более подходящим что ли. Значит, по рукам, Ваше Величество? Люцифер усмехается. — По рукам. Алан замирает, когда сжимает руку Люцифера. Он помнит прикосновение к его коже тогда, пять лет назад, но сейчас ощущения отличаются. Как минимум потому, что Алан буквально выпадал из жизни: стоило ему заметить пальцы Люцифера, Алана охватывал какой-то непонятный ему самому трепет и желание любоваться. Кожа у Короля Ада тёплая, нежная, её приятно касаться, её хочется касаться. Настолько, что не получается сдержать разочарованный вздох, когда они расцепляют рукопожатие. Алан смотрит на угли, замечает, что они уже почти догорели. Значит, прошло около часа. — Думаю, Принцесса уже проснулась, — замечает Алан. — Я не только к ней пришёл, — сразу отвечает Люцифер, скашивая взгляд в сторону своей папки. — А? — Рисовал всю ночь, хотел показать тебе. Ну, дизайн. Ты говорил, что нужна будет помощь, вот я и решил… Глаза Люцифера горят. Так сильно, так искренне. Алан не может сдержать улыбку, которая буквально просится наружу, когда видит Люцифера таким. — Ого, Ваше Величество, да Вас захватила эта идея! Это же прекрасно! Конечно, давайте посмотрим. Люцифер кивает и вытаскивает из папки несколько листов и разворачивает их к Алану. Он бросает на бумагу взгляд и не может сдержать удивлённого возгласа. — Утята? — Я люблю утят! — огонь в глазах Люцифера моментально гаснет. — Тебе не нравится? — Нет, Ваше Величество, — сразу берёт себя в руки Алан. — Я просто удивился такому выбору. — Я могу переделать, — Люцифер выглядит сконфуженным. Алан совершенно точно не это имел в виду, более того, ему действительно понравилось то, что Люцифер предлагает, это было сильно и смело. — Нет нет нет, не стоит. Мне нравится. Это классно. Особенно кресла-мешки, это просто… Вау, я бы не додумался, честно. — Что-то верится с трудом, — подозрительно тянет Люцифер, взглядом просверливая в нём дыру. — Я искренне извиняюсь, если моя реакция Вас чем-то задела, — Алан наклоняется к нему через стол, берёт Люцифера за руку и церемониально оставляет на коже едва уловимый поцелуй. Люцифер непонимающе хлопает глазами Господь Милосердный, какие же у него длинные ресницы, как же это очаровательно, а потом начинает смеяться. — Считай, что ты меня убедил, — отдышавшись, выдаёт он. — Давайте я тогда схожу к Хаску и попрошу поставить его ещё углей, а как вернусь — мы с Вами всё обсудим. В том числе и план помещения. Он берёт со стола блокнот, вырывает оттуда листок с изображением Малой, кладёт его на стол. Сам блокнот кладёт рядом, сверху оставляет карандаш и уходит. Когда он возвращается, то замечает, что портрет Малой со стола исчез. Внутри становится необычайно тепло от осознания, что Люцифер всё же его забрал, Алан сам не знает, почему. Сам Люцифер куда-то отошёл — со стола пропала коробочка из “Мира Лу-Лу”, и Алан думает, что тот решил навестить дочь. Он начинает мыть и перезабивать кальян. Голова наконец проснулась, и мозг заработал в привычном темпе, что не могло не радовать. В тот момент, когда Алан ставит угли, Люцифер возвращается. Он ставит угли и садится напротив Люцифера, который тут же с готовностью придвигает к нему стопку эскизов и начинает делиться своими мыслями. Они обсуждают план действий пару часов: кальян давно остыл, кофе выпит, в холле становится шумно. Алан с удивлением для себя отмечает, что рядом с Люцифером ему концентрироваться в разы легче, его не заносит в бесконечные воспоминания о Стае. Правда, есть загвоздка: когда Люцифер в его поле зрения, очень тяжело обращать внимания на что угодно, кроме него. И один вопрос не даёт покоя ни ему, ни, кажется, Люциферу, потому что именно он его и озвучивает: — Как мы её назовём? Алан, подперев рукой подбородок, задумчиво барабанит пальцами по столу. — Утятошная. — Чего? // Если у меня будет бар у свалки, я назову его Помойка, и носить это имя моё заведение будет с гордостью. Это фишка, понимаешь? К чему скрывать очевидные вещи и наносить искусственный лоск, если можно взять то, что уже есть и превратить это в достоинство? // — Стилистика нашего дизайна как бы намекает, Ваше Величество. Я считаю это милым и классным. Всё равно в обиходе люди будут говорить “Кальянная в Хазбине” либо “Кальянная в отеле”, так что какая, к чёрту, разница, что они там подумают. Весь этот официоз и пафос уже приелся, если честно, а Вы что думаете? — Я… Мне нравится. Глаза Люцифера сейчас сияют даже ярче, чем в тот момент, когда он достал эскизы. Алан не может сдержать вздоха восхищения, когда видит это. — Хорошо. Я тогда согласую с Принцессой план, и дальше будем действовать по обстоятельствам. — Вот мой номер, — говорит Люцифер, выводя каллиграфическим почерком цифры у Алана в блокноте. — Наберёшь, когда что-то решится. Внутри снова поднимается непонятное ощущение, схожее с тем, когда Алан увидел, что Люцифер всё же забрал портрет Малой, но всё же немного иное. Как будто ему нравилось, что Люцифер хозяйничает в его личном пространстве, и хочется, чтобы так продолжалось и дальше. Провожая Люцифера до выхода, Алан замечает фигуру Аластора около бара. Тот смотрит на него, вопросительно приподняв одну бровь. “Вот и начинается геморрой”, — усмехается Алан про себя. Он переводит взгляд на часы, висящие прямо в центре холла, закладывает примерно час на разговор с Шарлоттой, а рукой показывает Аластору четыре пальца. Тот понимающе кивает и уходит. Алан, тяжел вздохнув, поднимается по лестнице на второй этаж. Список дел он сегодня так и не написал, зато утро выдалось достаточно продуктивное. И это только начало.

***

— Кальянная? — повторяет Шарлотта, и Алан пожимает плечами, мол, да, а что такого, дело обычное. — Это ведь значит, что папа… Будет чаще сюда приходить? Её голос звучит несколько потерянно, Алан окидывает Принцессу внимательным взглядом: Шарлотта сцепила руки в замок и поглаживает большим пальцем тыльную сторону левой ладони. — С этим есть проблемы? — Я… Не знаю, всё слишком сложно. Алан понимает, что лезет не в своё дело, но тем не менее спрашивает: — А Вы хотите с ним помириться, Принцесса? — Перестань, — отмахивается она. — Ты ведь. Старше меня. Давай на ты, мне противны все эти титулы и условности. — Хорошо. Так? — Я просто не знаю, как подступиться и с чего начать. Очень много… Злости и обиды, наверное. В конце концов, он тоже со мной не общался, по большей части. И всё теперь такое скомканное, сжатое, неуклюжее. — Он очень тебя любит, Принцесса. — Чарли, — с нажимом произносит та, и Алан кивает: — Чарли. — Я знаю, что он очень меня любит, — наконец отвечает она. Чарли тяжело вздыхает и продолжает: — Знаешь, наверное, к лучшему, что он будет здесь чаще. Может… Может, получится найти с ним общий язык хотя бы так. Повисает молчание, которое, впрочем, не кажется неловким. Алан ждёт. — Какой она была? — внезапно спрашивает Чарли. — М? — Алан непонимающе на неё смотрит. — Девочка, про которую ты часто рассказываешь Вэгги. — Она была очень доброй. Настолько, что только её доброта и свет могли принести в душу её матери хоть какое-то подобие порядка. — Сильной. // — Чёрта с два, бой не закончен, Алан! Не смей меня жалеть! // — Отважной и сообразительной. Всегда кидалась в самую гущу событий, и, казалось, не думала ни минуты. Люди бы назвали это безрассудством, но Алан знал, что анализ в голове Малой не останавливается ни на минуту. А потом научил её изготавливать бомбы, и девчонка переросла своего учителя в этом мастерстве. — Доброта не всегда есть хорошо, — задумчиво произносит Чарли, и Алан понимает, что она имеет в виду. Её поведение и характер мыслей, когда она только начала заниматься отелем. — Добрый не значит слабый. Порой доброта может показывать зубы и становиться по-настоящему яростной. Когда дело касалось близких людей, пылкое сердце Малой в сочетании с невероятным рассудком включали в ней режим настоящего берсерка. Она любила расстреливать врагов чёткими очередями из своей обожаемой винтовки. Чарли усмехается, и Алан продолжает: — Семья для неё значила всё, и семья — это отнюдь не кровные родственники. За людей, которых она считала близкими, Малая готова была драться до последней капли крови и, поверь, Чарли, даже я не рискнул бы вставать у неё на пути. — Как она… Какие у неё отношения были с родителями? — Они в ней души не чаяли, она была их любимым ребёнком. И это было взаимно. К сожалению, потом у Малой осталась лишь мать, но я думаю, если бы всё сложилось иначе, в её сердце хватило бы доброты и тепла, чтобы принять отца назад. Понять и простить после предательства. К сожалению, этого уже не узнать. Чэда поглотило Забвение, и он никогда не вернётся. Но всегда будет жить в её сердце, я верю в это. — Предательства? — Там длинная история. Если хочешь, я расскажу про это как-нибудь в другой раз. Алан замечает то, с какой теплотой Чарли украдкой бросает взгляды на стол во время из разговора. Туда, где стоит коробочка из “Мира Лу-Лу”, принесённая Люцифером. Чарли, наконец, собирается с духом: — Хорошо, чем я могу тебе помочь? — Нужно пространство. Лучше отдельная комната или зал, чтобы двери закрывались, и мы не прокурии тебе весь первый этаж. — Но лучше рядом с баром я думаю, да? Вот что-что, а деловая хватка у Чарли была железной. Поднаторела с годами. — Да, это было бы хорошо. И, Чарли. Лучше, если это будет анфилад комнат. С подсобкой и… — Комнатой для тебя, — понимающе кивает она. — Зришь в корень, Принцесса, — усмехается Алан. Чарли фыркает, атмосфера в кабинете становится на несколько градусов теплее.

***

— Просто объясни, какого хрена? — без предисловий начинает Аластор. Возможно, на кого-то это и произвело бы эффект, но не на него. Алан закрывает за собой дверь кабинета и поворачивается к Аластору. — Я бы в любом случае к тебе пришёл, ты знаешь. Я многим тебе обязан, и уважаю тебя и твоё влияние, равно как и твой вклад в это место. Но сначала нужно было согласовать с Принцессой, всё же отель — её детище. — Она дала добро? — Да. — Разве моё разрешение действительно нужно там, где вмешался Король Ада? Последние слова Аластор цедит настолько ядовитым тоном, что у Алана темнеет в глазах от невесть откуда взявшейся яростной злости. Как будто Аластор только что оскорбил Малую, или Сестрицу, или… — Ал, не начинай, — просит Алан, устало сжимая пальцами переносицу. — Мне просто интересно, как далеко это всё может зайти. — Тебя не коснётся. — Но меня уже коснулось, — возражает Аластор. — Всё, что касается отеля, касается меня напрямую. Люцифер… — Каин тебя задери, Аластор! — не выдерживает Алан. — Вы как дети малые, честное слово. Люцифер мой. Оставь. — Твой? — насмешливо уточняет Аластор, и Алан осклабившись, делает к нему шаг. — Радуйся, что я буду помогать твоему детищу процветать. Ты ведь знаешь, постояльцы стали чаще заглядывать в мой уголок, и это действительно может помочь привлечь сюда больше народа. — Ты, безусловно, прав, — Аластор поднимает на него глаза, в которых Алан читает прямую угрозу. — Но Люцифер… — Оставь, — повторяет Алан, сцепливая руки на груди. — Мне с тобой тягаться не за чем, в ваши дела я лезть не собираюсь, всё равно чёрт ногу сломит в этой ебалистике. Я просто прошу не ставить палки в колёса и всё. — Некоторые личности абсолютно лишены благодарности. — Некоторые индивиды путают благодарность и лизоблюдство. Аластор усмехается. Они синхронно делают шаг назад, отходя друг от друга на безопасное расстояние. — Ты наглый, мне нравится в тебе это качество. Просто… Осознаёшь ли до конца, куда именно ты лезешь? — Что ты имеешь в виду, Аластор? Тот ничего не говорит, Алан качает головой. — Я не знаю, что происходит у вас с ним, хотя скрывать не стану, мне любопытно до смерти. Но это не моё дело, и я — не тот человек, который будет раздавать вам советы и пытаться помирить. Вы — умные мальчики, разберётесь сами. Просто, пожалуйста, не ставь мне палки в колёса, — повторяет он. Аластор молчит долгое время, потом произносит: — Я знаю твою истинную силу, Алан. Я не дурак, и такое от меня скрыть просто невозможно. Ставить тебе палки в колёса равнозначно принести в жизнь много, очень много проблем. Но если ты встанешь у меня на пути, боюсь, твоей силы не хватит, чтобы мне помешать. — Я не собираюсь, мне не за чем. К тому же, Аластор, ты не ведёшь дела с дураками, но со мной дела ведёшь уже давненько. Это доказательство того, что в твоих глазах я далеко не дурак. Игры за власть мне неинтересны, я просто хочу заниматься чем-то, что будет приносить мне радость. — Раньше ты говорил “хочу делать хоть что-то, чтобы чувствовать себя нужным”. Аппетиты проснулись, стоило хандре немного отступить? Алан усмехается. — Возможно. Ты знаешь, разбираться в себе мне всегда было непросто, и требовалось большое количество времени. — Аппетиты могут вырасти очень сильно. — Мне не интересно, — повторяет Алан с нажимом. — А что тебе интересно? Люцифер? — Да, — прямо отвечает Алан. — И, да, предвосхищая твой следующий вопрос — если ему будет что-то угрожать, я вмешаюсь. Просто надеюсь, что это будешь не ты. — Разве это не противоречит “в ваши дела я вмешиваться не буду”? — Значит, было бы здорово сделать так, чтобы ваши дела не выходили за рамки, вот и всё. Аластор смеривает его насмешливым взглядом и говорит: — В этом мире правят сильные, это закон. Так было, есть и всегда будет. Но ты не заинтересован во власти, это правда. А вот силы у тебя много, даже досадно, что сделку с тобой заключил именно Люцифер. — Намекаешь, что я бы неплохо смотрелся в твоей коллекции? — фыркает Алан, Аластор закатывает глаза. — Намекаю, что людей вроде тебя лучше держать при себе, чем быть с ними по разные стороны баррикад. Я уважаю твою просьбу, надеюсь, что и ты уважаешь моё предостережение. — Разумеется, Радио-демон, — усмехается Алан. — Разве могло быть иначе? — Ну хорошо, — говорит Аластор. — Покажи и расскажи, что вы там придумали. Алан, выдохнув про себя, достаёт из кармана блокнот, и начинает обрисовывать план. В конце Аластор, выслушав его и внеся корректировки, говорит: — Кальянная, а? Недурно. Всегда знал, что однажды ты выдаешь что-нибудь подобное. — Спасибо за помощь, Ал, — отвечает Алан, собирая со стола вырванные из блокнота листы, над которыми они с Аластаром корпели последние пару часов. — Правда, спасибо. — Обращайся, — тут же откликается Радио-демон, улыбаясь своей фирменной улыбкой. Алан возвращает ему улыбку и выходит из кабинета, доставая из кармана смартфон. Он набирает номер Люцифера по памяти, прекрасно запомнив последовательность цифр с первого взгляда. Спустя пару гудков трубку снимают. — Ваше Величество, всё хорошо, Чарли всё одобрила, — отчитывается Алан, и Люцифер сразу спрашивает: — А этот? Вот что-что, а антипатия у них с Аластором взаимна до невозможного. Алан не может не фыркнуть, услышав эти интонации в очередной раз. В трубке тут же обиженно сопят, и Алан старается исправить положение: — Аластор тоже. В целом, ему симпатизирует наша затея. — Хорошо. Я как раз вношу изменения, чтобы… — Давайте встретимся завтра и всё обсудим? — предлагает Алан, спускаясь на первый этаж. Он видит сидящую за баром Вэгги и понимает, что да, этот день всё же подошёл к концу. Она приветственно машет ему рукой, Алан кивком головы указывает в свой закуток. — Завтра? Не думаю, что я успею закончить… — тянет Люцифер. — Могу подъехать к Вам, чтобы Вы не растеряли вдохновение, — предлагает он, проходя мимо Хаска, который понимающе кивает и шуршит пачкой углей. — Ко мне? Да. Ладно. Хорошо. — Тогда до завтрашнего вечера? — Да. До вечера, Алан. Его имя, произнесённое Люцифером, вызывает в душе трепет. Слишком много непонятных эмоций и ощущений просыпается в нём от присутствия Люцифера. Алан скидывает вызов и даёт Вэгги приветственное “пять”. Он замечает на столе два стакана с выпивкой и не может сдержаться: — А ты подготовилась! — Естественно, — заявляет Вэгги, усаживаясь на диван и закидывая ноги на стол. — Рассказывай. — Даже не знаю, с чего начать, — бормочет Алан, разбирая шахту от кальяна. — Тебе как обычно, да? — Да. Я всё ещё жду. — Минуту, Вагата. Минуту.

***

Когда Люцифер заканчивает показывать ему свои наброски, Алан облегчённо выдыхает. Ему очень нравились идеи Люцифера, да и в целом воодушевление Короля Ада оказалось достаточно заразно, вот только… Всё то время, что они разговаривали, Алан не мог перестать бросать взгляды на портреты семьи Морнингстар. Хотел бы не глазеть, да не получалось, хоть убей. Такая счастливая семья, такая красивая пара и такой радостный ребёнок. — Мы были хорошей семьёй, — внезапно произносит Люцифер. — Простите, Ваше Величество, мне не следовал глазеть. — Как я уже и говорил, ты — первый человек, который приходит ко мне за… Очень долгое время. Я просто не думал, что эти портреты привлекают так много внимания, не твоя вина. Люцифер щёлкает ногтём по кружке, стоящей неподалёку от грязного блюдца. По пути сюда Алан выпросил у Хаска два больших стакана с кофе и забежал в одну из лучших кондитерских, о которых знал. Он заколдовал пирожные на скорую руку, превратив их в милейших утят, но, тем не менее, сомневался — а не слишком ли это? Слишком что? Наивно? По-детски? Всё равно что приходить к потенциальному другу со двора с коробкой чая и конфетами, когда ты ещё ребёнок. Однако удивлённые глаза Люцифера того стоили. Равно как и не сходившая с лица весь вечер улыбка. — Знаешь, наверное, то, что я испытывал к Лилит, нельзя в полной мере назвать любовью. Мы, скорее, были партнёрами, нежели союзом двух не влюблённых даже, но любящих людей. Просто в этом мироздании после Сотворения и я, и она были одиноки, и в какой-то момент одиночеству стало слишком тесно в наших душах, и мы попытались найти спасение друг в друге, убежать от этой невыразимой тоски, полностью растворившись в иллюзиях. Правда иллюзия так и останется иллюзией, а сколько ни бегай — от себя не убежишь всё равно. Голос Люцифера звучит глухо, и Алан изо всех сил зставляет себя сидеть на месте спокойно. Всё его естество хочет кинуться к Люциферу, обнять его, защитить, показать, что он — рядом, что Люцифер не одинок и больше никогда не будет одинок. Алан сидит на месте, потому что не понимает — откуда, чёрт возьми, взялась такая реакция, ведь он знает Люцифера всего несколько дней. А кажется, что всю жизнь. Нельзя сказать, что Алана пугает то, что поднимает присутствие Люцифера из глубин его души — нет, не пугает точно. Но Алан хочет понять, откуда в нём эти чувства, эмоции и ощущения, почему именно они и с чем связано их появление. Он не хочет больше обманываться сам и не хочет больше обманывать кого бы то ни было. Хватит. Он врал себе непозволительно долго, и последние тридцать лет стали апогеем этой клоунады. Достаточно, больше он так не хочет. Тем не менее, Алан не может сдержать себя до конца — он накрывает ладонь Люцифера своей, нервный стук прекращается. Люцифер поднимает на него взгляд, и Алан буквально задыхается от того, насколько быстро начинает биться его сердце. Какие же у Вас потрясающие глаза. — Какая она была? — спрашивает Алан немного охрипшим голосом. Люцифер странно на него смотрит, но руку не отдёргивает. Алан замечает это и сам убирает ладонь, с неохотой разрывая тактильный контакт. Ощущения похожи на те, когда Сестрице, наконец, удалось собрать всю семью под одной крышей. Словно снова наступили те времена, где Стая не могла перестать постоянно касаться друг друга, постоянно ища подтверждение, что важные люди рядом. Рядом. — Она была прекрасной и очень гордой, — после небольшой паузы говорит Люцифер, и Алан видит, что он произносит это искренне. — Правда, нельзя не признать, что потомство Адама и Евы действовало ей на нервы, ущемляя гордость. Ведь, несмотря на общепринятое мнение о том, что Лилит бракована, она же считала бракованной именно Еву. — Первая женщина, мать всего сущего, созданная по образу и подобию для сына Его. Равнозначное творение, совершенное и прекрасное, — задумчиво произносит Алан. Он знает эту легенду, как знает и то, что в легендах правды зачастую больше, чем в общеизвестных доказанных фактах. — Твои знания иногда поражают, — тихо произносит Люцифер, глядя на Алана в упор. — Я слишком много жил. К тому же, встречал её пару раз, — пожимает Алан плечами. — Вот как? — брови Люцифера удивлённо взлетают вверх. — И о чём же вы с ней беседовали? — Лилит — мать магии, она обучала меня какое-то время. И рассказала забавную историю о том, что её прозвали убийцей младенцев, суккубом, завлекающим в сети разврата вовсе не за то, что она этих младенцев убивала, якобы сошедшая с ума от ревности. И не за то, что она соблазняла юношей без конца. А за то, что она просто показывала людям разнообразие выбора и несла в массы свою идею о том, что любовь не имеет границ, в том числе и по полу. Люцифер заинтересованно поднимает вверх одну бровь, и Алан разворачивает свою мысль: — Раз люди созданы по образу и подобию Отца, то и свобода выбора у них безграничная. А ангелам, решившим заграбастать себе в руки всю власть, это было невыгодно. Ведь для них люди, их вера — не более, чем ресурс. Им выгодно, чтобы количество людей увеличивалось, а, следовательно, увеличивалось и количество ресурса. Поэтому заклеймили Лилит демоницей, а на однополые связи наложили табу — ещё бы, ведь от них не бывает детей, — фыркает Алан и продолжает: — Да ещё так красиво завернули про неповиновение слову Божьему и заповедям его. Красавцы. Лилит просто попала под раздачу. Ну, её гордость и неповиновение тоже сыграли свою роль, конечно, но это второстепенное. Ангелам просто был нужен козёл отпущения, и они нашли его. Иронично, конечно, что нашли в человеке, показывающим людям выбор. Демонстрирующем настоящую волю Творца: мир намного шире установленных границ, и, раз люди — это дети Его, они сами могут создавать свою реальность, могут выбирать, и никто не смеет им перечить. — Не любишь ангелов? — усмехается Люцифер. Можно было бы назвать издевкой, но Алан видит — усмешка горькая, какая бывает, когда наступили на больное место. — Ненавижу уродов, — честно признаётся он. — За свою жизнь знаю всего три исключения, включая Вас. — А остальные двое? — Люцифер заинтересовано подаётся вперёд, и Алан отвечает: — Кас и Гадриэль. — Гадриэль?! — изумлённо восклицает Люцифер. — А с ним какими судьбами? — Малая — источник его Веры, — равнодушно сообщает Алан. Как нечто само-собой разумеющееся. Люцифер кидает рассеянный взгляд куда-то Алану за плечо, и он оборачивается. Алан едва сдерживает удивлённый возглас, когда замечает, что на рабочем столе Люцифера в рамке стоит нарисованный накануне портрет Малой. — Удивительная девочка, — коротко резюмирует Люцифер. Алан поворачивается обратно: — Ваше Величество, мы как-то ушли от темы. Опять. Какой была первая Вербена в Ваших глазах? Люцифер молчит некоторое время, а потом произносит: — Ты прав, Алан, Лилит действительно была создана изначально по образу и подобию Бога, была равной Адаму. Однако Адам не желал равенства, он желал подчинения. Лилит не хотела ему принадлежать, не хотела делить с ним ложе, её очень сильно раздражала ограниченность выбора. Наверное, поэтому ей и приглянулся я — единственный, кто посмотрел на неё как на Человека, кто с уважениям отнёсся к её взглядам на мир, потребностям и желаниям. Я бесконечно ей восхищался, она казалась мне удивительной, настоящим чудом и вершиной творения Отца. — Вы её сильно любили, — тихо замечает Алан, а Люцифер кивает: — Я видел в ней, прежде всего, самое прекрасное создание, не бракованное нечто. Замечал и ценил её силу, ум, гордость. Я думал, что любил её всей душой, отдавая ей столько, сколько мог, и даже немного больше. И всегда считал, что она отвечала мне тем же, просто в чуть более сдержанной манере. Полагал, что её холодность и отстранённость — всего лишь следствие характера, и что Лилит на самом деле любит именно так. Постоянно держа рамки и границы, не позволяя себе лишний раз проявлять чувства. — Почему в прошедшем времени? — Ошибался, — снова горько усмехается Люцифер. — И насчёт неё, и насчёт себя. Помнишь начало нашего диалога? Алан кивает, уже понимая, куда ведёт разговор. — Иллюзии. Мы оба утопали в иллюзиях и свято верили в придуманное нами, но не имеющее под собой ничего настоящего. Это был долгий побег от одиночества и попытка заполнить пустоту внутри кем-то другим. Ни больше, ни меньше. — А люди? — спрашивает Алан, подаваясь вперёд. Его действительно интересует этот вопрос. Настолько, что он даже сформулировать его внятно не смог только что. Алан хочет развернуть свою мысль, но Люцифер понимает его без слов: — Я всегда любил людей, любил невероятно сильно, и, как ты знаешь, мы с Лилит тоже встретились не сразу. К моменту нашей встречи она уже начала учить людей магии, чтобы они могли защищать близких. Узы Крови — её детище, именно с неё всё началось. Именно благодаря Лилит свой род начали потомки Каина. Нелюди. Нежить. Кровопийцы, убивающие себе подобных. — Ваше Величество, — начинает Алан, но Люцифер сам обрывает себя на полуслове: — Прости, это было невежливо с моей стороны. Алан потрясённо замолкает, а Люцифер продолжает дальше: — Так вот, вместе с тем она продолжала нести людям знание, великое знание о Любви, пусть и сама была её лишена. И от благодарности услышавших она действительно светилась радостью. И чувствовала в себе больше сил, чтобы помогать и впредь. Я долго не мог понять, как мне относиться к той, кого нарекли самой опасной демоницей и как лично для себя трактовал её действия. Ведь вместе со знаниями Лилит несла людям и погибель. Не все её понимали, но она никогда не испытывала к людям ненависти, даже несмотря на то, что это были потомки Адама и Евы. Она всегда считала, что её задача — показать людям разнообразие выбора, а по какой именно дороге они пойдут — это уже их свобода действий. Я был с ней солидарен. Как ты понимаешь, в итоге мы встретились и нашли в друг друге единомышленников и поддержку. — А потом? — спрашивает Алан, уже догадываясь, как ответ услышит — А потом всё полетело к чертям, — Люцифер взмахивает рукой. — Правда, медленно, но всё же полетело, и с рождением Чарли окончательно всплыло на поверхность. Из-за своего происхождения Лилит ещё на заре нашего знакомства начала жить и дышать исключительно управлением Ада, да и в принципе всем, что могло бы помочь ей набрать силу и мощь, а впоследствии — укрепить свою власть. Мне такое маниакальное стремление было не понять, но, повторюсь, я безмерно восхищался всем, что Лилит из себя представляет, и потому всячески потакал любым её начинаниям. В итоге у нас родилась дочь, и, знаешь, я ведь уже тогда знал, чувствовал, что что-то идёт не так, но закрывал глаза, всё убеждал себя в том, что показалось. Не показалось. — Она запрещала вам общаться с Шарлоттой? — Да. До сих пор не понимаю, почему, а сейчас навёрстывать упущенное уже поздно. — Вы же сами не верите в то, что говорите, — цокает языком Алан, замечая, как Люцифер задумчиво оглаживает обручальное кольцо на безымянном пальце. — Если бы Вы на самом деле думали, что поздно, не стремились бы сейчас так отчаянно наладить отношения с дочерью. Люцифер усмехается: — Тут, ты, конечно, прав. Но, тем не менее, во всей этой истории я никого не могу обвинить в неискренности. Мы с Лилит всей душой вложились в этот замок, не понимая только, что он воздушный, — подытоживает он. Алан кивает, повисает молчание, которое затем нарушает внезапный, как выстрел, вопрос Люцифера: — Я вижу, что ты очень сильно мной интересуешься. И вижу, что этот интерес искренен. Почему? — Почему интересуюсь? Люцифер кивает. Алан некоторое время обдумывает, что будет говорить, пытается сформулировать мысли в слова, а потом плюёт и честно отвечает: — Я не знаю, Ваше Величество. Чтобы разобраться в себе и своих ощущениях и чувствах, мне нужно намного больше времени, чем другим. В конце концов, я долгие годы скрывал свою нЕжНуЮ нАтУрУ от других, но в первую очередь от себя. Сейчас, после… — Алан запинается. — … смерти я стараюсь научиться жить и вести себя немного иначе, но не всегда получается. Точнее, не всегда получается сразу, но я действительно пытаюсь. Когда я найду ответ на этот вопрос, обязательно поделюсь с Вами, идёт? — Идёт, — просто говорит Люцифер. — Но… Совсем нет предположений? — Сначала думал, что Вы напоминаете мне Сестрицу, — признаётся Алан. — Ту, за кого ты продал душу? — Да. Но это не истинная причина. Мне кажется, правда кроется несколько глубже. Где-то там, куда я и не заглядывал никогда толком: то ли надобности не было, то ли просто страшно было. Хотя кем-кем, а трусом я могу себя назвать едва ли. Мне просто… Просто нужно немного времени, Ваше Величество. И извините, если мой интерес вызывает в Вас негативные чувства. Одно Ваше слово, и я прекращу досаждать. Алан не сразу понимает, что происходит, но по его телу будто пускают разряд тока. Потом он видит — теперь уже Люцифер держит его за руку, совсем как Алан его в начале разговора. Должно быть, что-то в его словах напрягло Люцифера, вот он и решил Алана поддержать. — Хорошо, — кивает Люцифер, для убедительности едва ощутимо сжимая его ладонь. — И, Алан. Твой интерес вызывает во мне исключительно положительные чувства, — добавляет он и убирает свою руку. Алан разочарованно выдыхает. Мало. — Вы только что дали зелёный свет на любую ересь, которая придёт в мою наглухо отбитую голову, Вы же в курсе, Ваше Величество? — Не вижу в этом никакой проблемы, — отрезает Люцифер, и Алан усмехается. Люцифер подпирает ладонью щёку и задумчиво смотрит на него. Обручальное кольцо поблескивает у него на пальце, а Алан понимает, что готов продать душу второй раз, лишь бы Люцифер вечность смотрел на него так. Только на него. И нет, ему не стыдно — стыд он окончательно утратил несколько сотен лет назад. Некстати вспоминается недавний разговор с Аластором. “Люцифер — мой”. Мой.

***

— Знаешь, — говорит ему Хаск в день открытия. — Он всю неделю здесь пробыл, помогая нам с этой затеей. — Это долго, — задумчиво говорит Алан, прикусывая карандаш. Дурная привычка, появившаяся в последние дни. Чарли настояла на проведении праздничной вечеринки в честь открытия, Алан не был против, Люцифер и вовсе будто с ума сошёл. Вэгги заверила его, что они с Чарли всё организуют, поэтому Алану ничего не оставалось, как согласиться. Гостей было много, но его это не удивляло — постояльцы периодически приходили к нему покурить да поговорить, просто сейчас это всё вышло на новый, официальный уровень. Он оборачивается на звук открывшейся двери и видит застывшую на пороге фигуру. Никогда ещё в своей жизни Алан так не радовался сообразительности Чарли, которая под кальянную выделила не просто анфилад комнат, а настоящий рай, с двумя подсобками, спальней, ванной и туалетом. Буквально пять минут назад Люцифер повёл Чарли на экскурсию по всем закоулкам, горя желанием ей показать всё, что они с Аланом сделали во время ремонта, а Энджел увязался за ними. Алан сощуривается и спрашивает у Хаска, не поворачивая головы: — Это та легендарная личность, я же ничего не путаю? Хаск молчит, поэтому Алан всё же поворачивается к нему, чтобы повторить вопрос. Но нужды в этом нет: Хаск выглядит не просто взбешённым, а разъярённым донельзя. Он похож на человека, готового разорвать другого на части, и Алан прекрасно знает причину подобной реакции. — Понял, — говорит Алан, ставит стакан на стол и поднимается на ноги. — Могу помочь? — спрашивает он, подходя ближе. Валентино окидывает его оценивающим взглядом, а потом вальяжно произносит: — Мне нужен Энджел Даст. Алан понимающе кивает, замолкает на несколько секунд, якобы задумавшись, а потом говорит: — Ты мне не нравишься. Пошёл нахуй отсюда. — Что ты сказал?! Валентино подходит ближе, Алан не двигается с места. — Ты слышишь хуёво? Могу повторить. Пошёл нахуй из моего заведения. — Думаешь, спутался с королём Ада, и тебе теперь всё позволено? — моментально взвивается владелец легендарной порностудии. — Думаю, что прежде чем разевать пасть в чью-то сторону, надо адекватно оценивать свои силы. Татуировки загораются, выпуская наружу силу, которую Алан копил тысячелетиями. Лицо Валентино становится растерянным, очки у него на глазах идут трещинами, Алан осклабивается. — Какого?! — Валентино делает пару шагов назад, а Алан указывает ему рукой на дверь: — А ты что думал, король Ада сделки заключает с отбросами? Проваливай нахуй. Энджел хочет отдохнуть, он будет отдыхать. Столько, сколько захочет, там, где захочет и с теми, с кем захочет. Тебе не повезло, сегодня он выбрал “Утятошную”. Валентино, прошипев что-то нелецеприятное напоследок, уходит, хлопнув дверью. Алан немного расслабляется, но всё ещё чувствует чудовищное скопление магии, бурлящей в его венах. — Я думал, ты ему вьебёшь, — раздаётся рядом голос Хаска. — Я думал, мы вьебём ему одновременно, — честно отвечает Алан, всё ещё пытаясь загнать разбушевавшуюся силу обратно. Они возвращаются к своему столику, и на них тут же налетает Энджел: — Вы так круто всё сделали с Люцифером, я в восторге, особенно… Блядь, у тебя, что, вырос третий хвост? Ебануться нахуй! Он ведь был один! У тебя татуировки светятся, ты в курсе, чувак? Алан? Алан?! Твою мать! Хаск, какого хрена тут происходит?! Алан???