Касабланка

Zero 9:36 & Hollywood Undead - The End / Undead

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него на́чало быть, и без Него ничто не на́чало быть, что на́чало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И человек — совершенное Его творение. Но “совершенное” не значит “без изъянов”, совершенный значит “законченный”, “завершённый”. Потому что Бог создавал их по образу и подобию своему. Он был Творцом, и в этом была его цель и мечта — творить. И лучшее, что он мог сотворить — это то, что продолжит нести его мечту дальше, что будет снова и снова воссоздавать её. Так задумал Отец. Глупо сравнивать ангелов и людей, на самом-то деле, они разные. Не хуже и не лучше, просто другие. Ангелы были сотворены первыми, и были, несомненно, более могущественными созданиями, нежели люди. Люди были хрупкими, слабыми, и в глазах многих братьев несовершенными. Брехня. Люцифер никогда не видел в людях несовершенства. Он считал их самыми удивительными и прекрасными созданиями, способными на гораздо большее, чем все войска элохимов вместе взятые. Люди были лучшим творением отца, несмотря на некоторые недостатки. Сам Люцифер их таковыми не считал: недостатки людей были для него особенностями, многогранностью, отражающей всю волю и душу Отца. Ангелы были первыми. Отец создал их из своего Сияния в первый день Сотворения. Каждый ангел обладал частью Его силы и мудрости, а свет их стал первым рассветом Мира. Они стояли на краю Мироздания, отталкивая пустоту и развеивая мрак, ведь Отец сотворил их стражами и хранителями всего, созданного Им. Люцифер был первым. Посланником Отца и предводителем своих братьев.

***

Алан провожает Люцифера в дальний угол, где располагается круглый стол с угловым диваном красного цвета у стены. Само пространство отделено от холла многослойными занавесками. Занавески разные: голубые, розовые, фиолетовые, они полупрозрачные, но сплетаются вместе, образуя приятную воздушную завесу. Слева от дивана — резная тумба, на которой стоит пузатая колба с разбросанными вокруг железными трубками. Люцифер замечает щипцы, стопку салфеток и какие-то ещё мало понятные ему вещи. Алан ставит свой стакан на стол, убирает упавшую на глаза чёрную прядь и жестом приглашает Люцифера присесть. Тот садится в угол, бросая беглый взгляд на своего компаньона. Он очень похож на демона своей внешностью: поджарый, с двумя витиеватыми рогами, один из которых сломан, и практически полностью татуированным телом. Но внимание Люцифера привлекают глаза Алана: светло-серые, белые почти, где зрачок ещё сильнее выделяет радужку, делая её пронзительно-яркой. — Ты недавно здесь, верно? — Несколько месяцев, — уклончиво отвечает Алан, Люцифер хмурится. — Простите, Ваше Величество, не могу ответить на Ваш вопрос более точно. — Почему же? — Адаптация заняла некоторое время, и я плохо помню, что было в начале, и, главное, когда это было. — Ясно, — кивает Люцифер. Он заинтересованно смотрит на Алана, который начинает раскладывать на столе своё барахло, перенося его с тумбы. — Чтобы Вы лучше понимали, как всё работает. Постараюсь объяснить, насколько получится, — отвечает на немой вопрос Алан. Люцифер придвигается ближе к столу, и Алан протягивает ему несколько баночек. — Скажите мне, какая нравится по запаху, — учтиво улыбается тот, — а я пока немного Вам расскажу. Люцифер начинает придирчиво обнюхивать то, что странный собеседник ему предлагает. Ароматы разные: цитрусовые, какие-то мятные, фруктовые. Люцифер задумчиво вертит в руках баночку с ароматом яблока, чувствует нежный запах и прикрывает глаза. — Во всех кальян принцип действия сводится к тому, что табачная смесь выпаривается за счёт углей, которые стоят на чаше, — начинает говорить Алан. — Они нагревают табак, после чего разогретый воздух спускается по шахте в колбу. Там он фильтруется и охлаждается, после чего поступает через шланг в лёгкие. Люцифер молча протягивает ему баночку с яблочным ароматом и какую-то другую, с едва уловимыми нотками мяты. Алан кивает, вытряхивает на стол зубочистку и зажимает её зубами. — Сюда, — Алан показывает ему глиняную чашку, — забивают табак. Он нагревается и тлеет, она способствует раскрытию вкуса табака и отвечает за то, насколько дымным будет кальян и как долго его можно курить. Алан ловкими движениями трамбует табак в чашу, после чего зубочисткой начинает ковыряться в чашке. Люцифер не может не отметить тонкие запястья Алана. Впрочем, ему кажется, что хрупкость бывает обманчивой. В голове против воли проносится мысль: “Такими руками очень сподручно убивать”. — А зачем ты?.. — Люцифер не успевает толком сформулировать вопрос, но Алан понимает его и так. — Мы как бы… Распушаем табак, чтобы воздух обволакивал все листья и равномерно их нагревал. Это делает вкус насыщенным. Далее, Ваше Величество, смотрите, это очень важно, — Алан показывает ему маленькое металлическое блюдце. — Эта штука называется калауд. Люцифер задумчиво берёт в руки металлическую чашечку, на обратной стороне которой оказываются выпуклые точечки, расположенные по периметру. Он задумчиво оглаживает их пальцем и непроизвольно улыбается — такие забавные. — Чтобы поддерживать жар в кальяне, нужны угли. Но мы не можем поставить их на табак сверху, иначе он сгорит. Поэтому на чашу сверху ставят либо калауд — в нём есть круглые дырчатые основания, а ещё его можно сверху закрывать крышкой, чтобы проще было контролировать температуру углей. Люцифер показывает ему полюбившиеся выпуклости: — Чтобы не портить чашу и табак? — Да, — Алан, улыбаясь, продолжает выкладывать на столе свои приблуды. — Либо для кальяна используют фольгу: в ней делают небольшие дырочки для того, чтобы воздух свободно циркулировал и осуществлялась нужная тяга, — он достаёт из стопки барахла на столе блестящий рулон. — И какой способ больше нравится тебе? — спрашивает Люцифер. Ему очень нравится голос Алана. Хочется слушать и слушать, впитывать в себя эти мягкие интонации, будто обнимающие его, дающие тепло. Алана же вопрос Люцифера, очевидно, радует. Глаза загораются благодарностью, он объясняет: — Вам всё ещё не надоели мои россказни? Благодарный слушатель — роскошь в наши дни. Алан натягивают фольгу на чашку, зубочисткой быстро, но сосредоточенно проделывает в ней дырки и продолжает: — Раньше забивал на калауде, но в последнее время отдаю предпочтение фольге — вкус насыщенней и дыма больше. Люцифер кивает, принимая информацию к сведению. Он как завороженный смотрит на ловкие пальцы Алана, а потом задумчиво поднимает взгляд на его лицо. Оно кажется худым, осунувшимся, но всё равно несколько смазливым. Люцифер думает о том, что своей не поддающейся описанию харизмой Алан легко компенсирует недостатки внешности. Хотя сам Люцифер не видит в нём никаких изъянов, напротив — видит особенности. — Ваше Величество, смотрите, это шахта, — Люцифер, наконец, понимает, что за куча железных трубок была раскидана на тумбе. — Они бывают как монолитные, так и разборные. У меня, как Вы видите, сборная. Алан скручивает составляющие в единую конструкцию, Люцифер продолжает наблюдать. — Это, — Алан легонько пальцем бьёт по металлическому блюдцу, которое прикрутил сверху, — блюдце для углей. Пепел от них можно стряхивать сюда. — Зачем? — Чтобы угли давали больше жара, их надо освобождать от пепла, — Алан смотрит на Люцифера своими необычными глазами. — Шахта вставляется в колбу, — Люцифер переводит взгляд на пузатую ёмкость, в которой налита вода. — Колба используется для очистки, охлаждения и увлажнения дыма, чтобы не чувствовать лишних горечи и тепла. Вот к этому месту крепится шланг с мундштуком, и всё, кальян готов. Нам осталось поставить угли и немного подождать. Алан завершает сборку, ставит кальян напротив Люцифера, убирает банки с табаком на тумбу рядом и пальцами одной руки цепляет щипцы, а другой — чашку с табаком. — Я отойду ненадолго, Ваше Величество, скоро вернусь, — говорит Алан и уходит. Люцифер провожает его фигуру задумчивым взглядом.

***

Люцифер знал: Отец был Создателем. Он создал всё сущее, он дал свободу выбора всем своим детям: ангелам, людям, животным. Для каждого вида он дал весь набор необходимого, чтобы они тоже могли творить и воплощать уже свои мечты и чаяния. И вначале было слово и слово было Бог. На всё воля Его. А воля Его была в том, что дальше ангелы и люди творят сами, творят своё. Он дал им всё для этого. Религии противоречат сами себе. Они говорят: Бог создал людей по образу и подобию своему, но раз так, какое кто имеет право загонять людей в рамки? Ведь они и есть Бог, и есть дети своего Отца. Религии вдалбливают: есть свод правил, придерживайтесь его, и будете счастливы. Но разве правила — не прямое ограничение свободы, не лишение человека выбора, не покушение на волю Творца, давшего людям самую жизнь и всеобъемлющую свободу? Религии вторят: Бог накажет неугодных, призовёт на головы кару Небесную, если ослушаетесь. Но разве может любящий отец так обращаться со своими детьми, разве для того он создавал их, чтобы заставлять биться в агонии и страданиях? Отец любил своих детей, и именно поэтому дал им неограниченную свободу действий и отошёл в тень. Наверное, можно его было обвинить в том, что он просто сбежал, обвинить в попустительстве, в конце концов, безответственности. Но… Люцифер сам был отцом. Он любил свою дочь, любил её до безумия сильно, и никогда бы не смог перечить ей по-настоящему. Конечно, хотелось бы уберечь её от всех испытаний, спрятать, закрыть собой, защитить от любой боли и ошибок, которые она повстречает на своём пути. Защитить от того, в чём она может ранить сама себя, сделав неправильный выбор, оступившись, не сумев увидеть всю картину целиком. Да только смысл в том, что дорога у каждого своя, и только само творение выбирает, по какому пути идти, и, главное, как по нему идти. Единственное, что остаётся — быть рядом, быть на стороне близких, понимать и принимать их такими, какие они есть. И помогать, когда они собьются с пути и упадут, выбившись из сил.

***

Люцифер допивает свой виски, когда видит Алана. Тот устанавливает чашу с углями сверху на шахту, цепляет щипцы на блюдце и, скользнув взглядом по столу, снова уходит. Возвращается почти сразу же, держа в руках два стакана с виски. Один ставит напротив Люцифера, из другого делает глоток сам, сдувает упавшую на глаза чёлку и садится напротив. Алан пятернёй зачёсывает назад непослушные белые пряди, которые снова лезут ему в лицо, и от этого жеста в голове у Люцифера будто срабатывает триггер, и он вспоминает. Десять лет? Несусветная наглость за такую-то просьбу! Я прошу. За свою. Семью. Приведи себя в нормальный вид, а то смотреть тошно. Люцифер встряхивает головой, отгоняя некстати вспыхнувшие образы и спрашивает: — Как давно ты здесь? — Месяца три. Меня Аластор устроил сюда. — По доброте душевной? — не может сдержаться Люцифер. Алан фыркает, берёт со стола шланг, затягивается и говорит, выдыхая дым в воздух: — Ждал от Вас чего-то такого. Но нет, всё немного иначе. У меня не получалось усидеть в Аду на одном месте долго: сделка тут, договорённость там. Мне не нужна была власть и огромная сила — спасибо моей жизни, недостатка в силе я здесь не испытываю. Но также знаю и то, что всегда надо быть настороже, и вывод, пожалуй, такой: тот, кто владеет информацией — владеет всем. Алан снова делает пару затяжек, хмурится, продувает кальян и пытается ещё раз. Люцифер продолжает наблюдать и слушать, жадно ловя каждое слово. — При жизни мне всегда симпатизировала роль серого кардинала. Опять же, в этом месте я не хочу использовать информацию, чтобы получить власть и влияние, и, нет, она не нужна мне, чтобы кому бы то ни было навредить — в эти игры пусть играет кто повыше. Но Аластор очень трепетно относится к любого рода конкуренции, и он просто не мог оставаться в стороне. Люцифер не может не закатить глаза, Алан, видя это, заливисто смеётся: — Понимаю Вашу реакцию. Так вот. Я не самая заурядная личность, много могу, знаю и умею. Возможно, Аластор предпочёл бы держать меня поближе, чтобы при возможности добраться и до Вас, но мы с Вами никак и не связаны, кроме договора. Да и к тому же, — Алан взмахивает свободной рукой, — я сам к нему пришёл. — То есть? — звучит несколько требовательно. На секунду от такой интонации Люцифера по лицу Алана пробегает странная эмоция удовлетворение?, и Люцифер приходит в подобие смятения, когда замечает это. Он делает глоток из своего стакана, а Алан встаёт, сбивает угли в блюдце, садится обратно и говорит: — Я не грешник, который собирается искупать грехи, — Люцифер удивлённо на него смотрит и Алан, усмехнувшись, продолжает: — Когда я пришёл к Аластору, он к тому моменту уже был обо мне наслышан. Так и сказал ему: не хочу искуплять грехи, но хочу заниматься хоть чем-то. От безделия совсем тошно, а грехи… Нечего мне искупать, да и жалеть не о чем — жизнь была хорошая, и сожалений не осталось. Что толку скорбеть о прошлом, которое уже не вернуть? Жить надо здесь и сейчас, это — единственное, что имеет значение. Я просто хочу… Быть нужным, наверное. И не только кому-то, себе в первую очередь. Люцифер поражённо молчит. Он смотрит на клубы дыма, поднимающиеся вверх, в их диалоге повисает небольшая пауза. — К сожалению, — снова усмехается Алан, — я не знаю другого способа быть нужным себе, кроме как делать хоть что-то. Даже если это всего лишь пыльная работа в отеле, контроль каких-то сделок для Аластора, опять же, на нужды отеля, и просто какая-то мелкая помощь здесь. Но когда я услышал Ваш разговор с дочерью, меня как перемкнуло: мне кажется, что Вы тоже засиделись без дела, и, думаю, я могу помочь Вам немного стряхнуть рутину. При повторном упоминании имени Радио-демона в душе поднимается очень сильное раздражение. Здесь связано всё: и непрекращающиеся попытки пошатнуть его статус, и вездесущесть Аластора, и его откровенный перебор в отношениях с Чарли. Люциферу было плевать на статус, он знал, что является Королём Преисподней, такова была его судьба и его крест, выкованный собственными руками. Никто и никогда не в силах отнять это у него. Но Чарли. Аластор просто использовал его дочь, откровенно забавлялся с ней, а вот Чарли привязалась к нему, это было видно, это чувствовалось. Чарли относилась к Аластору как к отцу. Как же. Это, блядь. Бесит. Эмоции захлёстывают внезапно, и Люцифер яростно сжимает стакан. Он не хочет срываться на сидящего рядом человека, но всё же срывается. — То есть всё это, — глаза Люцифера гневно сверкают, — не более, чем банальная жалость? — Что Вы, Ваше Величество. Искреннее желание помочь и немного эгоизма. Я ведь, — добавляет Алан, наклоняясь ниже, — тоже не могу долго быть на одном месте. Как думаете, когда может надоесть одна и та же рутина без какого-либо роста? А тут — управление целым заведением, как-никак, каждый день новые проблемы и новые вызовы. Так что насчёт Радио-Демона Вам не стоит переживать. Нас даже знакомыми назвать можно с натяжкой, может, партнёры в некотором роде, но не больше. Почему-то от этих слов, сказанных Аланом, именно этим голосом с такими интонациями, раздражение Люцифера как рукой снимает. Алан внимательно за ним смотрит, и Люцифер думает: что же, что он пытается разглядеть? Слова Алана откликаются непонятным волнением. Вместе с которым внутри шевелится нечто, вечно голодное и жадное, жаждущее заграбастать себе всецело и на дух не переносящее, когда покушаются на его. — И знаете, — говорит Алан после небольшой паузы, — если честно, я не горю желанием говорить об Аласторе, мне это не особо интересно, да и личность его тоже. Не поймите превратно, он достаточно занятная персона, но моё внимание больше привлекаете Вы. Вот о Вас говорить мне хочется больше. Мне… — говорит он, задумавшись, — многое откликается в Вас, что получилось рассмотреть. — Как будто ты видишь много, — хмыкает Люцифер. Но немного наигранно, наверное. Будто с желанием поддразнить. Нечто внутри утробно рычит. Может, у Аластора и получилось прибрать к рукам его дочь пока что, но эта душа всё ещё его. Люцифер прикрывает глаза, чувствуя на кончиках пальцев цепь. Ту самую, которая доказывает, что хоть что-то в этом мире всё ещё принадлежит ему. — Глаза — зеркало души, Ваше Величество. У Вас прекрасная душа, — просто говорит Алан. Люцифер поражённо распахивает глаза. Прекрасная душа?

***

Люцифер мог только догадываться, сколько боли было в сердце Отца, когда он видел, куда привело Его Сотворение. А он видел. Войны, братоубийства, геенну огненную, которая разверзлась и на земле и под землёй. Он дал своим детям всё, для того, чтобы они творили, созидали прекрасное, но к чему это в итоге привело? Но… Возможно, в этом и был Его замысел — нет света без тьмы, нет порядка без хаоса. Это — две части одного целого, и потому наравне со страданиями, болью и мраком Господь видел и свет. Любовь. Радость. Счастье. И пусть творили люди и зло, но и добро они творили так же. И речь не только про материальные вещи. Искусство, забота, доброта, свет в сердцах людей, способный согревать и вдохновлять. Но проблемы все начались с ангелов, решивших взять людей под свой контроль и лишить их свободы и права выбора. Сделать своими питомцами, собачонками, источниками бесконечной силы. Говорят, что силы свои непадшие черпают от света, подаренного им Отцом. Враньё. Потому что на самом деле, чем сильнее люди верят, тем сильнее становится сила ангелов, и неважно, падшие они или всё ещё элохимы. Тем больше власти они имеют, тем могущественней становятся. Отличие заключается в том, что падшие не способны черпать силы от света Отца. Ступившие на путь неповиновения получают своё наказание, всё просто. Равновесие должно быть всегда, и они сами творили его. Не Отец, но ангелы. Силой мысли своей, в которой был изначальный свет Отца, а, стало быть, и его великая мощь. Люцифер начал войну во имя человечества и ради человечества. К сожалению, своих братьев он спасти не смог. Его не запечатали в Бездне, но их… Ох, их участь была незавидна. Люцифер же скитался по миру людей, стараясь помогать им так, как он это видел. Как мог, хотел и умел. А когда у Люцифера получилось освободить братьев из Геенны Огненной, они уже обезумели. Лишь немногие последовали за ним, лишь малая часть разделила его идеалы и убеждения. И его бесконечную любовь к людям, к которым Люцифер всегда относился как к младшим братьям. Разбушевавшимся старшим братьям нужна была строгая рука, и пусть Люцифер никогда не хотел власти и влияния, но он стремился к упорядоченности. Потому что порядок означал мир. А люди, слишком долго жившие в хаосе среди сверхъестественных существ, заслуживали передышку и перемирие. А грешники — да что грешники, сбившиеся с пути, сделавшие погубивший их выбор. Не принятые на своей родине и порицаемые Небесами. Помочь им до́лжно, а не гнать от себя. И младшим братьям нужен был новый дом, новое место, где их бы приняли, и они могли бы дальше жить. Бездна подошла для такого пристанища лучше всего. И так стала Геенна Огненная Адом, а Люцифер — его Королём.

***

— Ваше Величество, — выводит его из раздумий голос Алана. — Держите. Люцифер видит, что Алан протягивает ему шланг, и подносит мундштук ко рту. Пробует вдохнуть, закашливается. — Попробуйте продуть, Ваше Величество, — мягко подсказывает Алан. — Должно помочь. Во второй раз дым идёт более мягко: у Люцифера получается почувствовать освежающий вкус яблок. Ему нравится этот вкус, он делает ещё одну затяжку. Его действительно расслабляет, из головы улетучиваются все мрачные мысли. Присутствие Алана, атмосфера вокруг, всё действует успокаивающе. Он кивает и поднимает на Алана взгляд. Губы сами собой растягиваются в улыбке. Люциферу очень хорошо. Спокойно. Алан откидывается на диван, закидывает ногу на ногу. Массивная берца покачивается, Алан молчит, а потом произносит: — Плюс ко всему, мне нравится идея этого места — все заслуживают второго шанса, — на этом моменте глаза Алана странно сверкают. — И, если я могу приложить к подобному руку, почему бы и нет? Взаимопомощь — очень важно, это то, в чём я убедился на собственной шкуре, и чему буду следовать до конца. Ну как до конца, — смеётся он, — до конца и немного дольше, получается. Люцифер курит и слушает. Его завораживает та магия, которую сотворил этот человек. Пусть и весьма посредственная, но всё же магия. По крайней мере, для него это на самом деле так. Люцифер не помнит, когда последний раз чувствовал себя настолько безмятежно. Алан смотрит на него в упор, и Люцифер в очередной раз поражается тому, насколько у того необыкновенные глаза. — Твоя трансформация в Аду ещё не завершилась? — спрашивает он, понимая, что именно так цепляло его во внешности Алана. — Наверное, — пожимает плечами тот. — Я до сих пор чувствую некоторые изменения. — Что-то ещё поменяется, — уверенно говорит Люцифер. — Твоя сила до сих пор пытается адаптироваться под здешние условия. — Пусть так, — легко улыбается Алан. — А что касается Вас: если это поможет Вам наладить отношения с дочерью и приурочит к воплощению её мечты — а я вижу, как трепетно Вы относитесь к Чарли и как сильно хотите ей помочь, — то что плохого в том, чтобы помочь и Вам? Я вижу, как сильно Вам откликается то, что она делает, и понимаю это чувство. — Альтруистично. — Что Вы! — обезоруживающе улыбается. Алан. — Я совершенно не такой человек. Это всё, по большей части, чтобы самому не загнуться здесь — чем безвольно страдать и вариться в котле говна, лучше заняться хоть чем-то. Как знать, может, и говна тогда станет меньше, или окажется, что его и вовсе было мало, просто в силу зашоренности мышления не получалось это заметить. Люцифер вскидывает голову. “В силу зашоренности мышления не получалось это заметить”. О, он прекрасно понимает, о чём именно Алан говорит. — Но, — задумчиво продолжает Алан, — говоря по правде, за последние годы жизни многие мои принципы изменились. И, сравнивая то, что было раньше, как я думал раньше, вёл себя тогда и чувствовал себя тогда, с тем, как я ощущаю себя сейчас, а следовательно, и веду, — я совершенно точно не хочу возвращаться к прежнему “себе”. Потому что сейчас я не чувствую той болезненной, больной даже пустоты. Она не то чтобы мешала мне жить, но было ощущение, что что-то не так. Маленькое, надоедливое, как муха, жужжащая около ухе, но досадное. Теперь мне лучше. Семья изменила меня. Люцифер задумчиво передаёт мундштук Алану. Он абсолютно иррационально чувствует себя спокойно рядом с Аланом. Даже несмотря на то, что он его почти не знает, но просто… Болтовня Алана отвлекает его от мрака внутри головы, и это действует на Люцифера умиротворяюще. Алан выпускает дым в воздух, и Люцифер не может перестать на него смотреть. Просто не может и всё. Алан отвечает ему тем же. Это удивительно. — Теперь у Вас есть вся информация для того, чтобы принять окончательно решение, — наконец произносит Алан, легко улыбаясь. — Я помогу тебе, — говорит Люцифер твёрдо. На самом деле, он принял решение ещё в ту минуту, как Алан его озвучил. Точнее, после его фразы про Чарли, про то, что это даст возможность проводить с дочерью больше времени, и, как знать, может поможет им наладить отношения. Но теперь. Он хочет увидеться с Аланом снова. Хочет послушать, что тот ещё расскажет. Он не чувствует от него угрозы, он вообще не чувствует от него какой бы то ни было хитрости и коварства. Только интерес, но не холодный, как к подопытному, как к Дьяволу, у которого хочется выведать все секреты. А тёплый и обволакивающий. Как бывает, когда один человек искренне заинтересован другим человеком. — Расскажи про свою семью? — просит Люцифер. Он хочет послушать голос Алана ещё немного: спокойный, обволакивающий. Алан кажется человеком, который мог бы читать сказки детям перед сном, целой толпе детей: они бы завороженно слушали его и не смели перебивать. — Ваше Величество, это история не на один день, и я обязательно расскажу Вам всё, если это Вам настолько интересно. Если говорить про меня, то я бы охотнее послушал про Вас, чем трепался про себя, мне это намного больше нравится. У Вас очень красивый голос, — на этих словах у Люцифера внутри что-то ёкает. — Однако, — Алан кивает головой вбок, — мы уже докурили, и меня ждут некоторые дела. Очень рад был составить Вам компанию сегодня. Люцифер смотрит на него в упор. Алан снова убирает волосы за уши, но после того, как он проводит ладонью по голове, происходит нечто. — У тебя, — начинает Люцифер и осекается. — Ты изменился. Алана непоминающие хмурит брови, а Люцифер объясняет: — Уши. Лицо Алана всё ещё выражает непонимание, поэтому Люцифер решает показать, аккуратно взявшись за острое ухо, которое выросло только что. Алан замирает и на секунду прикрывает глаза. — Какого цвета? — звучит его глухой голос. Что-то не так. — Огненно-рыжие, — говорит Люцифер, и чувствует, что голова тут же простреливает приступом острой боли. Огненно-рыжие волосы развеваются на ветру. Она смотрит в упор, в её глазах голубыми всполохами отражается вся бесконечность Мироздания. — Он — моя семья. Я пасть за него порву. — Рискни, — нагло гаркает голос рядом. Она скалится, зубы заостряются и становятся длиннее. Вся её фигура излучает бешеную злобу и опасность, от которой кровь стынет в жилах. Но он спокоен. Она пришла за ним, и она никогда его не предаст. — За то, что ты раззеваешь свою поганую пасть на мою семью, я убью тебя медленно, с наслаждением перемалывая каждую кость в твоём теле и превращая твою выблядскую тушу в кровавый фарш, — звучит её спокойный голос. Волосы развеваются за её спиной, будто пожар, который не утихает ни на минуту. Она яростно рычит и припадает к земле. Люцифер вздрагивает, когда раздаётся голос Алана. — Что же. Ладно, — пожимает плечами он и предлагает Люциферу руку. — Я провожу Вас. Оказавшись дома, Люцифер понимает, что за те два часа, что он провёл рядом с Аланом, он ни разу не вспомнил о Лилит. Поразительно.