Зима повсюду

Сиф ожидала, что камера Тора будет нести на себе следы его ярости. Сломанная мебель, следы ожогов. Она считала Тора одним из своих самых близких друзей. И это несмотря на неодолимый барьер, который его королевское происхождение и долг создали между ними. Но она также не совсем отрицала его недостатки. И его вспыльчивость… ну, это, несомненно, был один из них. Неудавшаяся коронация была не первым случаем, когда Тор перевернул несколько столов. И все же нигде не было никаких следов ожогов, и кровать выглядела нетронутой. Она отметила, что она была буквально нетронутой, поскольку выглядела так, будто никто не садился и не лежал на ней с тех пор, как это в последний раз делали слуги. Тора, конечно, поместили в одну из самых комфортабельных камер подземелий, как и подобало его статусу, но все здесь выглядело… первозданно. Ничто не выдавало, что здесь кто-то живет уже больше недели. Никого, кроме самого принца, сидящего на земле у одной из стен, согнув ноги и уткнувшись лицом в колени. Человек, который не отреагировал ни на ее приветствие, ни на ее появление. Тор выглядел… маленьким. Это было ужасно. Она помнила только один случай, когда видела его таким раньше, и тогда они были всего лишь маленькими детьми. В тот день она нашла его почти в той же позе за конюшнями: он прятался и отказывался сказать ей, что случилось, несмотря на все ее попытки. И она так и не узнала, что произошло в тот день, что вызвало такую необычную реакцию. - Тор, это всего лишь я, — сказала она снова, еще мягче, но наследный принц снова никак не отреагировал. Она задавалась вопросом, не стоит ли ей просто… начать говорить? Она вроде как подготовила свои слова. Не так, как Тор и Локи готовили свои публичные выступления. У нее не было такого таланта. Честно говоря, произнесение речей никогда не входило в число ее обязанностей. Но прежде чем спуститься в подземелья, она все же подумала о том, что хотела сказать. Что она сожалеет об их неуважительном поведении вскоре после смерти Локи. Что она признала, что была несправедлива по отношению к Локи в прошлом. Что по Локи горевала не только королевская семья, но и она сама. Что она будет рядом с Тором, разделяя и его вину, и его горе. Однако она хотела напомнить ему и о его долге, о его обязанности идти дальше и почтить память Локи, совершая славные дела, достойные Бога Грома. И теперь она была там, в этой нетронутой камере для дипломатов и членов королевской семьи, а Тор сидел на земле, как ребенок, спрятавшись от мира, и выглядел так, будто не двигался несколько часов, а может быть, и дней. Она не могла видеть его лица, и он даже не заметил, что она была здесь. Воздух снова покинул ее, ее дыхание участилось, сердце застучало. Все давило на нее, как будто эта благоустроенная просторная клетка была слишком мала, и в ней нечем было дышать. И она представила себе, как говорит все то, что планировала сказать, и в следующий момент ее затошнило, глаза запекло, и она почувствовала себя такой глупой, неловкой и по-детски наивной. Локи посмеялся бы над ней за все это. Она могла бы представить его, его насмешливые глаза и кривую ухмылку, скрывающую что-то еще (что-то злобное и горькое), и он бы сказал: Да, Сиф, просвети нас, как ты думаешь, что он сделал. Ничего страшного Тор, что ты убил своего брата, своего единственного брата, и даже не намеренно. Скажите ему, как он должен почтить память своей жертвы делами, направленными только на то, чтобы возвеличить собственную славу Тора. Вы хоть представляете, каково ему должно быть? Можете ли вы представить, что вы несете настолько тяжелую вину, что можете задохнуться, и все же продолжаете дышать? Можете ли вы представить себя убийцей своего младшего брата, Сиф? Убийцей Мани, которого тебе нравится носить с собой даже сейчас, когда он, честно говоря, слишком вырос и слишком тяжел для этого? Мани, которого ты учила драться в последнее время? Можете ли вы представить, что сбили его с ног и увидели, что он лежит на земле, мертвый и неподвижный в луже собственной крови? И даже не потому, что ты этого хотела, а из-за проклятого недоразумения Норнов? Можете ли вы представить, что стоите перед его телом и знаете, что последнее, что видел Мани, — это ваши горящие глаза, полные ненависти, когда вы душили его до смерти, потому что думали, что мстите за своего брата ? Можете ли вы представить, как потом осознаете, что натворили? Какие слова могли бы тогда тебя успокоить, дорогая Сиф? Никакие. Нет, Локи. Я знаю. Ты прав. Нет слов, ничего нет. И Локи, которого она представляла, сумел заставить ее плакать так, как настоящий Локи не делал этого десятилетиями. Она на собственном горьком опыте усвоила, что против колкостей младшего принца устоять трудно и нужно отрастить толстую шкуру. Она икнула, а потом по ее щекам потекли слезы, и лицо словно обожгло. Плакать было так больно, потому что все в ней боролось с этим. Ей было так стыдно и за это зрелище, и за то, что она чувствовала себя обманщицей перед братом Локи. По какой причине она должна была плакать, ведь это она, которая, по правде говоря, никогда не любила Локи, никогда по-настоящему не ладила с ним? Почему же его смерть причинила ей столько боли? Она была здесь, чтобы утешать Тора, а не наоборот, а вместо этого заливалась слезами. Но Тор в любом случае не ответил на ее слезы, как и не ответил на ее приветствие. Он продолжал сидеть там, маленький, спрятав голову в коленях и закрывшись руками. Тор был рядом, но Сиф чувствовала, что его вообще здесь нет. И по какой-то причине это заставило ее рыдать и плакать еще сильнее, и чувствовать себя одинокой. Это было так страшно, что Тор не отреагировал, и ее сердце колотилось, все в этом было не так … Она почувствовала одновременно желание подойти к Тору и трясти его изо всех сил и жгучее желание убежать. Нет. Всеотец дал тебе задание. Избиение Тора или побег были бы плохим способом отплатить за доверие короля. Поэтому она сглотнула, чуть не задохнувшись от рыданий, вытерла лицо и напряглась, загоняя боль в грудь, где она жгла сердце. Она обняла себя, вдохнула и выдохнула. Соберись, Сиф. Ты здесь ради Тора. Но что ей делать? Это горе было для нее слишком большим, и она не могла его постичь. Она могла только стоять перед ним, ошеломленная и парализованная. Что ей делать? Как она хотела увидеть свою мать в этот момент. Как ей хотелось, чтобы мать обняла ее, взяла на руки и укачала. Ее мать, которая все эти дни следила бы за тем, чтобы Сиф ела, не заставляла бы ее говорить, но всегда была бы рядом … А мать Тора? Мать Тора только что потеряла младшего ребенка из-за старшего, и, судя по словам короля, с тех пор они с Тором не виделись. Если по какой-то причине Мани умрет, и это будет вина Сиф, будет ли ее мать все еще там, и если да, сможет ли Сиф принять утешение? Но она едва могла себе это представить. Эта мысль причиняла слишком большую боль, словно кинжал прокручивали в животе. Нет. Нет. Ох, черт возьми, Хель. Следуя спонтанному побуждению, она подошла к стене, где сидел неподвижный Тор и сползла по стене рядом с ним. Она прижалась к нему, пока их плечи не соприкоснулись. И на это Тор не ответил. Но он и не прогнал ее. После секундного колебания она обняла его за плечо и притянула к себе, пока часть его веса не легла на нее. Когда и это не вызвало реакции, она нашла его руку и переложила себе на колени. и отдернула ее от того места, где она закрывала его голову. Она положила его руку себе на колени и держала ее, сжимая. Никакого ответа не последовало. Но она чувствовала, как он дышит рядом с ней, и чувствовала, как дрожь пробегает по его телу. Она слышала, как его дыхание ускорилось, затем сбилось, а затем снова намеренно замедлилось. Даже эти небольшие изменения успокоили ее – Тор все еще был здесь. Это была не просто оболочка. Тор вернется к ним. «Таким вещам нужно время», - мог бы сказать Вольстагг. В таких вопросах он всегда был мудрее остальных, и, честно говоря, намного старше. Достаточно взрослый, чтобы быть их отцом, а некоторые из его детей были едва ли моложе их. «Неуважительно ожидать, что Тор поправится за две недели», - мог бы сказать Вольстагг. Неуважительно по отношению к Локи и неуважительно по отношению к Тору. Позвольте ему почувствовать боль: он наследный принц, поэтому вскоре ему придется подавить ее. Это бремя королевской семьи. Может быть. Она по-прежнему не могла придумать слов. Все они звучали глупо по-детски, невразумительно и поверхностно. Поэтому она просто держала своего принца, сжимая его за руку. Она снова подумала о Локи, о Локи в ее голове с его резкими, обидными словами (и который иногда был хуже настоящего), и задавалась вопросом, что бы он сказал сейчас. И она представила, как он ходит взад и вперед по комнате, сцепив руки за спиной, беспокойный и расстроенный, каким был Локи всегда, когда Тору было действительно плохо, и Локи ничего не мог с этим поделать. Она не могла… как ни странно, она не могла представить, чтобы он делал ей выговор или высмеивал ее за то, что она сейчас делала – держала Тора в молчании. Она могла представить, как он избегает смотреть на нее, его челюсть напряжена, его взгляд закрыт (завидует по какой-то непостижимой причине, как будто она когда-нибудь сможет соревноваться с ним за привязанность Тора), но не неодобрительно. Нет, не неодобрительно. Может, она делала правильно? Она не была уверена: Локи всегда было трудно понять, а еще труднее угодить. Но она могла надеяться. Тор в конце концов заметил присутствие Сиф. Он не понимал, почему она была здесь (нянчилась с убийцей), но идея подумать над этим вопросом казалась ему слишком сложной. Она обняла его, и он этого не заслужил, но не хотел говорить ей об этом. Его разум ходил по странным кругам, он это осознавал. Одна мысль привела к другой. Допрос на Биврёсте, что сказал ему потом Хеймдалль (Тор не мог думать о самом поступке, он не мог), слова Одина: «Локи принадлежит льду, а не огню». Они не встретились бы снова, они бы никогда больше не встретились, каким бы храбрым ни был Локи, каким добродетельным, каким бы... Валгалла не открыла бы перед ним своих дверей. Тор тоже направлялся не туда, не сейчас, когда он стал убийцей родственников, нет, он знал, что их ждет. Но Локи ушел совершенно в другое место, и он в любом случае уходил бы в другое место, и их родители лгали им, лгали, лгали, лгали. Локи всегда оставался бы один. И Тор оборвал нить его жизни, чтобы Локи скорее остался один. Он убил. Сиф притянула его к себе. Он позволил этому случиться. Что она здесь делала? Ему было все равно. Может быть, Один послал ее, чтобы убедиться, что Тор не наделал глупостей? Как будто Тор мог. Всеотец позаботился об этом с помощью заклинаний. Он запер Тора в этой клетке, потому что не мог рисковать потерять своего единственного наследника. И именно таким всегда был Тор, не так ли, единственный наследник Одина? Отец сказал им, что они оба рождены, чтобы стать королями, и эти слова даже не были прямой ложью. В конце концов, Локи был Лафейсоном. Но Один никогда бы не позволил Локи взойти на трон – не тогда, когда он был йотуном и принцем Йотунхейма. Всегда был только Тор. Тор никогда ни в чем не доказывал свою ценность – он всегда был просто единственным выбором. Даже сейчас, когда он стал убийцей и предателем. Человеком, чью жизнь прокляли норны. Он почувствовал желание рассмеяться. Вместо этого у него перехватило дыхание. Сиф ласкала его руку, и Тор хотел сказать ей, чтобы она остановилась, но слишком устал, чтобы сделать это. Локи знал. Может быть, не о своем наследии, но задолго до конца он знал. Он много раз пытался сказать Тору, что Один всегда предпочитал Тора ему. И Тор посмеялся над этим, он отмахнулся от этого: настолько был убежден, что именно его славные дела и его добродетельный характер снискали ему благосклонность Одина. А ведь в глубине души он очень хорошо знал, что Локи был гораздо умнее, гораздо лучше планировал. Даже тогда это не имело смысла, но он думал… он думал, что отец видел его храбрость в бою и уловки Локи, и любит его за храбрость. Но речь ведь никогда не шла об этом, не так ли? Всеотец заставил их соревноваться друг с другом, но это никогда не было настоящим соревнованием. Он просто использовал Локи, чтобы толкать вперед Тора, заставить его стараться изо всех сил. А на самом деле Тор выиграл в день своего рождения, а Локи проиграл в тот же момент. Да. У Локи никогда не было шанса. И у Тора не было. Он- Несмотря ни на что, опираться на Сиф было… утешительно. Он не хотел, чтобы так было, но так оно и было. Он ненавидел себя за это, но все же был рад, что она молча обнимала его, ничего у него не спрашивая. Отец был здесь несколько раз, но всегда с вопросами, всегда с требованиями, всегда с недовольством, потому что Тор не выполнял их. Он отказался от зелий целителей и не ответил на их вопросы. И все еще. Не имело значения, насколько Тор отказывался сотрудничать сейчас, Один не казнил бы его. Он оправдает его, а затем накажет Тора, чтобы преподать ему урок. Но Всеотцу слишком нужен был его наследник, чтобы позволить наказание, которого заслуживал убийца родственников. И поэтому Тор будет жить, связанный с этим миром целью, которой он никогда не сможет достичь. Сможет ли мать когда-нибудь поговорить с ним снова? Одна только мысль о том, что придется посмотреть ей в глаза, увидеть, что он с ней сделал, что он… И все же однажды ему придется встретиться с ней лицом к лицу. Она будет вынуждена встретиться с ним лицом к лицу. Королева и наследный принц, связанные долгом даже сейчас, даже после… Он заметил, что его дыхание снова участилось. Сиф гладила его по плечу, и он боролся за контроль над своим телом. Он ненавидел это глупое, слишком сильное тело, тело убийцы. Это тело прижало Локи. Эти руки схватили Локи за горло. Он хотел отрезать их, но заклинания не позволили бы ему, даже если бы у него был клинок. Связанный, пойманный в ловушку, он задыхался, он не мог... - Дыши», - услышал он. - Дыши со мной. Странный звук вырвался из его горла. Он услышал, как Сиф считает: четыре на вдохе, семь на выдохе. Он пытался соответствовать образцу. Бесполезный. Ты бесполезен. - Эй, Тор, посмотри на это. Он наблюдал, как Сиф перемещала монету между пальцами. Это был трюк, который она когда-то пыталась скопировать у Локи. Но Тор каким-то образом упустил из виду, что она в конечном итоге научилась его делать. Он помнил только насмешки Локи над ее неловкими попытками. Однако теперь монета плавно перемещалась взад и вперед между ее пальцами. - Когда… я не знал, что ты на самом деле научилась. Когда ты…? Его голос звучал хрипло и тихо, но слишком громко для этой комнаты. - Около столетия назад, - сказал Сиф. - Ах. Он не знал, что еще сказать, и снова воцарилось молчание. Монета путешествовала дальше. В какой-то момент Тор моргнул, оглядел комнату, затем на Сиф. Она плакала. Ее глаза были налиты кровью и опухли. Сиф никогда не плакала. - Ты плакала, - сказал он. - Да, - ответила Сиф. Тор на мгновение удивился, а в следующий не мог сказать, почему он не ожидал от нее… почему бы и нет… Внезапно у него закружилась голова, и он прислонился головой к стене. Он закрыл глаза. Он знал, что они уже отослали корабль в Валгаллу. Пустой корабль сгорел, потому что Локи лежал где-то далеко подо льдом Йотунхейма. - Не простудится ли он там? - спросил он, прежде чем успел подумать об этом. - Что? – спросила Сиф в ответ. - Подо льдом, - сказал Тор. - Должно быть, там холодно. Пауза. - Он йотун, - тихо сказала Сиф. - Ему не будет холодно. Нет. Тор предположил, что нет. Он не мог не думать о Локи, одиноком и замерзающем. Там холодно, это должно быть так холодно… * Солнце садилось на второй день общественного траура. Поминки все еще продолжались, барды продолжали петь песни во славу второго принца, а Вольстагг и Фандралл снова рассказывали истории, к которым время от времени присоединялись и другие. На второй день атмосфера стала легче, поскольку неловкие похороны с пустым кораблем больше не занимали умы асов, а различные шутки Локи служили забавными историями, когда атмосфера снова становилась тревожной. Будущее было неопределенным, гораздо более неопределенным, чем это устраивало асов, но сейчас они могли смеяться и пить. Всеотец выполнит свой долг и присоединится к пиру позже, но в данный момент он все еще находился в своем кабинете и писал письмо своему зятю, Фрею, королю Ванахейма. Просьба принять Тора для его изгнания и в то же время следить за ним ради его безопасности. Он надеялся, что в конечном итоге это не окажется ошибкой - Фрей всегда предпочитал Локи Тору и теперь наверняка затаил бы гнев на последнего. С другой стороны, Фрей также очень любил свою сестру Фриггу, и он должен был знать, что потеря ее старшего сына вскоре после младшего, вероятно, будет означать ее конец. «Нет, Фрей поступит разумно», - подумал Один и стал писать дальше. Фригга лежала на кровати в их личных покоях, где-то между бодрствованием и сном, как она лежала большую часть времени после возвращения из Йотунхейма. Она так сильно устала, что не могла держать глаза открытыми. Время пролетело незаметно для нее. В Утгарде Лауфей сидел на своем троне, размышляя о том моменте, когда его душа коснулась души Локи. Он пытался понять, что все это значило, что именно он почувствовал. Он подумал о Фригге и о том моменте, когда она рухнула, и все это вылилось в мучительные рыдания и крики. Похититель и мать. Заложница и королева. Тогда он решил, что позволит ей приходить, чтобы она могла навещать Локи, независимо от его отношений с Одином. Использовать эту особую привилегию в качестве оружия было невыносимо неприятно. Лучше было сосредоточиться на новом аргументе, который Лауфей теперь мог использовать в переговорах о возвращении Зимнего Ларца. Если Всеотец не хотел, чтобы место последнего упокоения Локи пришло в полный упадок и разрушилось, если он не планировал опозорить своих умерших приемных родственников, если он действительно считал Локи своим сыном, как он утверждал, ему пришлось бы в конце концов вернуть его. Если бы Йотунхейм умер, у Локи не было бы вечного сна. И это, весьма вероятно, превращает Фриггу в союзника. После всего, чему он стал свидетелем, Лауфей не мог представить себе, чтобы она позволила еще больше навредить своему ребенку.