Открываю глаза и не осознаю, где же я. Осматриваюсь. Удивляет, что я не нахожусь в одной из клеток, хотя только на это и могла расчитывать, будь я в добром здравии. Сейчас голова ужасно болела, потому думаю, сколько я спала. Около десяти часов? Больше?
Как постепенно прихожу в себя, начинаю вспоминать все по порядку, особенно заостряю внимание на том, как я сюда попала.
Пули с блажью. Конечно.
Самый распространённый эдемщиками вариант для того, чтобы усыпить кого-то. Попадаю под них не первый раз, поэтому удивляюсь, почему так долго не приходила в создание. Обычно эффект длился меньше двух часов, значит на моем продолжительном «отдыхе» сказалась бессонная ночь. Что я там тогда делала… Ах да, охота. Опять уходила по ночам. Осталось понять, как я дала секте поймать меня.
Помню шелест листьев, прохладный утренний ветерок. Чужой смех, разговоры, а потом резко пустота. Конечно же я знаю о том, кому принадлежит этот смех. Копаюсь все больше, анализирую, наконец в голове появляется примерная картинка.
Нашего договора попросту не было. Уходя вместе со мной, тот часто рылся в бумажках на аванпостах и подкладывал свои, сейчас же понимаю, что это и был его способ связи с сектой, а значит о его жизни все знали. Если пришли за мной, то только по его сигналу. Они все знали или узнали в последний момент.
Ты попалась, Эва. Тебя обвели вокруг пальца будто маленького ребенка. В следующий раз будешь умнее, если он наступит. Если Иоанн не сдал тебя на верную смерть.
К черту его. Не хочу думать.
Пытаюсь встать и вроде спокойно держусь на ногах. Делаю пару шагов и оцениваю помещение, в котором нахожусь. Изнутри напоминает деревянный домик, которые обычно занимали сектанты. Эти гады поставили в нем решетку на окне, но не помешали мне осмотреть улицу даже так. Казалось, что все это я когда-то видела, а потом вдруг вспоминаю свой первый день в Хоупе, арест Иосифа Сида и крушение вертолета. Если я в одном из сектантских домов, то где-то рядом церковь, главное выбраться отсюда.
Единственное, в чем эдемщики прокололись — плохо осмотрели одежду. Они забрали мой своеобразный костюм, который носился сверху, но не полезли под рубашку, хоть Иоанн и знал о моей привычке носить охотничий нож под одеждой. Либо его тут нет, либо он в этом процессе не участвовал, я же надеялась на первый вариант. Итак, теперь у меня было своеобразное оружие, осталось придумать, как отсюда свалить, и, кажется, мне пришла мысль.
Слышу незнакомый мне голос близко к двери, потому быстро оглядываю комнату на предметы потяжелее, нахожу глиняную карандашницу на столе около окна. Сойдет. Если не убью, то выведу из строя на некоторое время, а это мне в плюс. Потом тихо нагибаюсь и жду, войдет ли говорящий ко мне. Ожидания подтвердились. Один удар — одна жертва. Аккуратно надрезаю ножом ткань рубашки, после чего отрываю длинный кусок от рукава. Завязываю длинноволосому сектанту рот, забираю его винтовку себе и, осмотревшись сквозь приоткрытую дверь, выхожу, прячась за стенами и ящиками. Кого-то душу, кому-то перерезаю горло — точно не считала. Я даже успеваю добраться до церкви незамеченной, как вдруг слышу до боли знакомый тембр.
Иосиф Сид. Узнáю его манеру речи из тысячи. Он смотрит на меня то с осуждением, то с жалостью, будто намекает на что-то. Ему жаль, что я не принимаю «сторону истины»? Возможно. Жаль убитых сектантов? Маловероятно.
А за его плечом замечаю Иоанна, и тогда мне кажется, что земля подо мной рушится.
Потом все как в тумане. Вспоминаю пережитые дни с ним, слушаю слова Иосифа о том, что я сильно изменилась с последней встречи. Он вновь рассказывает мне про то, что сказал ему Господь, ругает за глупость и невинные смерти, а мне остается лишь молча стоять напротив. По крайней мере из его слов я знала, что не одна на острове — тут и мои коллеги, новые друзья.
Половину из того, что происходит потом, я не помню. Знаю лишь о том, что крови в тот день пролилось много, что люди боролись до последнего. А потом все их старания разрушил один большой взрыв. Мне казалось, что это конец. Мы все умрем именно тут, даже могил и надгробий не получим.
И небо окрасилось красным.
Пришлось бежать так быстро, насколько это возможно. Найти эту чертову тачку, дождаться своих коллег и валить отсюда к чертовой матери куда-нибудь подальше. В голове крутилось лишь одно — Иосиф Сид все-таки был прав. Нам больше ничего не светит, пока деревья валятся прямо на дорогу, а ты из-за всех сил стараешься не врезаться в одно из них. По итогу что-то все равно идет не по плану.
Я изредка стараюсь открыть глаза, ощущая чьи-то руки на своём теле. Казалось, будто меня несут куда-то, но сил проснуться и узнать, кто же это, не было, но все-таки прихожу в себя позже. Не думаю, что прошло много времени, но то, что вижу перед собой, возводит в шоковое состояние. Смотрю на холодный пол и вижу тело Датча, лежащее недалеко от меня. Хотелось кричать и плакать, в конце концов застрелить кого-то, только чужая фигура не дает мне это сделать. Умный гад, успел связать мне руки, по любому рылся в шкафу в одной из комнат бункера. Это место ни с чем не спутать — Датч отсюда попросту не вылазил.
—Добро пожаловать в коллапс, помощник. — Говорит мне мужчина, сев передо мной. Вид у него потрёпанный, но сомневаюсь, что выгляжу лучше. На лице красуются синяки, очки затерялись где-то снаружи, а тело все так же покрыто шрамами и татуировками.
И тогда понимаешь, что коллапс еще не наступил. Это только начало.
***
Очередной карандаш ломается под напряжением от моей руки. В последнее время память меня подводит, потому стараюсь записывать все на старые клочки бумаги. Если всё-таки потеряю ее и не смогу что-то вспоминать — текст заменит мозг. Даже жалею о том, что больше не получится в красках рассказывать истории, да и некому теперь. Общество Сида слишком давит.
Сидеть в бункере просто невыносимо. Прошло около двух лет, а я все еще не могу привыкнуть к тому, что происходит. Если не умру от голоду, то застрелюсь под бредни Иосифа о том, что коллапс наступил, что он был прав, а мы зря сомневались. Постоянно говорит мне о том, что я убийца. Зря лишила жизни стольких людей, которые верили Отцу, что все таки оказался прав и теперь мне должно быть стыдно. А что самое страшное? Я ему верю. Верю, что я была не права, верю, что глупа и ужасна. А что скажут люди, которые в меня верили? Не знаю, смогут ли они что-то сказать мне сейчас, когда все либо под землей, либо на земле.
Кажется, я схожу с ума от безысходности и отчаяния. Убейте меня кто-нибудь.
***
До сих пор коротко обрезаю волосы по привычке. Наверное, я уже смирилась с тем, что пробуду тут до конца своих дней, потому больше молчу и совсем не плачу. Мне не хватает привычного смеха, посиделок в «8-бит» и прогулок на рассвете, но стараюсь не думать о прошлых местах. Сейчас они точно стали пеплом, а мне ничем не помогут.
Даже начинаю говорить с Сидом, лишь бы тишина не надоедала. Она была не просто отвратительной, буквально мёртвой. Я вновь перелистываю старые бумаги, думаю, сколько им. Год? Несколько лет? Я и вправду не помню, в следующий раз буду ставить даты на листках.
Иосиф пытается быть со мной на равных, но у нас это совсем не получается. Я все еще помню "сделку", если ее вообще можно считать таковой, с Иоанном. Помню, чем это для меня закончилось, а потом то, как я сюда попала.
Лучше бы умерла там, где-то наверху. Было бы проще и мне, и ему.
Консервы на вкус как однотонная каша, ем редко, но хватает. Иногда отрывками что-то вспоминаю и иду записывать. Недавно за очередным приемом еды прояснилось, что когда-то давно мы с Иоанном пили кофе за одним столом и смеялись. Потом опять думаю, дополняю, что он пил чай, а не кофе. В бункере я потеряла счет времени и совсем не различала день и ночь, завтрак и ужин...
Я все еще виню себя. Возможно, будь я умнее, все сложилось по другому? Илай не умер, Вера и Иаков были бы со своей семьей, а Эдем всё-таки смог подготовиться к коллапсу. Но только Иоанн сказал бы, что так предначертано судьбой, что я все сделала правильно, ведь иначе сделал бы кто-то другой. Наверное, Сид младший был единственным, кого я не могла забыть, как бы не хотела. Видимо, настолько сильно отпечатался не только в памяти, но и в моей душе.
Поэтому опять беру карандаш и записываю.
Жаркое солнце обжигает оголённые плечи, отражается в воде. Никогда не любила рыбалку так сильно, как охоту, но Тиму она нравилась. Если нравится Тиму, то и мне тоже.
Миф о тишине на рыбалке мы никогда не соблюдали — вечно смеялись и болтали. Он рассказывал мне про дела Пум, что-то о себе, а потом спрашивал мое мнение и советы.
— Ты знаешь, я ничем не могу помочь, мальчик мой. Не разбираюсь.
— Разбираешься. Просто недооцениваешь.
Качаю головой, усмехнувшись. Этот пятнадцатилетний парнишка иногда с ума меня сводил своими рассказами о речном сопротивлении. Видимо, слишком гордился этой организацией, тем, что помогают людям. Я даже рада, что он пошел к Пумам, а не к Иосифу, хотя его легко могли поймать и посадить в клетку.
— Как дела? Ты так редко появляешься здесь, я даже начинаю скучать. — признается Тим, смотря на меня.
Я уже и не помню, что ответила. Наверное пообещала, что буду приходить чаще или что-то в этом духе...
Мы точно говорили еще долгое время, пока ждали очередной улов. Мальчишка особенно радовался, когда ловил крупную рыбу, которая довольно ценилась у местных рыбаков. Я же, как настоящая приезжая дурочка, ничего не понимала в местных развлечениях, особенно «Праздник живота» казался для меня чем-то за гранью фантастики.
— Давай сделаем фото? — Вновь слышу голос темноволосого, когда тот полез копаться в вместительной сумке, которую всегда носил с собой. Он достает оттуда довольно потрёпанный фотоаппарат, наверное Полароид, не помню, вылетело из головы, а я удивляюсь, как она еще может фотографировать.
— Ты уверен, что он работает?
— Эй, не сомневайся во мне. Как знал, что ты скажешь такое. — Тим хмурится, дав понять, что мои вопросы ему совершенно не по душе, я же извиняюсь и соглашаюсь на его авантюру. Подумаешь, всего лишь снимок.
Казалось, это один из самых счастливых дней в моей жизни. По крайней мере из тех, которые я помню.
Интересно, как Тим сейчас? Держится? Надеюсь, его спасла Трейси или кто-то из сопротивления забрал к себе в бункер. Бедный мой мальчик, он заслуживал счастливого детства, а не жить буквально в аду.
Откладываю карандаш в сторону и ложусь на раскладушку, которую нашла в бункере. Не сказать, что она самая удобная из всех, что я знаю, но кто дал мне выбирать? Слишком устала, закрываю глаза и почти сразу же засыпаю.
Я до сих пор сплю без кошмаров, ведь самый страшный из них происходит наяву.
