Кости

Тома ощутил лёгкое давление на плечи. Он нервно проглотил вязкую слюну, послушно опустившись на колени. У него дурное предчувствие. Аято непринуждённо улыбнулся. У Томы от этого мороз по коже. Он видел лицо Камисато в зеркале, подметил нездоровую бледность, синие круги под глазами и потрескавшиеся губы с кровоподтёками. Некогда гладкие ухоженные волосы выцвели и стали сухими, словно их слепили из рисовой соломы. Светлые пряди едва скрывали маленькие язвы, с недавних пор образовавшиеся на безупречном лице Камисато. — Я хочу расчесать тебе волосы. Ты позволишь мне? — Аято глядел на Тому через зеркало. Глаза с лопнувшими капиллярами выглядели безумными. Вопрос риторический, не подразумевающий под собой отказа. Тома кивнул, боясь пошевелиться. Он вздрогнул, когда холодные пальцы коснулись его шеи. Жест угрозы. — Выглядишь сонным, — лента на волосах распустилась, — ночью плохо спалось? Очевидная подводка к теме разговора. Аято намеренно откладывал её с целью как можно дольше удерживать в напряжении. Он с нескрываемым наслаждением разглядывал испуг на чужом лице. — Благодарю за беспокойство, Господин, — Тома терял контроль над эмоциями, голос предательски дрожал, — мне хорошо спалось прошлой ночью. Сердце бешено колотилось из-за стремительно растущей тревоги. Тому не покидала мысль о надвигающейся опасности. Аято нарочито медленно и аккуратно расчесывал ему волосы. Окажись на месте Камисато другой человек, Тома счёл бы прикосновения приятными. Но сейчас, с каждым движением гребня, тело обдавало дрожью от омерзения. — Мне так не кажется. Рука на мгновение ощутимо сжала прядь волос. Тома не нашел, что ответить. Аято сумел превратить интимный процесс, подразумевающий любовь и заботу, в способ проявить власть. Он улыбнулся шире, видя, как часто задышал Тома. Ранки на губах треснули, проступила кровь. — Люди, которые хорошо спят, ночью не лазают по чужим вещам, правда? — Правда, Господин. К горлу подкатила тошнота. Тома чувствовал себя травоядным, застывшим от ужаса перед хищником. Внутренний голос кричал убегать, но тело не слушалось. — Тогда почему же ты мне соврал? — Я вам не врал, Господин. Аято должен разозлиться, услышав ложь, но она наоборот раззадорила его. Он достал из широкого рукава Глаз Бога. — Это ты искал вчера? Тома молчал, впившись ногтями в бедра. По виску покатилась капля пота. Аято слизал её, обдавая кожу гнилостным дыханием. — Ты хотел проверить мой Глаз Бога, не так ли? Камисато в ожидании ответа задержал взгляд на Томе. Диалог превращался в монолог, оттого Аято решил действовать иначе. Он швырнул Глаз Бога об пол. Он разлетелся на мелкие осколки. — Фальшивка… — в ужасе выдохнул Тома. — Какой догадливый, — Аято с силой дёрнул за волосы, заставляя запрокинуть голову, — поздравляю! Ты всё узнал, разоблачил меня. Только что ты собрался делать дальше? — Уйти. Сбежать. Слова вырвались сами. Тома закрыл рот рукой. Кто-то трусливый вселился в него, и выдал всю подноготную дрожащим от страха голосом. Шея затекла от неудобной позы, но Камисато не ослаблял хватки. — Какое разочарование… Управляющий клана бежит от малейшей опасности как крыса с тонущего корабля? Слова снова рвались наружу, но Тома сжимал зубами кожу на запястье, не позволяя закапать себя глубже. Он ощущал непреодолимое желание сказать, что клан погиб вместе с Аякой. Оставаться здесь не имело смысла. Он не служил чудовищу, натянувшему кожу Господина Камисато. Она трескалась на нём по швам, оставляя кровоточащие язвы. Тома намеревался выбраться до момента, когда фальшивая плоть лопнет и монстр явит настоящее лицо. Улыбка Аято напоминала звериный оскал. Зубы гнилые и острые, нечеловеческие. В памяти всплыло разорванное на куски тело Аяки. — Честно признаюсь, я ожидал от тебя иного. Я думал, что ты придёшь ко мне с оружием. Заманишь в маленькую узкую комнатку, не подозревая, что обратно ты уже не выйдешь, и нападёшь. Чтобы ты сделал? Попытался перерезать мне глотку? Или вонзил бы кинжал в сердце? Или все сразу? Никогда не задумывался об этом? Камисато потянул за волосы, вынуждая упасть на спину. Тома оказался придавленным к полу чужим телом. Дышать стало труднее из-за тяжести на груди. Кожа на запястьях саднила от впившихся когтей. — Я много раз представлял, как сожрал бы тебя. Сначала я думал пробраться к тебе в комнату ночью, пока ты спишь. Я бы сломал твой позвоночник, чтобы ты оставался неподвижным, пока я отрываю от тебя куски мяса. У меня мурашки по коже от одной только мысли о том, какую боль и ужас ты бы испытал. Тебе ничего бы не оставалось, кроме как ждать, пока я прекращу твои мучения. А это бы случилось ой, как не скоро. Я предпочитаю растягивать удовольствие. Горячая слюна стекала с клыков на лицо Томы. От фантазий у Аято разыгрался аппетит. — Однако, это было бы слишком скучно. Так, одноразовое удовольствие на пару часов. Поэтому от этой идеи я быстро отказался. И тогда, у меня созрел новый план. Я бы запер тебя в комнате, каждый день съедая по одной части тела. Камисато держал руку Томы в опасной близости от зубов. — Сначала кисть. Аято облизнул запястье. Вкус крови на коже дурманил, и ему становилось сложнее удержаться от желания откусить пару пальцев. Он погрузил их в рот, тщательно обсасывая. Тома, боясь остаться без руки, попытался вырвать её из чужой пасти, но прекратил, заметив красноречивый взгляд Камисато. — Затем предплечье и плечо. Аято выпустил пальцы изо рта. Тома брезгливо вытер об одежду тёплую слюну. — И вторую руку. Камисато прижимал чужую кисть к лицу, гладя себя по щеке. Он закрыл глаза, вдохнул аромат кожи. Свежая язва на скуле лопнула, из неё медленно вытекал гной вперемешку с кровью. Тома закричал от острой боли — клыки вонзились в запястье. Он пытался освободиться, но делал хуже, плоть рвалась сильнее. Кости хрустели под напором челюстей, кровь заливала руку. Аято дёрнул головой, оторвав безымянный и средний пальцы. Он держал их во рту как трофей, выжидая момент, чтобы съесть их, пока Тома корчился на полу. Он должен смотреть, как его жрут заживо. — После рук, я бы перешёл к ногам. Ступни я есть не стал бы, а вот икры уже другое дело. Камисато, пережевывая пальцы, говорил неразборчиво. Кровь стекала по его подбородку и капала на грудь Томы. — Но самая вкусная часть — это бедра. Аято сжал чужое бедро. От острых когтей не спасла плотная ткань брюк. Тома не переставал рыдать, держась за раненное запястье. Утрата контроля над собой и полная беспомощность вызвала у него животный ужас. Камисато сплюнул начисто обглоданные кости на пол. Тома инстинктивно схватил их здоровой рукой, преисполненный надеждой вернуть оторванные пальцы. Аято не смог сдержать смешок. — Самые вкусные части я бы не просто съел. Я бы попросил повара подать мне их в лучшем виде. Камисато пересел на бедра Томы. Он потянул его на себя, вынуждая сесть. Прижал к груди, неожиданно ласково погладил по волосам, обнял за трясущиеся от рыданий плечи. Тома льнул ближе в поисках утешения и сочувствия, шепотом умоляя сохранить ему жизнь. — Тише-тише, неужели ты подумал, что я сейчас всерьез? Аято, увидев полный надежды взгляд, рассмеялся в непривычной для себя манере — визгливо и звонко. — У меня бы ни за что не хватило терпения на то, чтобы есть тебя по кусочкам. Длинный язык слизнул слезы с глаз. Тома неожиданно для себя перестал плакать и умолять, сбитый с толку нахлынувшими и также резко покинувшими его чувствами. Сознание на мгновение прояснилось. Монстр сначала заставлял его трястись от ужаса и рыдать, а затем дал передышку для полного ощущения безвыходного положения. Камисато коснулся окровавленными губами щек, лба, подбородка, оставляя следы. Тома напрягся, ожидая вместо прикосновений очередной укус. Дыхание Аято зловонное, пробуждавшее рвотный рефлекс. Хотелось отвернуться, но тело снова не слушалось. Язык скользил по губам, пальцы надавливали на челюсти, вынуждая разжать их. Поцелуй с сладковатым привкусом тухлятины и крови. Тома чувствовал на языке остатки собственного пережёванного мяса с отгрызенных пальцев. Холодные пальцы забирались под одежду, ощупывали торс, оцарапывая кожу. — Я хочу вдоволь наиграться с тобой перед тем, как съесть. Возможно, к тому времени я определюсь с тем, в каком виде подать тебя к столу. Аято отстранился. Между их ртами повисла кровавая слюна. Тома ощутил непреодолимое желание прильнуть к чужим губам снова. Рассудок вновь покинул его, подчинившись чарам чудовища. Камисато кусался, оставляя следы. Боль казалась приятной, возбуждающей. Она позволила забыться в ощущениях, и раненая рука перестала беспокоить. В глазах плыло, кожа горела от чужих прикосновений, укусов и царапин. Происходящее казалось бредовым сном. Тома сжимал и оттягивал волосы Аято, когда его язык скользил вниз по животу. Тонкие пряди вырывались с частями гниющей кожи. Эйфория сильна, и секундное отвращение ушло на второй план. Шансов на выживание нет. Страх перед смертью усыплен нирваной. Тома отдавался ей без остатка, задыхаясь от удовольствия. Он не разбирал, где находился и как снова оказался придавленным к полу. Злобное нечто, перепачканное слюной, кровью и гноем, забралось сверху. Кисть отозвалась вспышкой острой боли, когда он вонзился пальцами в чужие бедра. Стон боли вперемешку с наслаждением довел Аято до исступления. Страсть сделала его таким же беспомощным. Он обессилено упал на чужую грудь, вылизывая лицо, шею и ключицы. Чудовище заигралось, подставило слабые места. Тома сжимал его тонкую шею. Аято дергался и хрипел. Похоть застилала его разум, заставляя ненадолго забыть об истинных намерениях. Когда существо прекратило терзать его тело, Тома пришел в себя. Он застал Аято слизывающим его сперму с живота. Он не рискнул отползти в сторону, ведомый отвращением, позволяя Камисато закончить начатое. Монстр, утолив голод, заново отрастил кожу. Лицо его снова безупречно гладкое и чистое, как и волосы, до этого вылезавшие вместе с мясом. Запачканное в крови лицо служило единственным напоминанием произошедшего. Тома прижал раненую руку к груди, опасаясь продолжения банкета. Магия чудовища до конца не рассеялась, и он приходил в себя довольно медленно. — Я позову лекаря, — сообщил Аято будничным тоном. Он отошел к зеркалу, оправляя грязную и помятую одежду. — Вы меня не убьёте? Лицо Камисато исказилось в зверином оскале. — Не сегодня. Считай, что тебе повезло.