Love Bites

— Кас! — на всю кухню крикнула Ханна. — К тебе пришёл брат! Кас, стоявший по локоть в пене от моющего средства, замер. Живот скрутило в равной доле от паники и кипящей ненависти. — Какой именно? — Габриэль, — ответила Ханна, просунув голову через распашную дверь. — Стала бы я тебе об этом говорить, будь на его месте кто-то другой? Я бы просто сказала, что тебя здесь нет. Иди, я пошлю Альфи домыть всё за тебя. Кас медленно испустил вздох облегчения и потянулся за сухой тряпкой для рук. Почему-то ему никогда не удавалось вымыть посуду, не промокнув при этом до нитки. — Спасибо, Ханн. До встречи. — Только не подпускай его к ресторану. Он вечно вызывает проблемы своими подначиваниями посетителей, которые говорят, что где-то его видели. Кас усмехнулся. Он вспомнил случай, когда Габриэль в один из своих визитов подошёл к женщине средних лет и с ходу заявил, что её муж так пялился на него потому, что скорее всего прошлой ночью смотрел, как Габриэль сосал члены. Как оказалось, брат пришёл в кафе, чтобы поплакаться в жилетку Каса о предстоящей свадьбе Михаила. Его нельзя было назвать худшим членом их семьи, но, как однажды сказал Габриэль: «Когда с тонущего корабля начинают бежать бешеные крысы, становится не до подсчёта блох». В любой семье имелась паршивая овца, однако Кас с Габриэлем с радостью носили звание шерстяных бунтарей, поскольку понятие «нормального человека» у Новаков разнилось с представлением об оном обычных людей. — Ты должен прийти, Кас. Если тебя не будет, то титул главного неудачника в семье перейдёт мне! Мама от меня потом не отвяжется. Ладно, порой и Габриэль вызывал у него не самые тёплые чувства. Кастиэль многозначительно вскинул бровь, выходя из кафе бок о бок с братом. Последний, несмотря на старшинство, уступал ему в росте. — Меня достало быть центром её внимания, Гейб. Только мы с тобой отказались продолжать семейное дело, и она не может с этим смириться. Может, пришла пора тебе взять это бремя на себя. — Ну будет тебе, Кас. Ты ведь единственный в семье, у кого положение хуже моего. — Габриэль! — Кас сердито зыркнул на него. — Это уже откровенная грубость. — Ну знаешь, я хотя бы женат и моей зарплаты хватает на оплату счетов, — парировал Габриэль, голосом и всем телом выражая угрюмое негодование. — А ты не можешь похвастаться ни тем, ни другим. — Мне хорошо одному, и я не зарабатываю на жизнь сексом с кем попало. Я вот могу похвастаться этим. — В моей работе нет ничего зазорного, — ощетинился Габриэль, на ходу подтянув на лицо шарф. Кас вздохнул. — Ты ведь знаешь, что я тоже так думаю, Габриэль. И я рад, что ты успешен в любимом деле. Но ты прекрасно понимаешь, что мама с твоим мнением не согласна. Пара сотен ярдов прошла в тишине. Когда они добрались до парковки в конце улицы, Габриэль заговорил снова: — А что, если я снова сведу тебя с кем-нибудь с моей работы? — С кем-то вроде Эйприл? Нам не успели даже подать аперитив, а она накинулась на меня с расспросами о зарплате. Нет уж, спасибо. — Ты понравился Мику. Ну, тому парню, с которым ты познакомился на моём дне рождения. — Я даже заговорить с ним не смог, Габриэль. Он посчитал меня каким-то чудаком. — Ты и есть чудак. Эскорт? — Нет, — отрезал Кас. — Знаешь, сейчас есть такие роботы… — Да хватит уже! — Кас повернулся к нему лицом. — Я не хочу заявляться на семейное мероприятие в одиночку, Гейб. Но я также не хочу идти туда с кем-то, кто не хочет там быть. Все ведь понимают, что Михаилу плевать, приду я или нет, так что пусть хоть кто-нибудь в этой семье, разнообразия ради, проявит уважение ко мне и даст поступить так, как я хочу! Габриэль на мгновение умолк, разглядывая лицо Каса. Только после того, как он нащупал в кармане ключи от своей Мазды вишнёвого цвета, Габриэль снова подал голос: — Извини, Кас. Я знаю, мы с тобой не всегда ладим… наверное, мы просто слишком разные. Но я не такой, как мама. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Я просто распсиховался из-за того, что мне придётся терпеть мерзкие комментарии Михаила и отчитываться перед матерью в одиночку. — Я так и понял, — проворчал Кас. — Давай я подвезу тебя домой, — Габрэль показал рукой на дверь пассажирского места. — Поболтаем ещё немного. — Хорошо. — «Хотя, кроме объявившейся в моей квартире летучей мыши, новостей у меня нет», про себя продолжил Кас. Кас молча кивнул и обошёл машину, чтобы забраться на место пассажира. Пускай Габриэль и вывел его из себя, но он был в десяток раз лучше остальных братьев. Старшие были теми ещё экземплярами: злобными, мерзкими людьми, каких обычно от греха подальше обходят за милю стороной. Однако мать эти качества ничуть не смущали — зачастую наоборот казалось, что её даже брала гордость за то, какими людьми выросли её сыновья. Поэтому с самого детства Кас с Гейбом держались друг друга, несмотря на разительно отличавшиеся характеры. Единственное, что их объединяло, — это решение отказаться от семейного дела и посвятить себя тому, к чему лежала душа. За весь путь к дому Каса им удалось не перевести разговор на опасные темы, так что поездка не омрачила его настроение. Когда они подъезжали к местной бургерной, он попросил Габриэля свернуть к ней, демонстративно проигнорировав его вскинутую бровь, без слов осуждающую выбор еды и её количество. В квартиру Кас зашёл выжатым как лимон. Миглз прибежал поприветствовать хозяина в коридор и начал виться у его ног, путаясь под ними. — Крыльчестер? — позвал его Кас и покачал головой, усмехнувшись про себя. — Будто мышь мне ответит. Из гостиной послышался радостный писк. Несмотря на сильную усталость, Кас улыбнулся. — Привет, дружок. Кас хорошенько почесал Миглза и со спокойной совестью направился к дивану, где на подушке лежала мышь. Почувствовав его приближение, она открыла огромные зелёные глаза, будто только проснувшись. — А у меня сюрприз, — сказал Кас, присев на диван. — Я купил тебе ещё чизбургер. Всё-таки мой прошлый обед ты умял в один присест. Мышь моментально оживилась и поползла к нему по дивану так быстро, как только позволяло больное крыло. Кас развернул упаковку бургера и, тихо посмеиваясь, положил его перед мышью на протёртую обивку видавшего виды дивана. Его не покидала уверенность, что летучих мышей нельзя кормить чизбургерами с беконом, но от мучных червей Крыльчестер был явно не в восторге. Зато на фастфуд набрасывался с таким энтузиазмом, будто знал, что от такой еды ему ничего не будет. И хотя прошло не так много времени, Кас успел крепко привязаться к этому чуднóму созданию. — Судя по всему, ты побудешь со мной до тех пор, пока тебе не станет лучше, да? — сказал он, почёсывая пальцем между крыльев мыши. — Мне так жаль, что ты не можешь летать, малыш. Наверняка тебе не терпится поскорее улететь отсюда домой. Но если я отпущу тебя вот так, с недолеченным крылом, то ты долго не протянешь. Мышь смотрела на него, шевеля ушами. — Я лишь надеюсь, что меня не упекут в психушку за то, что я разговариваю с тобой как с человеком, — Кас фыркнул и потянулся вверх. — Посмотрю-ка телевизор перед сном. Не хочешь со мной? Поглощённая жадным поеданием котлеты мышь подняла на него взгляд и издала восторженный писк. Кас включил телевизор и, после недолгого пролистывания каналов, остановился на старом научно-фантастическом фильме. Вскоре он заснул прямиком на диване, с подсунутой под голову рукой и уютно устроившейся возле груди мышью.

_________

С каждым днем Дин всё сильнее переживал о Сэме. Переживал о том, что Сэм переживал за него. Поэтому каждое утро, едва Кас запирал Миглза в спальне (чтобы бешеный кот его не сожрал) и уходил на работу, Дин пытался вернуться в человеческое обличье. Но почти две недели невыносимая боль не давала это осуществить. В конечном итоге кости начали потихоньку срастаться, и он уже чувствовал, что через день или два сил хватит на то, чтобы улететь домой к брату. И не без стыда осознавал, что значительная его часть этого не желала. Он, конечно, хотел вернуться к Сэму — брат наверняка всё это время сходил с ума, и уже решил, что Дин разлагался в какой-нибудь канаве или был в плену у охотника или Хранителей Знаний. И пускай всё это время он провёл в обличии мыши, за пару недель он успел сильно сблизиться с Касом. И теперь не хотел его покидать. Парню определённо нужна была компания человека. Раз он столько времени проводил с Дином — летучей мышью, которая могла только слушать да пищать в ответ, насколько же он был одинок? Кас явно страдал от тревожности: настолько сильной, что от неё не спасали даже таблетки. Дин, конечно, не брался говорить наверняка, но у него закралось подозрение, что причиной тому были ужасные отношения с семьей. Джон Винчестер тоже не претендовал на звание родителя года, однако у Дина никогда не возникало сомнений в том, что отец любил его с Сэмом, пускай и проявлял он эту любовь не совсем нормальными способами. Каса, в отличие от него, вечно посещали мысли о своей ненужности и никчёмности, о чём Дин узнал за пару недель их одностороннего общения. Дина это приводило в ярость. Почти каждый день Кас говорил по телефону с Ханной, и в какой-то момент Дин предположил, что они не просто начальница и сотрудник. Но в один из поздних вечеров в постели, пока Кас как обычно шёпотом делился с ним своими мыслями, выяснилось, что теория Дина не имела ничего общего с реальностью. Дину было крайне стыдно в этом признаваться, но эти разговоры стали для него самыми любимыми и ожидаемыми событиями последних дней. Каса мучил страх, что ночью Миглз мог отведать «Крыльчестера», поэтому каждый вечер перед сном он забирал летучую мышь к себе в спальню. Из-за этого Дину неоднократно приходилось отводить взгляд, хотя всё его нутро требовало обратного. Кас был почти безбожно красив (Дин ума не мог приложить, каким таким образом тот до сих пор ходил в холостяках) и, понятное дело, без всяких стеснений переодевался в присутствии обыкновенной летучей мыши. Поэтому Дину приходилось собирать всю волю в кулак и не подглядывать. Пару раз он попадал в неловкую ситуацию, когда Кас уделял время одному делу, в занятии которым Дин, будь он в человеческом обличии, с большой охотой протянул бы ему руку помощи. Но до тех пор он вынужден был забиваться в дальний угол коробки спиной к Касу и думать о чём-нибудь совершенно другом. Хоть один плюс у этих ситуаций имелся: по возвращению в человеческое обличие у Дина определённо пополнится материал для уединения с рукой. Но, как правило, после неловкого расхождения по спальным местам наставала лучшая часть дня. Кас забирался под одеяло, ложился на бок лицом к его коробке и шёпотом говорил с ним. На третью ночь Дин твёрдо решил, что раз уж у них намечался разговор, пусть и односторонний, сидеть всё это время в коробке он был не намерен. Кас её никогда не закрывал, так что он без всяких усилий выбрался наружу и заполз к Касу на подушку. Тот поначалу рассмеялся и вернул его обратно внутрь, но, спустя два последующих побега Дина, он наконец понял намёк. После того, как Кас выключал прикроватную лампу и Дин устраивался на подушке рядом с ним, Кас протягивал к нему руку и начинал сопровождаемый поглаживаниями рассказ о произошедшем за день. То, как он изливал ему душу, навевало подозрение, что в жизни Каса не было человека, которому он мог бы высказаться, и от этого сердце Дина совершенно не по-мужски обливалось кровью. Дин не был любителем обнимашек и в особенности чего-то столь… сентиментального. Но чем больше он узнавал Каса, тем сильнее ему хотелось обнять его. Первая неделя под одной крышей с Касом перетекла во вторую, и тот продолжал постепенно ему открываться. Он рассказывал о своей родне и о том, как сильно на него давили из-за того, что он отказался продолжить какое-то семейное дело. Движимый твёрдым убеждением в своей непригодности для такой работы, Кас поступил в колледж на факультет математики, чтобы стать обыкновенным бухгалтером. Но потом он так и не сумел найти работу и обзавестись друзьями или второй половинкой (Дин с интересом отметил, что Кас использовал гендерно-нейтральный термин), потому что из-за социальной тревожности зачастую не мог даже раскрыть рот в присутствии незнакомых людей. И даже так Дин не испытывал к нему жалости. Бесспорно, ему хотелось с ним поговорить, убедить его, что он гораздо лучше, чем о себе думает, хотелось с ним сблизиться. Но Дин обнаружил, что, несмотря на всё, Кас не тратил ни секунды на жалость к самому себе. Чувак был невообразимо, до уморительного забавным, что несколько раз приводило к бросанию на Дина удивлённых взглядов, когда тот в ответ на слова Каса невольно разражался чудны́м писком, походившим на смех. Он был умён, невероятно умён, увлекался многими вещами: ему нравились старые фильмы, йога, чтение, а однажды в среду он целых полчаса вёл скорбный монолог о бедственном положении пчёл. И только в тот день, когда Дин, стиснув зубы и шипя, наконец попытался принять человеческое обличие — ранним утром следующего вторника, сразу после того, как Кас ушёл на работу, — и обнаружил, что тело вполне готово к превращению, предательское сердце сочло нужным сообщить ему, что он по-настоящему влюбился в этого парня. Иного объяснения быть не могло. Ведь вот он, способный превратиться в человека, готовый улететь от Каса к себе домой, к Сэму, подальше от Миглза (к которому Дин, на самом деле, успел вроде как прикипеть), но несмотря на это чётко осознаёт, что хочет остаться. Ему не хотелось улетать. Не хотелось навсегда покидать Каса. Расхаживая по квартире Каса в поисках телефона в чём мать родила, Дин разминал затёкшее плечо и массировал его рукой. Как оказалось, даже в человеческом обличии сломанное крыло вызывало всевозможные болезненные ощущения. Ладно хоть раны на груди затянулись благодаря бережному уходу Каса. «Я точно видел у него домашний телефон… Как можно жить в таком бардаке?» — с нежностью ворчал про себя Дин, убирая со стола ворох рекламных брошюр и бумажных пакетов из забегаловок, чтобы откопать под ними неиспользуемый, но до сих пор заряженный телефон. Он по памяти набрал номер Сэма и завалился на диван. Потом решил про себя, что лежать голым на диване без ведома его хозяина как-то стрёмно, и прикрылся мягким одеялом, под которым любил сидеть Кас при просмотре телевизора. В конечном итоге Дин пришёл к выводу, что оно никак не улучшало положения. Но он хотя бы попытался. — Слушаю? — с подозрением ответил Сэм. Дин на мгновение опешил от такого «тёплого приёма», но быстро вспомнил, что позвонил ему с неизвестного номера. — Привет, Сэмми, — сказал Дин, и тугой узел напряжения внутри ослаб от одного лишь голоса брата, раздавшегося на другом конце провода. — Дин! Где тебя носило? У тебя всё нормально? — обеспокоенно затараторил Сэм. — Я в порядке, честное слово, — заверил Дин. — Извини меня, чувак. Пока я был на охоте, на меня напал кот. — Кот? — Да, мохнатый такой зверюга. Нехило меня потрепал. Сломал мне крыло, поцарапал кое-где. — Господи, Дин, какого черта? Ты больше двух недель не выходил на связь! Дин поморщился. — Знаю я, знаю. Извини. Мне невероятно повезло: кот оказался домашним, и у него такой очешуенный владелец. Он отвёз меня в ветклинику и неплохо так со мной обращался. До сегодняшнего дня я не мог превратиться обратно, кости на крыле срослись только сейчас. — То есть, я правильно понял, ты пару недель прикидывался питомцем какого-то незнакомца, пока я тут сходил с ума? — К облегчению Дина, в голосе брата было слышно скорее веселье, нежели раздражение. — Ага. Прости. Я хотел прилететь домой, но не смог бы выдержать собственный вес. Но теперь вроде как всё зажило, поэтому я должен справиться. — Так значит, ты скоро вернёшься? Дин сглотнул подступивший к горлу ком. — Э-э, да. Скоро вернусь. — Понятно… а почему у меня такое ощущение, что ты этого не хочешь? Дин откинулся на спинку дивана и потёр ладонью лицо. Чёрт бы побрал Сэма и его проницательность. — Просто мне как-то неловко вот так бросать этого парня. Он… ну, как мне кажется, успел ко мне привязаться, и… — О-оу, — насмешливо протянул Сэм. — Как это мило. Ты думаешь, он расстроится, если его малютка-приятель возьмёт и улетит, пока его не будет дома. — Вроде того, — Дин нахмурился. — Он ведь живой человек, Сэм, у него есть чувства. Сэм рассмеялся. — Боже мой, Дин. Поверить не могу, что ты это сказал. Ты уверен, что у тебя только с крылом проблема? Этот кот случаем не стукнул тебя головой? — Кретин, — буркнул Дин. — Ну ладно, ладно, извини. Я не хотел тебя задеть. Раз уж ты всерьёз не хочешь расстраивать этого чувака, то… можешь провести с ним ещё пару дней, чтобы он увидел, что ты поправился и все дела, и тогда он со спокойной душой отпустит тебя обратно на волю. — Ага, хорошая идея, — тут же ухватился за предложение Дин. — Ты ведь теперь знаешь, что я живой и здоровый, так что ничего страшного, если я задержусь на день-другой. — Ладно, — ответил явно позабавленный этим разговором Сэм. — Ну давай, рассказывай, что это за парень такой, раз ты назвал его «очешуенным», несмотря на то, что его кот чуть не сожрал тебя. — Чёрт бы побрал твою проницательность, — на этот раз уже вслух произнёс Дин. Они поговорили ещё около десяти минут. Сэм внимательно выслушал рассказ брата о Касе и о том, как он поправлялся под его присмотром. Сам он почти ничего не говорил, только заверил Дина, что в его отсутствие дела с бизнесом шли своим чередом: Мик и Бенни поддерживали работу автосвалки, Руфус вполне себе хорошо справлялся с присмотром за мастерской, а на ближайшие недели Дину предстояла работа только над одной классической машиной — старой Бентли мистера Кроули, который и так особо никому не нравился. У Дина возникло стойкое предчувствие, что Сэм решил повременить с разговором про Каса, от которого по возвращении домой Дину будет уже не отвертеться. Но до тех пор ему предстояло в течение пары дней убедить своим поведением Каса, что он готов улететь, и уже после можно будет поразмышлять, как устроить с ним встречу в человеческом обличии. Отношения были не самым доступным удовольствием для Дина. Поскольку он не мог сказать понравившемуся человеку: «Я вампир, но ты не бойся, я не стану тебя есть, я просто по ночам улетаю пить кровь животных и люблю стейки ну о-очень слабой прожарки», ему приходилось довольствоваться интрижками на одну ночь. Но… Кас казался не таким, как все. Оставалось надеяться, что предчувствие его не подводило.