Зазнобы

       Сегодня все приглашены на свадьбу. Вова всем своим детям об этом сообщил: они все идут веселиться! И утро началось рано. Костюмы висели в гостиной на ручках югославской стенки. Ждали своего часа. За окном было празднично светло, пускай небо заволокло одеялом облаков. Валил пушистый снег, кружился в воздухе. Ветер игрался со снежинками нежно…        Вова поднялся. Теплый паркет встретил его ноги приветливо. Он прошел в ванную тихо. В гостиной на жестком диване спит Марат, а в своей комнате в такое время, тем более в выходной, спит Валера. Вова к нему очень прикипел. Не парень, а подарок — любовь всей его души, а не ребенок. Как такого могли не любить дома, как могли не ценить и не целовать — неизвестно. Целоваться Вова не лез, но ощущал к нему столько родительских чувств, что едва себя сдерживал. И целовал котяток вместо Валеры в их маленькие лобики. Те уже открыли глаза, научились есть и пакостить!        Столько ценных моментов таили в себе эти изнурительные дни. Но на душе в этот раз было пусто. Вова закрыл за собой дверь на щеколду. Все было как во сне, как в бреду, но без горячки. Ему было ровно. Не хорошо и не плохо. Никак. Он посмотрел на себя в зеркало. И узнавал себя. В последнее время ему не хотелось есть и он слегка похудел. Руководитель постановки ругается, кости у Суворова виднеются быстро. Он был уставшим. Но такое с ним случалось. Осень, мало солнца, холодно и период тяжелый. Он бывал в таких состояниях. Всегда улыбался. Играл, что все хорошо. И держал спину гордо и ровно.        Все было, как обычно. Он открыл дверку шкафа, зеркало пропало, явив за собой множество полочек с лекарствами, бинтами, мазями, принадлежностями для умывания и душа, для тела… Он потянулся к баночке с таблетками от давления. Открыл ее. Высыпал на руку горсть. Грудь вздымалась неглубоко, нечасто, отрывисто, замирая и поднимаясь снова. Руки наливались кровью. Глаза рассматривали белые продолговатые пилюли. Вова стоял долго. Ум его ни о чем думал.        Как много смелости надо для такого трусливого поступка.        Неизвестно, сколько прошло времени. Но в дверь постучали сонно. И мир настиг его, будто он резко вынырнул из-под толщи воды. Рука дрогнула, таблетки рассыпались дробью по эмали раковины. Он шумно, глубоко вздохнул, зажмурившись испуганно.        — Вов, — сонно тянул голос брата, — ты там че, уснул? Давай, щас мы с Валерой завтрак намутим, блинов…        Вова похлопал глазами. И ответил:        — Перед свадьбой?        — А че, голодным идти? Я там всех сожру с говном тогда… С Андрея начну, он вкусный.        Рассмеялись. Собственный смех показался неподходяще отрывистым для момента.        Что он придумал? Пальцы судорожно собирали таблетки из раковины. Незачем детям такое видеть. У него ведь есть четыре прекрасных ребенка. Маратка, Валера, Андрей и Вахит. Они очень расстроятся. У него есть три котенка, есть работа, есть друзья. Эгоистично, на край, в такой важный день Вадима и Алсу заканчивать счеты с жизнью, перетягивая на себя все внимание. Его у Вовы достаточно. Он не побирается им.        Он не голодает. Его любят. Его близкие люди здоровы. У него есть крыша над головой, он не оборванец и не болен смертельно. Все хорошо. Нет вещей, с которыми нельзя справиться. С ним ведь и не случилось ничего страшного. Кто не женится плохо? Кто не ошибается? Или что он, в конце концов, первый бесплодный человек на Земле? Придумал. Дурак. В жизни бывает столько дрязг, а он развел сопли из-за одной. Если бы он постоянно так ныл, то никогда бы не стал премьером.        Таблетки вернулись на полку. Одну Вова запил водой из-под крана. Вкус хлорки неприятно щекотнул горло. Голова болит. Давление, наверное, из-за снежной погоды упало.        Хотя надо бы считать их взрослыми, Вова видит на своей кухне двух детей. Марат с Валерой спорили о том, как правильно готовить блины. Удивительно, но младший готовить умеет сносно, хотя никогда не увлекался кухней. У него любой рецепт получался с первого раза. Волшебство, переданное генетикой!        Но блины Марат любил и сам всегда готовил без всяких бумажек. Кружевные. А Валера пухлые.        — Ты себе об башку свою яйца побей, че ты мне указываешь…        Валера готов был уже шлепнуть Марата по лбу яйцами в своей руке. Тот выглядит дристом в сравнении с ним. Еще и вредный, как собака! Это еще интересно, почему Андрей его выбрал. За настырность только? А то так и низкий, и щуплый… Противный. Марат кольнул его локтем и заставил подвинуться. Он достал свой тазик для блинов.        — Вот я сделаю и Вова скажет, какие вкуснее…        Вова тихо смеялся над ними, покуривая и не веря, что его правда заставят оценивать блины. Но оба приготовили по стопке. Заставили! Сорванцы! Пришлось врать, что он еще не проснулся и ему оба варианта к душе, но на самом деле… Мараткины больше. Солененькие Вова любит! А сладкие только с творогом… Творог Вова ненавидит. Но сейчас захотелось. К блинам.        Собирались. Марат со своим справился быстро. А вот они двое торчали в гостиной долго. Все из-за волос и заканчивающегося у Вовы лака. Он-то ладно, сахаром может, а вот кудри Валеркины надо уложить красиво и легко. Валера сидел на диване, а Вова с задумчивым видом всё пшикал вонючкой своей и трогал его волосы. И Туркин ощутил себя омегой, прям тем самым, который в группе своих друзей и подруг сидит, обсуждает выкройку новой кофточки и где купить фен дешевле, а еще заодно то, какая Танька давалка и что все альфы придурки… Он раньше на таких мог только смотреть и не сметь мечтать быть в их кругу. Даже испытывал отвращение из-за зависти. А вот Андрей никогда, впрочем, он был всегда заучкой, может быть ему было не до того… А может быть умел жизнь воспринимать ровно, без ярких чувств. Валера этому научиться никак не мог и поражался. Он еще ни разу не видел Андрея злым. Нет, видел, но тот просто смешно и глубоко вздыхает в такие моменты и отвечает колко. И всё…        Вдруг его настигло осознание.        — Вов… А Вахит там тоже будет?        Ему тихо угукнули с гребнем расчески во рту.        — Бля…        Вова остановился копошиться в его кудрях, достал расческу и сказал:        — Валер, вам надо просто поговорить. Вы друг друга просто не поняли. Ты от него вторую неделю бегаешь. Это дело не решит.        — Я не хочу ниче решать… Я все сам решил уже.        — Валер, — строго звучит Вова. И тот встречается с ним взглядом. — В отношениях вас двое. Он же не в курсе даже. Обещай мне, что ты с ним поговоришь. Он очень скучает по тебе, очень любит тебя, правда… Ты бы слышал, как он радовался, узнав, что ты тоже пойдешь…        Стыд завошкался в груди. Ему было жаль Вахита, ему не хотелось ранить его, обидеть… И Валера отвернулся. Брови его хмурились. Спорить с Владимиром он не мог, все же авторитет у того высокий. Но почти сразу вернул к нему взгляд и бросил самую хитрую уловку, которую мог только придумать:        — Я поговорю. Если ты поговоришь с Никитой.        — Валер… Ладно.        Вова сделает это ради них двоих, а не из-за желания с Никитой говорить. Ошибкой было… Всё. Почему он был так туп и отчаян, чтобы пойти на секс с этим человеком? Он точно находился в бреду. Сделанного, жаль, не воротишь. А теперь все запуталось. Может, время хоть что-то разъяснить… Или поставить точку. Ему надоело. У него жизнь явно пошла под откос, как они познакомились… Всё просто жутко закрутилось.        — Ну вы там че застряли, — ворчал на них Марат, идя мимо открытой створки гостиной. — Эти уже выехали. Такси наше приедет скоро… Мне еще Андрея успокаивать… Опять будет жаловаться, что ему все неудобно…        — Он очень похож на нашего отца, — тихо усмехнулся Вова. — Тот так же ходит, ворчит…        Валера подхватил его смех.

*

       Снег все кружил, падая и падая с неба в проталинах нежных дневных облаков. Такой пышный! Как будто погода подыгрывала свадьбе молодоженов. Солнышко мягким золотом подсвечивало каждую деталь, сглаживало углы, обнимало лица, грело спины…        Вадим пропился с Никитой на своем мальчишнике, уже протрезвел и выглядел важным женихом, светящимися, как свежие пять копеек из банка. Он тоже переживал. Он тоже боялся грядущей ответственности, величины события, груза. Боялся, что Алсу его не любит, просто с ребенком уже некуда деться, а он кандидатура приличная. Деньги, власть и сила — все при нем. И как мужчина весьма добр и любит ее безумно. Такими не разбрасываются. Мандраж касался. А Никита знал, как с ним справиться. Он же мастер войти и выйти из запоя! То и устроили! Спрятались у него на даче, вокруг голая к зиме земля, лес, в машинах алкоголь… Охота, шашлыки, свежий воздух… Запой был славный!        Прятались тютелька в тютельку до дня свадьбы. И конечно же Вадим по возвращении купил мягкий букет, зная, что получит им по голове за пропажу. Хризантемы безопаснее колючих роз! И конечно же он, по всем правилам и традициям, через несколько часов после уже стоял в пышном зале регистрации в своем самом лучшем костюме. Ждал свою самую любимую женщину на свете. А позади Никита, свидетель его, такой же весь деловой: в туфлях, костюме, дипломата не хватало… Ждал с таким же трепетом и волнением свою любимую птицу. Вову.        Грудь вздымалась коротко и неполно. Им нужно поговорить. Никита все собирал слова, какие можно сказать, чтобы Вова дал ему шанс. Если не простил, то хотя бы не избегал из своей гордости. Но те всё не подбирались. Он давно не пытался заслужить доверие в чувствах, давно не плавал в стезе личных и глубоких отношений. Ему сейчас проще с братками разобраться, чем наладить отношения с тем, в кого влюблен. Кого сильно обжег. Пусть закрытый, пусть кусачий, пусть прохладный… Никита же знает, что такими становятся люди в самом деле ранимые. Долго их жуют и либо они позволяют себя проглотить, либо становятся тверже, чтобы выплюнули.        Бумажки пришли не исчерпывающе. Кащей не знал краски описанных сухо фактов. Это позволяло ему по вершкам Вову узнать: его семью, чем дышат, чем живут, где работают; его прошлое, его бывшего мужа. И ревновать к нему больше. Образцовый мужик, что не придраться… До сих пор по заветам Союза живет. Правильный такой…        Но это так, излишек. Это бы ему и сам Вова рассказал. Где учился, где родился, кем папа работает… Никита узнал, зачем и для кого понадобились такие большие деньги, кто конечный получатель по итогу и какие еще у уважаемого Кирилла Сергеевича с этими людьми договоренности. Ну, теперь, когда Кащей влез, никаких. Его бы размотали до нитки, либо из сыночка его сделали дорожную шлюху — вот так и случается, когда выбираешь быстренько, не умеючи, выгадать себе копейку пожирнее. Без смазки и подготовки ныряя в криминальный мирок.        Благородно. Обычно Кащея это смешит. Это в его мире неуместно и всегда выглядит до смешного глупо. Но так живут такие люди, как Вова. Высокие. Он до таких не мог никогда допрыгнуть, он не у таких родился. У Никиты еще не было таких, кто под него ложился за деньги для семьи, а не для хотелки. Он видел и покупки новых дорогих сапог, за которые ему сосали, и квартир, за которые давали, и украшений, за которые проводили время вместе с ним в любое время дня и ночи. Он видел, когда ему врут, прося на лекарства заграничные, когда ему врут, прося на больных родственников… Он не видел, когда ему врут, прося на машину.        Тогда надо было с ним поговорить. Когда Никита пришел за своим красивым личным балетом. А он выбрал обмануться, потому что шишка дымилась. Не самое приятное чувство — собственный идиотизм. Никита ощущал его в полной мере. Под ним щипало чувство вины. Стыда. Давно его горячее одеяло не накрывало Никиту с головой. Ему казалось, будто вот-вот где-то над ним стукнет деревянный молоточек суда и он вновь окажется там, за решеткой в том пустом зале. В клетке. Когда не пришли самые важные ему лица, разочаровавшись в нем. Когда он сам обжег их своим гадким, говнистым характером…        Что с ним сделал лебедь? Зачем появился? Для чего начал превращать в человека?        Никита смотрел на наполняющийся зал, на первые ряды. На вход. Проверял в кармане пиджака нервно длинную коробку с красивеньким браслетом. Дорогая штучка, но какая симпатичная: камни желтые, золото белое… Будет сверкать на ручке, как сам Вова! Такая цацка точно вину его загладит. И наконец заметил его, одетого в простой черный костюм, заметил его маленькую семью, состоящую из брата и его друзей… Такого тонкого, острого, плавного в движениях… Снова тело подсобралось само, взбудоражилось от встречи и сердце дрогнуло счастливо. Растянулись губы в улыбке… Никита встретился с ним глазами, готовясь тонуть, но холодно вздрогнул, будто едва-едва не упал в пропасть. В чужих карих глазах уже не таилась печаль, которую Никита все хотел разгадать. Не прыгали черти, которых он хотел переловить… Там зияла пустота и от нее неслись жуткие, ледяные мурашки по коже. В эту пустоту бросай цацки, не бросай… Она не наполнится.        Он птичке своей переломал крылья. Его кусачий, колючий, строптивый Вова… Смолк. Больше не блестит. Не порхает. Упал на землю и ходит, как осторожная кошка, осматриваясь по сторонам и принюхиваясь недоверчиво ко всему.        Зал наполнился поистине важными лицами. Семьи, уважаемые люди, друзья, крупные шишки. Официальная часть приватна. Она лишена тех, кто должен на ней быть ради галочки. И вся свадьба, включая банкет, более интимна, в отличие от девичника и мальчишника молодоженов. На нее и не все смогли прийти: по объективным причинам кому-то лучше совсем не показываться на мероприятиях, тем более таких крупных. Вместо них приезжали подарки поздравительные и извинительные.        Другой, кто волновался от встречи, был Вахит. Он приехал с Андреем. В машине они говорили вскользь о Валере. Их дружба приятно поражала: так друг за друга стоят, так защищают и так верно остаются на стороне друг друга… Вахит уважал это. Но раздражался от того, что из-за этого с ним не могут обсудить картину полно. Он бы хотел знать, что с Валерой. Он бы хотел знать, к чему быть готовым… К обиде, злости, холоду или тоске и прикрытому гордостью желанию вернуться? Он бы хотел уже все разрешить.        Он соскучился. Невыносимо без Валеры существовать в своем же доме. Больно приходить в пустые стены, где никто не ждет. Не спит на диване с учебником и не собирает его носки по углам, матерясь, что он порось и неряха. Он сказал глупость, он не хотел… Его дом — дом Валеры тоже. Его строгого порядка, множества его вещей, теплоты и запаха. Им там все пахнет, все сквозит его персиковой косточкой… Все о нем напоминает…        А ведь летом хотел с ним просто повстречаться на потрахаться. Может, мать и права. Его схватили самым примитивным образом. Так и что? Полюбилась Вахиту далеко не жопа. Тосковал он по Валере, а не по хорошему траху.        А Валера… А он не хотел до последнего из такси выходить. И говорить. Но надо! А в зале Вова им принципиально дал места рядом друг с другом. Их в первые ряды не пустили, конечно же, там места для семьи и людей особенных. Туда вписался только Вова и брат его, но Маратка без Андрея никуда и тоже занял места, недалеко от Зимы. Так и оставили Вову одного, дали ему сесть среди большой семьи Алсу. Но то, что Зима и Туркин оказались в рядах последних, было хорошим решением. Потому что они сразу начали сраться, шепча и шипя друг на друга всю церемонию. Зима слова сперва подбирал, извинялся, а потом сдался под чужим насупившимся молчанием и тихо вспыхнул:        — Че ты ломаешься? Ну я же тебя люблю…        — Какое «люблю»? Мы просто трахались, — так же тихо отвечал Валера.        И демонстративно смотрел на церемонию. Некоторые гости неодобрительно поглядывали на них, только им двоим было всё равно.        — Ну еще скажи, что уже есть кто… Ну че ты…        — А может и есть? Че тогда?        — Я его пг’ибью и всё, — хмыкнул весело Вахит.        — Ага. Нет, Вах, — Валера замотал головой печально, — ниче мне не надо, правда. Я просто потрахаться хотел, а там… Хуйня вышла. Ты извини, мозги запудрил, туда-сюда… Ниче мне теперь не надо, короче. Прости.        С усилием глаза его смотрели на новобрачных. На то, как Вадим, такой статный и красивый мужчина, поднимает фату со своей милой женщины, как губ их касается счастливая улыбка. Она, наверное, нравится его матери. Она прекрасная. Как бы не материл и не обижался на нее персонал, Алсу была пропитана лучшими качествами для женщины и омеги… Такая не может не понравиться семье.        Семья Марата приняла Андрея. А у Валеры, как обычно, всё через жопу. Может, если бы он когда-то там не лег позорно под мужика, может, если бы не скакал по хуям и не пытался умом своим жить, а делал бы вид, что он вся такая невинная целочка и домашний зайчик — его бы тоже приняли? Может… Да уже поздно.        Он сказал правду. Он не хотел никаких отношений, он хотел только потрахаться. У него должны были быть сейчас бои и деньги, общага и гордое «сам». А не сердечные муки и все эти сопли…        Не надо было на дачах под Вахита ложиться. Не надо было к нему приходить тогда… Приперся бы к Васильеву, пустил бы… Дурак. Не пришлось бы сейчас делать вид, что ему интересно смотреть, как Желтухин и Желтухина обмениваются кольцами, боясь посмотреть на Вахита. Боясь, что ему сердце раскурочил. И ощущать кожей, как тот на него внимательно смотрит.        — Хорош базарить, — вдруг шикнул на них Марат. Так вовремя! Обидные слова едва не сорвались с губ Вахита. — Они щас сосаться будут. Тих!        Ласковая рука Андрея закрыла ему рот и развернула его лицо обратно. Они сидели на ряд впереди, подслушивали своих друзей и болтали всё о своем. Марат искренне сочувствовал другу. Его мать явно не хотела ничего плохого. По крайней мере, она ему женишка не нашла. Надо бы с Вахитом сегодня где засесть и нахрюкаться в стелечку… То есть, поговорить по душам. Да вот еще красоту свою домой провожать. Не выйдет. Эх!        Они, как неразлучники, сидели рядышком без всяких возмущений. Андрей рассматривал зал, а Марат все шутил, что у них обязательно будет такая же свадьба с такими же цветами кругом и пышным декором. И большим количеством участливой родни: мамины родственники Маратку очень любят! Вот они-то точно будут рады такому его жениху, как Андрей.        — Тебе белые розы, — уточнял, хихикая на его ушко Марат, — или розовые?        — Розовые как-то пошло… Надо белые…        — Всё, уговор. А на торт поставим шоколадного зайца?        — И Волка рядом, с сигареткой, — прыскал Андрей.        Они смеялись вместе. И краем глаза посматривали на своих друзей.        Нетерпение разрывало всех. Всем хотелось скорее оказаться в менее официальном месте, где можно разговаривать. Где будет веселая музыка, польется алкоголь и сломаются от еды столы. Молодожены после счастливых «Горько!» не заставили гостей ждать и сами почти бежали к машинам, чтобы оказаться своем родненьком ресторане и со всем размахом в лучших традициях отпраздновать свой самый большой праздник жизни. Вадим еще ни разу мужем не был, ровно как Алсу — женой. И, смотря на них, таких счастливых… Никита искал глазами Вову. Он тоже ни разу никого не держал замужем. Интересно… Это всех омег делает счастливыми? Почему они все так этого хотят? От Кащея не раз ждали колечко на пальце. Стал бы Вова счастлив, снова будучи кому-то мужем? Со своим Львом так улыбался на каждой фотографии, будто каждый день его золотом осыпали… Но тот затесался среди татар и был незаметен. Вова и незаметен… Что Никита с ним сделал?        Наташа торопилась быстрее всех в потоке гостей войти в ресторан. Она-то видела, с кем уплыл Вова. Сейчас родня Алсу возьмет его в оборот! А что? Красивый, сегодня, на редкость, очень спокойный, для своего-то характера. Обманутся, подумают, что скромный, и увяжутся. А у нее все еще были планы на Никиту в качестве Вовиного. Или хотя бы ухажера! Порядком ей надоело, что друзья всё никак не сложатся. Что им стоит… Посидеть на свадьбе пару часов рядом? Вот она и нырнула в ресторан и попросила, чтобы Суворова со свидетелем жениха посадили рядом принципиально. И впервые ласково добавила:        — Воспримите это, как приказ!        И убежала с улыбкой хитрой на лице. Хорошо быть сестрой владельца!        Но вмешательство ее было просто каплей в бочку Вовиного раздражения. Вову в ЗАГСе посадили с братьями Алсу. Старшими. Двое из них — неженатые болтливые альфы, жаждущие занять симпатичного омегу. Они присели ему на уши. Из вежливости он никак не мог не слушать. А у него так разболелась голова, будто ему гвоздь в лоб вбили… Он хотел уже скрыться, сесть, где придется, только бы было тихо, и скоро смыться вообще. Так нет! Его посадили с этим кудрявым чертом и никуда больше! Далеко от Маратки, далеко от Валерочки… И близко к новобрачным. Под прицелом каждого гостя свадьбы.        — Распоряжение жениха, — сообщил Вове официант на его возмущения. У них вышел глухой телефон. Так Вадим и оказался крайним. Вова стрельнул глазами в Желтухина и решил счастливую улыбочку женишку попортить самым сладким образом: он знает больше пятнадцати тостов для «горько». Вадим губы в кровь сотрет.        Впрочем, не сразу вышло мстить. Свадьба разворачивалась. Семьи выражали поздравления. Свидетели — свою радость. Никита надеялся не упиться от счастья, но пригубить тянуло каждые пару минут. Не то от действительной радости, ведь друг его так хотел хорошенькую жену и семью, не то от волнения — Вова рядом с ним сидит, а слов так и не находилось говорить. И всякий раз, как Никита склонялся к его уху начать хоть какой-то разговор, Вова вскакивал с бокалом шампанского и доводил тост до очередного «горько!». Так бы и прыгал, если бы Вадим не посмотрел на Никиту и не проворчал ему:        — Еще раз этот дурак скажет «горько» — и я его убью. Я не шучу.        Никита посмеялся утробно. Он хотел слова передать Вове, но тот опять вскочил, стоило губам чужим оказаться ближе к его уху.        — Сегодня в загсе вы сказали друг другу «да». Выпьем за то, чтобы вам никто, никогда ни в чем не отказывал! Горь-, — сильная рука дернула Вову сесть, а наглые губы накрыли его своими.        Через миг Никита, хохоча, продолжил:        — Горько! Горько!        Столы зашлись смехом и веселым «горько» снова. Вадим становился злее черной тучи. Им вновь пришлось целоваться.        — Вов… Нам надо поговорить.        Суворов выдохнул всё раздражение и усталость из себя. Они оба не знали, о чем говорить. Но Никита себя проклянет, если в этот раз ничего не сделает. Он уже позволил себе однажды обжечь своих самых близких людей и до сих пор их не нашел. Он уже позволил себе однажды выпустить свою любовь из рук, не постаравшись достаточно, чтобы ее удержать. Второй раз он просто не может себе этого разрешить. Пора останавливаться. Всё, всё! Он в лапах держит самого красивого, самого обаятельного, привлекательного, смешного и милого… Самого горячего, благородного, лучшего…        — Говори.        Никита потерянно, мелко вздохнул.        — Я знаю, зачем тебе нужны были те деньги.        Сердце неприятно ворохнулось. Вова резко глянул на него и так холодно, что Никита понял, что зря знание своё обнаружил.        — Зачем?        — Хотел тебя понять.        — А что тут понимать? Можно было просто относиться ко мне, как к человеку. Что, шлюха не заслуживает уважения, по-твоему?        Вова не заводился. Он устал. Он звучал ровно. Без возмущения. Ему надо отдохнуть. Перестать уже вечно бежать куда-то. Остановиться.        — Может, ты и был прав, — сдался он. — За такие деньги я не мог выступать, но… Откуда тебе меня знать, чтобы надо мной смеяться? Я не прошу сожаления, я знаю, что ты на него не способен. Я просто хотел уважения. И… По поводу денег… Я могу только квартиру тебе отдать. У меня больше ничего нет.        — Я не возьму, — сорвано бросил Никита.        — Я не могу взять такие деньги просто так. И за… — его губы горько поджались, — тоже не могу.        — Возьми за то… — Пришлось выдумывать на ходу. Но сказанное было правдой, пусть неожиданной: — Что приобщил меня к искусству. Балет мне понравился.        Их губ коснулись неуверенные улыбки. Они оба понимали, что пытаются выбраться из сыпучей ямы самыми осторожными способами. Но напоследок улыбка Вовы блеснула за себя гордо. Такое признание получить приятно. Не важно, выдумали его или сказали всерьез.        — Правда?        — Да! Влюбился в танцульки из-за тебя, мой прекрасный Лебедь. Душа поет! А секс… Ну, по дружбе. Че уж…        — Крепкая у нас дружба, — рассмеялся Суворов. На миг Никите показалось, что глаза его снова блестят. — Это очень большие деньги… Я так не могу. Я не хочу быть обязан.        — Для меня маленькие, — чуть сморщился Никита, отмахиваясь. — Я обратно не возьму. Я тебя оскорбил и… Вину ими смогу загладить?        Плечи передернулись. Губы тонкие поджались. Вова больше смиренно, чем согласно, закивал. Низко и гадко признавать, что его можно купить. Пусть и дорого.        В груди его точно был теперь фарш. Вова прав. Мерзость такая — признавать, что кто-то пальцем ткнул в недостаток. Ведь Никита… Сперва так хотел Суворова познать, залезть под кожу, эгоистично посадить его в свою клетку и любоваться, пока не надоест. Пока не обнаглеет птичка или просто не появится на горизонте краше. Никакой речи об уважении не шло. И так уже давненько. За равных себе своих пассий Никита никогда не признавал. И в чем же тогда его порядочность? В чем же его состоятельность, как мужчины? Да ни в чем. До Желтого и его принципов в отношениях ему еще топать и топать. Они оказались отнюдь не лишены смысла и глубины. У Желтого-то, с его терпением, его обожанием к своим парам теперь всё будет. Человек рядом, который любит его. И которого можно любить. Которому можно подарить что угодно и он не будет ощущать себя купленным, а ты — покупателем временного удовольствия.        Кащей ничем не лучше тех, кто в его блядушниках снимает красивую шлюху. Просто те делают это дешевле. А он похлопывает прямо сейчас браслет в кармане, которым хотел Вову попытаться купить. Позорище.        По крайней мере, он может позировать порядочного. Вот и попозирует. Но не вовремя он себе это решил.        Вова вздохнул. Собрался. И попросил последнее:        — Я не хочу всё это продолжать. Давай мы… Приятели? Друзей расстраивать не хочу, Наташа так хотела нас свести… Но это всё… Ни к чему не приведет.        — Идет, приятель, — улыбнулся ему Никита.        И ощутил такой надрыв в груди, будто разом всё потерял. Стал пустым местом. И это даже не имело никакой цены: глаза Вовины не наполнились ничем. Всё просто кануло в пропасть. И он, как мазохист, делал себе только хуже, спросив:        — Но я тебе хоть нравился?        — Нравился. Иначе бы я и… Не придумал ничего подобного.        Вечер продолжался. Гости распивали не только алкоголь ресторана, но и привезенные родней молодоженов напитки. Среди таких было множество бальзамов, настоек, все виды легкого пива и самогона, чача… Семьи соревновались, чья настойка лучше и всех заставляли попробовать. Андрей с Валерой же оказались украдены друзьями невесты и увлечены в свадебные конкурсы, как молодые, неженатые и активные, а Марат и Вахит наблюдали за ними, наблюдали… И решили нахряпаться, как последние, а потому оценили все виды настоек, какие можно. Те оказались, что надо! Выносило с рюмашки и на добрые десятки минут точно… Вахит всё перемалывал в уме чужие слова, а Марат злился на своего горе-папашу. И оба жаловались друг другу пьяно:        — Я его люблю. Понимаешь? Люблю. Я на нем женюсь. А папаша придумал, блять… Да пошел он на хуй со своей партией… Коммунист…        — Пг’авильно, — кивал Вахит.        Оба посмотрели на Андрея и Валеру. Те как раз танцевали с толпой других гостей незамысловатый танец. И выглядели такими счастливыми, что глаз оторвать было невозможно.        — Я на нем тоже женюсь, — решительно добавил он. — Я ему подаг’ок как г’аз купил… Кольцо!        — Так, — пьяно и очень уверенно возмущался Марат. — А че сидишь? Встал… Пошел… Давай!        Марат толкал друга в спину, заставляя подняться.        — И пойду, — не теряя решимости, кивнул Вахит.        Встал. Шатнулся. Настойки вдарили в голову. Но он мыслил здраво. В кармане у него выпукло весь вечер торчала коробочка… Он думал хотя бы передать Валере, так, поздравить… С днем рождения… Но от слов его в ЗАГСе потерялся. А теперь всё складывалось наилучшим образом. Хватит мять титьки. Надо хватать свою кошку и тащить домой, любить и гладить, пусть она хоть лицо все ему исцарапает. Его кошка!        Он подошел к парню со спины и чуть не получил в глаз, неожиданно резко прихватив его плечо. Валера испугался, а потом поморщился. Несло от Вахита жутко…        — Ты че, — с плохим возмущением спрашивал Валера, пытаясь музыку перекричать, — нажрался?        — Пошли, поговог’им.        — Куда… Блять, ладно. Андрюх, я ща…        Пьяному лучше поддаться. Наговорит ему сейчас говна, ну… Валера ученый. Он слова пьяных всерьез давно к душе не пускает. Он подхватил Вахита под грудью и ловко его вывел на свежий воздух. Это было небольшой ошибкой. Дверь за ними хлопнула. А Вахита прихлопнул вечерний холод. И его развезло. Но главному это не мешало! Он зашарил еще более пьяно по карманам. А параллельно с тем говорил, сопя и набираясь свежего воздуха в грудь. Будто он мог выместить из него градус, если лучше вдохнуть.        — Я тоже хотел потг’ахаться, — спокойно поделился Вахит. — Но ты мне понг’авился, Валег’. Я… Бля, ну… Я не жалею, что так вышло. Я тебя люблю.        Ай! Ай-ай! Сердце сжалось в комочек и пустило мурашки по коже. Сладкие, щекотные мурашки. Валера не хотел верить пьяному, но верил. Знал, что потом, как котенка, мордой в говно тыкнут и скажут, что неправда, придумают что-нибудь злое… Но он всегда велся на ласковый тон и полные тепла слова. Вахит звучал тепло и серьезно. И всё что-то искал по карманам, матерясь.        — Пиздишь…        — Нет. Валег’… Я обещаю носки в тазик бг’осать, — Вахит решил смешить его, — и не дышать те на ухо ночью. Звонить, если буду поздно. И утг’ом с тобой не пиздеть… Я обещаю, что женюсь на тебе. Слышишь?        — Да ты в говнище… Куда!        Зима наконец-то нашел кольцо и достал его. И решил, что надо всё сделать, как полагается: на одном колене. Он начал опускаться, а Валера за ним. Ловить! Ему показалось, что тот падает.        — Ща, подожди… Ты такой кг’асивый, — снизу вверх вздыхал влюбленно Вахит, смотря на него.        — Ты долбаеб…        — Всё. Молчи. Чш! Я… Валег’очка, я тебя люблю очень. Ты у меня самый хог’оший. Ты мой милый… Любимый… Мой… Мое солнышко, мой котик… Валег’а, выходи за меня?        Послышалась еще пара тихих матерков. И затем синяя коробочка открылась пьяно. И явила вечеру золотую печатку. Наверное, она стоит бешеных денег. Наверное, София Яновна права, и Валера ее сына обдерет, как липку. Ну и что? Вахит к нему испытывает самые настоящие чувства, самые крепкие, самые искренние.        — Блять, ты дебил… Вахит, вставай…        А Валере стало отчего-то очень стыдно. Он осмотрелся, но они были среди пустой ночной улицы, полной машин-машин-машин… За окном шумели гости. Громко играл Магомаев своим одухотворенным голосом «Улыбнись». Падал мягкий, пушистый снег. Застревал в его залаченных кудрях снежинками, звездами ложился на черноту их костюмов… Покрывал плечи, таял на коже горячих щек и кончиках носов, путался в ресничках… И был подсвечен милотой уличных гирлянд ресторана.        Никто их не видел. Всё это между ними.        — Ты согласен?        — Согласен, согласен… Давай, вставай…        — Да, че-то холодно, — хмыкнул Вахит. Но тут же нахмурился: — надевай…        Валера выбрал послушаться. Он не хотел узнавать пьяного Вахита и его способности. Надел кольцо. И тут же кинулся поднимать его с земли. Надо ехать домой, делать нечего. Упился, родной… Вахит, благо, манипуляциям дальше не сопротивлялся. Его подняли, пихнули в машину, он даже не выходил, дожидаясь любименького… И находился в таком облаке счастья, что, казалось, уже и умирать можно: всё получил, что хотел. Валерочка согласен! А больше ничего не надо…        Пришлось со всеми за них двоих распрощаться. Валера, ощущая себя предателем, с волнением искал Вову. И был удовлетворен тем, что тот нашелся в компании Никиты. Они о чем-то говорили… Значит, свою часть Суворов исполнил. Отчасти было досадно: завтра на трезвую с Вахитом тоже придется говорить, обещал же… С другой стороны, приятно, что Вова такой честный.        — Я у Вахита переночую, ладно?        Оба посмотрели на него, как родители на своего самого дорогого ребенка.        — Ладно. А ты поведешь? Сможешь? У него другая машина…        — Водителя дать вам?        Валера ощутил себя неловко. И очень тепло. О нем так заботились походя, будто это само собой разумеется, что было непривычно.        — Можно водителя…        Никите и Вове совсем скоро пришлось заботиться о Марате. Вот уж кто и уснул неожиданно лицом в салат, так это упитый младший Суворов. Никита посмеивался, поднимая пацана с места, а Андрей и Вова, переживая о нем, смотрели то на него, то друг на друга.        — Чему это он так обрадовался?        Никита сверкал глазами, таща пацана к своей машине. Повезет Суворовых домой, потом вернется… Что делать! Дорожка в гости ему закатана.        — На свадьбе второй раз в жизни, опыта нет, — смеялся Вова.        Неожиданно, Марат очухался и пьяно на всех посмотрел, темня обидой:        — Че вы ржете надо мной, м? Не смешно!        — Смешно, — фыркнули ему все трое в ответ.        — Я от любви! Андрюша! Я тебя люблю. Й-йк! Выходи за меня, а?        Все трое тихо захихикали. На улице к этому моменту уже собирались водители, постепенно увозя пьяных гостей по домам. А кого-то продолжать вечер. Время клонилось к ночи.        — Обязательно выйду, когда протрезвеешь…        Марат растянулся в такой идиотически-счастливой улыбке, что трое зашлись смехом снова, ощущая в животе смешливые уколы. Он был похож на осла, не иначе!        Младшего усадили в машину. А старший искал, кто бы отвез Андрея домой. Тому сейчас самое время вернуться, хотя мило, что мама его доверяет Марату и может отпустить с ним допоздна. Подрывать ее доверие ночными вылазками они не собирались. Но водителей Вова знал мало, а потому сообразил уже Никита. Осмотрелся, зацепился глазами за Колика, только что освободившегося от разговоров с персоналом о других гостях, и подозвал к себе.        — Довези мальчика домой. На машине?        — Да я с радостью, — расплылся Рома в широкой улыбке.        Глаза его прилипли к Андрею, обласкали его стройные ноги и прямые плечи… Он сегодня половину мероприятия без удовольствия наблюдал то, что мальчик этот занят и альфа у него не лошок какой. Сам не дурен и с Никитой Давыдовичем на понебратском, наглом «здрасьте». Из-за этого своего… Балетного проститута-братца старшего. Такого низкого мнения Роман о Владимире был не из-за возможных сплетен, а лишь потому, что сам прекрасно знал, как легко снять танцора. И был о них примерно одного мнения. Просто ценник разный, а в общей сложности разницы нет никакой. Но что ему такая помеха? Не будет за шлюху Никита Давыдович решать никакие дела, вступаться, злиться — ему они до лампочки. Это всем известно. Он альфа безобременительных муток. Сложности ему не нужны. А значит, защиты серьезной у Андрея нет. И продавить под себя его выйдет без последствий. Не впервые Рома подобное проворачивал у Желтого под носом. И всегда умел обходиться так, чтобы тот даже ухом не повел… Никто ничего никогда не узнавал. А как бы? Ведь омегам позорно рассказать, что нечто подобное случилось. А самому лучше не хвастать. Рома не хвастал. Тихо радовался.        — Ну и всё. Андрей, не боись, он не кусается, — махнул Никита.        Решительности уверенность Никиты и Владимира в Колике Андрею не добавила. Но проситься в другую машину он счел наглым. И без того полно забот у старших, а его могут счесть капризным. И он кивнул скованно, и пошел с Ромой к его машине. За спиной послышалось, как хлопают двери их авто и заводится мотор. Колик шел к своей медленно и веселился, глазами сверкая всё больше.        — Давно мы не виделись с тобой.        — Две недели всего, — и сейчас ему правда казалось это безумно малым временем. Он уже и забыл, как его касались чужие горячие руки. А теперь снова ощущал пекло на ушах. И как липко смотрели чужие карие глаза.        — Вечность. Ну, садись…        Он открыл Андрею дверь. И точно хищник наблюдал за тем, как зайка садится внутрь. Дверь захлопнулась. В машине сильно пахло Коликом. Обивка впитала его тяжелый запах крепко. Он казался похожим на железо со странной примесью. И напряжения только добавлял к телу. Когда Рома сел на место водителя, он снова глянул на него и был так остр в глазах, что с усилием Андрей не вздрогнул. Он осмотрелся. И выбрал не пристегиваться. Сам не зная, почему.        Машина тронулась. Салон наполнился молчанием, перебиваемым беседами ни о чем. Колик спрашивал про учебу, друзей, вскользь про Марата… И от упоминания последнего Андрей расслабился. В самом деле, у него ведь есть Марат. Он не даст в обиду.        У дома машина остановилась. Фонарик подъезда снова перегорел и салон освещал слабый отблеск другого, недалеко от дороги. Андрей улыбнулся благодарно и готовился выйти. Он почувствовал резко чужую хватку на своей коленке и тут же обернулся к Колику, смотря на него непонимающе.        — Так не благодарят.        — Что?.. Мне пора.        Панически в груди забилось сердце. Андрей схватился за ручку двери, торопясь открыть ее, а чужие длинные пальцы вцепились в ногу сильнее. Сердце больно врезалось в ребра.        — Да ты не бойся… Я ничего никому не скажу, — мурчал чужой голос.        — Я Марату скажу…        — Мальчик твой? А что он сделает? Андрей, ну что ты так дышишь… Я же не страшный, — почти обиженно причитал Колик.        Даже под пальто, так неловко сложенном полами на груди в спешке, ведь выходить пришлось им быстро, да и холод на улице ударил не сильный и застегивать его не было смысла, было видно, как вздымается часто его грудь. Боится. И Колик ощущал мурашки возбуждения от его паники. Чистенький, милый, пугливый… Зайка. Так мятой тянет по всей машине… Хоть вечность его тут держи — хорошо.        — Ладно. Скажешь ему, а он что он сделает? Я скажу, что ты сам полез. И он мне поверит. Он с тобой таким расстанется, Андрей. Позорно с порченым встречаться.        Дыхание сорвалось совсем. А чужая рука поднималась по бедру выше. Андрей вцепился нее, борясь с ее настойчивостью.        — Тебе даже не поверит никто… — Продолжал Колик. — Никто. Они все мне доверяют. Я знаешь, сколько уже с Вадим Сергеичем работаю?.. Я ему, как брат родной. Давай, Андрей… Не стесняйся. Я не обижу.        Колик подтянулся к нему ближе, собираясь обеими руками ухватить за талию и потащить на себя. Оставленного места в миг хватило Андрею, чтобы, не зная, как он это сделал, ударить Колика в нос кулаком. Раздался тихий, удивленный ах и болезненное мычание. Колик откинулся на сидение, касаясь окровавленного теперь носа, а Андрей успел открыть дверь и пулей вылететь из машины. Он уже подбежал к серым в темноте ночи дверям подъезда, когда Колик, выйдя из машины, прокричал ему:        — Ты хоть представляешь, кому ты врезал, малыш? Я тебя раскатаю — не найдет никто. До встречи на работе.        Горло туго сглотнуло. Андрей нырнул в подъезд, дрожащими руками закрывая его на простенький язычок. Ноги сами принесли его к квартире. А там сонно встретила мама. Зевнула в руку, глянула, что раздевается, и спросила:        — Как погуляли-то?        — Нормально. Начальник ресторана женился…        — Прелесть какая… С Маратиком не хотите еще?        — Мам, — раздраженно, но вовсе не из-за носа мамы в своих делах, а из-за неуместности вопроса, бросил Андрей. И тут же сам устыдился.        Света улыбнулась мягко, потрепала его волосы и исчезла. А Андрей… Так сумбурно раздевался… Не зная, с чего начать. Снял ботинки, шапку… А в пальто подошел к телефону и набрал номер Марата. Время на часах позднее, но еще прилично. Он не должен разбудить никого особо…        Трубку взяли. И голос его, стесненный и не скрывающий испуга, проговорил:        — Здравствуйте… А это Марат? Марат…        — Марата дома нет, — проговорил незнакомый голос. Он чеканил слова ловко и твердо, как выученные. Андрей не сразу сообразил, что это Кирилл Сергеевич. — Андрей, а почему Вы звоните сюда? Вы не знаете, что он из-за Вас ушел из дома?        — Он мне не сказал…        — Так знайте. Вы испортили нашу семью. Могу ли я Вас попросить об одной услуге?        Голос звучал не с просьбой, а с требованием. Андрей кивнул ему. И тот будто понял ответ в молчании и продолжил:        — Отвяжитесь от нашего сына. Если Вам и Вашей семье это так надо… Я дам денег. Сколько Вы хотите? Сотни это или тысяча?        — Нисколько, — задавленно ответил Андрей. — Извините. Я не хотел. До свидания.        В трубке что-то еще говорилось. Но телефон принял ее с тихим щелчком. Все замолкло. Коридор освещала мутная синева луны, скользящая из кухни. В руках засела немота и холод. Андрей осмотрелся. Всё вокруг ему показалось ненастоящим. Как будто его оглушили. Реальность не осмыслялась. Но он наконец смог раздеться, всё разложить по своим полочкам. Забыл умыться. И лег в постель. Как обычно. Как будто ничего не было. И уснул так просто, будто не случилось никаких потрясений. Совсем. Наверное… Мама себя тоже так когда-то ощущала… Сейчас Андрей совсем не мог на нее обижаться, когда ум его сам отпускает всё, что сегодня в себя вобрал. Ничего этого не было. Это все ему показалось. Придумалось. Приснилось.