𝜗𝜚
С инцидента прошло немного времени. Близнецы на неопределенный период обосновались у своей тети и продолжали посещать занятия в Академии. Все волновались за Эвана. Сириус стал чаще болтать с ним и пререкаться, прямо как раньше, пытаясь всячески развеселить друга. Ремус, Марлин и Доркас все также ходили с ним в курилку за обсуждением последних безобидных сплетен в их компании. Регулус иногда заглядывал к нему в классы и наблюдал за его работой, Эвана почему-то успокаивало его молчаливое присутствие. Джеймс, Питер и Мэри взяли на себя роли заботливых мамочек и таскали ему перекусы. Лили тоже принимала в этом участие и часто угощала его своим фирменным чаем, который так нахваливала Пандора. Барти переживал больше всех. Теперь даже Эван замечал его сверлящие взгляды, когда сам не смотрел на друга. Крауч стал еще осторожнее с ним, будто Эван был разваливающимся бутоном розы, который при любом неловком движении тут же рассыпется и исчезнет. Внимание было приятным, однако Розье не хотел оставаться в роли жертвы надолго. Он не был таким хрупким, чтобы не выдержать даже минимальное давление, он все-таки был художником. Сколько бы он это не отрицал, он был им, он рисовал почти всю свою жизнь. Это дело было не из простых, но об этом знали лишь те, кто им занимался. В рисовании ты либо гений, либо очередной любитель, а значит — никто. Здесь не терпят неудач, каждый развод, каждая линия, каждый мазок — результат мучительного мыслительного процесса, иногда даже неосознанного. Художник может черкнуть на холсте точку просто так, но даже она будет что-то значить. И если он не будет знать, что ему следует извлечь из себя на бумагу, что ему нужно выразить из себя самого, он сойдет с ума. К настоящему рисованию приходят только сломанные эгоисты, испорченные обстоятельствами и собственным мышлением. И после этого как люди могут думать, что Эван слабый? По сравнению с тем, сколько раз его кидало из стороны в сторону его собственное искусство и мировоззрение, поступок отца покажется любому чрезвычайно скромным и никчемным. Такова была правда Искусства. И только лишенные разума не понимают, почему в этих же сломанных творцах кипит неимоверная страсть изображать реальность, ведь это их единственное спасение от сумасшествия.𝜗𝜚
В Академии работа подходила к концу, многие уже подводили свои итоги. Эван часто стал оставаться в уже пустой аудитории живописи, совершенствуя свою главную картину. Барти не оставался с ним, как они и договаривались, он был занят своим делом. Они сдерживали свое обещание так долго, что Эван не мог не доверять ему. Барти его понимал. На первый взгляд они всем казались противоположностями, но на самом деле были так похожи друг на друга. И на самом деле Розье стал надеяться на нечто большее, с каждым днем убеждаясь, что это возможно. Однако, не только у Эвана в жизни наступила белая полоса. В убежище теперь всегда царила единая и дружелюбная атмосфера. Ни одно собрание не проходило без бурных обсуждений конца года, научных конференций, итоговых проектов, но главным событием окончания учебного года был — — Спектакль! Все приглашены! — воскликнул Сириус на все помещение. — Мы поняли это с первого раза, еще двадцать были необязательны, — улыбаясь, заворчал Эван. — Друг мой, да хоть все сто! Я готов повторять это бесконечно! — продолжил Блэк с еще большим энтузиазмом. — Настало наше время, Джеймси, я это чувствую. — Джеймс лучезарно улыбнулся другу, а Регулус, сидящий рядом с ним, нежно обнял его. — Я так рада за вас! Не терпится увидеть вас на сцене, — подхватила Пандора. — Мы наныли вам места на первом ряду, это будет феерично. — Воистину, — согласился Ремус, повернувшись спиной к остальным, чтобы налить кипяток для кофе в свою кружку. Сириус задержал на нем мечтательный и робкий взгляд на какое-то время. — Можешь и мне налить? — спросил он, сбавив тон до менее громкого. — И мне один кофе, пожалуйста! Две ложки порошка и пять кусочков сахара! — наигранно вскрикнула Марлин. — Не слипнется? — спросила у нее Медоуз. — Почему бы вам всем сразу не записать меня к себе в прислугу? — съязвил Люпин. — Притормозите, я первый встал в очередь! — недовольно возразил Сириус. — Я сейчас вообще никому кофе не сделаю. Внимание Эвана внезапно переключилось на Барти, который положил руку на его плечо. — Не хочешь прогуляться до автомата с батончиками? — спросил он так, чтобы его услышал только Эван. Тот пошел бы за Краучем куда угодно, лишь бы он продолжал на него смотреть так. — Я не против, — ответил Розье. Покидая убежище, Эван заметил появившуюся в руках Сириуса чашку кофе, пахнущего карамелью. Блэк выглядел блаженно счастливым.𝜗𝜚
На втором этаже Барти начал войну с автоматом. — Это машина для убийств! Почему мне никогда не везет с ней, — ворчал юноша. — Ты все время пихаешь ей скомканные купюры, скажи спасибо, что она их попросту не зажевала. Дай-ка сюда, — отругал его Эван и подошел, чтобы исправить ситуацию. Забрав деньги Барти, он стал разглаживать мятую бумагу, пока автомат не примет ее. — Вот, доволен? — спросил он у друга и, повернувшись к нему, понял, что они находятся друг от друга на довольно маленьком расстоянии, непозволительно маленьком. Барти наблюдал за его движениями, пребывая в прострации. Снова этот взгляд. Эван поспешил отойти немного подальше, чтобы Крауч достал покупку. — Спасибо. — Барти снова взглянул на него. — Как думаешь, Пандора сильно разозлится, если я задержу тебя еще ненадолго? — Пандора редко злится, тем более с ней будет Лили, она ее отвлечет, — беззаботно ответил Эван. — Не хочешь курить? Я бы присоединился. — Конечно, пошли. Погоди, что? — Я сказал, пошли покурим. — Барти взял его за руку и повел в зону для курения. — Разве ты куришь? — Эван явно что-то не так понял. — Курил раньше. Не знаю, насколько это здоро́во, но я хочу иметь больше общего с тобой, — сказал Крауч. — Поделишься сигареткой? — Неожиданно моя теория насчет странных имен подтвердилась, — задумчиво произнес Эван, на что Барти выгнул свою бровь в недоумении. — Нет, ничего. Держи. — Он протянул юноше сигарету и зажег свою. Эван не учел то, что раз Кауч не курил какое-то время, то скорее всего у него не было с собой ни зажигалки. ни спичек. Каково же было удивление, когда Барти подошел к нему неприлично близко и прикурил свою сигарету с помощью сигареты Эвана. Ох. Похоже, Барти это ни капельки не смущало. — Так… Когда ты начал? — Эвану хотелось разбавить неловкую атмосферу. — Лет шесть назад, я уже точно и не помню. — Тебе было… пятнадцать? Серьезно? — Серьезно, в пятнадцать. Честно говоря, я тогда слетел с предохранителя. Это был мой первый протест отцу. — Он горько усмехнулся. — Ты не рассказывал мне про своего отца. Что там произошло? — Всего-то родился я, главное разочарование его жизни, но это он заключил уже позже. — Барти сказал это с улыбкой, будто в этом не было ничего такого. — Не знаю, что тут еще можно сказать. Ему был нужен не я, а наследник, достойный занять место начальника крупного бизнеса, которым он управлял. Но получил он сыночка-бездаря, не знающего ничего про инфляцию или внутренний рынок. Видел бы ты его лицо, когда я сказал ему, что пойду учиться на художника. — Тут он даже рассмеялся. Эвану было не по себе, и от смеха Крауча у него пробежали мурашки. — Не понимаю, почему ты улыбаешься. Здесь нет ничего смешного, эта ситуация — полное дерьмо. — Эван аккуратно положил свою ладонь на плечо Барти. — Раньше было не так смешно, как сейчас, поверь мне. С тех пор много воды утекло, а у меня с отцом из общего осталось только имя. — Так вот почему ты тогда сказал, что был бы не прочь сменить фамилию, — дошло вдруг до Эвана. — Как мило, что ты помнишь, Эв, — мягко улыбнулся Крауч. — И все-таки мое первое впечатление о тебе не было ошибочным! — сменил тему юноша. — А вот с этого момента поконкретнее, — заинтересованно промолвил Барти. — В первый день нашего знакомства я увидел тебя и подумал, что ты похож на какого-нибудь бандита с самокрутками в кармане и стволом за краем кожанки. Ты ее даже не снял! Я оказался почти прав, — гордо ухмыльнулся Эван. Барти снова звонко рассмеялся. — Зато я оказался очень далеко от действительности. — Теперь твоя очередь объяснять. — Я уже говорил, что думал, что ты хладнокровный убийца? — Эван закатил глаза. — Я был полностью неправ. Ты оказался очень ранимым и очаровательным. — Я не такой ранимый, как ты думаешь. Иначе бы я здесь не стоял. — И все же, я думаю, что как раз наоборот, Эв.𝜗𝜚
Эван собирался продолжить работу после отдыха в убежище, его полотно ожидало его возвращения в одной из аудиторий. А пока Лили пыталась заплести ему косички. — У меня волосы слишком короткие, чтобы заплетать их, — вздохнул Эван. — Поэтому я просто вплетаю маленькие пряди в другие, французское плетение вряд ли получится, — ответила ему Лили. — Заплетите мне такую! — воскликнул Сириус. — В очередь, — отрезала Пандора. — Я сбегаю до нашего этажа, возьму домой некоторые скетчи, — проинформировал Барти друга, при этом посмотрев как-то странно. — Как скажешь. — Крауч быстро подмигнул ему и поспешил удалиться. — Рем… прогонишь со мной пару реплик завтра? — Голос Сириуса звучал подозрительно нервно. — Ну, знаешь, хочу быть уверен, что не провалюсь на нашем выступлении. — Если только вечером, мне нужно внести дополнительные правки в свою историю, — почти безразлично ответил Ремус, не отрывая глаз от страниц своей книги. Донна Тартт. Классика. — Отлично! — Эв, ты уже уходишь? Может, еще с нами посидишь? У тебя и так почти готова твоя картина, вечно куда-то торопишься! — затараторила Пандора. Эван окинул сестру теплым взглядом, ему были приятны ее забота и желание провести с ним больше времени. — Я еще зайду, когда мы будем уходить. Я тоже должен доделать кое-то. — О, наш бесподобный, идеальный Эван! Мы непременно будем скучать по Вам, Ваше Ангельство! — драматично сыграл Сириус, за что получил по затылку от Розье, который проходил мимо него. — Ай! Беру свои слова назад! Наглый мальчишка. С улыбкой на лице Эван уже направлялся к кабинету живописи, где его ждал огромный размалеванный холст. Юноша ощущал себя странно, но это было приятно. Он правда любил своих старых и новых друзей. Они все были такими разными, но они все равно продолжали держаться вместе и вели себя так, будто никогда не расстанутся друг с другом. Он бы хотел надеяться на это. Прогресс был налицо, но особенно Эвана волновал именно Барти. Тот самый Просто Барти, всегда одетый как какой-то панк, слишком чувствительный для своего образа, похожий на Эвана Барти. Розье казалось, что его друг тоже что-то к нему чувствует, все намекало на это. Он не из тех людей, кто бросается в любовь и отношения, не взвесив все за и против, не проанализировав все действия, взгляды и слова. Ему очень хотелось что-то сделать, ведь с Барти он наконец-то чувствовал себя правильно, чувствовал себя равным ему. Возможно, он мог бы признаться Краучу в своих чувствах. Одна только мысль об этом вызывала в Эване шквал эмоций, сердце билось как бешенное, а внутри что-то порхало и щекотало нервы. Подойдя к двери аудитории, он улыбнулся своей идее и уже достал ключ, однако дверь не была заперта. “ Странно, кажется, я ее закрывал.” — подумал про себя Эван. Он вошел внутрь и застыл на месте. Тело как будто парализовало на несколько секунд, дыхание замедлилось, а в ушах звучал отвратительный писк. На мольберте, где покоилась его работа, стоял полностью изуродованный холст, от которого не осталось ничего целого. Напротив него стоял Барти. Барти. Барти, восхищавшийся его работами. Барти, поддерживавший его. Барти, стоявший перед ним с резаком в руке. — Что ты здесь делаешь? — почти шепотом спросил Эван. Он не верил в то, что видел перед собой. — Эв… — Лицо Барти выражало страх и беспомощность. Надо же. — Эв? Барти, что ты, черт возьми, здесь… — Дыхание затруднилось, а пульс участился от нарастающей в нем злости. — Как-как ты можешь стоять здесь и смотреть на меня так, будто… Будто… О, боже… — Ком подкатывал к горлу, не давая Эвану возможности сорваться на крик. — Нет… — Это не я, Эв, я клянусь… — начал Барти, но Эван нашел в себе силы прервать его. — Не называй меня так. — Во взгляде Крауча отразилась ужасная боль. Он ошеломленно смотрел на тяжело дышащего Эвана. Барти предпринял попытку осторожно подойти к юноше и помочь ему, но тот от него отмахнулся. Розье приблизился к испорченному холсту и провел дрожащими пальцами по разрезам. Если бы его мысли могли звучать, они были бы похожи на звук битого стекла. В голове проносились воспоминания о прежней работе, которую он нашел в себе силы изменить. Он сделал это ради себя, впервые в жизни он решился на что-то стоящее своей собственной гордости. Но самое главное, что он впервые доверился другому человеку. Он планировал открыться ему. Эван повернулся к Барти и всмотрелся в его глаза. Такие же карие, затягивающие в свою бездонную глубь. Это выражение лица он еще не видел у Крауча. — Я-я не знаю, кто это сделал, Эван, поверь мне. Здесь было не заперто, я лишь — черт — я только хотел проверить, но тут, он лежал здесь, нож, он… Я бы никогда такого не сделал, — отчаянно пытался убедить его Барти. — Неужели ты мне не веришь? — Он с надеждой посмотрел прямо в глаза Розье. Эван медленно подошел к Барти, не прерывая их зрительный контакт, а затем чуть вытянулся вперед так, чтобы Крауч его слышал. — Не приближайся ко мне больше. — выцедил он и оставил ошеломленного Барти стоять наедине с его творением.𝜗𝜚
Вернувшись домой, Эван остановился посреди коридора. Он не помнил, как добирался туда, после его разговора с — После того, что случилось, время прошло как в тумане. Его разум до сих пор пытался всячески защитить его от переизбытка негативных воспоминаний и ощущений. Эван почти ничего не чувствовал. Он был спокоен и не понимал, что происходит, однако правду выдавали трясущиеся руки. Картина, там была его картина. Он едва ли помнил, какой она была, хотя воспоминание было еще свежим. Он нарисовал образ сестры. Теперь он вспомнил, он нарисовал Пандору. Пандора. Он должен был зайти за ней. Как же он мог забыть? — Эван? — Пандора? — Эв, что случилось? “Эв.” Сестра смотрела на него с непониманием и беспокойством. Эван почувствовал, как ломается. Глаза начали застилать слезы, и он запаниковал, когда не смог из-за них увидеть Пандору. Упав на колени, он тер глаза, чтобы прекратить поток слез, но разрыдался еще сильнее. Спустя мгновение Эван оказался в теплых руках сестры. — Тс-с, тише. Все будет хорошо, Эв. Вот так, дорогой, я здесь, — продолжала шептать Пандора.Ливень продолжал злостно гнуть и ломать розовые побеги, рвать листья бедных цветов. Их лепестки стремительно опадали один за другим, смешиваясь в лужах вместе с грязью и водой. Белые розы всегда больше всего страдают от дождей. Грозы никогда не щадили роз. Им остается только сгнить.