все ли гусеницы превращаются в бабочек?

— Блять. Мужчина закидывает голову, отчего открывается вид на эстетично перекатывающееся адамово яблоко. Он сглатывает напряжение и чуть дрожит, испытывая нечто похожее на жар. Выпирающие ключицы и довольно жилистая шея, капельки пота на его лбу блестят под неярким, очерчивающим столь изящные, мужественные линии светом, а огромная ладонь со вздутыми венками крепко сжимает вздыбленный член с точно такими же набухшими полосами, синеватыми на розоватом фоне. Брови изгибаются дугой, пока краем глаза блондин поглядывает на экран монитора, на котором виднеется запись с камеры в режиме реального времени. На ней застрявший в туалетной кабинке студент. Наверное, у бедного несварение — сидит долго, спустив штаны до самых щиколоток; но до чего же у него хорошенькие ножки. Тоненькие и бледные — всё во вкусе зрителя. Помимо звука сильного трения, который возникает, когда кожа ладони пачкается в выделевшейся предсмазке, и развратно звучащего скольжения с нарастающим темпом, где-то в отдалении, со стороны кухни, заедает пиликанье. Наверное, хлеб, который ныне развалившийся в гостиной парень засунул в тостерницу, уже приготовился. После того, как кончаешь, всегда жутко голодный, так что он всё предусмотрел. Рики питается одними гренками, как уличный голубь мелким хлебушком (из рук и не только), на завтрак, обед, и ужин. Но жаловаться не приходится — они вкусные и каждый раз с разной начинкой. Можно помазать маслом или майонезом, а можно смешать его с кочуджаном; очень вкусно получится, не как банальный кетчуп. Типа Франция + Америка стайл. Но иногда даже начинки не надо, только дайте пожевать тесто. По его выразительному прессу, который напрягается сильнее от возбуждения, когда живот дёргается вместе с членом, не скажешь, что он — любитель булок. Где-то вдалеке, на другом кресле, потерявшемся в углу, валяется чёрный школьный портфель, который уже как года два никуда с собой не носили, — да и в девятнадцать он вряд ли нужен. Из него, расстёгнутого, торчит удостоверение из учебного заведения с подписью «…й факультет, Нишимура Рики, старшая школа Ханлим» и едва ли виднеется фотография молодого человека с густыми мазутными волосами. Такими чёрными, что само воронье крыло позавидует. Но, ныне смешавший выжженный блонд с тёмным мелированием, Нишимура — совершеннолетний, хотя в своём возрасте должен быть учеником выпускного, двенадцатого класса. Только вот школу он бросил. Ещё в семнадцать. И чем сейчас занимается? Как он дошёл до такого?.. — А-ах, — Ники жмурится, до привкуса металла на языке прикусывает губу и сильно напрягает лоб, и на том появляются несвойственные юному возрасту морщинки, пока он гортанно стонет своим до жути низким голосом. Но, как говорят, спортсмены по рождению — даже те, что в прошлом, — могут есть любую дрянь и всё равно их не разнесёт. Рики и не думает о калориях, ведь сожжёт все при первой же дворовой стычке: драки абсолютно привычное дело, как сходить мусор вынести. Здесь, во дворах спальных районов, если ты не умеешь махать кулаками под правильным углом и с верно рассчитанной силой, то лучше тебе переехать куда-нибудь поближе к офисному центру. Вот только уважение потеряешь тут же, а вернуть его уже не получится. На породнившихся улицах с Рики считаются, отлично зная не только его прошлое, но и замечая отличное физическое строение: самый высокий в районе рост среди молодых парней, завидные мышцы, которые трудно спрятать даже под курткой Adidas, и скорость как у Супер Соника, потому как в некоторых стычках после первого удара безопаснее сразу делать ноги. Но Рики, как бы быстро ни сверкал пятками в сложных ситуациях, где на рукопашный бой приносят ножи, всё равно один из лучших, когда речь заходит об уличных поединках, ведь когда-то сам почти профессионально занимался боевыми искусствами. Бокс и всякие приколы с мечами — так, отец, отправлявший его в Корею, настоял, мол, сын должен сохранить в голове хоть часть от пласта родины, проявить свой самурайский дух во всей красе. Вот Ники с детства и носило по секциям; там уже заснуть своему внутреннему самураю он не позволил. И потому же умеет рассчитывать силу и бить так, чтобы не прибить с концами: периодически разминается на людях, стараясь не забыть старый добрый навык, помогающий выживать. На тех же кулачных боях и зарабатывает, когда местные пацаны из Добона от нечего делать забивают стрелку с соседним районом, ставят деньги на выигравших. Рики, как уже понятно, выигрывает часто, раз может себе позволить не работать пять дней в неделю. Не то чтобы денег много, но и не сказать, что их нет совсем. Пожалуй, такое вот времяпрепровождения — основное из занятий. Порой Рики ощущает себя уж слишком активным, до такой степени, что понятия не имеет, куда девать свою энергию. Поэтому иногда… делает всякое странное, чего бы не пришло на ум к среднестатистическому уставшему от жизни человеку. Как разминка для полного энергии тела секс случается реже, потому что, вопреки столь мерзкому хобби, как подглядывание, Нишимура предельно брезгливый: даже при желании в кого-нибудь излиться не готов лезть в постель к незнакомцу или нагибать первого встречного, который тоже «нуждается». Противно же, ну. А для полноценного удовольствия симпатия всегда должна быть взаимной — тогда даже минимальная ласка покажется чем-то до боли приятным. Процесс должен нравиться обоим. С нелюбимым и немилым же не заведёт даже какая-нибудь игра из разряда БДСМ. Но тело всё равно требует своего, будучи в самом расцвете мужских сил, и как-то решать проблему, не вынуждая себя взаимодействовать с людьми, которые совсем не интересны, — необходимо. Вот знающий себе, а так же своему времени цену Рики справляется по-своему. Иначе, как говорят братья по району, яйца отвалятся. — Боже мой, — он закатывает глаза, наконец постепенно обмякая. Облегчение в чистом виде, что может быть лучше? В такие моменты, как правило, вместе с ним приходит осознание, которое прежде было глухо заткнуто возбуждением: то, чем Ники занимается… мягко говоря, неправильно, а если говорить конкретнее, тупо грязно. Грязно в прямом смысле, потому что снова придётся стирать штаны. Нишимура хулиганит, что вполне соответствует его неприкрытому образу гопника. Занимается самым отвратительным хобби, которое сам же его придумал, из возможных: устанавливает скрытые камеры в мужских туалетах, а позже удовлетворяет себя дома, просматривая записываемый материал в режиме реального времени. Представители правопорядка его не ловят и вряд ли скоро поймают, ибо привыкли искать ответ среди старых и уродливых извращенцев, офисных работников и, как бы неожиданно ни звучало, даже семейных, женатых мужчин. Вот, в новостных сносках уже пару раз всплывали истории про то, как подозреваемыми заделали с десяток таких граждан, а на парня в наушниках от Sony в цвете слоновой кости, спортивных штанах и массивной грязно-зелёной куртке с капюшоном никто не подумал. В моменты вершения своих мелких преступлений Ники выглядел как типичнейший студент. Как и множество тех, что ходили в университет искусств, расположенный рядом со станцией. Чуть потрёпанный, но в пределах допустимого — студенты в период сессии едва ли лучше гопников. Проблема скрытых камер весьма актуальна в Корее_ популярна по-дурному. И порой странно ощущать, что ты сам в этом как-то замешан, но не как пострадавший, когда слышишь столько недовольных голосов и не самых удачных попыток с этим побороться со стороны властей. Ники не думает, что делает что-то сверх закона, потому как его действия никому по-настоящему не вредят: «жертвы» даже не знают, попали в его объектив или нет, потому как Рики оставляет по одному жучку в одной кабинке из двадцати. А по прошествии времени весь материал удаляется автоматически, когда подчищается кэш. Видео никуда не попадают и не сохраняются на карте памяти его компьютера, не сливаются и не продаются третьим лицам. Так в чём проблема, если подрочит всего один человек? Никто же не умер, а ему хорошо. Согласно распространённому мнению, вся мотивация таких вот подглядывающих состоит в том, что их половая жизнь не удовлетворяется, а найти кого-то, кто поможет решить проблему, тоже мало возможно — вот они и решают её, как могут. Однако Ники девятнадцать, он выглядит как немного более спортивная версия японского Бога, и на него повесится любая, которую подпустит к себе поближе, но… Дело не в недостатке, а в том, что ему это просто нравится. На Нишимуру никогда не подумают из-за его удобного положения и выигрышной внешности, считая, что ему всего в жизни хватает, а потому он продолжит заниматься бесчинствами. К своему не стыду придётся признаться, что, если его спросят «какая зона у тебя самая эрогенная?», Нишимура с уверенностью в сто из ста ответит — член. Причём с вопросом про «в какой части тела ты уверен больше всего?» — получится то же самое. Сегодня было хорошо. Очень. Ей Богу, в послевкусии до сих пор ощущение, будто кто-то взял у него в рот и сделал приятно, а не он сам себе подрочил. Настолько напряжённым было всё тело от мыслей о совершенно незнакомом человеке с завидным телосложением, что долгожданная разрядка показалась вдвое ярче привычной, той, что приходит во время сношения с настоящим человеком, который раздвигает перед тобой ноги. Любой же мальчик с экрана куда желаннее и интереснее, и этот, на которого японец передёрнул, — тоже. Что ж, очередной. Существуют люди, которые ставят камеры в туалетах и раздевалках не для собственного пользования, а для продажи на порносайтах, но Рики не такой. Он очень жадный до добытых видов и желает использовать их в одиночку. Сам является мужчиной и пользуется этим умело. Девочки всю жизнь верещали при виде него, вешались на шею, поэтому Рики, не являвшийся чистым представителем гей-сообщества, случайно потерял интерес к женскому полу — лёгкая добыча его не интересовала. По большому счёту он мог заполучить любую девушку, какую бы захотел, но вот с парнями было посложнее. На них и остановился. Найти открытого к одноразовым связям, но чистого мальчонку, которого при этом не перетаскало ещё полгорода, было не то чтобы легко. Всё же все мужчины хотят одного и того же: девственного партнёра, который запросто раскрепостится в постели. То есть невозможного, так как вещи взаимоисключающие. К тому же надо ещё подойти под стандарты друг друга и никого не обидеть, ибо за парнями и девушками ухаживания требуются одинаковые. Одна головная морока. А вот использование ракурсов из туалетов, где всё равно, натурал на экране или «из своих», — беспроигрышный вариант, потому что Рики порой достаточно и того, чтобы просто смотреть на парней. Так даже лучше. Ведь будет куда более странно, попытайся он переодеться в женщину или втупую проскользни в женский туалет, надеясь остаться незамеченным. К тому же осмотры кабинок на предмет жучков в женских уборных проводят гораздо чаще. До недавних пор на представителей сильного пола и вовсе махнули рукой после первой же жалобы, посчитав, что она беспрецедентна и в будущем такое вряд ли повторится. Мол, им ничего не грозит, но такова уж реальность — не важно, какого ты пола, пока живёшь на одной планете с другими мужчинами. Ники не играется в «нитакусика» и, будучи честным с самим собой, не исключает, что он животное. Но жертвой никогда не станет. Он — хищник. А вот в том, что мужчина приходит в мужской туалет, нет ничего подозрительного. И никто не догадывается, что установленная им камера может стоять и там, причём оставаясь на долгие недели. Спросите: а что, если Рики тоже снимут на видео и передёрнут на него? Мол, приятно ему будет? А не надо стрелки переводить. Рики в своём теле стесняться нечего. Скорее всего, ему будет всё равно — он уверен в каждой части и даже отдельно попозирует для особо любопытных, как на фотосессии. Покрасуется, ибо ему есть чем гордиться. Он не знает, что такое комплексы или стеснение, а потому совсем не против оказаться по другую сторону этого берега. Знает, что для него это пустяки, не способные стать травмой. Но явно до конца не осознаёт, что это может активизировать травму у кого-то другого: Рики никогда не общался с впечатлительными и эмоциональными представителями мужского пола, поэтому в принципе не мог себе представить, что какие-то его действия способны их обидеть. Вот девушек — да. Но парни же не такие нюни, чтобы расстраиваться из-за того, что их кто-то увидел голыми. В баню вместе они ходят спокойно. Однако, к сожалению или к счастью, в его окружении не найдётся таких же отчаянных дебилов, как он сам, которые могли бы поступить так же. Подобных извращенцев в целом мало, но они назойливые и проворные. Ни с одним из них Нишимура не знаком, так как все друзья с района живут по понятиям. Ники, наконец завершив акцию самоудовлетворения, закрывает крышку компьютера, отрывает пару салфеток из жирного рулона с туалетной бумагой, который всё равно заканчивается непростительно быстро, вытирает, за исключением редких пятен на покрытии кресла, весь результат своих стараний в виде наяривания рукой и, выбросив скомканные бумажки в стоящую рядом с креслом урну, включает телевизор на фон. Тишину он ненавидит сильнее самого громкого шума: она порой оглушает похуже него. Поэтому спит всегда с открытым окном, даже зимой куда более сладко засыпая под драки бомжей из Нокчона, чем под тишину, ближе к марту — под оры котов, плач детей из соседних квартир и песнопений молодёжи, которая включает свои колонки с кальянным рэпом на полную катушку в любое время суток. Так что шум не мешает Рики, а, наоборот, помогает ощутить привычный уют спальника и провалиться в сон. Когда-то давно он жил в довольно богатом и куда более отёсанном районе, Сонпа, но переехал оттуда. И на вопрос «почему ты не хочешь перебраться с Нокчона в место получше?» он бы заявил, что даже сам Вавилон не затмит спальный район. Заблудившийся в его дворах, Рики, конечно, растерял себя окончательно. Но не то чтобы он хотел себе себя возвращать. Всё, что связано с прошлым, с собой ассоциировать больше не хочется. Только бы продолжать жить свободно, вне рамок. Раньше же всё было напряжённо, натянуто и гнетуще. Может, оно и к лучшему, что Рики, считающий прошлую версию себя куда большим позором, не желает к ней возвращаться, прячась меж панельных домов. Ему так безопаснее — слиться с серостью местных стен и иногда радовать себя видом граффити. Спокойнее. Понятнее. В центре рисунки со стен всегда стирают, а здесь всем на всё плевать — живи как хочешь, предоставленный сам себе. В этом и прелесть района на отшибе. Пора продолжать жизнедеятельность, а только станет скучно, можно и повторить. Когда он, завязывающий шнуровку своих серых спортивных штанов — они держатся на добром слове, на выпирающих тазобедренных косточках, — проходит мимо телевизора, что как всегда застывает на центральном канале, там показывают очередные «сенсационные новости». Вдогонку вышедшему из комнаты Рики звучит репортаж про него же самого. Ох, как приятно быть популярным. Эти идиоты всё равно ни о чём не догадаются. Нишимура довольно хмыкает этой мысли, запихивая в рот свежую гренку, вылезшую из тостерницы. Тем временем в здании, которое находится буквально напротив многоэтажки, в которой живёт хулиган, в одинокой раздевалке висит довольно напряжённая атмосфера. Здание искусств, где одни балеруны да бэк-танцоры. Не основное, потому что сам главный в стране театр, разумеется, находится ближе к центру столицы, а не на обрыве города. Там, где кипит жизнь и пробки каждый час загруженного дня. Здесь же тренировочная зона, до которой любой танцор может добраться без проблем и убить там весь день. Мальчишка, сидящий на лавочке в сгорбленной позе, нагибается над своим смартфоном. В отличие от Рики, для которого важно, чтобы телевизор был просто тупо включён, шатен целенаправленно рыскает по сайтам с желанием специально выискать тот, где трансляция центрального канала, и посмотреть свежий репортаж, словно среди всех новостей ищет одну единственную, себе нужную. Ибо героем сегодняшних событий стал и он сам.

«Главный театр не пожалеет о самом неожиданном из своих решений. Первый в женском балете мужчина, ставший в паре с другим мужчиной, получил главную роль в знаменитой и самой крупной пьесе на предстоящий сезон».

«Впервые за всю историю утверждённый на главную, изначально женскую роль в лебедином озере балерун — кто он?»

«Так тонок, звонок и чист, что с лёгкостью заменит собой женщину в роли лебедя».

«Лебедь Ким Сону в паре с уже успевшим завоевать зрительские симпатии Пак Сонхуном».

«Напоминаем, что до момента выступления, которое войдёт в историю, осталось всего три месяца. Билеты на открывающую сезон апрельскую пьесу можно купить уже заранее». В мире много талантливых, трудолюбивых, и Ким Сону отличился от них только одним — он трудился не меньше, но получился особенно удачлив. В вопросах, где все талантливы и умелы, всегда решает лишь везение: к кому оно придёт первее, того и тапки. В итоге в тапках оказались ноги одного лишь миниатюрного мальчика, которого прежде ни во что не ставили. И где он теперь? На вершине балетного мира. Почти замкнул их пищевую цепь. Оказался, как говорят, в правильный момент в правильном месте. И пока у него были тысячи конкурентов, борющихся за роль, утвердившуюся за Пак Сонхуном по умолчанию… Пак Сонхуном, на минуточку — тем самым, которого с нагретого места было практически невозможно сдвинуть, — Сону поступил хитрее. Знал, что против других претендентов на «Лебединое озеро» у него нет шансов, причём даже не из-за наработанных навыков (их как раз хватало), а именно ввиду собственной внешности. Всё-таки он не слепой, чтобы нагло врать самому себе о собственной непревзойдённости, от идеала нет даже слова. Некоторые тренера говорили, что у Сону есть способности, но в мире многовато тех, кто будет посильнее него; рекомендовали превратить любимую работу в обыкновенное хобби. Хобби для того, кто положил всю свою жизнь в ноги театру. Звучало это как оскорбление, поэтому Ким, конечно же, отказался. И на зло всем своим учителям из академии всё-таки подался на прослушивание, зная, что обречён на провал. Как оказалось, это было не зря. В подтанцовке, состоявшей из таких же хлюпиков, стоять не хотелось. Сону подходил только туда, и то с натяжкой. Ещё раньше у Кима были проблемы с подъёмом партнёрши в воздух, так что да, если смотреть объективно и предельно реалистично, а не себя успокаивать, то на главную мужскую роль можно было не надеяться. Но. Имевший природную жадность и желающий работать только на результат, а не процесс, раз уж приходится тратить время своей жизни, он хотел именно её, лучшую. И видевший, как идеально, в отличие от него, подходят по пропорциям остальные парни, Сону, получивший бесячее прозвище «Сонулик», один из немногих «коротышей с недовесом», решился прийти на другое, а не изначально намеченное прослушивание — сдавшись с прежней целью, он выдвинулся на запредельное. Невиданное. Провокационное. На женскую роль, будучи мальчиком. И там, в толпе девушек, решивший сделать один из своих главных недостатков — внешнюю хрупкость и слабость — сильнейшим достоинством, согласился побывать в амплуа классического лебедя. На пробах он оказался единственным парнем, ничем в итоге не уступившим девушкам в плане женственности и гибкости. Поначалу Ким подался туда только для того, чтобы после проигрыша не стыдиться смотреть себе в глаза в зеркальном отражении, а уверенно говорить, что сделал всё, что только мог (и даже то, что не мог). Он поступал так из чувства долга перед собой и вредности по отношению к людям, которые его учили, при этом не веря в предстоящий успех. Ким не рассчитывал на результат и был готов к тому, что его даже не допустят до проб, не взглянут на его номер, что выпроводят со словами: «Не прикалывайтесь, мужское прослушивание на следующей неделе — приходите на него». Однако, к его удивлению, никто даже не уточнил, какого он пола, его просто уважительно прослушали, а на следующий день… Утвердили на главную роль без долгих раздумий. Можно сказать, что целиком заслугой мальчика это не было: в финальный состав Сону, единственный из всего состава показавший себя в роле лебедя, попал на волне расцвета ЛГБТ, которая пролетела по всей стране. Он был первым, кто пошёл на подобный риск, рискуя завалить свою репутацию, и попал в яблочко. Идея сработала, точно попав по времени. На фоне событий всё больше соседних с Кореей стран начали признавать и регистрировать однополые браки, поэтому и полуостров в конце концов согласился. Более того, появилось множество изменений, которые вынуждали представителей из разных сфер демонстрировать своё благосклонное отношение к нововведениям, иначе им становилось худо. А вот представители меньшинств, почувствовав, что их руки развязаны, начали повсеместно открываться, не боясь стать пристыженными, и всячески продвигать идею свободной от предрассудков любви. Поэтому так получилось, что, дабы собрать положительные отзывы и привлечь ещё больше внимания, чем обычно, главный балетный корпус страны принял решение утвердить на женскую роль парня. Поэтому теперь Сону будет танцевать историю любви, разделённую с мужчиной. Сам будучи лебедем. И ничего в этом такого не будет — всё на основе новой культуры. На главную мужскую роль он бы не попал точно, ведь не способен поднять партнёршу в воздух. Зато запросто могут поднять его. Прослушивание на мужскую роль вообще как будто было устроено для галочки, потому как ещё заранее было и так понятно, что в балетном мире не существует такого мужчины, который способен тягаться с самим Пак Сонхуном. Роль была бы его, какие бы талантливые парни ни приходили себя показать. С головы до пят он идеален во всём: от природного телосложения, созданного словно специально для балета, списанного будто по золотому сечению (лицо было таким же), до техники и трудолюбия. В нём, в общем, уживалось всё, что на себя требовало искусство: труд плюс красота вкупе давали потрясающий результат, который трудно было превзойти. Обычно от рождения красивые привыкли к похвале, к тому, что стараться необязательно, будто их возьмут за красивые глазки, но Сонхун был очень требователен к себе и другим, жёстким перфекционистом. Это и слепило ему беспрекословное первое место. В Сону же было всё, что на себя требовала женская роль: он был маленьким, вдвое меньше Сонхуна, более сухим и хрупким; с милым, нежным личиком и ровной осанкой — глупой привычкой задирать голову в разговоре, чтобы самому себе казаться выше, и оттого ощущать себя увереннее перед собеседником. Точнее, делать вид, потому как уверенность в теле Кима не ночевала. Скорее присутствовали все противоположные ей признаки: через большие усилия воли Сону старался не подвергать себя разрушительной самокритике, но удержаться редко получалось. Но, одним словом, на контрасте с самоуверенным и серьёзным Хуном, Сону — само очарование. И внешне они друг другу просто прекрасно подходили. Поначалу из-за схожести подхода их с Сонхуном гармония не только выглядела, но и являлась таковой. Но теперь…

«У вас новое входящее сообщение»

джейк: я попытался узнать у заведующего, и он подтвердил, что все новые прослушивания открыты для второстепенных ролей. на главную уже никого не рассматривают и, скорее всего, не будут и в будущем. хотя сейчас январь, а времени осталось до апреля… можно не надеяться. джейк: никто не сдвинет ледяного принца с пьедестала. он по праву принадлежит ему, и все это знают. джейк: да ты тоже знаешь, кстати. джейк: вообще не понимаю, почему начал задавать лишние вопросы и что-то там проверять. джейк: так не хочешь с ним разговаривать, да? джейк: но придётся, сону-я. джейк: он имеет не меньше сценического времени, чем ты. да и половина от него в паре с тобой. вы, как коллеги, должны быть сплочёнными. ещё же долго придётся работать вместе. джейк: даже если вся группа, включая тебя, уйдёт, сонхун будет последним, кто так поступит. он переживёт всё что угодно. хоть весь театр с его управляющими, но останется до последнего. джейк: так что… лучше бы тебе с ним помириться. От коротких входящих сообщений менеджера скоро разорвётся голова, и всё из-за стресса. Сону отключает звук на телефоне, чтобы его дребезжание не было слышно издалека, и тоже отправляет сообщение, но лишь одно. лебедеребёнок: после столь тяжёлого пути сквозь кровь, пот и слёзы… я не смогу уйти. Даже менеджер подписал его как «лебедя», учитывая юный, но отлично подходящий балету возраст — восемнадцать. Названный лебедеребёнком Сону — как дерево, которое хуярит ураган: может поломаться, растерять все листья и ветки, мучаться и мечтать исчезнуть; но корни его глубоко под землёй — там и останутся. Насовсем, без остатка, его не вырвешь. Так и Сону не сумеет отказаться от своего дела жизни; даже если очень захочет всё бросить и уйти в покой, тот обернётся разве что беспокойством. Парень садится на продолговатой скамейке в меланхоличную позу с мемной картинки «я не могу снять штаны», откидывает телефон, при этом забыв его отключить, и тяжело вздыхает. Покрепче натягивает капюшон. Продолжать тренировку сегодня уже невозможно после диалога с кое-кем. Не секрет, что речь идёт об известном всем больном перфекционисте, Сонхуне. Находиться с ним рядом, будучи самому прекрасно осведомлённым о своих изъянах и недостатках, тем более мучительно и саморазрушающе, потому что он совсем не умеет держать язык за зубами. Сону как будто рвёт на части, стоит только их взглядам пересечься. Готов поклясться, что может слышать его мысли, полные осуждения, даже когда Пак молчит, намертво сомкнув губы. И дело, увы и ах, совершенно не во влюблённости или какой-то невзаимности (хотя раньше, кроме взаимности, у них ничего не было — людские отношения, как и люди, способны легко меняться). Улыбки с чужих дружелюбных лиц сползают при неблагоприятных обстоятельствах, тая, как пломбир на солнце в плюс сорок. Если бы мороженое осталось в морозильнике, то не поплыло бы. Так и Сонхун с Сону дальше дружили бы, не явись между ними яблоко раздора. Их «роман» не закончился ничем хорошим, а ведь… «Исторический момент. Не считаете ли вы, что впервые играющий женскую роль парень подходит на неё даже лучше самой девушки? Ким Сону — сама элегантность и утончённость. Ко всему прочему, он просто потрясающе выглядит рядом с таким мужчиной, как Сонхун. Они оба как нарисованные тон в тон картины, отлично дополняют друг друга: хрупкость и мужественность, выраженные в людских фигурах». Ещё работать вместе, причём больше года. Ким поджимает колени поближе к себе, те крепко обняв, и утыкается носом в выпирающие косточки. Раскачивается, будто пытается себя успокоить, пока дослушивает репортаж со своим именем в главной роли до конца: убедиться, не всплыла ли подробность, которую Ким хотел скрыть. Лучше людям не знать правду. Хотя сам Сону задаётся вопросом — как можно тренироваться дальше в подобных условиях? Ноги и руки как будто не слушаются, а мышцы атрофируются, отказываясь работать. При Сонхуне хорошо державший равновесие Сону падает с пируэтов, спотыкаясь на самых лёгких элементах, в которых никогда не допускает ошибок, когда он один; плохо приземляется, хотя на ноги всегда прыгал уверенно; нервничает и сбивается с ритма — и всё потому, что думает только об одном, не в состоянии сконцентрироваться на тренировке. О том, как Пак на него смотрит. И о том, каким мнением о Сону от него сквозит. Неприятно об этом думать, ещё и вспоминая все те диалоги, что когда-либо между ними происходили. «Согласно интервью, которое давал глава национального сеульского театра, Ким Сону и Пак Сонхун вдвоём создают воплощение идеальной пары, и пускай не являются любовниками в жизни, при виде их химии у зрителей закрадываются некоторые сомнения…» — ох, сколько же всего они не знают, раз могут так говорить. В упавшем на пол, но продолжающем мигать телефоне, на котором высвечивается прямой эфир, новость с самого Сону и его на предстоящий сезон партнёра наконец переключается на другую сенсацию; точнее, как выясняется позже, на продолжение старой. «Усиленные рейды начали проводить и по мужским туалетам. Как говорилось в предыдущем выпуске, некто устанавливает камеры в писсуарах и записывает людей на видео, нарушая их элементарные права. Выясняется, что мужчин последнее время снимают даже чаще, чем женщин. Могло ли это быть связано с полным принятием однополых отношений в стране или нет, могло ли это развязать мужчинам руки в сторону других, перестав демонстрировать однополые интересы как что-то постыдное, гадают наши специалисты». «В результате постоянных обысков, из недавних сведений: в туалетных кабинках на одной станции с голубой ветки было выявлено целых шесть камер. У полиции есть подозрения, что это может быть один и тот же человек, поскольку он использует одинаковую марку камер-жучков — японскую. Орудует примерно с апреля прошлого года. Следователи проверяли все магазины и доставки, которые торгуют подобной техникой, но, согласно сведениям, нигде подозрительной активности с покупкой жучков замечено не было. Скорее всего, преступник в курсе о методах, по которым его могут обнаружить, поэтому осуществляет покупку техники через теневые серверы, которые не подчиняются законам и сохраняют полную анонимность. Проверить трафик покупки и торговли запрещёнными ныне мелкими камерами там почти невозможно». «Камеры настолько маленькие, что их возможно поместить куда угодно, и даже подготовленному, но неоснащённому пиликающими приборами-поисковиками человеку невозможно их обнаружить. А значит, и предостеречься — тоже. Правительство верит в то, что участившиеся проверки общественных уборных могут помочь немного сбавить критичность ситуации. Тем временем полиция Сеула и района Добон в частности заявляет, что подобное хулиганство пускай и не вредит никому физически, однако всё же недопустимо и должно быть сорвано на корню, хотя уже наверняка стало чем-то вроде увлечения для мелкого преступника. Полицейские, убеждённые в том, что он видел про себя не один сюжет, обращаются к подглядывающему с просьбой взять себя в руки, подумать ещё раз и наконец опомниться — на месте заснятых на его камеры людей могли быть его жена и дети». — Ничего себе… — шепчет одними губами возмущённый паренёк. Как же страшно жить в этом мире, где в любой момент можешь стать жертвой и, ни разу не дававший разрешения на себя смотреть, засветить голым телом перед каким-то извращенцем. Вывод не скрашивает, и тот факт, что Сону как раз сидит в раздевалке, где в теории тоже могут быть установлены какие-то мелкие камеры, которые, сдохнешь, но не найдёшь самостоятельно. Брр — мурашки по коже. Попасться в объектив к какому-нибудь больному, типа нашумевшего, и понять, как он может использовать записи с твоим участием, жутко. Ким бы ни за что не хотел попасть в подобный беспорядок; для кого-то вроде Сону, чьё лицо легко узнаваемо из-за нашумевших статей и новостей, это было бы сродни самой крупной в жизни катастрофе. Чего уж говорить о том, что он тупо не желает, чтобы на него смотрели, когда он в таком виде. Остаётся надеяться, что странные люди не добрались до их тренировочного корпуса и сотрудники тоже все нормальные, никто не ставил камер в раздевалки. Уже что там, что в туалетах — страшно переодеваться или делать привычные дела. Сону на секунду отвлекается от собственных мыслей и полной растерянности, вслушиваясь в слова новостной ведущей. Ему всегда было интересно, как выглядят бляди, которые занимаются подобным непотребством, и его рассудок рисовал их типичными офисными клерками, коих пруд пруди: замужних мужчин или скучающих аджосси на пенсии. А других вариантов как будто и не было. Но ссылаться на то, что физиогномика — беспроигрышная наука, как любят говорить все земляки, Сону не станет. Потому как Сонхун — аполлон, но в то же время ходячее опровержение мысли о том, что все красивые люди добрые. Нет, он… Он просто ужасен. Как Сону должен поступить, если ему некуда от него деться? Бросить карьеру тоже не может… «После столь тяжёлого пути сквозь кровь, пот и слёзы… я не смогу уйти», — так он сказал Джейку, своему менеджеру? Да. Ни за что Сону не сможет уйти из балета и этого театра в частности, как и проиграть Сонхуну. Но не уйти из балета — не значит не уйти из жизни. Умереть балеруном с главной ролью лучше, чем продолжить жить, им уже не являясь. Сейчас это кажется единственным решением. На принятие которого Сону не пойдёт, потому как ещё не всё потеряно. Самое главное — тренироваться так, чтобы сохранить обжигающие холодом и ненавистью отношения в секрете, чтобы ни фанаты, ни зрители из зала не заподозрили, что между влюблёнными по сюжету парнями нет ни капли искренности в настоящем. Что теперь они буквально враги, хотя их общая история начиналась с полного взаимопонимания и спетости, и оттого её продолжение становится ещё более обидным. Говорят, что личность артиста не важна, мол, по-настоящему значение имеет лишь его творчество, но практика показывает, что это совершенно не так. Люди хотят верить в то, что творящий искусство полностью из него состоит, что он являет наружу свои настоящие чувства в пьесах. Поэтому, если любовь демонстрируется на экране или на сцене, ей не остаётся ничего, кроме как быть настоящей. Каким бы хорошим ни был актёр или танцор, его подноготная и статус должны быть чисты и прозрачны. Скандалы могут лишь разрушить карьеру, а потому, даже если не удаётся их избежать, необходимо делать всё, чтобы тщательно скрывать от общественности. Иначе, будь Сону хоть триста пядей во лбу, никто не будет смотреть балет с его участием, ему объявят бойкот и карьера закончится по самым невероятным и жалким причинам, пока он будет в самом расцвете сил. Он должен быть идеалом, буквально воплощением той роли, которую играет, и в настоящем. Он должен любить Сонхуна, а его персонаж — его персонажа. Всё противоречащее этому восприятию скатывается ко дну, а Сону не позволит своим предстоящим выступлениям пополнить ряды выкинутых на свалку. Он хочет, чтобы всё было приближено к сотне из сотни — должны же годы усиленных тренировок, порванных связок и стёртых в кровь ног окупиться. Всё не может быть зря только из-за того, что у какого-то Пак Сонхуна характер в жопе заиграл; Сону ему не вытравить. Парень вздрагивает, услышав звуки в стороне выхода, и спешит подхватить свой рюкзак со сменкой и рвануть прочь отсюда. Надо же, даже до пятого этажа, где никогда нет людей, ведь он закрыт на ремонт, добрались. Ни секунды покоя. Или проблема в том, что Сону просто устал не столько от самих тренировок и изнуряющего графика, сколько от окружающих его людей? Он устал с ними сталкиваться и выслушивать их упрёки. Придётся искать себе другое место для пряток, потому как «посмотреть страху в глаза» не принесёт бенефитов в его случае. После ссоры с Сонхуном он убежал с тренировки, больше не желающий сегодня на ней появляться, потому что в таком случае просто расплакался бы. Представьте, что кто-то говорит вам самые ужасные и триггерные для вас вещи, которые вы боялись услышать больше всего в жизни. Что кто-то подтверждает, что все ваши страхи не придуманы, и нанизывает новые вдобавок, как будто пытается растоптать, уничтожить. А после того, как вы всё это выслушаете, неспособные возразить, вам придётся позволять этому человеку себя касаться: держать вас за талию, подбрасывать в воздух и снова ловить с видом нежности. С трагизмом умирающей птицы выгибаться в его руках самому и изображать до мурашек влюблённый взгляд. Вам придётся ему доверять, потому что без доверия невозможно сделать ни одну поддержку, ни один красивый элемент. В партнёре нужно раствориться, но как это можно сделать с тем, кто тебе отныне безумно неприятен? Сону повторяет то, что уже успел сделать раньше, — сбегает: выскальзывает из заднего выхода театра и ломится в сторону станции метро, находящейся сразу же за углом, только подхватив с собой сумку с инвентарём и сменкой. Если будет прятаться в туалете театра, там его найдут мгновенно, раз уже целенаправленно ищут, поэтому выбор падает на общественную уборную на одном из выходов станции Нокчона. Он, спустившись под землю, забуривается в самую дальнюю кабинку туалета, как будто успел позабыть репортаж про все те камеры-жучки и орудующего ими хулигана. Выбирает себе ту, что находится ближе всего к оконной раме, чтобы переждать срыв там, вдали от знакомых, и немного успокоиться. Вернуться назад, к остальным, уже будучи в порядке. По большому счёту эмоциональный ураган достаточно переждать, всё же не настолько плохо. Сону вот, просмотрев новости из-за врождённого паникёрства, ничего провокационного про себя и Сонхуна там не нашёл — значит, никто ни о чём не догадался. Но не успевает Сону, вжавшийся в дверь спиной в попытке отдышаться, чуть собраться с мыслями, как на телефон приходит очередное сообщение от менеджера: джейк: слушай, ты только не истери, ладно?.. А вместе с ним — самое страшное. джейк: кто-то всё-таки слил видео с вашей ссорой. только новости пока не вышли, но думаю, вечером они будут уже на главных позициях, когда видео дойдёт до журналистов. Когда они успели?.. джейк: я тебе это, скину ссылку, чтобы ты собрался с мыслями, когда тебя вызовут на разговор. А по кабинкам Сону тоже прятался только потому, что за ним уже выдвинулись для серьёзной беседы, чтобы вернуть на тренировку. Нет хуже решения, чем избегать неизбежного, но Сону просто не выдерживает. В его ситуации никто не встанет на защиту, ведь к парню балеруну в роли женщины требований даже больше, чем к балерине, которая могла бы занять его место. Поэтому на его жалобы в сторону критики и нелицеприятных комментариев со стороны мистера-идеальности, Пак Сонхуна, Сону ответят, что старший, вообще-то, прав. И что он, конечно, звучал грубо, но правда и не должна подаваться под видом мёда, будучи самым настоящим дёгтем. Ложка сладости в нём уже не ощутится. Вес должен упасть в недопустимые как для парня минусы, рост не превышать женский, последние куски чуть висящей кожи вогнаться в кости, чтобы те поэтично торчали. И чтобы при этом прыгал, как двенадцатилетняя девочка, не сдавался в плен головокружению и не терял равновесие от отсутствия сил. В принципе, резонно, но подписавшийся на по своей сути нелёгкую роль (ведь дотянуться до стандарта почти невозможно, хотя он приближен к нему больше кого либо ещё), Сону и сам знает то, что от него требуется. Мнения Сонхуна не спрашивал, но тот продолжает постоянно о нём напоминать, как будто его заело. Он делает больно. И самими словами. Но. Тем фактом, что когда-то был к нему ласков и мил — ещё больше; так, на контрасте. Киму не верится, что раньше его проводил до дома и обнимал тот же человек, из-за которого он готов позорно разреветься теперь, но героически держится каждый божий день, когда любая из тренировок, что не обходится без присутствия Сонхуна и прикосновений к нему, напоминает ад. Поэтому Сону убежал. Пусть лучше люди узнают об их ссоре, чем о том, что Ким рыдал как сопляк. Но разговоры разговорами, особенно те, что о воображаемом «если бы», — на деле же не хотелось бы, чтобы о них вообще что-то было известно. Где-то внутри до сих пор тлеет слабая надежда на то, что основной момент не был пойман на камеру, пока они повздорили в раздевалке на первом этаже. Сону просто защитил себя и надеялся, что его попытка себя отстоять ничем не обернётся, но в конце концов всё выглядит так, как будто это он обижает своего партнёра. Камера как будто назло не поймала колкие слова, которыми Пак его осыпал в очередной раз. — Ты выглядишь как неподъёмная гиря, посмотри на свои прыжки. Разве играющий роль лебедя может так выглядеть? А равновесие? Тебя буквально тянет к полу магнитом. Почему же, интересно? Никакой из тебя не лебедь, а утёнок-тяжеловес. Ты толстый, — он вытягивает ладонь, чтобы оттянуть чужую щёку, — щекастый. Тебе надо худеть. — Прекрати говорить мне гадости! — Сону звонко шлёпает его по руке раскрытой ладошкой, так, чтобы не было больно, но Пак уяснил: трогать Кима нельзя, особенно во время, когда сыплет его унижениями. — А что? Правда глаза режет? — но Сонхуну от этого хоть бы что. — Даже боишься перед кем-то раздеваться из-за своего уродского тела. — У меня обычное тело! — Вот именно, что обычное, Сону. Ты вообще себя слышишь? Ты в балете, а не в метро. Ты, — старший протягивает палец, что не оставит синяков физически, но запечатлеет следы обиды морально на сетчатке души; тыкает указательным Сону в грудь, когда чуть нагибается, дабы их глаза были на одном уровне: до чего же унизительно, — танцор балета, — произносит Хун по слогам, отчеканивая, — а не обычный проходимец. Для тебя щёки и отвисшие бока недопустимы. Сону настолько оскорбляется, что силится от себя оттолкнуть от нарастающего возмущения, но старший обхватывает одно его запястье ещё в полёте и тут же тянет на себя, чтобы показать, где кимово место. Даже сейчас, в момент стычки, его отросшие чёрные волосы отлично уложены, в отличие от потрёпанного жизнью и эмоциями Сону. Конечно же, с такой расстановкой Ким не может согласиться, потому что в таком случае потеряет к себе уважение. Сонхун как будто давит на больные места специально, зная, как добиться победы в споре, который он почти всегда начинает сам, нападая первым. Причём причины и его мотивы совершенно неясны. Зачем он это делает, когда они не конкуренты, а, напротив, должны сотрудничать? — Тебе повезло, что я достаточно подкован физически, чтобы тебя поднимать, но если тяжело даже мне, у меня плохие новости. Уверен, что влезешь в своё трико для главного выступления? Оно-то сшито по идеальным параметрам, а твоё тело… — Что?! Что моё тело?! — закипает Сону, рявкая своим высоким голоском, готовый изо всех сил защищаться, хотя сам знает, что Сонхун… прав. Невозможно нравиться всем, и потому самое главное в жизни — выбрать людей, чьё мнение для тебя важно, и прислушиваться только к нему, но сейчас Сону не способен сделать правильный выбор, потому что в своём предыдущем однажды крупно ошибся. Как ему доверять другим людям после этого? Как себе-то теперь доверять? Нельзя было верить в Сонхуна и делиться с ним сокровенным: собственными страхами, чаяниями, надеждами и самым худшим — комплексами. Одним словом, уязвимостями, в которые можно было потенциально заехать кулаком с размаху. Потому что прямо сейчас Пак это и делает, подло пользуясь известной ему информацией, как последний конченый манипулятор. Сону не спорит, и он сам знает, о чём идёт речь, ибо проблема невыдуманная, но Сонхуну ли это ему говорить? Это нормально слышать от тренера. Это нормально слышать от хейтеров, потому что всех их, в конце концов, просто можно назвать завистниками, ведущими диванные войны; людьми, которые никогда не добьются и половины того, чего добился Сону. Но слышать это от некогда любимого человека, своего когда-то близкого хёна, примера для подражания, от которого прежде было страшно получить лишний взгляд… Слышать это от воплощения идеала, чьё мнение было для тебя очень важно и основополагающе… У Сону, которому до сих пор сложно верится в изменившуюся реальность, болит каждая невидимая травма, пока он покрывается слоем из новых. Он унижен и раздавлен тем, кому одному из немногих было подвластно сотворить подобное, — и он сотворил. Но при этом уязвлённый Ким пытается делать вид, что его это не ранит. Когда-то он боялся лишний раз побеспокоить Хуна, потому что опасался, что тот плохо о нём подумает. Видимо, не зря. Вот только старший прежде все свои мысли хорошо скрывал. Примерно такие они были что тогда, что в этот момент. — Трико почти что воссоздаёт изгибы голого тела. Разве для тебя даже эта мелочь — не непреодолимое препятствие? Или ты планируешь делать вид, что всё нормально, продолжать жрать за обе щёки? А перед самим выступлением, дай-ка угадаю, сбежишь со слезами и словами о том, что боишься показать своё уродство с толстыми ляжками и крупными бёдрами окружающим? Боишься, что они узнают, насколько ты далёк от балетного идеала? Тело, конечно, выигрывает за счёт того, что напоминает женское — и потому Сону подходил на роль. Но вместе с тем проблемы у его песочных часов были те же, что и у женщин с таким типом фигуры: они легко набирали массу и отекали. Ким вырывается, но силы по ту сторону здорово перевешивают, и по этой причине ему не остаётся ничего, кроме того, что он делает в следующую секунду. Позволять по себе топтаться словесно Сону уже привык за время недосотрудничества-недовойны с Сонхуном, но вот позволять замахиваться на себя ещё и физически — уже чересчур и не рассматривается как вариант действий. Поэтому в то же мгновение старший и получает от Сону звонкую пощёчину. Именно она — чего боялся Ким, когда услышал о таки слитой в интернет ссоре (всё же слив был лишь вопросом времени), — и попала в кадр. Почему-то ни фрагмента тех мерзких и обидных слов, которыми Пак обвесил Сону. Складывается ощущение, что за ними следили специально и что весь процесс снимал некто на стороне Сонхуна, потому как обрезал всё, что могло бы оправдать Кима или уравнить их в ссоре, избавив от деления на пострадавшего и агрессора, хотя Сону всё же больше походил на первого. Он точно помнит, как слышал звук остановки записи, едва ли уловимый, который появляется, когда нажимаешь на красную кнопочку на айфоне. Телефоны в их стране идут в ногу с социальными проблемами: скрытые съёмки в туалетах, фотографирование чьих-то трусов исподтишка. Все эти вещи не новы и не придуманы, они существуют в сеульской повседневности, и потому даже разработчики телефонов сделали так, чтобы звук фото или видео было невозможно полностью отключить, и потенциальная жертва как минимум была в курсе о том, что её пытаются снять. Некто, кто по-сталкерски запечатлел ссору Сону с Сонхуном, наверняка включил видео ещё до того, как вошёл в раздевалку, где были двое, ведь звук щелчка на видео вдвое тише, чем на камере при фото. Но отключил видео, идиот, раньше времени, поэтому парни поняли, что за ними следили. Вот только даже погнавшийся за тенью Сонхун никого не поймал. И вот, результат теперь на лицо, а пострадает только Ким. Причина, по которой он смотрел столько репортажей, в том, что он надеялся не найти тот, который обязательно выйдет ближе к ночи. И тогда на светлое будущее можно уже не рассчитывать. Морально Сону переобувается достаточно быстро, решив, что то, что казалось «не выходом», теперь очень даже на него похоже.

***

В то же время в соседнем квартале Ники возвращается домой довольным, потому как успешно установил очередную камеру, но на этот раз на соседней от дома станции. Он ищет по экранам, всплывающим на компьютере. Высвечиваются окна с ракурсами — десятки камер, установленных им в разных местах города, показывают довольно разных людей и вместе с тем дают право выбора. На других «прямых эфирах» не всплывает ничего интересного: одни старики, а на них даже смотреть не хочется — к горлу сразу подбирается тошнота. Фетиши Нишимуры пока ещё не достигли подобного уровня… Поэтому он переключает на первое, что его заинтересовывает, увидев миленького миниатюрного шатена заходящим в выбранную им кабинку. Так-так-так. Ручки у Ники уже потираются друг о дружку, как у навозной мухи. Золотое место — настоящая мечта для любителей скрытых камер и подглядываний в целом. Метро. Туалетные кабинки у наиболее близкой к тренировочному балетному залу станции. Они, в отличие от прочих на той же голубой ветке, особенные, потому как полны студентов из соседнего университета и красивых балерунов из «замка», большинство из которых пользуется туалетом не по назначению, а заменяет его на раздевалку, сбегая с тренировок. Подумаешь, какие-то сто метров от здания балета до подземки, здесь их уже никто ловить не станет, даже разъярённые тренеры. Тот самый редкий случай, когда можно насмотреться не на то, как кто-то застрял на горшке, а оголил рельефное, подтянутое тело, пытаясь натянуть на него глупые мешки из-под картошки, причём сверху донизу, ведь не снять обтягивающее во всех причинных местах трико просто не получится. Таких красивых парней видно издалека — будто отбирают не танцоров, а моделей. Порно по ним плакало, там таких не никогда не найдёшь. То-то же, Рики получает чуть ли не эксклюзивный материал. И зачем балерунам носить обычную людскую одежду? Кто вот ответит, на что им оверсайз? Лучше бы и по улице ходили голыми, люди бы стали добрее, а вода в реках очистилась. Нишимура поудобнее усаживается в кресло и откидывается на спинку, широко расставив ноги и привычно запустив крупную ладонь в свои серые спортивки. Затылок удобно приземляется на задник, позволяя расслабить шею и смотреть из-под полуопущенных век на экран. Вот на нём как раз появляется один из представителей смазливой части населения, на которого с первых секунд было обращено нишимурово внимание. В кабинку, в которой хулиганьё установило камеру минут так десять назад, заходит парень, весь одетый в мешковатый стиль: от худи в несколько раз крупнее него, до штанов, которые незнакомец, судя по мелкой моторике, неумело подтягивает повыше над тазовыми косточками. Они наверняка у него спадают во время ходьбы, вот незадача. Худенький как спичка и наверняка очень изящный: Нишимура сделает вывод даже по закрытой одежде, потому что на увиденном пареньке она висит очень красиво. Наверное, мальчик в кадре страдает от недовеса, что обеспечило бы ему кучу проблем, попади он в типичный двор в спальном районе; там с такими справляются на раз-два, потому что знают, что они не смогут отбиться. Идеальные жертвы. Зато стянуть штаны, когда пальцы трясутся от страсти, с такого хрупкого парня было бы легко и очень удобно. Одежда всегда доставляет много дискомфорта при реальном взаимодействии. Но на самом деле Нишимуре необязательно видеть полностью обнажённые тела, чтобы здорово возбудиться. В свои девятнадцать Ники в самом расцвете сил, и его, как и многих людей из его «сферы», пускай названные коллеги никогда не пересекаются и вместе не действуют, будоражит сама идея подглядывания, а за чем именно уже не суть важно. Сама свобода, что предоставляется фантазии, когда ты незамеченным смотришь на кого-то на расстоянии — вот оно, то самое невероятное чувство, от которого кончить можно в тот же момент. Что ты мог бы сделать с этим телом, как бы мог поиметь его, как бы всё это выглядело. Мерзко? Да. Может ли Рики что-то с собой поделать? А зачем? Девяносто девять и девять парней такие же, как он, просто большая половина в этом никогда не признается. В конце концов, фантазии — право каждого, пока они не выходят за пределы головы. В подглядываниях нет никаких границ, а вот в жизни ещё надо соблюдать какие-то рамки приличия и задумываться о чужих чувствах. Все проблемы из-за того, что Ники не желает становиться совсем конченым подонком и разбивать чьи-то сердца. Или, чего хуже, стать папашей в свои девятнадцать; был у него уже знакомый с таким опытом. Сейчас его всё устраивает. Особенно то, что в своей тяге к парням можно ни перед кем не признаваться, никому не давать повода собирать на себя компромат. Страна, конечно, встала на ступень выше с разрешением однополых браков, вот только районы на отшибах пока ещё эту современность со всеми её нововведениями не догнали. И если на пацанском Добонском Нокчоне про его пристрастия узнают — проблем не оберёшься. А в настоящий момент Ники безопасно просто смотреть. Но на этот раз расслабившийся и вошедший во вкус Нишимура, подметив, что паренёк на экране весьма симпатичный, не успевает даже прикоснуться к напрягшейся плоти. Потому что понимает, что видит кое-что странное, то, чего там, в кабинке мужского туалета, быть не должно. Он в миг забывает о приятном тягучем ощущении на дне живота, которым упивается каждый день и, выдернув руку из штанов, в подскоке резко приближается к монитору. Так, что чуть ли не чешет тот носом, пытаясь разглядеть, и в миг ужасается. Глаза сами по себе расширяются от неожиданности. — Это ещё… что такое? — звучит риторически, но Нишимура правда хотел бы, чтобы кто-то ему объяснил, что за хуйня сейчас… Парень внутри кабинки как будто лишний раз проверяет, есть ли кто-то поблизости, чтобы убедиться — ему не помешают. Воровато оглядывается. А затем, на секунду выйдя и тут же вернувшись, притаскивает внутрь откуда-то украденное ведро. Наверное, стащил его из санузла, где уборщицы хранили всякую всячину?.. Зачем-то его он переворачивает так, чтобы можно было забраться ногами и стать на полторы головы выше. Вот только чему должны или не должны помешать люди, на которых он наверняка боялся напороться в процессе кражи?! Совсем скоро становится не то чтобы ясно что-то из очевидного, но вот подозрительность встаёт на стрём. Обезьяна, поселившаяся в голове Нишимуры, продолжает бить барабанными тарелками, особо не делясь с ним какими-то конкретными выводами, которые сейчас были бы очень кстати. Один шум в ушах, свист. Ничего особенного, да и Ники ничуть не амёба, просто странно требовать что-то от человека, чья кровь из мозга на ближайшие минут десять перекочевала вниз. Не в этот момент точно. Он пришёл передёрнуть, а не решать задачи вселенского масштаба, какие-то там вопросы жизни и смерти — уж тем более, но только посмотрите на этого незнакомого парня на экране… Он собрался повеситься в общественном туалете, в метро? Шатен в кабинке тем временем вешает сумку на крючок, выуживает из неё, висящей, резиновую, скорее всего, нервущуюся скакалку. Ха-ха, собрался сделать косплей на висящую сумку? Сначала отвлёкшемуся Нишимуре хочется хмыкнуть с этой шуткой на кончике языка, потому что, ну… Как он собрался там вешаться? За что вообще будет её цеплять? И как планирует тянуться к потолку, даже если там что-то есть? Может, это позёр и пиздострадалец из серии «подержу лезвие у вен, но не порежусь, а то боюсь боли, но из образа выходить как-то не очень»? А потом… «Хотя… что, если…» Всю маску заинтересованности и лёгкой насмешки с Ники смывает, как пощёчиной: мальчуган добрасывает скакалку, пытаясь сохранить равновесие, изобретательно встав на шатающееся под его весом ведро, и, продолжающий держать её в руках уверенно, обвязывает перекинутые концы скакалки вокруг одного из штырей. Основания труб, которые ведут к вентиляции; самый крупный и крепкий по виду штырь торчит только ближе к окну, и теперь становится понятно, почему будущий самоубийца выбрал именно эту кабинку. Ники вроде планировал посмотреть очередную «трансляцию», чтобы расслабиться, а не сидеть теперь с лицом лица и пытаться оценить планы будущего суицидника. Рики не узнает, что решение было не запланированным, а спонтанным, и принялось после просмотра ролика, который способен свести карьеру мальчишки в сточную яму. Сону скорее предпочтёт умереть танцором балета, а не тем, кого изгнали из родной сферы. Потому что конец бального сезона равняется концу жизни, а карьера Сону вот-вот подойдёт к концу — до следующего новостного репортажа, потому как всё, что попало в интернет, остаётся там навсегда. В другой кабинке цеплять было бы не за что, поэтому в глазах наблюдателя, конечно же, всё выглядит как заранее спланированное, не самое эстетичное самоубийство. В этой кабинке к тому же нет унитаза, а именно лежачий писсуар. Наверняка и запах там не очень. Ну как можно было выбрать такое антиромантичное место для собственной смерти? Что за неуважение к себе такое? Раз уж умирать, то как-то по-красивому надо, что ли. — То есть… Это что получается?.. — растерянно бубнит глядящий на медленно продвигающийся процесс Ники себе под нос, а тот всё никак не останавливается, хотя почему-то кажется, что ещё чуть-чуть и шатен в кабинке не повесится, а скажет, что всё это был розыгрыш, и он, заметив нишимурову камеру, просто решил его напугать. Однако он продолжает, связывая из перекинутых концов скакалки петлю. Теперь-то Рики резко становится не до смеха. У Нишимуры буквально сейчас в прямом эфире из человека образуется труп… Времени рефлексировать нет. Подскакивая из своего кресла он, принимающий всю силу беспричинно появившегося адреналина, не тратит на раздумья ни секунды. Точнее, рассуждает только об одном: если метро максимально близко к его дому, то какая дорога окажется наиболее быстрой? О том, возможно ли добежать до станции и спуститься вниз, ничего себе налету по ступенькам не сломав, за эти минуты Рики не думает совершенно. Если останется здесь сидеть и просто смотреть, то больше никогда в жизни не сможет насладиться дрочкой от просмотра подобных видео. Извините уж, но не нужны Нишимуре никакие ваши психотравмы. Что, если у него больше никогда не встанет? Какой он мужик после этого?! Он хочет продолжать жить, как раньше! А как вы прикажете жить, как раньше, после увиденного?! Экран можно было бы просто выключить, сославшись на то, что дело вообще не его, мол, всё в порядке и никто о произошедшем, кроме новоиспеченного мертвеца, не знает, к тому же это его личный выбор, на который он имеет право, но… Не в смену Нишимуры Рики. Даже если изначально он преследовал другие цели, когда включал эти экраны на компьютере и из всех выцепил именно ракурс с молоденьким шатеном. Рики знает и себя обмануть не сможет. Здесь уже взыгрывает нравственность, что прежде в нём якобы не ночевала. Но всё неизвестное — то же, что и хорошо скрытое. Как неперемешанный сахар на дне чая, позволяющий ему оставаться недостаточно сладким. Люди думают, что сахара в чае нет, хотя его достаточно просто взболтать, а не обвинять в безвкусности или горькости. И речь сейчас не о чае. Хлопая дверью, Ники почти спотыкается, но таки пролетает несколько ступенек, как одну, инерциально вылетает из открытой двери подъезда, с жутким стояком умудряясь бежать так, что не отталкивается от земли ногами, а в последний момент их удачно подставляет, пока падает. Дома мимо превращаются в одну серую массу и мелькают в периферийном зрении так, как будто парень едет на машине, но Рики, Слава Богу, не привыкать. Он просто так бегает. Отличается хорошими легкоатлетическими способностями, ведь в своё время, когда ещё был пониже и не мог дать никому отпора, побег был единственным выходом для выживания во дворах. Сейчас он, конечно, может вмазать так, что мало не покажется, но навык пригождается по сей день — ситуации разные бывают, а эта доказывает. На улице январь, сугробы ещё не потаяли, но ветер, бьющий в лицо, почему-то пахнет подступающей весной. Волосы разлетаются в разные стороны, а кости пробирает холод, ведь выбежавший из дома парень даже не успел надеть куртку. Со скоростью Формулы-1 вывалившийся наружу в одной футболке, Ники, точно так же спотыкаясь на ступеньках, но уже спуска в метро, успевает врезаться в нескольких человек и даже не извиниться, когда сбивает их с ног. Кто бы за чем ни шёл, проходя мимо, ни у одного из этих зевак не может быть причины спешить больше, чем у Ники в настоящем. Подумаешь, за каким-то незнакомцем. Просто Нишимура уже стал свидетелем против своей воли, и не спасти висельника он бы не смог. Дай Бог, что шатен сейчас только натирает верёвку своей скакалки невидимым мылом и ещё не успел. Ах… Страшно опоздать. На часах мелькает время, но Рики не останавливается ни на секунду, убедившись, что прошло минуты две-три, если не меньше. Влетает в уборную, мгновенно вспоминая, где именно ещё минут двадцать назад устанавливал новую камеру: надо же, такое совпадение, что суицидник попал именно в кабинку с его жучком; так, чтобы Ники мог его увидеть и прибежать сюда. Что это, как не сама судьба? Нишимура распихивает людей на входе. Со звукоизоляцией и дверями в пол-потолок, конечно же, никто ничего не знает и не замечает — даже пришедшие в туалет люди не догадываются, что творится за закрытой дверью, совсем близко к ним. Кто-то буквально срёт в боковой кабинке, не догадываясь, что справа от него в воздухе повисает тело. А Рики, ничего не боясь, зачем-то прибегает из собственной квартиры, еле дышащий после подобной скорости, весь такой сердобольный. Не фиксирует размытые предметы по бокам и, чуть ли не врезаясь в угол, но ощутимо ударяясь об стены, всё-таки добегает до нужной двери. Дырки в стенах, включая замок на кабинке и мелкое пространство между ним и дверью, через которое в теории можно было бы что-то увидеть, перекрыты. Здесь все отверстия заткнуты бумажками да газетами: люди подозревали, что их могут снимать, и пытались снизить риск, заткнув место потенциальной установки скрытой камеры. Но та, которая по-настоящему снимала мальчишку по ту сторону, находилась сбоку, там, где висели рулоны с туалетной бумагой. И никто бы никогда не узнал, что маленький записывающий прибор можно спрятать именно туда, никто не проверял бы в той стороне. Вот и смерть Сону с минуты на минуту зафиксируется на камеру, став очередной сенсацией. Если бы владелец жучка продал запись самоубийства, как выяснится позже, главного скандального балеруна журналистам, он стал бы безумно богат. В этот момент паренёк крепко хватается за жгут, который держал всю конструкцию, тоненькими пальчиками. На обратный отсчёт уходят какие-то секунды, и Сону сильно не медлит, не даёт себе права передумать или поставить в жизни точку какими-то прощальными, неозвученными фразами. Из-за резинового материала узел на скакалке, фиксирующий самодельную виселицу, не смог бы развязаться сам, поэтому, как только Сону оттолкнётся от перевёрнутого ведра, дороги назад не будет. Уже сейчас стоит на нём на носочках, чтобы пролезть в петлю. А затем пинает ведро в сторону, запоминая последний в жизни, никому не нужный факт — ведро пиздец какого глубоко синего цвета. Его лицо полностью синеет примерно в таком же оттенке в следующий же момент, а ноги резко дёргаются не по его желанию, а по инстинкту самого тела, пытающегося хоть во что-то упереться, но не во что. Мышцы сокращаются, горло тщетно пытается забрать вдох. Сону мог бы при желании упереться в стены по бокам обеими ногами, вот только… Желания нет. Тело будет дёргаться, но его владелец пойдёт до конца. Чаще всего при самоповешании причиной гибели становятся сломанные от сильного рывка при падении вниз позвонки, но Сону каким-то чудом удаётся не сломать себе шею, а ещё долго и мучительно мотыляться над полом, так же инстинктивно хватаясь за линию скакалки, сжимающую его шею, руками. К этому моменту в его голову закрадывается мысль, звучащая как «а может, не надо всё-таки?» И он бы с ней согласился, вот только уже слишком поздно. Сону висит в воздухе достаточно долго, чтобы не суметь управиться со своим телом. Мышцы отказывают, а только продолжают дёргаться и сокращаться, от переживаемого стресса теряя чувствительноть, пока в глазах темнеет. И теперь даже при желании, понявший, что такая смерть его не устроит, Ким не сумеет поднять ноги, чтобы подтянуться вверх. Держась за линии скакалки, обо всём тысячу раз пожалев, Сону скоро потеряет сознание от нехватки воздуха, и всё закончится. Несмотря на то, что он передумал. И так долго он остаётся живым только благодаря крепким рукам. Но это Ким поначалу так думает, а затем понимает: ещё и благодаря тому, что откуда ни возьмись появившийся незнакомец, выломавший дверь, крепко держит его ноги, обняв вокруг и приподняв вверх так, чтобы скакалка не натягивалась. Сону по-прежнему не осознаёт, что его только что буквально спасли, вытащив из лап смерти. Понимает только, что погорячился с решением, пока в глазах по-прежнему жучки и какие-то помехи: темнота, переходящая в ослепительный свет. И чей-то голос, который удаётся разобрать далеко не сразу. Он говорил что-то ещё, наверняка говорил, но первым сильно кашляющий Сону слышит именно это: — Ты… ебанутый?! Что за честь умирать в общественном писсуаре?! — орёт крашенный блондин с отросшими корнями. А когда опускает голову, чувствующий себя так, словно вернулся обратно на землю, успев сделать один шаг на тот свет, первое, что Ким видит… Огромные, широко раскрытые карие глаза смотрят на Сону снизу вверх, пока крепкие руки держат над землей, не позволяя скакалке продолжать удушье. Пугает то, насколько небезразличным выглядит этот молодой парень, которого, Ким уверен, он абсолютно точно видит первый раз в жизни. У Сону в ушах стоит скрип белого шума, тот самый, от поломанного телевизора, когда тарелка не ловит сигнал. И от пережитого предсмертного ужаса агонии дико бьётся сердце; а может, и из-за чего-то другого, но сейчас балерун не отдаст себе в этом отчёта. Поджилки и руки держащего его парня трясутся от нервов, он тяжело дышит, потому что «Слава Богу, успел» больше не способно вылететь в форме слов, но может прочитаться по обеспокоенному взгляду. Ники успел, когда чуть не стало слишком поздно и спасать было бы уже некого. — А что… — Сону, отвечая на вопрос, сильно кашляет, пытаясь отдышаться, когда падает на колени, при помощи Нишимуры кое-как выпутавшись из узла, сжимавшего шею. — Было бы лучше, если бы я пошёл прыгать с моста над Ханганом?.. — Только в том случае, если не хотел, чтобы тебя спасли. Сону, валяющемуся на полу в общественном туалете и не понимающему, что его крепко держат за плечи незнакомые ему большие ладони в попытке успокоить, всегда было интересно, как выглядят бляди, которые занимаются непотребством наподобие скрытой съёмки… А сам, не знающий, почему и зачем спасший его Ники, чьего имени Ким пока что не знает, оказался совсем не похож на одного из тех аджосси. Он, как главная сволочь города, нелегально устанавливающая камеры, был парадоксально хорош собой.