горячие пески

В долине Дейр-эль-Бахри, что близ Фив, начинается утро. Заря только зарождается, окрашивая посветлевшее небо в розовато-жёлтые цвета. Фенёк-одиночка впитывает последние капли ночной прохлады, перед тем как с восходом солнца исчезнуть в сложной системе тоннелей до следующей ночи, спасаясь от невыносимой жары. Услышав соколов, высоко кружащих в небе, что своими криками нарушают тишину в долине, пустынный лис ведёт ушами, поднимая их выше. Чувствуя опасность, он предупреждающе рычит. Мягкие лапки бесшумно касаются всё ещё холодного песка, поднимая песчаные крупицы в воздух от быстрого бега. Когда животное оказывается рядом с кустарником, где начинается нора, оно в последний раз окидывает взглядом бескрайние пески и храм Хатшепсут, часть которого уже залита утренним светом. Напоследок он ведёт ушами и исчезает в темноте тоннеля. Верхнее святилище Анубиса в северной части храма ещё не тронуто лучами солнца, но даже днём, когда небесное светило особенно сильно, помещение остаётся навеки сохранённым в темноте. Именно туда направляется процессия жрецов, минуя 12-колонный гипостильный зал, расположенный на террасе, углубляясь в скалы, где начинаются внутренние помещения. Жрецы поют сакральный гимн, звук их песнопений отражается от ещё не нагретых солнцем стен. Одни жрецы несут подношения с едой, другие – кувшины с водой для омовения, третьи – благовония и необходимый ритуальный реквизит. Их сопровождает жрец-лектор, что держит в руках свиток папируса: на нём литургические тексты, которые он будет зачитывать во время ритуальных действий. Главный жрец, на правое плечо которого наброшена шкура леопарда, следует первым. Ему предстоит самое важное и самое священное – войти во владения бога погребальных ритуалов. Жрецы оставляют подношения с едой в притворе, ведь перед тем как они попадут в святилище бога, дары должны быть освящены ритуалом и литургическими текстами. Главный жрец также должен пройти ритуал очищения, чтобы ненадолго стать священным и иметь возможность прикоснуться к статуе Анубиса, не прогневав при этом бога. Ритуал очищения словно снимает с жреца всё земное несовершенство, отвергая всё мирское, превращая его в равное божество. Хоть и ненадолго. Боги живут и играют свою роль в природе и поддержании Маат, пока их помнят, пока им поклоняются, пока им дарят подношения, пока в их честь совершают жертвоприношения и проводят ритуалы. Когда с процедурой очищения жреца покончено, он входит в святилище проводника в загробный мир, держа кувшин с водой. С прекрасных рельефов на него смотрят образы отца Хатшепсут, царя Тутмоса I и его матери – знатной дамы Сенисенеб, а также изящные фигуры царицы Яхмес, матери самой Хатшепсут. Они – молчаливые наблюдатели утреннего ритуала омовения, который повторяется день изо дня в свете факелов.  Статуя Анубиса тоже безмолвна, когда по её гранитной поверхности стекают струи прохладной воды. Асех из золота с лазуритом начинает блестеть от воды, играя бликами в свете пламени. После ритуала, когда благовония зажжены, а голубая ткань покрывает каменные плечи статуи, жрец выходит из помещения, чтобы вернуться вечером вновь.  Глаза Анубиса зажигаются багрово-красным, едва он остаётся в одиночестве.  У него много имён – Анубис, Инпу, Иси До Ра, Кинокефал, но есть одно, которое никто не слышал, кроме его матери и его самого, – Чан. Это имя секретно, и его нельзя никому разглашать. Таковы правила. Иначе знающий обретёт власть над богом, а это недопустимо. Множество статуй посвящены ему, перед ним преклоняются, его боготворят, ему приносят жертвы. Он морщится от ярких недавних воспоминаний: не так давно был мумифицирован очередной правитель Египта – Сменхкара. Он правил недолго даже по людским меркам, что говорить о мерках божественных. Однако в честь его кончины ему, Анубису, было решено преподнести жертву. Бог словно наяву слышал последние вздохи выкормленных специально на убой щенков, их скулёж и беспорядочный лай. Реки крови, омывающие позолоченный алтарь и безжизненные тела животных. Всё это ради того, чтобы сердце бывшего правителя Египта смогло уравновесить перо Маат. Только в этом не было никакого смысла. Страж весов на финальном суде всегда принимал беспристрастное решение, независящее ни от количества жертвоприношений, ни от количества верующих в него людей.  Он мог ощутить и чувствовал эту первобытную радость и жажду других богов, когда их восхваляли, превозносили, когда в их честь пускали кровь. Он же всего этого не хотел. Ему хотелось забвения и покоя. Царство мёртвых было идеальным местом для него. Но вера людей и их преклонение держали его в верхнем мире через статуи, что они сами сотворили. Он мог наблюдать за ними, чувствовать, размышлять, но желал лишь пройтись по холодным пескам под бесконечным звёздным небом, вниманием своим обласкать каждый труп щенка, принесённого ему в жертву. Только вместо этого он чувствовал палящий жар от пламени факелов, что никогда не гаснут, и голубую траурную накидку, неприятно скользящую по плечам.  Чан жаждет забвения и получает его спустя время на долгие столетия, пока его сон не прерывается появлением парня с белоснежными волосами и самыми светлыми глазами. Вначале он является ему смутным образом в беспокойных снах между забвением и реальностью, с каждым разом становясь всё более чётким и осязаемым. Бог не знает, что это за человек и когда он появится, а главное – реален ли он вообще. Однако чувствует, как натягивается красная нить, соединяющая его и парня из видений, становясь всё более осязаемой с каждым днём. Может, это всего лишь происки других богов или же воображение, сыгравшее с ним злую шутку? Анубис более ни в чём не уверен.