Сестринская любовь

Земля давно перестала колебаться под нашими ногами, а я всё никак не могла прийти в себя. Несколько дней назад и Я, и Паоло почувствовали изменение в мире: из него словно начала утекать радость. Неужели и мы становимся взрослыми, и призраки, которых не было видно уже несколько месяцев, высосут наши души, как высосали душу нашего бедного брата. Сейчас мы втроём сидим на берегу живописного озера. Тишина и красота. Ни одного человека вокруг, и призраков тоже давно нет. Видимо, потому, что все взрослые синьоры и синьорины давно выпиты ими, как и наши родители и многие-многие другие. Те дни мне до сих пор снятся в кошмарах. А ведь когда-то наш приморский город Читтагацце славился на всю страну своим богатством и своими жителями. И вот в наш город пришли эти призраки, вернее, не пришли, и слетели с небес или поднялись из преисподней, как туман. Они и выглядели как туман, такие туманные плотные очертания каких-то неясных фигур. Они стали летать по городу и, заметив взрослого мужчину или женщину, словно бы присасывались к нему и высасывали душу. Когда-то в раннем детстве я представляла свою душу в виде маленькой птички с ярким оперением, колибри, наверное. Но потом поняла, что душу нельзя представлять в виде птиц или животных, ведь душа невидима и с годами может меняться. Сейчас я это понимаю. А тогда, в раннем детстве, любила играть, что общаюсь с своей душой в виде маленькой птички. Сейчас мне почти двенадцать лет, а младшему брату Паоло около восьми. Нашему бедному Туллио два месяца назад исполнилось семнадцать. Сейчас он сидит, безучастно глядя перед собой пустыми глазами, а ведь ещё так недавно он смеялся, шутил, играл с маленьким Паоло и с другими детьми, развлекал меня рассказами, которые так мастерски сочинял. Он хотел стать писателем. Если бы не эта девчонка, Лира, кажется, и её мерзкий приятель, наш Туллио был бы сейчас прежним. Как же он пел. В пятнадцать лет голосом моего старшего брата заслушивались все дети, подростки и взрослые нашего города и окрестностей. Уже в пятнадцать лет Туллио многие знали и за его прекрасный голос, и за стихи. И вот всё это закончилось. Когда призраки выпили всех взрослых в нашем городе и в других городах, к нам стали сбегаться дети, ведь детей призраки почему-то не трогали. Когда мальчику или девочке исполнялось двенадцать лет, они начинали видеть призраков, и те пытались напасть на них. Чем старше становился ребёнок, тем большей опасности он подвергался. И спасти от призраков мог только Чудесный нож, созданный в нашем городе много столетий назад одним философом. Туллио выкрал этот нож и заперся в Башне Ангелов, но пришлая девчонка Лира со своим дружком, едва не убив моего брата, вырвали у него нож, и призраки выпили Туллио также, как и других, ведь Туллио был почти взрослым, хотя тогда ему было только шестнадцать. Я помню тот день в деталях, когда эта девчонка, она назвалась чужим именем, но позже я узнала, что её действительно зовут Лирой, а её приятеля Уилом, когда эти двое увидели Туллио на открытой площадки Башни Ангелов, дверь в которую уже кто-то успел выбить, Туллио было не спастись: выйти из башни он боялся. Призраки никогда не проникали в дома, даже без окон и дверей, которых в последние месяцы было полным-полно, но вот под открытым небом подросткам и взрослым от призраков не было спасения. А Туллио всё пытался научиться владеть чудесным ножом, который, как говорят, умел разрезать пространство и с его помощью можно было попасть в иные миры, или как говорили наши философы, измерения. Я слышала, что нашу страну Чигацце в одном из таких других миров/измерений называли Италией, и даже география была почти идентична, лишь с небольшими отличиями. Только вот в их Италии все были сплошь смуглые и черноволосые, а мы трое были ярко-рыжими: вернее, ярко-рыжими были только мы с Паоло, у Туллио волосы были благородного цвета тёмной меди. Если бы я была на пару лет постарше и не была бы сестрой Туллио, то влюбилась бы в него без памяти. Высокий, широкоплечий, сильный, смуглолицый семнадцатилетний юноша с тёмными глазами и необычными волосами, цвета тёмной меди, не знаю, как другим, но даже мне, в двенадцать лет он казался безумно красивым. Если бы… Если бы не бездна безразличия в его красивых тёмных глазах, безвольные руки, опущенные плечи. В тот день, когда этот Уил вырвал у брата нож и сбросил его с вершины башни, и Туллио пришлось выбежать на улицу, Мы с Паоло видели, как к нему со всех сторон по воздуху стали подплывать призраки. Мы видели, и он видел, но ничего не могли поделать. Говорят, в одном из миров, души людей видимые и всегда находятся рядом со своими владельцами в виде животных и птиц, у этой Лиры была такая вот видимая душа в образе хорька, который почему-то часто менялся, становился то птичкой, то ящерицей. Она думала, что я ничего этого не замечаю, но я давно следила за ней. С тех пор, как познакомилась с ней в приморском полуразрушенном кафе. Не знаю, кем бы могла быть душа Туллио, наверное, тигрёнком, Туллио всегда был вождём и заводилой, но всегда почему-то один, словно тигр: сильный, неприступный, грозный и одинокий. И вот тогда, когда он стоял у полуразрушенной башенной стены, и почувствовал и увидел приближение призраков, то чтобы не видеть их, принялся считать камни в стене, так часто делали многие взрослые, когда чувствовали приближение призраков. Мы, дети, пока были маленькими, не понимали, и думали, что взрослые сошли с ума, но мне было тогда одиннадцать лет, и я уже смутно начинала ощущать и видеть призраков, ещё не ясно, но чувство безнадёжности и накатывающаяся волнами тошнота, которые начинала испытывать я при приближении призрака, я одиннадцатилетняя девчонка, эти ощущения и чувства были очень неприятными. Но насколько сильно их должен был испытывать Туллио в свои шестнадцать. Туллио стоял к нам с Паоло спиной и сосредоточенно считал камни, когда к нему подплыл вплотную первый призрак. В тот момент Туллио обернулся, и я никогда не забуду того ужаса и отчаяния, появившихся в его глазах, тех слёз, что помимо воли хлынули из глаз, Туллио заслонился руками, но было уже поздно, призраки облепили его со всех сторон и на какое-то мгновение скрыли от нас с Паоло. А потом… Нет, Туллио не умер. Из его многочисленных порезов на руках после его драки с Уилом по-прежнему сочилась кровь, но он не стирал её, ему стало всё равно. Безразличие и пустота – вот, что отныне смотрело из его глаз и отражалось на его лице. Я расплакалась, подбежала к нему, взяла за руку, и он пошёл за мной, не узнавая ни меня, ни Паоло, ни других детей. Он шёл, словно деревянная кукла с механическим механизмом внутри. Это было жутко, настолько жутко, что я не могла заставить взглянуть ему в глаза, в эти пустые безразличные глаза. Слёзы по-прежнему, катились по его щекам, он не осознавал этого. Он ничего не осознавал и не говорил ни слова. Ни разу больше с тех пор он так и не заговорил. Прошло около года, а он всё такой же. Единственно, чему мне удалось его научить: это пережёвывать и глотать пищу и воду. В первые месяцы, когда я кормила и поила его, он попросту не понимал, надо делаь с едой и водой. Несколько раз на день мне приходилось стирать его одежду и переодевать его. И когда это случилось в первый раз, я нечаянно прикоснулась к нему… ну, в общем, там, где прикосаются взрослые женщины к своим любимым мужчинам, и вот тогда я испугалась. Тело Туллио отреагировало на меня помимо рассудка. Я уже была достаточно взрослой для того, чтобы понять, что это означает. Когда я увидела то, что произошло, я по-настоящему, испугалась, ведь рослый и сильный Туллио мог попросту изнасиловать меня, не понимая, что делает. Но ничего не поделаешь. Мыть и переодевать брата мне по-прежнему придётся, потому что Паоло после пары раз наотрез отказался это делать. Сколько я его не стыдила, не уговаривала, он заявил, что женщина из нас троих – это я, а предначертания всякой женщины ухаживать за мужчиной, так что я должна следовать своему предначертанию. Откуда восьмилетний малыш понабрался этой чуши понятия не имею, хотя нет, имею, в многочисленных деревеньках, разбросанных по округе, в которых мы, брошенные дети, и наши взрослые скрывались от призраков, вернее, скрывались взрослые и подростки, а мы, дети, беспризорно шлялись, где нам вздумается. Вот Паоло и понабрался подобных речей у какого-нибудь деревенского пьяницы. «Он же твой брат! Ты должен заботиться о нём также, как и я!» - нередко укоряла я Паоло, но мальчишка отвечал, что вот если ко мне полезут разбойники или призраки, он, как мужчина, заступится за меня (не хотела бы я смотреть на восьмилетнего малыша с деревянной сабелькой против здоровенного насильника или бесплотного призрака), надеюсь, Паоло никогда не придётся защищать родную сестру от родного же брата.