“Именно встреча с одиночеством, в конечном счете, делает возможной для человека глубокую и осмысленную включенность в другого”. Ялом И.
Всё небо было укутано тяжёлыми свинцовыми тучами, ещё с самого утра, так что когда Кёя поднялся со своей постели, у него было странное ощущение, что уже вечер. Сам факт быстрого течения времени несколько раздражал, но, по большей части потому, что оно было одной из тех вещей, которые Хибари не мог контролировать. Старшая школа Намимори, рацион питания, сон, надоедливые подростки – всё это глава Дисциплинарного комитета мог контролировать. Сидя в своём кабинете в школе ли, или на дорогом деревянном стуле в кухне. Всё это поддавалось контролю и, как следствие, дисциплине, но не время. Ещё больше, чем время, Кёю раздражали тучевые дождевые облака. Они были беспардонны, бесцеремонны и наглы, они делали, что хотели и когда хотели. И никакой управы на них не было. Но одно в них было абсолютно прекрасно – вода. Дождевые облака несли воду, а свободную и стремительную воду парень любил. Он часто и подолгу проводил время на крыше, глядя на небо и размышляя о своём. Если бы он мог, он стал бы облаком, таким же независимым и индифферентным к мнению окружающих. Что бы ни говорили или думали окружающие, Кёя не был таким, каким ему хотелось быть, он был человеком, и пусть он и взял свои эмоции и желания под контроль, иногда они устраивали бунт в попытке вырваться наружу. Свойственные каждому человеку переживания не были чужды и, казалось бы, такому холодному и бесстрастному парню, как Хибари Кёя. Другим просто не нужно было знать его, они не должны лезть к нему в душу и пытаться понять его, точка. Он всё уже для себя решил и если кто-то попытается переделать его, то покинет сей бренный мир, как надоедливый мусор, от которого нет никакого толку - лишь мозолит глаза. Так вот то утро, утро, которое особенно ярко выраженные романтики могли бы назвать «изменившим жизнь», но на деле оно просто стало очередной опорной точкой для памяти, закладкой, которую оставляет разум, чтобы можно было вспоминать о былом и, для кого как, анализировать, переживать заново, ностальгировать или просто фыркать с мыслью «Да как же я мог такое сделать?» и закрывать глаза, гоня всю эту чушь прочь, то утро было пасмурным. Сакура уже отцвела, и напуганные сталью тонфа и серых глаз Кёи первогодки усиленно собирали вилами с газона опавшие лепестки. Хибари же, откинувшись на спину и заложив руки за голову, смотрел в свинцовое небо, куполом нависшее над ним, грозя в любую минуту обрушиться на него. Предвкушение стихии заставляло парня лишь в задумчивости закусывать нижнюю губу, а взгляд, остекленевший от того, что разум отключился от внешнего мира, смотрел сквозь тяжелую завесу, напоминавшую закопчённую вату с привкусом пережжённого хлопка. Отвратительный коктейль из непогоды, горькой и неприятной, как поражение, и весеннего авитаминоза, делавшего организм более подверженным волнениям извне. - Хааах, да как ты смеешь? – недовольно цокнув языком, прошипел сквозь зубы Кёя, нехотя поднимаясь на ноги, после того, как ощутил, как первая капля воды упала ему на лоб и скатилась по виску в густую чёрную шевелюру. Но поделать юноша ничего не мог, а мог только злиться, что эти несносные облака нарушили все его планы и не дали додумать вертевшиеся в голове мысли. Услышав голос главы Дисциплинарного Комитета, а, вернее, фразу, произнесённую этим голосом, испуганные первогодки спешно разбежались по своим домам. Думать о том, что их могло ожидать за такие вольности завтра, им не хотелось, куда важнее было уберечь родное тело от риска забивания до смерти сегодня.* * *
Школа опустела в мгновение ока: напуганные непогодой, все спешно разбежались по домам, а секции и кружки закончили работу раньше обычного, кажется из-за того, что было штурмовое предупреждение, но уж кого-кого, а Кёю это мало волновало. Он повертел в руках мобильный телефон, но желание звонить домой и предупреждать о своём возможном отсутствии пропало даже быстрее, чем пропадает самоуверенность в глазах хулиганов, увидевших тонфа Хибари в действии. С определённой долей безразличия парень включил ноутбук. С неделю назад он ответил на взбудораживший его комментарий в своём интернет-дневнике, после чего наступила тишина. И, казалось бы, после этого должно было наступить спокойствие, ибо желание быть в самом деле никому не интересным и чтобы его оставили в покое, сбылось, но не тут-то было. Парню не давало покоя то, что кто-то вторгся в его мир, что кто-то попытался изменить его, что кто-то посоветовал ему… улыбнуться. Это даже звучало-то смешно! Улыбающийся Хибари Кёя, всё равно что сделавший себе силиконовую грудь Кондо Исами – нонсенс! И поговорить об этом нонсенсе можно было только с тем, кто его предложил, но предложивший так издевательски молчал. И это молчание ужасно раздражало Кёю, это молчание вызвало у юноши желание забить пользователя до смерти, пусть и буквенном коде, поэтому и была открыта первая страница дневника этого выскочки, или вернее… - Этой… - вне всяких сомнений, дневник был женский. И не из-за цветов, отнюдь, цвета были пусть и не монохромными, как у него, но тоже очень тёмными и даже несколько депрессивными, а из-за первой же записи на странице, она была датирована сегодняшним днём и начиналась со слов: «Только что пошёл дождь, кажется, будто он может смыть все печали, но это не так, и сам дождь знает, что это не так, но продолжает обманывать меня…» Какой парень напишет подобное? Гнев Хибари несколько поутих, забивать до смерти девушку не очень-то хотелось, ведь не все создания созданы для того, чтобы раздражать его, некоторые, хрупкие, как сам хрусталь, очень хочется защищать и оберегать. К этому выводу маленький Кёя пришёл тогда, когда отец подарил ему на пятилетие морскую свинку. Мать долго после этого ругалась с ним, ибо запах от животного рисковал перебить аромат так любимых ею садовых цветов, но не дольше, чем жизнь самой свинки. Где-то через месяц она умерла: из-за чего, Хибари не знал, но тогда совершилась последняя гневная тирада матери о том, насколько отвратительно смотрятся на её дорогом персидском ковре трупы, обращённая как к сыну, так и к бывшему мужу, после этого родители Кёи уже не ругались, они просто перестали разговаривать. А до мальчика дошла одна простая истина: есть слабаки, которые пытаются состроить из себя что-то до одури крутое и обязаны получить взбучку, которая поставит их на место, и есть нежные создания, которые не могут без заботы. К таким созданиям Кёя относил маленьких животных и некоторых представителей рода человеческого. Вернее, последних – только теоретически, ибо на его жизненном пути ни разу не встретилось такое нежное существо, которое хотелось бы защитить. Но сейчас, читая записи девушки, по всей видимости, сильно переживавшей, хотелось укутать хрусталь её души в мягкую ткань, чтобы он не разбился. Но признаться самому себе в подобном Кёя не мог, он не мог испытывать сострадания и вообще никаких чувств, кроме презрения к тому, кто позволил себе поучать его. Однако. Однако презрения он не испытывал, сколько ни пытался взять себя в руки. И именно тогда, в тот самый момент, когда, открыв свою страницу, он увидел новый, буквально пару минут назад оставленный ответ на свой вопрос, он решил, что пустит всё на самотёк, позволит событиям просто развиваться, а не уничтожать зачатки не важно чего ещё в зародыше. «Когда улыбаешься... себе или другим... на душе становится тепло... ведь мы не одни, даже когда верим в это» - вот каков был ответ на его короткий вопрос. Глупый ответ, с кучей троеточий, ни чёткости, ни равновесия, будто писал это человек, не умеющий контролировать свои эмоции и поток мыслей. Хибари никогда не испытывал особой любви к людям, но к эмоционально неуравновешенным он питал ещё меньше симпатии, чем к каким бы то ни было. Но раз уж он решил позволить ситуации развиваться, значит она должна развиваться, ведь так решил именно он, не эта девушка, написавшая первый комментарий, переживающая и эмоциональная, а он, сильный и строгий, это он решил, что будет так, значит так и будет. Потому что он – закон и порядок, истина Намимори в последней инстанции. «С чего ты решила, что я один? Кто из нас поистине одинок, так это ты, потому что я к одиночеству стремлюсь, а вот ты не можешь его никак избежать». Кому-то этот ответ показался бы резким, но скрывать своих мыслей Хибари не собирался. Кроме того, в этой фразе содержалось больше правды, чем он говорил когда бы то ни было и кому бы то ни было, и даже нажав на кнопку «Отправить», он никак не мог смириться с тем, что написал о себе так много в ответ какой-то неизвестной девушке, у которой был целый отряд личных демонов.