Egao

“Улыбка — поцелуй души”. Минна Антрим

“Нужны ли человеку воспоминания? Что они для него?” Последние несколько дней этот вопрос всё чаще вертелся в голове и не давал покоя, и, как ни хотелось от ответа на него уклониться, болезненные поиски и решимость узнать это брали верх. Вот только где искать ответ, если даже сам вопрос вбивает с толку? «Что мы делаем в этом опасном месте? Почему ребята так часто отсутствуют? Почему они молчат? Почему молчу я и не задаю вопросов, а только лишь...» «Улыбнись...» В той, прошлой жизни, месяц за месяцем проходили спокойно, размеренно, как у всякого самого обыкновенного человека: ни особых событий, ни особых потрясений, если, конечно, не считать тех, что окончились в своё время благополучно и теперь не стоили того, чтобы о них упоминать даже про себя, не то что вслух. Толстые альбомы с семейными фотографиями, мимолётные записи в блокноте, хранимые годами вещи и безделушки, даже стены родного дома - всё то, что, казалось бы, чем-то нам дорого, может быть вычеркнуто из жизни необратимо и навсегда, и единственное, что остаётся от личности — это его действия в настоящем и память о нём в прошлом. Второе пугало и отталкивало, отнимало надежду на возможное возвращение туда, где ты нужен и где всё привычно и знакомо, а первое... «Нам нужно вернуться в прошлое, говорят они, а я даже не знаю наверняка, какое оно и что для меня значит. Я чувствую себя, когда нахожусь рядом с ними, рядом с Цуной, Кёко-тян, забавным маленьким Ламбо, доброй и трудолюбивой И-Пин... Я просыпаюсь каждое утро и не понимаю, кто я сегодня...» «Кто из нас поистине одинок, так это ты...» Миура Хару не отдавала себе отчёта в том, чем она занималась с тех пор, как жизнь, та, прошлая жизнь, сменилась на полный хаоса и недопонимания быт, сопряженный с такими трудностями для её чутко на всё реагирующей души, что порой девочка не выдерживала и начинала плакать по любому, даже малейшему поводу. Ей было страшно созерцать рассыпающийся на мелкие осколки ещё недавно безопасный и любящий мир, страшно остаться одной — и не потому, что она допускала мысль о потере дорогих ей людей, а потому, что неумолимо рвались наружу все мучившие её чувства и переживания, и, останься Хару наедине с ними, понимала: этот дремлющий зверь отчаяния убьёт её. И поэтому девочка постоянно занимала себя: милое непринуждённое общение о любви и готовке, женских романах и удивительных хитросплетениях коридоров и дверей во временном убежище от таких же не менее временных, но опасных и хитрых врагов. Пустота заполнялась пустотой, как заполняется воздухом шарик: рано или поздно он лопнет, издаст хлопок и оставит память о себе в виде цветных бесполезных обрывков, но пока на него смотрят и продолжают наполнять воздухом, он кажется чем-то красивым, нежным, торжественным, имеющим свой смысл... Она хотела верить окружающим её людям, что всё будет в порядке и Цуна-сан обязательно защитит её. Ей хотелось быть защищённой, и вместо воздушного шарика кругом мерещились воздушные замки, которым вот-вот было суждено рухнуть. Что такое мир — спрашивала когда-то Хару. Но вместо этого получила ответ на вопрос: «Что такое воспоминания и что они для человека?» «Это всё сущее, которое будет существовать, даже если кого-то не станет...» Миура с лёгкой теплотой вспоминала те месяцы, но предпочитала думать о них как о чём-то ненастоящем, пришедшим из сна или новеллы с драматичным сюжетом, который автор так и не довёл до конца: есть завязка, есть развитие, но чем всё завершилось — никто не скажет вслух и не пропишет на бумаге, прикрывая незавершённость формулировкой «открытая концовка». Так и есть — всего лишь случайно раскрытые страницы книги под названием «жизнь», которые можно перелистнуть и не придать им ни малейшего значения, а можно и посмеяться, подивившись: как, в самом деле, переписка, состоящая из абстрактных фраз, может изменить человека? Это была ещё одна причина, по которой Хару боялась остаться наедине со своими мыслями. Она осознавала, что, во-первых, она изменилась больше на словах, нежели на деле, и теперь, когда жизнь проверяет её на прочность, пасует и ищет заботы и утешения. Во-вторых... Выключая свет в спальной комнате и желая Кёко спокойной ночи, Миура почти беззвучно вздохнула. Во-вторых, ей временами не хватало слов того неизвестного человека, который, сам того не осознавая, помог ей пережить непростое время. Какой он был из себя по-настоящему? Столь же холодный у него взгляд, такой же ледяной тон в голосе, каковы были его мысли, облекаемые в печатный слог самым грубым, жестоким, но не лишённым изящества и своеобразной красоты образом? Усмехнулся бы он, узнав о судьбе своей нежданной собеседницы или произнёс бы своё неизменное «выживи или умри — жизнь не для слабаков»? А может, и не существовало его вовсе?.. Часы неумолимо тикали, отмеряя минуту за минутой, казавшиеся вечностью. Уже почти засыпая под их размеренный ритм, девочка вдруг подскочила на кровати: с верхних ярусов доносился лёгкий грохот,. «Хахи? Мальчики уже давно завершили свою тренировку и ушли спать. Но что это за шум?» Миура обеспокоенно осмотрелась по сторонам, прислушиваясь к малейшему шороху и ожидая, что тот подозрительный грохот был всего лишь следствием её недосыпания и чрезмерно богатого воображения. Но нет - он повторился, и стал слышен отчётливее. Хару осторожно подошла к выходу, на ходу оглянувшись и убедившись в том, что Кёко-тян ничего не слышала и уже давно крепко спит. Коридор дышал усталой тишиной и прохладой, зиял чернотой, будто неведомая пропасть, и окутывал, обволакивал мимолётным ощущением опасности. И хотя можно было спокойно списать всё на страшный сон или сделать вид, что ничего не случилось, и вернуться спать, Хару вместо этого, будто наперекор себе, шагнула в эту темноту, чтобы убедиться во всём лично. Где-то на полпути к спальным комнатам ребят стало ясно: она заблудилась. Витиеватые коридоры исчезали и появлялись, а в темноте решительно ничего нельзя было увидеть. Наткнувшись на очередной неизвестный поворот и окончательно потеряв ориентацию в пространстве, девочка замерла и стала придумывать возможные пути к отступлению. Покричать? Позвать на помощь? Продолжить бродить туда-сюда до утра и умереть от страха и голода или попасть в хитроумную ловушку одного из врагов, о котором Цуна-сан и остальные иногда проговаривались? Какой вариант убедительнее? Размышляя так, Хару совсем забыла про окружающий и мир, а когда вновь набралась храбрости и продолжила свой нелёгкий путь, то тут же натолкнулась на препятствие и от неожиданности вскрикнула. Препятствием оказалась вовсе не безобидная стенка и даже не какой-нибудь коварный незнакомец, захотевший незаметно проникнуть в убежище, а самый, самый опасный человек на всей базе, а быть может, и во всём мире, и ничего хуже, чем такой расклад, и придумать было нельзя в самом жутком кошмаре. Хару, наверно, впервые видела его так близко, потому что благоразумно слушала предостережения и страшные легенды из уст Савады Цунаёши, который, даже упоминая его имя, содрогался и трепетал — а уж если Цуна-сан такого мнения, то сомневаться в правдивости его слов не приходилось. Державшийся обособленно, Хибари Кёя — так его звали - редко появлялся в убежище, едва терпел скопления людей и не любил разговаривать. Девочке было не очень понятно, за что именно его боятся, потому как никаких эмоций, кроме равнодушия и показного раздражения, он не проявлял, но на всякий случай старалась не попадаться ему на пути, что, впрочем, было относительно легко. И вот теперь, совершенно одна, в кромешной тьме, тщетно разгоняемой лишь тусклым светом одинокой лампочки в глубине коридора, Миура Хару не просто встретила, а буквально натолкнулась на само воплощение бесстрастной жестокости. - Хахи! Простите, простите меня! - попытавшись отступить хоть куда-нибудь, Миура на ходу силилась придумать хоть какое-нибудь оправдание своему присутствию и недостойному поведению, но страх, сплетённый из предрассудков и россказней друзей, не позволял ей даже посмотреть в глаза тому, кому она приносила извинения...